serotonin

пластырь скрывает пулевое ранение, все еще кровоточащие заглушай боль до тех пор, пока не будешь чувствовать ни черта       Это так же больно, как депрессия. Ты идешь себе по улице, смеешься со своими друзьями, и вдруг за спиной открывается дыра, из которой лезут когти, хватая тебя за плечи и утягивая. Твои друзья не замечают изменений, пока ты кричишь и пытаешься выбраться, но ты обречен. И все вокруг становится таким же обреченным, ведь ничего из этого не помогло тебе спастись. Это то, от чего ты никогда в жизни не сможешь спрятаться, оно будет следовать за тобой до самой могилы, присутствовать на радостных и грустных моментах. Только оно сможет решать, когда появиться, поэтому ты живешь в страхе, отгораживаешь себя от всех источников, которые могут как-либо ухудшить или дать силы этому внутри тебя. Я научился жить с этим, но из-за наркотиков я забыл, как бороться. — Психотерапевт назначил тебе другие таблетки, — говорит Келли, пока я вилкой пронизываю макароны в своей тарелке. — Он думает, что именно из-за нынешних твое тревожное расстройство усилилось.       Джерард тогда спас мою жизнь. Сказал, что мне не нужна скорая, что это обычная паническая атака, и будет здорово, если мне просто дадут понюхать нашатырь. Я очнулся очень быстро, но все еще испытывал тремор и тревогу. Когда мы остались с Джи наедине, то он очень даже серьезно сказал, что мне пора бросить баловаться таблетками разных назначений. Я и не думал, что когда-нибудь этот парень примкнет к той группе заботливых людей, которые ебут мне мозг насчет наркотиков. Но, конечно, он был прав. Мне не стоило два дня подряд смешивать флуоксетин и ксанакс. Но этой панической атаки не случилось бы, если бы не Джош, который вызвал во мне излишнюю эмоциональность. Вызывает каждый раз, когда я вижу его в коридорах колледжа.       Теперь я пью миртазапин, который стимулирует серотонин, но при этом не имеет побочных явлений, кроме набора веса. С тех пор, как я начал жить дома, я набрал два килограмма. Они мне не мешали, наоборот ушли в те места, худоба в которых мне очень сильно не нравилась. Я бы еще накинул пару килограммов и тогда чувствовал бы себя идеально. Но если у меня из-за этих таблеток будет переизбыток, то я снова сяду на мефедрон, я клянусь. — Ты нашел себе спонсора? — Ээ…       Я пережевываю макароны во рту, быстро пытаясь придумать себе отмазку, ведь спонсора я так и не нашел. Все, кому я подходил, не подходили мне и наоборот. — Еще нет, — все же отвечаюя, смотря на редиску. Мама начала давать мне слишком много клетчатки. — Некоторые спонсоры считают обязательным жить с ними. — И что в этом плохого? — спрашивает Келли, и я резко зыркаю на неё, будто она сказала какой-то бред, который её совершенно не напоминает. — То есть, ты совсем не против, если я буду жить с бывшим наркоманом? — уточняю я, на что мама задумывается. Наверное, зря я уточнил. Да, очень зря. — Мне кажется, что тебя поймет только другой такой же. Я могу определить твое состояние только по моче, и я ничего не смогу сделать, если ты и примешь наркотики, а люди с опытом тебе помогут перебороть этот этап, — выдавливает улыбку Келли. Именно сейчас я начинаю ценить свою мать. Она действительно старается? — Я вижу, как тебе душно здесь. Я думала, что ты будешь чувствовать себя лучше с семьёй, но оказалось, что это не так.       Она сжимает губы и отводит глаза. Я знаю, как тяжело осознавать, что в тебе не нуждается кто-то из близких людей. Но это не так. Я нуждаюсь в своей семье, просто не так постоянно, чтобы это превращалось в страх преследования. Его бы не было, если бы я действительно перестал употреблять, так что в этом есть и моя вина. По большей части.       Я кладу свою руку на руку Келли и сжимаю её, на что мама даже с каким-то шоком смотрит в мои глаза. Что ж, сегодня мы оба совершаем невероятные открытия в сторону друг друга. — Спасибо, что понимаешь, — улыбаюсь ей я, ощущая сильный удар в груди, ведь я понимаю, что все это ложь. Что буквально через пару минут я выйду из дома и встречусь с Джерардом, чтобы вместе с ним пойти в сторону главного наркоцентра города.       Это все и правда давит. Слова Джоша все это время не выходили у меня из головы, я начал понимать какую-то суть в этой агонии своего же обмана — я сам начал в этом тонуть, поэтому мне стало так душно. Я не умел справляться с этими проблемами чем-то, кроме наркотиков, так что и сейчас я справляюсь только так. Моя мрачная жизнь, которая наполнена болью и вкусными таблетками. Наверное, у меня нет настоящих друзей из-за моего характера, не думаю, что Джерард задержится надолго, я ведь настоящий эгоист, а он — полная моя противоположность. Да и мне было легче общаться с теми, с кем у меня из общего только наркота.       Да кого я, блять, обманываю. — Веселящий газ?       Я киваю, размахивая рукой Джерарда и идя с ним чуть ли не вприпрыжку, потому что я рад тому, что сейчас смогу отхватить себе несколько таблеточек экстази и, возможно, пару марок, чтобы как следует провести выходные. — Выпьешь водки, вдохнешь шар и на две минуты утонешь в эйфории, — описываю я, вспоминая то, как мне было сильно херово, а этот шар буквально дал мне свежий (с примесью окиси азота) воздух. — Как МДМА, но без побочки и гораздо короче.       Мы заворачиваем в потертый подъезд среди не такой и потертой территории, и я ощущаю ностальгию, пока вдыхаю запах сырости и ЛСД. Сколько раз я был здесь под кайфом и сколько раз знакомился с новыми людьми. С Конованом мы замутили на третьем этаже, обкуриваясь травой. Я ни разу не видел его трезвым, как и он меня. Этот парень спас мое пребывание в больнице, поэтому я был ему должен. Хотя не уверен, помнит он это или нет. Надеюсь, что нет. Я выглядел тогда очень хреново.       На втором этаже был проход на длинную веранду, на которой как раз и собираются главные фишки наркодилерского района. Они сидят на камнях и греются последним зимним солнцем, покуривая самокрутку с синтетическим гашишем. У нас мало где найдешь чистый, но раньше мне поставляли натуральную траву, которая до сих пор была спрятана в матрасе моей комнаты в общежитии. Нужно будет забрать оттуда. — Мальчик, который выжил, пришел умереть, — слышу я голос Роба — моего кучерявого, зеленоглазого дилера. — Я тоже скучал, — улыбаюсь я, подходя ближе и сжимая его такое же худое тело. Я знаю, что он не любит обниматься, а он знает, что я все равно продолжу делать это ему назло. — Есть что?       Роб приподнимает одну бровь, сжимая фильтр сигареты между искусанными губами. Его ссадины на острых скулах и кончике бровей никогда не меняются, будто его постоянно били по одним и тем же местам. Честно, я никогда не видел его чистое лицо, но один раз он показал мне свои права, и с тех пор я иногда называю его ДжиЭл (Джаред Лето), потому что, если честно, подросток Роб выглядел ужасно, но парень на это говорит, что если бы не наркотики, то он так бы и остался щекастым мальчиком, который не видел смысла в этой жизни. Сейчас же… он правда красавчик.       Я познакомился с Робом благодаря своему бывшему парню, и я очень сильно боялся того, что я начну ненавидеть каждого его знакомого после его ухода, но Роб оказался тем, на кого посмотришь, и он никогда не напомнит тебе о ком-то или чем-то, будто каждый раз стирается память.       А еще у меня фетиш на кудрявых. — Думал, что хоть ты будешь умным и не станешь заново лезть, — закатывает глаза парень, отдавая мне свою сигарету, которую я без разбора схватываю. — Может, я проклят, иначе почему мои клиенты возвращаются ко мне даже после клиники.       Я пожимаю плечами. Как я уже говорил, бывших наркоманов не бывает. Это как перестать есть фаст фуд на всю жизнь, вроде его едят все, а тебе нельзя. Это невыносимо. Всегда был больше за то, чтобы люди переставали себя во всем ограничивать, ссылаясь на совесть или благородство. Это так тупо. Если с тобой не хочет разговаривать первый, второй, третий, десятый человек, то пошли они нахуй. Всегда найдутся те, кто сможет выделить время и кому ты обязательно понравишься. Раньше я постоянно винил себя в том, что люди не хотят со мной общаться, думал, что это все из-за моего ужасного вида или общения, в котором у меня вообще было мало опыта. А потом… я забил и брал. Мой характер не изменился, но изменилось мое отношение к себе и людям, поэтому сейчас мне гораздо круче иметь двух друзей, которые смогут приехать за мной на край света, чем дохуя, которые даже не спросят как дела на досуге. Ну и наркота позволила раскрыть сознание. — Грибы, камни, — перечисляет Роб. Я знаю, что именно у него можно найти то, что мне нужно, потому что его товар всегда способен удивить какими-то новыми вещами, от которых можно ощутить себя суперменом. Поэтому я выжидающе смотрю на парня, показывая всем своим видом, что мне нужно что-нибудь покрепче. — Реладорм? — Да ладно, ДжиЭл, — вздыхаю я, складывая руки на груди в обиженном жесте. — Я везде могу достать это. Дай мне оторваться перед тем, как окончательно бросить.       Ложь. Может, когда я преисполнен энтузиазмом, то начинаю действительно верить в силу «это последняя», но на деле, когда просыпаешься с ощущением разбитого сердца, то тебе уже все равно, что ты там наобещал себе. Я знаю, что так и будет, но совесть в глубине груди уже пинает меня к зоне исправления. — Ну… есть первитин, но ты последний, кому бы я захотел его продать, — говорит Роб, доставая из пачки ещё одну сигарету. Ох, так он бросил. А я думаю, почему же он стал таким правильным. — Так ты не продавай, — улыбаюсь я, подходя ближе и хлопая ресницами. — Просто поделись.       Я вижу, как падаю в глазах Роба, и, если честно, меня это злит. Почему те, кто бросил употреблять наркотики, становятся суками, которые не дают веселиться другим. Может, просто завидуют. Так я и не против рассосать одну таблетку вместе с Робом. — Клянусь, если ты снова словишь передоз, то я приду в больницу и лично тебя задушу, — шипит парень, кладя мне в карман пакетик с двумя таблетками. — Это последнее, что я тебе дал. Стив тоже не собирается ничего тебе продавать.       Что ж, придется найти ещё наркодилеров. Кстати, у них действуют акции: если ты никогда не употреблял ранее, то первый раз будет бесплатно с любым наркотиком, который выберешь. Я многих так обманывал, но некоторые настолько прошаренные, что могут только по одному пульсу понять, употреблял ты или нет. Мастерство не скуришь. — Так заботливо, учитывая то, что вы, наркодилеры, какое-то время и кормили меня, — добродушно говорю я, пропихивая пакет в карман поглубже, уже ощущая легкую дрожь от предвкушения. — Запиши на мой счёт.       Я беру Джерарда за руку, чмокая напоследок Роба в щеку, от чего тот закатывает глаза. Люблю я этого парня и, если честно, понимаю, что немного скучаю по остальным, кроме Гарри. От Гарри у меня остались неприятные воспоминания. — Даже если ты возьмешь кредит, то не сможешь выплатить ту сумму, которую должен! — кричит в след Роб, и я замечаю, как Уэй поднимает свои брови, в недоумении смотря на меня. Ну… такое тоже бывает.       Джерард не был наркоманом и ему само действие наркотиков не нравилось, если это не кокс или другие наркотики с коротким действием. Я согласен с ним. Когда-нибудь это действие надоедает, особенно, когда ты делаешь это изо дня в день. В какой-то момент я даже подумал, что хорошо, что у меня возникло отторжение, а не зависимость, но потом я начал пробовать ещё и ещё. Если чередовать разные виды, то в принципе становится лучше и круче переживать каждый. Будто что не день, то разная сказка. Тогда я перестал бояться своей зависимости. Наркотик был для меня не наслаждением, а раскрытием сознания, поэтому они мне быстро надоедали — будто я читал книгу в третий раз. Потом же все поменялось, как и взгляд на мир и собственное состояние. — Ты пробовал его когда-нибудь? — спрашивает Джерард, когда мы уже присели на камни около дороги и курили сигареты. — Нет, — честно отвечаю я. Даже немного стыдно, что я не знаю о каком-то наркотике. — Что ты делаешь?       Джерард сбрасывает сигарету в мусорный пакет, резко доставая свой телефон и как-то слишком им увлекаясь. — Хочу загуглить.       Я тут же подрываюсь и отбираю телефон у парня, возмутительно на него смотря. Хотя в этой ситуации возмущаться должен именно Джерард, ведь его телефон засунули под задницу. — В интернете всегда пишут так, чтобы ты не захотел даже пробовать, — объясняю я, выкидывая недокуренную сигарету, но ещё держа телефон в самом драгоценном месте. Уэй даже не пытается достать. — Тем более, какой кайф, когда заранее знаешь, что будет? — Безопасный, — отвечает Джерард и все же начинает своими руками отхватывать телефон, пока я этого не ожидаю и от испуга падаю с камня на землю, начиная шипеть от боли в затылке, потому что земля была ещё недостаточно мягкой для моего костлявого мозга. — Ты мне должен новый телефон.       Я поднимаю голову, смотря на свои ноги, которые ещё были на камне, а потом на телефон слева от себя с разбитым экраном. Упс. Что ж, Джерард сам виноват. — Боже, да эту модель я носил три года назад, — фыркаю я, немного выпендриваясь этим фактом. — Я тебе принесу. Он в идеальном состоянии.       Уэй встает, складывая руки на груди и смотря на меня так, будто сейчас напрыгнет и оторвет голову. Вообще-то, именно это он и делает.       Я кричу, пока Джерард сидит на моем животе и пытается пройти сквозь препятствия из моих рук, чтобы как следует ударить по лицу. Но я не могу сдержать смех от всей этой ситуации, потому что Уэй был таким упрямым, что его лицо приобретает вид его волос, а ещё мне больно и я пытаюсь выбраться. Это смешно, честно. — Ты труп, Джозеф!       А я просто хочу жить, боже мой.

***

      Я спрятал первитин за батареей, где ещё пряталась синтетическая моча. Я мог регулировать тепло в своей комнате, так что был уверен, что ничего из этого не сгорит и не пострадает. Мама проверяет меня на наличие наркотиков только тогда, когда я ухожу надолго гулять или когда прихожу поздно вечером. В обычные дни, типа учебных, она не проверяет. Просто уверена в том, что я не могу в своём колледже употреблять. Там же такая хорошая защита, что я нашел спрятанные собой наркотики спустя три месяца. В любом случае, какой-то период времени у меня будет перерыв. Я решил перестать употреблять так часто, да и сейчас у меня даже возможности нет. Единственное, что у меня осталось, так это первитин и пару таблеток окси, которые я украл из шкафчика в раздевалке Лиама. Он со своей сломанной ногой очень мне помогает. Лучше не употреблять перед собранием, потому что я уже боюсь глубокого взгляда Джоша, который даже поймет, что именно ты ел на завтрак. Мне похуй на то, если он расскажет всем о том, что я употребляю, но не похуй на чувство стыда от его слов, которое меня так часто преследует. Может, стоит отомстить этому парню? Подкинуть таблетку, он не выдержит и дело сделано. Наверное, я слишком плохой, если и правда собираюсь так сделать…       Я обожал много мест в нашем полуразрушенном городе. Наверное, я просто очень сильно люблю романтизировать все плохое, в том числе серый город и дожди. Не зря говорят, что характер зависит от того, где ты вырос. В этом городе слишком много зависимых людей, а подростки обычно всегда бунтуют и кидают хабарики мимо помойки. Я люблю свой город, но не люблю, когда в этом городе творится что-то ужасное, а ужасного здесь слишком много. Когда-то начинаешь привыкать к самоубийствам, передозам или несчастным случаям. Отец Фрэнка умер от алкоголизма шесть лет назад. Он был конгрессменом, поэтому для всего города это была огромная потеря. Айеро младший не показывал, что ему плохо, но с каждым годом его горе превращалось в злость, поэтому сейчас он тот самый бандит с района. Он быстро и слишком легко привязался к Джерарду, будет очень плохо, если они расстанутся навсегда. Мать Эшли — лысой девушки с татуировкой змеи на плече, — совершила самоубийство на чердаке их большого и богатого дома. Шизофрения. Парень по имени Алекс, который учился со мной на одном курсе, в прошлом году также совершил самоубийство, по словам новостей, но, вообще-то, это была передозировка. Я нашел его в кабинке туалета тогда. В той самой кабинке, где я хранил свои наркотики. Излюбленное место всех наркоманов. Если бы я не был тогда под кетамином, то, скорее всего, мне понадобилась бы помощь психолога. Вряд ли в трезвом состоянии я когда-нибудь смог бы вживую увидеть мертвого человека и забыть об этом на следующую неделю. Мне кажется, я был тогда под такой сильной дозой, что даже не понял, что человек напротив меня мертв, это меня и спасло от панички. Если бы я тогда был трезвым, то вероятнее всего перестал бы употреблять наркотики.       Я привык к смертям вокруг меня, пока я этого не вижу.       И в этот день я совсем не ожидал чего-то слишком пасмурного. Я гулял. Наступила весна, но в нашем городе это абсолютно никак не ощущалось, лишь холодный ветер говорил о том, что до лета еще три месяца. Был вечер, я иду к заброшенному скейт парку около леса, чтобы принять таблетку и немного расслабиться в углу с рваной мебелью, которую сюда притащили подростки, чтобы по вечерам собираться своей компанией и пить пиво, включая музыку на всю громкость. Я обожаю это место, обожаю тишину и звук леса в нём. Я не боялся темноты, когда расслаблялся так сильно, что засыпал, хотя каждый бы торопился домой, слыша странные звуки в темноте за фонарем и зная, как опасно гулять по таким местам в таком городе. У меня просто складывалось ощущение, что меня не тронут, что я именно тот самый человек, которого не захотел бы тронуть ни один маньяк, потому что в этом нет никакого смысла. Меня знали все и моих родителей тоже, поэтому убийце не повезет, если его целью буду я.       Весной сюда мало кто ходит, потому что чаще всего было мокро, но сегодня довольно сухой день, хотя тучи и накрывали облака; я должен буду вернуться домой до начала ливня. Сказал маме, что мы с Джерардом играем в приставку, а он это охотно подтвердил, указав мне, что я буду должен. Это не пугает меня, Уэй не умеет придумывать желания.       Я прохожу по заросшей тропинке, пытаясь отдергивать ветровку от длинных веток. Однажды я уже порвал здесь любимую кофту. Скейт парк был маленьким, тут было пару горок и препятствий, в самом углу турники — там всегда собирались гопники, которые любили похвастаться своими телами. Может, благодаря им я понял, что меня больше привлекают парни. Хотя нет… я понял это благодаря более лучшей вещи — порно. — Да мне сегодня везёт, — буркаю я себе под нос, смотря на широкую спину, обтянутую футболкой, под которой видны лопатки и мышцы, соединяющиеся между собой при каждом подтягивании. Я узнаю эту спину практически сразу, поэтому разворачиваюсь, чтобы уйти, пока не сталкиваюсь глазом с веткой и не шиплю на всю эту долбанную площадку. — Тайлер?       Я видел здесь Джоша однажды. Летней ночью, когда тут собралось слишком много молодёжи. Это было два года назад, я был слишком пьян и не помнил, что украл его пиво. Он гонялся за мной, а потом меня стошнило, и Джош решил меня не трогать. Мы оба забыли об этом дне, но именно сейчас я вспомнил. Надеюсь, что он нет.       Я разворачиваюсь, пытаясь убрать раздражение с глаза, хорошо, что я вовремя моргнул. Джош стоит теперь передом, потирая свои руки и внимательно смотря на меня, будто на мне была какая-то из его вещей. Странный. — Я… гулял, — отвечаю я, делая шаг вперед, чтобы избавить свой затылок от щекочущей ветки. — Не знал, что тут кто-то есть.       Совершенно не догадывался, что тут будешь именно ты.       Он тянется к своей ветровке так, будто стоит голый, либо же мой взгляд выдает слишком заметную хищность. Я же не могу отключить гормоны. — Я тебе мешаю? — спращивает он, неожиданно для меня доставая скейтборд за скамейкой. Терпеть не могу я этих скейтеров. Я просто постоянно падаю, когда пытаюсь научиться. — Нет, — качаю головой я, ещё пол минуты стоя на месте. Непонимающая улыбка Джоша возвращает меня на место, и я иду в сторону потертых кресел, пытаясь больше на него не смотреть и не слушать, как колеса скейтборда катятся по асфальту. Я бы ушёл, если бы это не выглядело так, будто я не могу находиться с Даном так рядом, нельзя показывать ему, что он как-то на меня влияет, особенно после того случая с панической атакой. Ты проиграешь, Дан, обязательно.       Я оглядываю желтое кресло, когда снимаю с него пакет, который защищал его от различных погодных условий и животного мира. На нём пару листьев, которые чудным образом туда попали. Я стряхиваю их и по привычке плюхаюсь, от чего звук скрипящей пружины проходится по площадке, и я чуть ли не ударяю себя по лбу, но все же пытаюсь устроиться поудобнее, ложась поперек так, что голова и ноги оказываются на подлокотниках. Мое кресло стоит немного набок, поэтому я могу за его спинкой наблюдать за Джошем — то, как он катается через пробившуюся траву в асфальте, как учится делать новые трюки и как идеально повторяет давно изученные. По его лицу видно, что он слишком сосредоточен в своём деле, и это выглядит довольно прозаично, я даже вытаскиваю маленький блокнот из кармана, чтобы карандашом записать туда пару строчек, пришедшие на ум. больше чем жизнь и чуть больше чем вечность       Я нащупываю маленький пакетик в кармане и облизываю губы, снова выглядывая. Джош не выглядит так, будто собирается подойти и говорить со мной о погоде, скорее всего, он скоро уйдет, а я останусь под кайфом провожать розовое небо и встречать белые звезды. Поэтому я быстро кладу белую таблетку на язык, начиная от скуки что-то вырисовывать в блокноте, иногда поглядывая на Джоша, который уже стоит, раскатывая скейт одной ногой, пока пальцы были отвлечены на телефон, а на лице сидит улыбка. Девушка? Парень? В его наушниках громко играет музыка, мне казалось, что в любой момент птицы на деревьях не выдержат и улетят, но они сидят, а небо становится всё темнее и темнее. В какой-то момент я так привыкаю к нахождению парня за спиной, что мысль об его уходе начинает пугать, либо так действует окси, хотя обычно он расслабляет так, что становится все равно, даже если тебя убивают. Может, я просто чувствую необходимость в общении, не знаю. — И долго ты еще будешь здесь сидеть? — вдруг спрашивает Джош сверху, отчего я дергаюсь, не ожидая, что мысли окутают меня настолько, что я не замечу этого парня. — Уже темнеет. — Я знаю, — отрешенно говорю я, хотя и хочу пообщаться. Мой страх того, что Джош снова заметит, что я под наркотиком, был сильнее, чем желание поговорить.       Дан оглядывается. Тут везде лес, темный лес, некоторые участки освещены фонарем, но это не делает место безопасным. Опять-таки, я много тысяч раз был здесь один и по ночам, со мной ничего не случалось, а сейчас слухи о маньяках не ходят, поэтому я был спокоен, даже счастлив. Ебаный окси. Моя улыбка скоро начнет вылезать. — Я тебе не враг, Тайлер, — со вздохом произносит парень, проходя мимо и садясь на полосатое кресло напротив. Нас разделяет деревянный стол, на который он складывает свои уставшие ноги, доставая пачку сигарет и молча предлагая мне. Я отказываюсь, что на меня совсем не похоже. — Но в последнюю нашу встречу доказывал совершенно другое, — произношу я, отвлекаясь на поглаживание своих пальцев. Просто вести себя так, как я обычно себя веду.       Обычно я под веществами. — Плохое настроение, — пожимает плечами парень, и я усмехаюсь. Блять, наверное, это было слишком подозрительно. — И ты тогда плохо поступил. — Я всегда плохо поступаю. Не удивил, — отвечаю я и со вздохом откидываю голову, решая выкинуть из головы мысли о трезвости. Похуй. Будь что будет. — Совесть не мучает? — спрашивает Дан без капли удивления, кусая зубами фильтр и не сводя с меня свой взгляд. Почему он не уходит? — Иногда, думаю, — улыбаюсь. Под наркотиком она никогда не мучает. — А тебя?       Я сам даже не понимаю, зачем спросил это, но слышу смешок. Точно догадался. — Каждый день.       Я резко смотрю на него, нахмурившись, а потом перекатившись на бок, чтобы удерживать связь. Мне стало интересно, но по его глазам не было похоже, что он бы с радостью продолжил разговор. Наверное, ему сложно говорить об этом. — Почему?       Ему сложно говорить об этом, но я все равно спрошу. На самом деле, мне все равно, что он говорит, я залипаю на его губы, из которых выходит невкусный дым. — Я же наркоман- — Бывший. — Это не имеет значения. Прошлое всегда смотрит на меня. Но… меня бы не мучила так сильно совесть, если бы я жил в другом месте. — Или если бы ты ширялся.       Я пожимаю плечами, а Джош даже перестает курить, смотря на меня так, будто я сказал невообразимую чушь. Для меня мои слова звучали слишком смешно, поэтому я прикрываю губы рукавом, чтобы, если что, скрыть улыбку. Лицо Дана в этот момент выглядит еще смешнее. — Даже тогда мучала, — подмечает он, крутя в руках сигарету, что также не уходит от моего внимания. Красивые руки. — Сочувствую, — лишь произношу я. Когда я принимаю наркотики, меня перестает мучить абсолютно все, поэтому я делаю это, когда неприятно внутри. А неприятно мне почти всегда. — Это, наверное, как круг ада. — Круг ада для меня был, когда я употреблял, — фыркает Джош, снова возвращая сигарету губам. — Сейчас лишь последствия.       У меня складывается ощущение, что своим опытом он пытается воздействовать на меня, и у него даже немного получается, хотя в моих мыслях только одно слово: обречен. Обречен, если брошу, и обречен, если продолжу. Возможно, мне просто кажется и это обычный разговор бывшего наркомана с настоящим. А, стоп, это тоже самое, что и первое. — А как же эти волшебные речи про путь исправления и счастливую жизнь, — говорю я, смотря на кудряшки Джоша. Никогда не думал, что мое желание коснуться его волос будет настолько сильным. Они, наверное, очень мягкие и воздушные на ощупь, хотя из-за окрашивания могут быть жесткими. Хочу проверить. — Как видишь, я исправился, и счастлив ли я от этого? Да, определенно. Нас определяет прошаганный путь. Мой путь был через колючие тернии и большие потери, но он стоил конечной награды.       Джош выкидывает сигарету, пока я все еще не отлипаю своим взглядом от его волос. Под светом фонаря они светятся даже каким-то слишком светлым голубым, и создается впечатление, что сейчас даже не вечер, а очень ясный день с полотном голубого неба. Такая погода была редкой в нашем городе, но сейчас я по-настоящему ощушаю её. Лёгкий ветер и не жарящее солнце, воздушные облака, словно акварелью рисовали полосы, а это небо… запах этого неба такой был таким пряным с ноткой мяты и карамельного крема, что я готов растаять на месте от- — Что ты делаешь?       Я замираю с пальцами в волосах Джоша, переводя взгляд на его глаза, а потом вниз, где я коленями сижу на столе по сторонам от ног Дана. Одна моя рука упирается на его бедро, а другая продолжает массажными движениями трогать воздушные кудри. Я бы мог сказать, что это не то, о чем он подумал, но это как раз-таки то, о чем он подумал. И я вряд ли избавлюсь от чувства стыда потом. — Будешь моим спонсором? — резко выпаливаю я, смотря в его глаза, но не двигаясь с места. Наши лица были в десяти сантиметрах друг от друга, я вижу поблескивание его пирсинга в носу и хмурые морщинки непонимания. — Что?       Я резко прихожу в себя, слезая со стола и вынимая свою руку, из-за чего волосы Джоша разлохмачиваются, а моя рука дергается. Я начинаю оттряхивать её и неловко оглядываться по сторонам в надежде, что этого всего не было, и мне просто показалось, но каждый раз, когда я заново смотрю на Дана, то вижу этот ступор и напряженность. Какой же я идиот. — Мне нужно отлить, — со вздохом произношу я, разворачиваясь и уходя в сторону леса, где когда-то протоптанная тропинка уже заросла травой.       Мой план провалился с треском. Никакой трезвый человек бы не стал лезть к парню, чтобы потрогать его волосы. Джош знает, что я могу употреблять, но перед ним все равно было немного стыдно сидеть с таким видом. Все было бы прекрасно, если бы он просто ушёл и не донимал меня своими наркоманскими разговорами. Я бы покайфовал под светом фонаря и ушёл спокойно домой делать домашку и общаться с Джерардом по видеосвязи. Вечно этот Дан все портит. А сейчас я иду и отмахиваюсь от веток, хотя мне совершенно не нужно было справить нужду, мне просто нужно было уйти и как можно скорее, чтобы не видеть этого лица. Смешанное чувство. Эйфория под наркотиком и недоумение от простой жизненной ситуации. Хотя, может, это злость. Я не понимаю ни черта. — Да блять!       Я не могу долго сдвинуть одну ветку, пока не понимаю, что это вовсе не ветка. Это что-то мягкое с лоскутной тканью на ощупь. И пока я пытаюсь это отодвинуть, наверху скрипит дерево. Это что-то слишком тяжёлое для ветки. Я сглатываю, отходя назад и трясущимися руками доставая свой телефон, чтобы включить фонарик. Я догадываюсь, что это может быть, но вовсе не хочу верить своим догадкам. Нужно было просто уйти обратно и не смотреть, но порой мой интерес слишком огромный. — Джош…       Я чуть ли не падаю с ног, но во время хватаюсь за дерево сзади. Мой фонарик освещает порванную местами одежду, в дырках которой видно серовато-синюю кожу. Свет трясется все сильнее, пока я направляю его выше на синее лицо с высунутым белым языком и приоткрытыми мутными глазами, по которым ползают мухи, наверняка только недавно пробудившиеся. На щеке рассыпаются уродливые фиолетовые пятна, они также были и на руках с белыми, как мел, кончиками пальцев. Страшный сон в таком же страшном сне. В котором ты видишь что-то ужасное и понимаешь, что это всего лишь сон, но попытка открыть глаза проходит безуспешно, ты видишь все тоже самое, только ещё хуже. В реальности уже даже не ощущаешь такой же это мучительный сон, который превращается в кошмар, или все же все наконец закончилось. Я смотрю на подвешенный труп и сглатываю, делая разные попытки пробуждения, ведь под наркотиком все кажется таким ещё более ненастоящим. Может, я просто сошел с ума. — Джош!       Я скатываюсь по дереву, роя землю с листьями своими пятками, будто пытаюсь убежать от этой картины. Её звали Британи. Она училась на первом курсе фотографии, постоянно носила розовый шарф, на котором сейчас была подвешена. Её кожа всегда выглядела здоровой и красивой, а сейчас из-за трупного оттенка её еле узнать. Как узнал я? Потому что мне страшно, а при страхе ты вспомнишь даже теорему острого угла. Я бежал от своего сна, хотя прекрасно знал, как могу его остановить, как могу проснуться. Мои глаза слепит луч, когда мой телефон падает, и я замечаю камеру Британи. Она на неё очень долго копила, Марк помогал ей настраивать, потому что тогда сильно запал на девушку. Моя рука тянется к камере, и я вижу снимок улыбчивого лица Британи на фоне болтающегося шарфа на большой ветке дерева. Она хотела это сделать, но не думаю, что она хотела бы, чтобы её нашел я.       Мой желудок выворачивает, и я отбрасываю камеру, начиная извергать все то, что я сегодня съел. А мама так старалась. И какое-то время я даже не могу прекратить тошноту, уже ощущая на горле горечь, а на уме трезвость. Будто раз я не могу плакать, то буду блевать. Мой взгляд смотрит на упаковку от флуоксетина, и я пошатываюсь, подведя руку к своим губам, чтобы меня не стошнило во второй раз. Я чувствую, как от этой информации появляется разнообразный спектр эмоций — от жалости до презрения, но больше всего мне хочется именно плакать, потому что… — О, Боже…       Я слышу голос Джоша, а потом вижу его руку, которая пытается меня поднять, но я отдергиваюсь, потому что я бил её труп своей рукой и мне никак не избавиться от этого ощущения холодной кожи под тканью блузки. Я вижу в Британи себя, и меня снова тошнит от этих мыслей. — Тайлер, вставай, нужно вызвать полицию, — говорит Джош. Я слышу панику в его голосе и все же позволяю ему помочь мне подняться. — Все в порядке?       Конечно, блять, в порядке, я же каждый день повешенных людей вижу.       Джош догадываеися по выражению моего лица, что все далеко отходит от нормы, и подхватывает мой телефон с земли, отводя меня обратно на площадку. Я чувствую его руку, которая кладет телефон обратно в карман, а потом хватает за плечи. Передо мной стоит картина с повешенным трупом Британи, но к ней еще добавляется труп Алекса, сидящего на унитазе с закатанными глазами и открытым ртом. Только вот в глазах Алекса не ползали мухи. И с Алексом я серьезно ощущал себя в очередном кошмаре, где я был наблюдателем, ведь главный герой уже давно летает на облаках. Сейчас я не под сильным кайфом, а после эмоциональной тряски ещё трезвее. Я ненавижу это чувство, поэтому моя рука так сильно хочет взять оставшиеся таблетки и заглотить ими все увиденное. — Я сейчас вызову полицию, только не впадай в панику, пожалуйста, — говорит Джош так, будто хочет до меня докричаться, но я все прекрасно слышу, просто мои глаза были стеклянными. Я забуду об этом на следующую неделю. Надеюсь. — Нельзя, — шепчу я, смотря на свою дрожащую руку, а потом начиная обтирать её об свои штаны в попытке стереть несуществующую грязь, которую вижу только я. Будто я убил её. — Мне нельзя попадаться на полицию. — Почему?       Я смотрю Джошу в глаза. Он еще держит мои плечи, и, если честно, так я ощущаю себя гораздо комфортнее. Просто понимание, что я тут не один, а еще понимание, что я это все не выдумал. Даже не знаю, становится ли мне легче от последнего или нет. В любом случае, несмотря на дрожащее тело и легкую панику, я выгляжу абсолютно спокойным. Снаружи я собран, но внутри целый пожар, в котором я метаюсь и не знаю, что мне делать, в котором снова обеспокоенные лица. — ты следующий, тайлер.       Джош около минуты пытается понять мой взгляд и почему именно мне нельзя натыкаться на полицию, а потом вздыхает, качая головой и отпуская меня. Скорее всего, он догадывался, но понимает только сейчас. На его лице не было написано презрение, как это было в последнюю встречу, сейчас его лицо выглядит задумчивым и мне куда спокойнее смотреть на него, нежели представлять в голове образ трупа. Своего трупа, висящего в чаще леса рядом с заброшенным скейт парком. — Пошли, я провожу тебя до дома, — говорит он, немного толкая меня за локоть вперед, хотя я начинаю тут же тормозить, смотря назад на лес. — Потом вернусь и вызову полицию. — Один? — спрашиваю я с какой-то жалостью. Я бы не смог вернуться один в это место, только с помощью двойной дозы кокаина. — А есть варианты?       Его голос не звучит раздраженно, скорее, устало, но я понимаю, что я сделал уже достаточно всего и мне пора бы заткнуться.       Если честно, я не понимаю, почему он меня провожает. Он мог остаться, а я просто сбежать. В любом состоянии я смог бы добраться до дома. Кроме мертвого. Не актуальная сейчас шутка, да? В любом случае, я благодарю его, но он лишь прощается и быстрым шагом отправляется обратно. У меня в груди играет легкое волнение и сожаление, но я ничего не могу сделать в этой ситуации, теперь мне остается быть лишь зрителем и решать самому, как мне лучше всего отойти от этого шоу.       Я смотрю на себя в зеркало и вытираю слезы со щёк. Эта ситуация смогла меня отрезвить, и теперь я ненавижу собственное существование. На моих щеках была грязь от пальцев, и я невольно вспоминаю, что именно трогали эти руки. Я начинаю снимать с себя всю одежду, чуть ли не рвя её на части. Мне хочется её выкинуть и сжечь, но такой возможности у меня не было, и от этого мои глаза начинают наполняться слезами еще больше.       Я залезаю в душевую кабинку и сажусь на пол, хватаясь за свои колени под горячими струями и пытаясь смыть с себя всю эту грязь, будто провожу жесткой губкой по своему сердцу. Все, чего мне сейчас хочется, — это стереть себя. Даже после Алекса у меня было ощущение, что я точно сумасшедший, что мне нужно ложиться в психичку. Не от увиденного трупа, а от себя. От Тайлера, который любил носить ремень с железными дырками и гулять по лесу. Один раз его родители накричали на него за порезы на руках, и он плакал, сидя на маленькой опушке. Его ремень идеально закручивался на ветке, как это было и нужно, а в кармане лежала пачка с феназепамом на всякий случай. Он выпивал одну таблетку за другой и даже не вытирал уже слез со своих щек, игнорируя приступы всхлипов и глотая слюну, вместо воды. Его ремень потом оставит круглые отпечатки на его шее, а кожа станет настолько белой, что превзойдет любое тональное средство, которым он когда-то пользовался. Рот будет закрыт фиолетовыми губами, а шея неестественно повёрнута в правую сторону. Его любовник, который найдет его первым, закурит пачку Camel и закроет пальцами трупные глаза, расстроившись, что Тайлер выпил все его таблетки. Его тело найдут через семь дней, потому что никого никогда не интересовала пропажа наркомана.       Вода стала холодной от моих пальцев, поворачивающих кран до самого конца. — Тай, ты скоро? — слышу я голос Зака.       Я уже выхожу.