***
Утро в резиденции Фантомхайв. — Я ночью слышал шум. — Сиэль оборвал тишину недовольным тоном. Граф Фантомхайв пребывал не в лучшем расположении духа, как и всегда. Несмотря на мнимую замкнутость, каждый раз, когда его что-то тревожило, он исподволь сообщал об этом остальным с помощью придирок и неприятного поведения, как оно происходило сейчас. В такие моменты Себастьян думал, что работает в детском саду. Но это его забавило. — Прошу прощения, милорд, — дворецкий чуть склонил голову, — Я сделаю выговор прислуге. — Не выговоры делать нужно, а предотвращать. — Сиэль буркнул и снова помялся в пиджаке, сшитом на заказ, словно тот внезапно оказался ему мал. — Что-то не так? — Себастьян сощурился. Вопрос был не о прислуге. Граф чувствовал человеческим нутром приближение чего-то ужасного, но мысль ползала настолько глубоко в подсознании, что он не мог поймать себя за хвост и лишь ответил, что не понимает, о чем речь. Дворецкий мог бы проследить за будущим и понять, что произойдет, но играть в неожиданности было слишком весело. Демон решил подождать. И уже часом позднее совершенно неожиданно на плечи демона упали обязанности по восстановлению сада после самих же слуг. Двор местами был посыпан битым стеклом. Небольшими скоплениями валялись патроны под окнами некоторых комнат, воздух еще полностью не очистился от запаха пороха, а деревья походили на жертв крупного града. По словам Бардроя, ночью заявлялись незнакомцы, но были так немощны и тихи, что труда не составило обезвредить всех в течение получаса. — Понятно, — дворецкий скрестил руки, выслушав отчет повара о вчерашней ночи, — А тела где? — Ох, черт! Бард растерянно посмотрел в сторону кустов, где они с Мэйлин их обнаружили и расстреляли. Горничная оправдывалась, что тела никто не унес, так как невовремя пришел почтальон и отвлек. Он должен был прийти еще вчера, но припозднился до самой ночи. Мэйлин утверждала, что это был новый молодой человек и его лица она прежде не видела. Когда же прислуга пришла к месту, где незваные гости прятались — у леса близ поместья — никаких тел, разумеется, уже не было. — Они забрали товарищей? — Или так, или… — Себастьян внезапно повысил голос, — Да хоть зверье какое растащило, у них все время на уничтожение улик было, благодаря вам. Бард и Мэйлин рассыпались в слезных извинениях, а демон смотрел на них с лицом, полным ироничного презрения: просто, наверное, жить, когда можно дать такой мощный эмоциональный отклик на любую безделицу. Но времени рассуждать у него не было, зато была уйма работы по восстановлению сада. Слуг в поместье Фантомхайв немного, шесть человек, из которых активных четверо, а полезных — всего один несчастный демон. Мэйлин, Бардрой и Финниан были неглупыми ребятами и могли научиться многому, но каждый раз, как выдавалась приличная возможность их обучить чему-то большему, чем не путаться под ногами, индивидуалист-дворецкий отмахивался, предпочитая справляться самостоятельно. И ребята ежедневно попрекались за отсутствие навыков уровня адского владыки и человеческие слабости. Слабости здесь были только у них — ни Танака-сан, ни Себастьян, ни сам тринадцатилетний граф ничем таким абсолютно точно не обладали; последний, по крайней мере, строил такой образ. — Так что с почтой, Мэйлин? — Себастьян уже строил в голове четкий график на сегодня, и в минуты этих нервных дум все обычно старались его не отвлекать и прятались в свои комнаты-норки на чердаке и в подвале. Мэйлин он поймал до того. — Ай-ай, точно-точно! — она достала из нагрудного кармана письмо, — Кажись, гости будут! Демон иронично окинул взглядом место вчерашней битвы: — У нас что ни день, то гости…***
В сто сорок солнц закат пылал,
в июль катилось лето…
Ричи ненавидел солнце. Не всегда, а именно сейчас. Такое яркое, веселое, оно резало глаза как серпом и согревало шерсть пиджака, под которым он весь вспотел и, кроме того, припудрился классическим лондонским смогом, залипшим грязью на шее и между пальцев. Иннис, в отличие от хозяйки невероятно спокойная лошадь, шла размеренным шагом за ним на расстоянии нескольких метров, ведомая под длинные «уздцы» — крепкую веревку, привязанную к запястью дворецкого. Сам он, что называется, «тащился». Первые пару километров Ричи со страхом оборачивался на каждый хрюк, что Иннис издавала, но потом ему стало слишком все равно — усталость и жара сделали свое дело. Пройдя пешком по указателям до самой кладки, за которой находился дом мисс Эрскин, Ричи успел проклясть всё живое, и если бы и правда был ведьмой, то половина Лондона бы уже сгорела, а вторая скончалась от чумы. Или какой демон услышал. Но никакой силой, кроме силы страха, он не обладал, что и привело его в такое положение: пятнадцать километров пешком в страхе от госпожи и лошади. В самые трудные моменты мы обыкновенно начинаем ценить жизнь как она есть: за возможность дышать, есть, свободно говорить или спать. Ричи сейчас ценил изобретение человеком крытых помещений и кроватей. «За кладкой небольшой холм, за холмом нежный зеленеющий газон, и там особняк, а в холле крепкая прохлада и всегда продувает. В моей комнате темные гардины и тяжелое покрывало, под которым так приятно растянуться… Или даже без покрывала» — мысли о приятном помогали Ричи не упасть на колени и расплакаться от усталости. Мисс Эрскин самолично вышла встретить камердинера и разразилась страшным хохотом, когда он был еще у холма. Дурное зрение не позволяло ей видеть измученное лицо бедного Ричи, но отличить силуэт человека верхом на лошади и еле плетущегося рядом она все же могла. И хохотала. Ричи вошел в холл, волоча ноги. Внутри его ждала внезапно возлюбленная тень и прохлада. Из комнаты в комнату шмыгнул лакей, и Ричи узнал форму дома Мидфордов, но настолько устал, что страх был более ему неведом, а потому он прошел в свою комнату измученным шагом, мысленно прося Провидение не встречать их с маркизой или ее активной дочерью. Справедливости ради, отношение Ричи к Элизабет было почти необоснованным, ведь он видел эту девушку лишь однажды, когда та раздавала приказы о развешивании розовых бантов на рождественском дереве. Это был первый раз, когда госпожа выезжала «просто в гости». Камердинер запомнил его. У мисс Эрскин и маркизы Мидфорд складывались странные отношения: они почти не ездили друг к другу, не плели интриги против других дворян и проводили досуг достаточно агрессивным, по мнению Ричи, образом: в прошлые выходные они выезжали на охоту за утками. Ричи осел на кровать в своей комнате и, незаметно для себя, в следующие минуты уже рухнул и крепко спал, забыв обо всех обязанностях и планах.***
Тем временем маркиза Мидфорд ожидала, пока горничная нальет чай. Будучи большим знатоком светского этикета, Фрэнсис считывала положение и характер хозяев дома по убранству стола: она аккуратно потрогала чайную ложечку, как бы невзначай пустив зайчики по фартуку безымянной девушки. Царапин на ложке почти не наблюдалось. Горничная, достаточно высоко подняв чайник, налила полчашки черного чая. Леди сразу узнала теплый, чуть сладковатый запах. В доме Фантомхайв дворецкий всегда объявлял сорт… — «Дарджиллинг рохини», мадам, — старший лакей все время стоял за ее спиной, словно предмет интерьера, и вдруг заговорил возрастным голосом. Фрэнсис так и не обернулась, но чуть заметно кивнула. Она пронаблюдала, как горничная наливала горячий чай перед добавлением молока, это вызвало интерес. Чуть приподняв тарелку, куда следовало класть пирожные, Мидфорд подложила под нее зеркальное лезвие ножа и наклонила его так, что смогла увидеть клеймо фарфоровой фабрики. На лице легкой тенью прошло удивление, тут же сменившись невозмутимостью. Уже второй год Фрэнсис наблюдала за мисс Эрскин и не могла сообразить, как и откуда та появилась в Лондоне. Маркиза отчетливо наблюдала варварские шотландские корни и первоначально относилась к ней, как бы она сама выразилась, «с настороженностью». Иначе говоря, это можно было назвать национально-сословным презрением. Фрэнсис считала мисс Эрскин буржуа, так как не находила во внешнем виде или образования и толику аристократизма. Но, несмотря на все различия и соответствующее маркизе воспитание, Мидфорд ощущала в общении с Эрскин нечто близкое себе, а потому не торопилась расстаться со «знакомой». Именно так Фрэнсис называла ее в лицо и за глаза, так как никогда не имела понятия о дружбе. — Так о чем вы хотели побеседовать, достопочтенная маркиза? — в разговорах этих дам не было прелюдий о природе и погоде. Фрэнсис объяснила суть дела. После крушения Кампании впервые выбраться на более-менее серьезное мероприятие маркизе удалось лишь за неделю до нынешнего разговора. И, присутствовав на званом ужине по поводу приобретения одной знатной особой прекрасной усадьбы в пригороде Торби, она затронула тему последнего круиза. Между тем, как сама тетушка благородно старалась объяснить, что граф Фантомхайв спас ее дочь, за столом то и дело возникали неодобрительные замечания касаемо самого графа. В их числе было то, что обязанности семьи Фантомхайв перед королевским двором оставались легендарными, положение в роду размытым, а прошлое — мутным. Также Сиэль успел отличиться дурным характером, который даже не пытался благоразумно попридержать. — …И он в тот же час уехал со двора! — рассказывала Мидфорд чужие жалобы, — Со скандалом! — Прямо-таки скандалом? — Да! Он лишь сухо попрощался! Умирающая дворянская культура Англии обросла множественными ветвями традиций, этикета и обычаев. Они уже не призывали облегчить жизнь, как основал Людовик XIV, а скорее снабдить ненужными украшениями, тютельками и бантиками; наложить на каждый элемент быта всевозможные «можно», «нельзя» и «только в полнолуние пятнадцатого дня солнечного календаря и в зеленых оттенках». Мисс Эрскин вслух заключила, что племянник знакомой соблюдать вышеописанные приличия никому не обещал. — Боюсь, я ничем помочь вам не смогу, — она чуть отклонилась корпусом назад в кресло и иронично улыбнулась, демонстрируя темно-зеленый костюм, больше похожий на мундир, — Я не большой знаток этикета высшего света. — Учителей достаточно, я не об этом вас попрошу. Не могли бы вы воздействовать на поместье Фантомхайв радикально? — Фрэнсис улыбнулась латинскому каламбуру. — Разворошить гнездо? — Именно. Мисс Эрскин прикинула в голове, во что ей это обойдется: около десятка опытных горничных, два садовника, пара лакеев, повар с помощниками, экономка… — Единственное, — прервала ее размышления маркиза, — Дворецкий у него есть, удовлетворительный. — Значит, на нем все и держится.***
— Ой-ой. — Себастьян тяжко вздохнул, сделав вид, что труд дворецкого непросто ему достается, — Обед приготовлен, белье стирано и глажено, юный господин потренировал гаммы, сад убран, расчеты соблюдены, серебро отполировано, кладовая в отличном состоянии, комнаты прибраны, двор… — Подмели! В комнату прислуги ворвался Финниан с метлой. От несчастного веника остался лишь сломанный черенок и переломанные прутья, которые сыпались от самого двора на цокольный этаж. Садовник был испачкан в пыли, песке и грязи, казалось, со спины даже сыпалась мелкая галька. Себастьян совершенно по-человечески пообещал себе не смотреть в окно на улицу. Он решил выйти туда только после серии глубоких вдохов и выдохов. И тут же, любопытствуя, совершенно по-человечески нарушил обещание и выглянул во двор. Был ли чистым двор? Абсолютно. Ни камешка, ни пылинки — даже галечного песка, должного там лежать по задумке, не было. А вот вокруг… Постиранное полчаса назад белье, висевшее на заднем дворе, превратилось в тряпки пыльно-коричневого цвета. Сад со всеми деревьями, кустарниками и начинающими зацветать розами словно покрылся вулканическим пеплом. Себастьян отлично помнил Помпеи после извержения и мог бы заверить, что нынешняя картина существенно не отличалась. Дворецкий поднял глаза к небу в безмолвном вопросе и засучил рукава, чтобы наподдать Финниану. Позже следовало начать повторную уборку, но вдруг со второго этажа раздался крик графа.