Горький мёд

У меня нет любимого цвета, но я всегда был неравнодушен к безумному зеленовато-медовому оттенку твоих карих глаз. © Джейми Макгвайр, «Провидение»

      — Вы чувствительны, умны, робки… или же… немного одиноки? — спросила Эмма вдруг, чем заметно смутила Роберто. — Я художник, Эмма. А живопись — дело одинокое. — Федерико тоже любит живопись. Роберто посмотрел с улыбкой на юношу, сидящего с ним рядом: — Я видел его работы. Вы правы, Федерико очень талантлив. — Роберто понимал, как Федерико краснеет, и чувствовал, что именно значит этот румянец для них обоих. — Расскажите о себе, Роберто. Роберто едва заметно для Эммы, но ощутимо для Федерико — напрягся, и через секунду выдохнув, произнёс: — Моя семья — люди искусства. Отец — фотограф, мама — писатель. А я — художник. Ни братьев, ни сестёр у меня нет. — А какие книги пишет ваша мама? В мыслях Роберто начинали тихо шуршать страницы маминых уже изданных книг, и согнутые плотные листы рукописей — исчирканные разноцветными чернилами. Никакие из рукописей Роминетта не разрешала ни брать в руки, ни читать, ни касаться листов. В детские годы это очень удивляло Роберто, но Лукино лишь улыбался, шепча: «не переживай так, я расскажу тебе эту книгу», на что Роберто вопросительно смотрел на отца: «почему мама не разрешает никому их касаться? Тебе тоже не разрешает?» «И мне не разрешает, я уже привык, что эти блокноты — это её мир, пространство, куда я не имею право заходить». «Почему?» — не унимался Роберто в своих вопросах. «Трудно сказать, сын. Видимо, маме нужно что-то такое, маленький кусочек мира в большой Вселенной, где будет только она». «Мне непонятна такая позиция» — протестовал Роберто. Ему хотелось прикоснуться к миру матери, узнать её, раскрыть её душу. А книги, — считал он — это как раз и есть души людей. Ведь то, что мы читаем, что нас волнует, смешит, огорчает, радует, роняет семена вопросов, погружает в размышления — это всё и есть — Мы. Но двери мира матери — были закрыты. И сколько бы не стучал Роберто в них — никто не открывал. Хотя было слышно за дверью кабинета, как Роминетта что-то бормотала над листом, или забвенно печатала на машинке, ноутбуке. — Роберто… — мягко позвал задумавшегося профессора Федерико легким прикосновением к руке под столом. — Да, простите, задумался, — встрепенулся Роберто, — моя мать пишет много разной литературы: это и философские романы, и любовные, документальные. Эмма улыбнулась: — Я долгое время работала редактором в издательстве. — И переводчиком, Эмма, — Федерико блеснул глазами, вспоминая, как кропотливо его бабушка работала с текстами, сидя, как раз за этим столом, долгими зимними вечерами. — И никогда вам не приносили книг моей матери? — удивился Роберто услышанному. — Нет, не приносили. — Я мало знаю об этом. — Но, позвольте, профессор, вы знаете, что такое — внутренний мир творческого человека, и как страшно открывать его двери перед толпой, да и не только, — порой и перед одним человеком. — Федерико обратился к Федерико на Вы, чувствуя, что тема для Роберто — словно горячие угли под ногами. — Знаю, — улыбнулся профессор и невидимо сжал пальцы Федерико, в благодарности. Спустя несколько часов здесь же, в гостиной.       — Федерико рассказывал, что вы ещё и реставратор? — Эмма разлила по чашкам ароматный северный чай, и положила на стоящую рядом тарелку кусочек рулета. — Да, я преподаю в университете, и являюсь куратором группы, где учится Федерико. — Это чудесная профессия. Столько всего интересно можно узнать, много где побывать. — Мне всегда были интересны картины и их история. Не просто — кто и когда её написал, что хотел рассказать и показать, но и… запахи картины. Запахи времени. Запахи Истории. Да и сама работа реставратора — тоже предполагает возможность укрыться от внешнего мира, сбежать от него туда, и в те времена, куда и хочется, и где можно побыть. — Вы погружаетесь в картину…. — Федерико улыбнувшись, отпил глоток и положил её один кусочек на пустую тарелку Роберто, а Эмма внимательно слушала профессора и понимала, что, возможно между профессором и её внуком происходит что-то большее, чем просто учёба и раскрытие мира, но что именно за море между ними — её не касалось. — Вы заметили? — Роберто смутился, чем порадовал Федерико и вновь удивил Эмму. — Профессор Аманте, Вы чувствительны, умны, робки, но, — и тут глаза Эммы горели теплым огнём, — как я чувствую — уже — не одиноки? Роберто почувствовал в этой женщине столько тепла и принятия, что он не стал скрывать: — Да. Я не одинок. В моей жизни появился Федерико, и теперь — моё сердце согревает любовь. На несколько мгновений в гостиной повисла тишина. Эмма встала со своего места. Прошла к небольшому шкафчику и открыв его, достала оттуда три красивых бокала на толстой короткой ножке и бутылочку мягкого, домашнего ликера. Налив ликер в бокалы, Эмма внимательно и улыбчиво смотрела на обоих молодых мужчин, сидящих в мягких креслах, а после — неторопливо произнесла: — Будьте вместе — всю жизнь. Я чувствую сердцем — вы едины. Она посмотрела на Роберто: — Профессор Леонарди, мой дом, — это и ваш дом. Я всегда буду рада вас здесь видеть с Федерико. Потом повернулась к Федерико: — Федерико, я счастлива, что в твою жизнь пришел профессор Леонарди. Береги его любящее сердце. Люби его. За окном падал снег, зима вступала в свои права, а в комнате Федерико звучал рояль… и…