RenkazaWeek

Вырываться из собственноручно сооруженного плена фантазий являлось не самой легкой задачей, а порой и вовсе не хотелось возвращаться в серую реальность, наполненную лицами одноклассников и гнетущим ожиданием скорого спасения от убивающей медленно тишины звонком. Хакуджи лениво вырисовывал на полях тетради всякие закорючки, понятные только для него одного символы и …незаметно для самого себя, Сояма вывел черной гелиевой ручкой фамилию одного из самых любимых преподавателей в школе — Ренгоку-сан. Пушистые ресницы пару раз удивленно моргнули, а сам парень слегка откинулся назад на спинку стула, рассматривая свою писанину: роспись с фамилией преподавателя по истории аккуратно оканчивалась выведенным с особой осторожностью сердечком. Маленькое, милое и …порочное. Сояма не первый раз сталкивался со своими внутренними демонами, стоив увидеть статного мужчину перед собой, случайно столкнувшись в коридоре взглядами. Когда подросток умудрился так быстро и сильно влюбиться в своего учителя? Парень не знал — произошло все стремительно, и моргнуть не успев, как год пролетел учебный, а влюбленность юноши перерастала уже откровенную одержимость историком. Аказа качнулся на стуле, упираясь лишь двумя задними ножками об пол. Опасное положение, школьник не первый раз падал под таким крутым углом, но не слушая ни замечания учителей, ни учась на своих собственных ошибках, продолжал своего рода ритуал успокоения души и качался из стороны сторону. Ручка порхала над листком девственно белого листа в клетку, исписывая весь лист в …» Ренгоку-санах «? Аказа сильнее качнулся вперед, стукаясь об край парты. Учитель математики — Шинадзугава-сан, поднял взгляд со своей книги, изучая бездельничающего ученика.  — Ты чем там маешься? — строго спросил мужчина, — написал уже все, раз на стуле туда-сюда качаешься?  — Пишу. — Коротко ответил розоволосый, выдержав острый взгляд учителя математики. Санеми цыкнул и вернул свое внимание к книге. Контрольную он дал самую простую, какую можно вообще придумать, но чуял мужчина, что Сояма и эту завалит. Увы, гуманитарный склад ума от природы и врожденная леность не давали и крохотного шанса написать на приличный балл. Так говорил Сояма про свою приверженность к гуманитариям, но Шинадзугава был иного мнения — банальная незаинтересованность в его предмете. Впрочем, мужчине не впервой узнавать об отсутствии мотивации у учеников учить его предмет… Стрелки нарочито медленно двигались к заветному часу дня, натягивая своим мерным тиканьем струны нервов Аказы, играя на них и давя на и без того переполненную чашу терпения. Ученик уже не крутил ручку в бледноватых пальцах, а пытался открутить колпачок снизу, вытащить стержень и… Попросту делал не поддающиеся логике манипуляции от безделья. Долгожданный звонок обрушился на всю школу, разбивая вдребезги тишину.  — На край моего стола кладите свои контрольные и освобождайте в темпе кабинет, — встал учитель математики и прошелся вдоль первого ровного ряда столов, — и никаких «можно написать позже». Дал самую легкую вам, оболтусам. Давайте-давайте, не задерживайтесь! Шинадзугава заметил не расторопные копошения Соямы и стоило мужчине направиться в сторону парня, как тот встал резко с места и быстрым шагом прошелся до учительского стола, кладя контрольную. Санеми лишь ухмыльнулся, предвкушая «исписанный» полностью лист с двух сторон различными формулами и вычислениями. *** Аказа, протискиваясь сквозь небольшую гурьбу школьниц, активно щебетавших о чем-то, спешил на урок истории. К любимому преподавателю Ренгоку-сану. Ученик чуть было не толкнул грубо преподавательницу биологии Канаэ —сан, бегло извинившись и торопясь как можно быстрее на следующий урок. Пока беззаботные и глупые лица одноклассников не заполнили кабинет истории и препятствовали их «интимному» общению. Аказа терпеть не мог, когда всего-то на минуту-другую забегал в класс во время перемены, стараясь пообщаться как можно больше перед уроком с Кеджуро, лицезрел стайку легкомысленных девиц, круживших вокруг мужчины словно пчелы, и собирая восторженные взгляды с одного единственного цветка… Аказе Ренгоку-сан всегда напоминал подсолнух, почему-то. Такой же твердый, не сгибаемый, сильный стебель и яркий, солнечный и теплый. Именно прическа пареньку напоминала лепестки этого цветка. Ученик вздохнул с облегчением, входя в класс самым первым — никого, можно и пообщаться без лишних глаз.  — Доброе утро, Ренгоку-сан! — Юноша улыбнулся широко, не натянуто, как другим преподавателям. — Вы сегодня прекрасно выглядите!  — И тебе доброго утра, Сояма! — Поприветствовал мужчина, допивая остатки кофе и выбрасывая в мусорное ведро стаканчик. Такие комплименты, иногда весьма неуместные, уже не редкость слышать в свой адрес Ренгоку: парень, как только увидел его, сразу начал ненавязчиво говорить всякие лестные комментарии, иногда касался невзначай руки или кончиков волос. Разумеется, Кеджуро одергивал, мягко и настойчиво, от таких жестов с легким налетом скабрезности и неловкости. Бывает, ученик проявляет свою симпатию к учителю, выражает свое восхищение через разные способы и слова, но действия Аказы почти всегда говорили о желание более близких отношений. Кеджуро не дурак и сразу распознал влюбленность в него парня. Увы, мужчина не имел никакого права встречаться с несовершеннолетним учеником, тем более юношей. Ренгоку-сенсей который раз говорил старшекласснику, что не стоит проявлять такие знаками внимания, и… Первое замечание усмирило волну почти что откровенных глупых подкатов, но не надолго. Аказа, гонимый лишь своими эмоциями, напрочь игнорируя здравые мысли и предостережения, решил попытать свой «шанс» и возобновить подкаты, но не давя. Нет, он мягко и плавно пересечет границы отношений учитель-ученик.  — Ренгоку-сенсей, — парень подходил к столу учителя, — может Вам сегодня помощь потребуется в проведении урока? Или проверить контрольные… Сояма прикусил губу, ожидая исключительно положительного ответа, которого, увы, не последовало.  — Ох, Аказа, я тебе очень благодарен за предложенную помощь, но я уже попросил Камадо. Кеджуро не уловил резкую смену настроения своего ученика и то, как у парня желваки напряглись. Аказа сжал ладони в кулаки, уже предвкушая, как костяшки пальцев окрасятся в алый цвет. Он буквально ощущал в воздухе запах крови Танджиро и с наслаждением упивался бы криками и картиной разбитого носа.  — Танджиро, разве, не надо готовиться к конкурсу сочинений? — Ученик мотнул головой, возвращая себя из сладких мечтаний отдубасить Камадо в серую реальность. — Просто столько дел у Вас, у него и подавно. Не проще ли взять кого-то, кто не настолько занят? Сояме хотелось размазать этого блядского Камадо об стену — да просто за то, что тот дышит с ним одним воздухом! Аказа сдерживал себя как мог, но, кажется, контроль держался на честном слове.  — Ты много в чем помогаешь, Сояма. Ты молодец! Это похвально, что ты так рьяно рвешься меня избавить от нагрузки, но сегодня я попросил Танджиро не только помочь мне, но и обсудить темы для сочинения. Ты уж прости, — виноватая улыбка легла на губы преподавателя и Аказа был готов растаять. Ладно, один день можно пережить без дозы внимания Ренгоку-сана.  — Доброе утро, Ренгоку-сан!  — Доброе утро, Камадо, мальчик мой! Звонкий, жизнерадостный голосок раздался позади Аказы. Танджиро вошел в кабинет истории. «Какого хуя ты приперся так рано?!» — старшеклассник медленно поворачивался корпусом, остановился в полуобороте и сжирал ненавистным взглядом вошедшего. Камадо не заметил этого, весело шествуя к своему месту — первой парте в первом ряду. Рядом с Ренгоку… Хакуджи толкнул того в плечо, подходя к своему место и усаживаясь сзади. Танджиро лишь недоуменно глянул на того, но тут же вернулся к подготовке к уроку. Лицезреть спину в светло-зеленом пиджаке никакого наслаждения не вызвало, а даже хотелось Танджиро выбросить в окно, с четвертого этажа прямо на персиковое дерево. Он мешал, маячил перед глазами словно назойливая муха… Нет, словно солнечный блик — ведь так его все зовут? Мерзкое солнышко Камадо —кун, чья улыбка вселяла надежду на то, что в этом мире еще остались добрые и отзывчивые люди. Сояму настолько трясло уже от этого упоминания, дурацкого сравнения, что тот не заметил и сломал чертежный карандаш в своих руках.  — Аказа, — спасительный голос Ренгоку отвлек от желание свернуть шею своему однокласснику, — тебе настолько не терпится, чтобы я начал урок? — Самая яркая улыбка озарила, казалось, целый кабинет, ослепляя ученика своей искренностью. Сояма секунду-другую завис, жадно глазами запоминая улыбку: в его памяти галерея из сотни тысяч фотографий воспоминаний, на которых исключительно улыбающиеся лица Кеджуро. Он не жалеет о том, что его голова забита таким. Он готов и дальше заполнять до отказа себе память дальше этим. Эта часть его воспоминаний считалась непорочной, самой светлой и такой чистой… Но была и обратная сторона медали. Иногда сущность, порочная и ненасытная, подкидывала юноше совсем другие виды: обнаженный Ренгоку-сан, стенающий, связанный по рукам, молил о большем и скулил… Аказа же не мог отказать своему любимейшему учителю и только сильнее вбивался в его тело. Он трахал каждую ночь в своих мечтах учителя и тот никогда не был против. Парень был рослым, сильным и таким же стройным как мужчина, не лишенный приятной внешности. Старшеклассник не единожды представлял, как прижмет к стене мужчину, расставив руки по обе стороны, и целуя совсем уж не по-детски. Сояма иногда на уроках, неважно каких, поддавался искушению помечтать о чем-то запретном. Но оно и не удивительно: Кеджуро молодой (даже слишком) учитель истории высокого роста, статный, подтянутый и невозможно привлекательный за счет не только ярких волос, но и харизмы. Лицо розоволосый запомнил в мельчайших деталях, не позволяя самому себе хоть одну черту лица не нарисовать не так. Такое идеальное лицо с прямыми и ровными чертами, соболиными темными бровями и янтарными глазами, попросту не могло лечь на бумагу неровно, не точно. Да-да, Сояма даже научился за какой-то короткий промежуток времени рисовать и являлся лучшим учеником у преподавателя искусств Узуя-сенсея. Весь его скетчбук изрисован в портретах Кеджуро-сенсея и Сояма ни о чем не жалеет — он готов покупать только самые дорогие, с лучшей бумагой, ибо Кеджуро только этого достоин. Дешевая тонкая бумага была бы оскорблением для такого человека, как Ренгоку.  — Да! — над ухом одноклассника выкрикнул юноша, — я всегда жду Вашего урока. Иду на него как на праздник! — Аказа улыбнулся от уха до уха, показывая свои небольшие клыки. Так, особенность, подаренная природой с рождения. Сояма иногда чувствовал, что его клыки болят и зудят и только бледная шея мужчины могла унять бешеный зуд. Парень не единожды представлял как оставляет алеющие следы от них, слизывая редкие капли крови и ставя очередной засос-укус на длинной обрамленной тьмой косых мышц шее. Кеджуро еще раз улыбнулся и повернул свою светловолосую голову к дверям — кабинет понемногу заполнялся учениками и отрывками веселых разговоров. Сояма не обращал на них внимания и не сводил глаз с учителя. Вновь урок истории обещает быть превосходным… *** Аллея, озаренная оранжевым светом уличных фонарей, наполнялась гулом людей. Развеселые голоса и детские радостные выкрики сопровождали Аказу везде, куда тот не пытался пойти и спрятаться от гнетущей гурьбы людей. Старшеклассник возвращался домой уже под самый вечер: стрелка часов медленно подкралась к отметке и остановилась на полседьмого. Парень решил прогуляться по аллее, наивно полагая, что сегодня-то, в рабочий день недели, не будет такого столпотворения и он преспокойной дойдет до дома в относительной тишине. Жизнь любила играть с наивными мечтами и надеждами смертных… Особенно с розоволосыми личностями. Сояме не впервой разочаровываться в жизни: то не тот профиль в школе выбрал и теперь придеться мучиться до конца этого года, то его светлые чувства отвергают уже в который раз… Аказа знал, что Кеджуро ни за что не даст свое согласие быть с ним. От осознания неразделенных чувств в груди сердце, словно сжималось от поганого чувства одиночества и вот-вот могло попросту…исчезнуть. Юноша ощущал, что будь он старше, умнее и обаятельнее, то однозначно бы завладел Ренгоку-саном. Он чувствовал это… Очередной детский визг раздался совсем рядом, из-за чего Сояма зыркнул злобно на ребенка лет пяти и поспешил убраться с оживленной улицы, так нещадно давящей шумом своим на голову парню. Дом встретил Аказу тишиной: ни приветствие отца, ни громкое, недовольное мяуканье в прихожей не было слышно. Даже ласковый голос сестры Коюки не поприветствовал юношу. «Куда все делись?» — рассуждал парень, снимая верхнюю одежду и вешая куртку на крючок.  — Отец? Коюки? Никого. Впервые за долгое время старшеклассник пришел домой и застал спокойствие. Нет, он рад слышать и видеть то, как радостно бежит его обнимать сводная сестра и отец, или легкое бодание мохнатой белой головы об ногу парня и ленивое мурлыкание в ответ. Но не сегодня… Аказа наспех смыл с себя остатки этого тяжелого дня, закинул вещи в стирку и подогрел себе ужин, любезно приготовленный Коюки. Все же руки у его сестры были на вес золота, раз умудрялась каждый раз что-то эдакое сварганить и накормить двух мужчин в доме. Увы и ах, но навыки готовки Соямы говорили за парня все: рукожопость от природы просто-напросто не позволяла школьнику что-либо сложнее омлета с помидорами приготовить. Возможно, всему виной его импульсивность в резких движениях и не сосредоточенность на процессе. Скорее всего, это играло с ним злую шутку и в учебе. Аказа плевать хотел сейчас что там у него предполагаемое расстройство внимания, ибо жареная свинина кусочками в кисло-сладком соусе с кунжутом и отварной рис с овощами напрочь отбил желанием думать о том. Но каким-то волшебным образом его концентрация внимания резко возрастала, когда васильковый взгляд цеплялся за образ Ренгоку-сана. Аказа, если бы хотел, даже забыл бы собственное имя, но никак не имя преподавателя истории Японии. Темноволосый мог запросто потерять интерес к разговору с друзьями, но никогда его сосредоточенность не угаснет на Кеджуро-сане. Недвусмысленная теснота в домашних штанах оторвала от ужина. Аказа смотрел на свой стояк секунд десять, если не больше. Он не мог понять в чем проблема: виноваты только мысли об мужчине? Неужели настолько голова была забита всякого рода рассуждениями об Ренгоку-сане, что даже всплывший фрагмент сегодняшнего урока стал причиной его внезапного возбуждения? Сояма попытался себя отвлечь хотя бы запахом малинового чая, делая аккуратные маленькие глотки. Не получалось. Возбуждение все накатывало и опаляло тело парня, и впервые в жизни Аказа был благодарен, что дома никого нет и он спокойно может вздрочнуть…за столом обеденным? Ну нет, он не опустился до уровня животного с примитивнейшими инстинктами, дабы наплевательски отнестись к своей родне. Фотография на полке, на которой с явным осуждением смотрели отец с Коюки, будто предотвратила необдуманное и Сояма метнулся в комнату, запирая ее. На кровати лежать было приятно, мягко, а главное никто его не видит в полуосвещенной комнате, в которой остался включенным ночник — Коюки боялась темноты и частенько оставляла тот на ночь. Аказе было плевать. Оно даже лучше, ибо мягкий светло-лиловый свет окрасил потолок, создавала более уютную атмосферу. Юноша никогда не мог предположить, что для обычной мастурбации это задаст особое настроение. Приспуская штаны вместе с трусами, Аказа тонкими пальцами коснулся своего твердо стоящего естества, поглаживая алую головку. Черт, неужели так просто не получится удовлетворить себя и придется… Ох, не впервой ему, ученику старшей школы «Клинка», наяривать на фотографию преподавателя истории Японии Кеджуро Ренгоку.  — Бля, да где оно?! Аказа судорожным движением руки открыл профиль Кеджуро в «Instagram», пролистывая ленту в поиске наиболее соблазнительных кадров и… Боже, да он издевается над несчастным школьником! Новая фотография маячила в ленте Соямы — Кеджуро, с голым торсом, с которого стекают капли воды, улыбался лишь уголками рта (не в привычной его широкой улыбке), а танжериновый взгляд так и горел, словно с вожделением глядя на всех с поста. Аказа был рад, что о профиле в соц.сетях мужчины мало кто знал, да и какая кому разница? Разве личная жизнь Кеджуро-сана должна касаться кого-то другого, кроме него самого? Ренгоку свободный человек и имел право делать все то, что находится за пределами его учительской деятельности… Парень прочел под постом подпись: «Отлично вчера проплыли! Еще чуть-чуть и можно ставить новый рекорд!»  — Еще и в бассейне был… — мечтательно произнес юноша, представляя полностью обнаженное тело мужчины откровенно облизываясь на возникший с легкостью образ. Рука провела по члену медленно снизу-вверх, оглаживая крайнюю плоть пальцами и чувствуя, насколько тверже тот стал. Аказа смотрел на фотографию мужчины, уже не в первый раз представляя, как будет того трахать, если бы жизнь не была так несправедлива с ним… Ладонь крепче обхватила горячий член, двигая то интенсивнее, то замедляясь, представляя, что его ласкает уже не собственная рука (которая с таким темпом точно сотрется), а крепкая ладонь Ренгоку-сана. Руки мужчины тонкие, бледноватые, и такие красивые. Идеальные, что бы держать не только указку, мел или ручку, крутя ту в пальцах, когда тот слишком увлеченно что-то читал. В Кеджуро попросту нет недостатков. Для Аказы, разумеется, нет никаких, а другие могли с десяток найти и еще парочку своих приписать, чисто из своих соображений. Бывает так, что при всем положительном образе что-то да проскальзывает, всего лишь на долю секунду, глаза цепляются за эту мелочь и тебе уже не нравится этот человек. Ренгоку-сан слишком громкий, когда с воодушевлением рассказывает про Эпоху Сенгоку? Пф, извольте! Просто вы не можете разглядеть в нем искусного оратора. Прическа странная? Зависть — плохое чувство. Свое отрастите сначала, что бы такие комментарии давать! Аказа мог часами доказывать обратное, постоянно приводя аргументы в сторону такой яркой личности, как Кеджуро Ренгоку. Парень никогда в жизни не согласится с тем, что в нем есть недостатки — слепая любовь не даст проглядеть сквозь толстую пелену светлых, безумных чувств что-то такое, что разрушит образ идеального во всех проявлениях мужчины. Сояма смотрел с вожделением на фотографию, тяжело дышал и не переставал ласкать себя рукой, оглаживая орган во всех местах, размазывая по всей длине толстого члена смазку. Парень прикусил губу до крови, в очередной раз представляя, как провел бы влажную поцелуями дорожку от его накаченной упругой груди до самого низа живота, приспуская эти гребаные плавки и обхватив его член губами. Аказа, если бы ему предложил лично Ренгоку-сан отсосать за оценку, без лишних слов согласился бы и ублажал столько, сколько бы тот требовал. Прикрывая глаза и представляя, как с его сильные руки прошлись по плоскому животу, очерчивая рельеф мышц, зацеловывая каждый участок кожи, не обделив своими порочными, молодыми губами ни одну часть тела Ренгоку-сана. Клыки впивались в особо нежную кожу под подбородком, оставляя алеющий след и тут же зацеловывая его. Шея — самая желанная часть тела в мужчине, которую Сояма уже не единожды искусал и исцеловал. В его фантазиях Кеджуро никогда его не отталкивал, лишь просил или даже умолял (второе чаще всего происходило) не останавливаться, вилял своими сочными бедрами и просил войти в него… Аказа не смел отказывать и всегда выполнял любую просьбу преподавателя. Он — хороший мальчик, но только для него, для Ренгоку-сенсея. Он готов был оттрахать своего учителя до потери сознания, впрочем, он и сейчас его имел в самых пикантных позах, не забывая ласкать и его такой желанный член: старшеклассник был более чем уверен, что природа не обделила мужским достоинством мужчину. Аказа снова застонал, громко и пошло, проведя сильнее по налитому кровью члену, сжимая и двигая рукой быстрее и быстрее, доводя себя до долгожданной разрядки. Сояма вскрикнул с именем на губах преподавателя, заливая экран телефона мутным, густым семенем.  — Ренгоку-сан…- прошептал парень в тишину, уставившись в потолок, — Вы сегодня превзошли самого себя. Выложить такое… Хах, спасибо Вам, я подрочил. Аказа рассмеялся, идя в ванную и смывая остатки своего очередного грехопадения с рук и экрана телефона… *** Дни тянулись один за другим, выстраиваясь в ряд однообразной, скучной цепочки событий. Аказа успел заскучать за это время, а заодно и обдумать один свой план… Сегодня его однозначно ждал один из самых замечательных вечеров. Школа мгновенно опустела после последнего звонка и даже учителя, почти все до одного, решили покинуть ее как можно скорее. В конце концов конец учебного года, экзамены почти все были успешно сданы и готовить кого-либо более не нужно. Сояма шел медленным шагом, ловя васильковыми глазами полосы желтого света фонарей. На этом этаже, четвертом, лампы перегорели, а заменять никто не спешил, посему фигура ученика лишь в лучах фонарных всплывала и тут же погружалась во тьму школьного коридора.  — Аказа, постой! Ты не видел Ренгоку-сана? Аказа обернулся: на него уставилась пара глаза темно-охрового цвета, всегда влажные от слез и прическа-одуванчик. Парень криво ухмыльнулся:  — Без понятия где он, Агацума. Шел бы ты домой, а то еще в штаны наложишь. Вон, какая темень на улице. — Аказа поправил закатанные рукава на руках, смерил презрительным взглядом одноклассника.  — Да пошел ты… Кстати, ты чего здесь забыл?  — Тебя ебет? — Аказа закатил глаза на неуверенный кивок парня, — Даки жду. Обещала прийти сюда. Доволен ответом?  — Да, доволен, но какой же ты мудак, Сояма. Аказа округлил свои выразительные глаза, делая резкий шаг вперед, но Зеницу побежал с криком прочь к лестничной площадке. Парень посмеялся, даже не думая как-то калечить своего однокашника. «Только бы успеть до закрытия школы… Хотя, я даже очень не против такого стечения объстоятельств…» Ключ в замочной скважине провернули два раза против часовой стрелки и тьма подсобной, но просторной комнаты, рассеялась тусклым светом включенной лампы. Янтарные глаза, полные непонимания и даже толики страха, лицезрели нарушителя тишины и предстоящего кошмара.  — Ох, Ренгоку-сан, я не думал, что Вы так быстро очнетесь… Хищный оскал заиграл на губах парня, а громкое, протестующие мычание, в котором через плотную тряпку различить слова было проблематично, лишь только забавляло и раззадоривало парня. Связанная фигура мужчины пыталась выбраться из крепких тисков веревки. — Сегодня будет самый чудесный вечер в моей жизни… Не бойтесь, я буду нежен с Вами. Для Ренгоку сегодняшний же вечер будет кошмаром, от которого он вряд ли оправиться так быстро…