Самый большой страх

      Разбитая голова, ободранные колени, глубокие раны на груди, стрела в плече… Это показалось бы Беннету очередным пустяком, если бы ему не пришлось столкнуться со всеми этими травмами одновременно. Когда он тогда задыхался от боли, неудачливый мальчишка думал лишь о том, как сильно это расстроит Чунь Юня. Это, может, и никак не помогало физически, но, как минимум, он находил в себе силы оставаться в сознании, лишь чтобы успеть извиниться за столь скорую смерть. Он не надеялся выжить. Да, это был не первый раз, когда Беннет ощущал, что находится на грани жизни и смерти. Однако, впервые он так сильно хотел жить. Беннет не помнит, в какой момент отключился, но холодные руки Чунь Юня и обеспокоенное, будто на грани истерики, «Бенни», он не забудет никогда. Почему-то за эту слабость в виде риска смерти он чувствовал колющее чувство вины.       Проснувшись на следующее утро, Беннет лишь благодарил Архонтов за возможность прожить ещё немного.       Чунь Юню пришлось тяжелее. Да, возможно, думать так с его стороны эгоистично, но он уверен в том, что лучше бы тогда испытал боль Беннета. Он не смог уберечь человека, который без преувеличения являлся смыслом и причиной его жизни. Раньше одна только мысль о столь тяжёлой потере на долго выбивала его из колеи, а здесь… Когда Чунь Юнь увидел Беннета в столь плачевном состоянии, ему показалось, что все его кошмары разом сбылись. Крови было так много, что даже спустя неделю, он всё ещё не мог избавиться от желания смыть её с рук. Кошмары тоже всё ещё преследовали Чунь Юня каждую ночь. Однако, здесь как посмотреть: первые несколько дней, он не спал, следя за тем, чтобы Беннету не стало хуже. Чунь Юнь не помнит, каким образом смог донести неудачливого искателя приключений до постоялого двора, даже не зная, как остановить кровотечение.       Однако, вот он Беннет. Побитый, весь в бинтах, слабый и уставший, но живой.       — Не дёргайся, Бенни, иначе снова пойдет кровь, — Чунь Юнь старается сохранять привычное спокойствие в голосе, но не может ничего сделать с тем, что руки, разматывающие бинт на груди Беннета, дрожат. Нет, даже не так. Они неконтролируемо трясутся. До такой степени, что кажется, будто вся эта аккуратность пойдет к чертям, и он сам заденет рану только из-за этого.       Чунь Юнь понимает, почему не может сосредоточиться на перевязке. Также он прекрасно понимает, что если так продолжится, то Беннет попытается узнать причину. Однако, он не представляет, как будет её объяснять. Как вообще можно говорить человеку, что буквально обманул смерть, а сейчас чувствует себя совершенно нормально, что ты, не получивший и царапинки, никак не можешь отделаться от испуга и чувства вины. Это ведь так несправедливо. Также несправедливо, как то, что Беннет пострадал. Чунь Юнь не мог перестать думать о том, что лучше бы тогда на грани смерти был он.       — Коть, ты уверен, что хочешь сделать это? Я и сам бы справился… — Беннет заметил. Сложно не заметить такое состояние партнёра. Тем более, если этот партнёр — обыденно холодный, спокойный и сдержанный Чунь Юнь. Беннет привык трепетно относится к любым его эмоциям. Особенно столь ярко выраженным. Почувствовать, что есть какие-то проблемы было несложно, учитывая к тому же то, что Чунь Юнь очень заметно нервничает.       — Ты не можешь самостоятельно обрабатывать свои раны. Я хочу помочь. — ожидаемо заботливо ответил Чунь Юнь. Конечно, они оба понимали, что с таким количеством ран Беннет не сможет изворачиваться, чтобы самостоятельно перевязать их. Поэтому вначале они даже не договариваясь, сошлись на том, что так будет лучше. Однако, с каждым разом Чунь Юню приходилось всё сложнее. Видеть травмы Беннета, каждый раз вспоминать, как он их получил — та ещё проверка на прочность. Однако, заметив вопросительный, довольно однозначный вопросительный взгляд Беннета, он соврал, — Я просто устал, вот руки и дрожат… Не обращай внимания.       На самом деле, если бы сейчас Чунь Юнь имел возможность не делать этого (конечно, без вреда для Беннета), то возможностью бы он воспользовался.       От одной только мысли, что Беннет вновь может так сильно пострадать, начинала кружиться голова. Чунь Юнь всегда считал, что он ничего не боится. Однако… Любовь — непозволительная для него слабость. Отюда исходит и страх за дорогого человека. Самый большой из них — без сомнения смерть Беннета.       — Ладно тебе! В конце концов, удача на этот раз сжалилась надо мной! — явно стараясь приободрить парня протараторил Беннет, слегка жмурясь, видимо от боли, когда Чунь Юнь отодрал бинт от раны. Однако, он максимально не выдавал сего помешательства.       Не помогло.       От одной только мысли о том, что «на этот раз» может повториться, а удача для Беннета — сложное понятие, хотелось рыдать. Чунь Юнь с силой закусил губу, чувствуя, что она начинает дрожать от досадного чувства в груди. Это так сильно выбивало его из привычного ритма жизни, что хотелось истерически рыдать. Но это бы обеспокоило Беннета. Поэтому Чунь Юнь сильнее сжимает челюсти, кажется, продумывая губу и пуская кровь. Какая досада. Терпеть, бороться с собственными чувствами было слишком непривычно. Со стороны Чунь Юня, даже, верно, жестоко по отношению к себе.       — Не говори так… Следующего раза не будет, — Чунь Юнь слизывает с губы каплю крови, сосредотачиваясь на перевязке. Отработать рану всегда проще. Особенно, имея под руками столь разнообразные виды трав. Как бы он не старался, мысли возвращаются к воспоминаниям о том проклятом вечере, — Никогда. Я больше не позволю тебе пострадать, — уверенно добавляет он, желая таким образом больше успокоить себя. Словно утверждая, что он сможет. На самом же деле, Чунь Юнь и представления не имел о том, когда это может произойти, и сможет ли он помочь.       — Да ладно тебе, кисунь… — теперь и голос Беннета звучит не столь позитивно, сколько с сочувствием. Худшее в этой ситуации даже не отсутствие вмноватого, а то, что они оба хотят извиниться. Беннет самостоятельно завязывает бинт, видя, как сильно дрожат руки Чунь Юня. Боли уже не осталось, только непонятная грусть, — Прости, что так расстроил тебя, — всё-таки говорит он, неловко отводя взгляд в сторону. Он на самом деле не мог больше смотреть, как дорогой для него человек мучается, верно, от точно такого же чувства вины.       — Ты не должен… Это мне следует извиниться за то, что я не могу взять себя в руки, — Чунь Юнь отворачивается, чувствуя, как в уголках глаз начинают скапливаться предательские слёзы. Теперь он ещё и заставил Беннета беспокоиться, что за вечное повторение одной и той же проблемы! Два дурака       — Коть. — Беннет вдруг замолкает, словно, наконец, замечая суть проблемы, — Чунь Юнь, ты плачешь? — он заставляет экзорциста обернуться, потянув за рукав кофты. Он ошибся, несмотря на то, что глаза у Чунь Юня на мокром месте, слёзы не текут. Верно, всё-таки невозможно полностью лишить человека возможности контролировать свои эмоции, — Дурак, — чуть ли не шёпотом добавляет Беннет, притягивая к себе Чунь Юня и заключая его в объятия. И пусть, что прижимать кого-то к своему телу пока больно, ради такого момента можно и потерпеть.       Чунь Юнь ничего не отвечает, зная, что любое его слово будет лишним в этой ситуации. Он ответно прижимается к Беннету, утыкаясь в его шею. Взаимое беспокойство никогда не оставит их.