Мой Борджиа

      Внезапно я почувствовала чью-то каменную хватку на своем плече.       — Вы не справились с заданием, — прошипел мне в ухо ледяной голос.       В ужасе убрав руки от лица, я огляделась.       Капитан нависал надо мной в гневе, а несколько экспертов жалко ютились по углам комнаты. Как разительно эта металлическо-белоснежная комната отличалась от уютного интерьера дворца Чезаре.       Чезаре… Осознав, что потеряла его навеки, я упала обратно на пол, разрыдавшись.       Меня силой подняли и отвели в другую комнату с узкой кроватью и столом у стены.       — Вы останетесь здесь до выяснения всех материалов дела и до суда, — сказал капитан и вышел за дверь.       Те два месяца, что я провела в этой белой комнате до суда, не причиняли мне ни страданий, ни тревог. Прекрасное лицо, обрамленное каштановыми вьющимися локонами, с горящими темными глазами, с пламенной улыбкой преследовало мои дни и ночи. Я спокойно отвечала на все вопросы, что задавали мне, равнодушно давала считывать свою память и все процессы в головном мозге. Только две вещи тревожили меня: что случилось с Чезаре и в порядке ли ребенок. Я снова и снова повторяла в памяти каждый свой день с моим герцогом, больше всего боясь что-то забыть навсегда. Как встретил он мое отсутствие, когда вернулся домой? Подумал ли, что я сбежала от него с ребенком? Было ли разбито это пылающее сердце? А может, он вовсе не вернулся, и бой в Форли стал последним для него?       Маме разрешили лишь однажды посетить меня за это время, но я не могла ничем ее приободрить или утешить, а только плакала на ее коленях. Когда ее увели, я снова как будто стала призраком для этого мира.       Я не убила его. Я спасла его. Мой карающий ангел властной рукой снова повернул мир так, как того хотел он сам. История снова подчинялась ему — как и должно было быть.       Суд имел место через два месяца. Все материалы дела, извлеченные из моих воспоминаний, были рассмотрены с доскональной точностью, и, хоть и мое задание признали проваленным, но смягчающие обстоятельства в виде моей беременности и сверх активности гормонов, идентифицирующих влюбленность, которая была трактована как временное психическое помешательство, послужили моему оправданию, с полным однако запретом на любое дальнейшее участие в подобных экспериментах.       Меня ничего из этого не волновало. Я только лишь хотела знать, справился ли, выжил ли Чезаре. Как только я вырвалась на свободу, я бросилась в электронную библиотеку, и жадно читала его биографию после 1503 года. Узнав, что он все же не позволил своему кровному врагу кардиналу делла Ровере взойти на папский престол, я ликующе расхохоталась, приковав к себе взгляды нескольких человек в комнате. Я узнала, что ему удалось сохранить завоеванные области под своими знаменами, а также добавить к этому списку и Неаполь, подчинить непокорную Флоренцию. А затем и Венеция посчитала более выгодным объединение с непобедимым герцогом, чем противостояние ему. И хотя ему не удалось исполнить амбициозную мечту своего отца о папском престолонаследии, объединенная Италия — это всецело его заслуга.       Пораженная, я откинулась на спинку кресла и положила руку на свой слегка округлившийся живот. Я продолжила читать, плача от счастья, и слезы застилали экран передо мной.       Ни болезнь, ни враги не сломили моего Чезаре. Не было никаких гонений, никаких предательств, никакой тюрьмы. Он не стал изгнанником у себя на Родине, не стал ненавидимым и оболганным историей. Армии его не перешли под чужие знамена, его завоеванный народ не был наказан за любовь к нему. Он не бросился в гневе на чужой полк и не был убит в одиночном бою против сотни вражеских солдат, потому что его собственные солдаты не предали его. Я переписала его историю, я повернула время вспять.       Через несколько лет, держа за руку маленького Родриго, я подвела его к каменной табличке на траве за церковью в небольшом итальянском городке, однако прославленном почившим здесь героем. Поцеловав темные вьющиеся волосы сына, я прочла надпись, не стертую за много столетий над прахом того, чьи грандиозные мечты и великие стремления теперь безмолвствовали в сырой земле:       «Здесь покоится тот,       кого все боялись.       Тот, кто мир и войну       держал в своих руках.       О, путник, ищущий       кого-то, достойного поклонения.       Остановись здесь и не иди дальше,       ибо тебе не найти никого       достойнее»*