Шесть лет одиночества

Прошло несколько лет, и я, сидя у твоей могилы, пью пиво и вспоминаю тот далёкий вечер, когда, выскочив из дома, случайно облил соседа пищевым красителем. С этого всё и началось. Кто мог предполагать, что обычная игра девятилетнего мальчишки обернётся смертями, лишениями, постоянным бегством от копов и федералов, в итоге твоей смертью и шестью годами одиночества? Всего-то потребовался один enano и одна баночка с краской в неудачное время рядом с неподходящим человеком. Почему ты выгнал меня тогда из своей комнаты? Первым делом я принёс показать маску для Хэллоуина тебе. Показал бы и успокоился. Ох, Шон, знаю, это было не вовремя, ты собирался на вечеринку и разговаривал с Лайлой, но что тебе стоило потратить на меня пару минут своего драгоценного времени? А я? Почему мне дома не сиделось? Я побежал на улицу, увидел Бретта и решил показать маску ему. Нашёл, кому показывать! Бретт был тем ещё расистом, как и его родители — ненавидели соседей-мексиканцев, то есть нас. А тогда я верил в то, что все люди нормальные. Тем более скоро праздник, и сосед обязательно оценит мои старания. Он почему-то не оценил. Так же, как ты несколько минут назад, он схватил меня, пытаясь оттолкнуть, и я плеснул на него красной жидкостью. В первые мгновения я был в диком восторге — кровь выглядела, как настоящая! Но всё же это получилось случайно. Он стал орать на меня и распускать руки, выскочил ты, вступился, вы подрались. Ты толкнул Бретта, тот упал спиной на камень и затих. Мы кинулись к нему на помощь. Мы обязательно вызвали бы медиков, парня увезли и всё закончилось более-менее неплохо. Но в этот момент мимо проезжал коп. Заметив потасовку, он вышел из машины. И что же он увидел, этот белый американец? Двое подростков-латиносов нависли над другим белым американцем, который лежал, залитый (искусственной) кровью. Коп вытащил пушку и заставил нас лечь на землю. И на этом можно было бы остановиться. Но нет, так неинтересно, судьбе показалось, что в истории недостаточно драмы! Из дома вышел Эстебан. Он увидел, что его дети лежат на земле под дулом пистолета. Эх, папа, лучше бы ты сразу лёг, но тебе же надо было пойти на копа, уговаривая того убрать пушку — «это же дети!» Он подошёл слишком близко. Раздался выстрел. Я не помню, что было дальше. Ты рассказывал, что из-за увиденного я неосознанно вызвал телекинетический взрыв. Оглушил нас с тобой, но больше всего досталось копу и его машине. Ты вскоре очнулся и тебе остаться бы на месте, рядом с бездыханным телом отца, в ожидании других копов. Они не нашли бы никаких улик против нас, и, возможно, был бы шанс как-то выпутаться. Ты говорил мне потом, что несовершеннолетних братьев разлучили бы даже при хорошем раскладе, отправив по разным интернатам или в приёмные семьи. Испугавшись ареста, ты поднял моё бесчувственное тело и бросился куда глаза глядят вместо того, чтобы оставить меня на месте. Но не сделал этого — в тот печальный миг я стал для тебя единственным важным человеком на свете. Не знаю, как сложилась бы наша жизнь в ином случае, возможно, совсем по-другому, но я не виню тебя за принятое решение. На твоём месте я поступил бы так же. С этого и начались наши «приключения». По лесам, заброшенным домам, поездам, конопляным плантациям, каньонам и пустыням. Поначалу я ничего не помнил о событиях того злосчастного вечера и думал, что мы просто идём в поход, а ты говорил, что папа приедет позже. Мы ушли далеко от дома, а он всё не приезжал. На заправке, хозяин которой узнал нас и попытался задержать, у меня случился второй приступ — я неосознанно вырубил его. Нам удалось сбежать в дождливую ночь и повстречать Броди, первого хорошего человека на нашем пути. А затем, когда мы сидели в своём номере в придорожном мотеле, я случайно увидел по телевизору репортаж о смерти Эстебана Диаса и о том, что его дети находятся в розыске. Меня захлестнули горе и ярость, случился третий приступ, тебе кое-как удалось успокоить меня. После очередного приступа, произошедшего спустя несколько месяцев, ты лишился глаза. Но это не идёт ни в какое сравнение с полицейской пулей в твоей шее. Твой предсмертный хрип до сих пор стоит у меня в ушах, я помню запах липкой крови, заливающей твою грудь... Шон, ты думал, что я маленький ребёнок и постоянно нуждаюсь в опеке. Так оно и было, пока из-за моей силы не стали умирать люди, а потом оказалось, что она могла не только убивать, но и помогать. Я спас Криса, помог дедушке, спас Финна, много раз спасал тебя самого. Да, иногда я вёл себя как ребёнок (почти всегда) и мне не хватало уверенности и здравомыслия, но я всегда брал пример с тебя, брат! Мы так долго добирались до границы, ты сам убедил меня, что это единственный вариант, я даже разнёс полицейский участок и вызволил нас. И вдруг перед самой границей ты решил сдаться, Шон. На тебя так вовремя снизошло озарение — ты вспомнил, что мы всего лишь дети, а я не мог поверить своим ушам. В конце концов мне пришлось взять управление машиной на себя. Я не собирался сдаваться! Я не ты. Поэтому ты умер, а я жив. Как ты и хотел, Шон, твой брат вырос сильным и смелым воином, но довольно посредственным художником. Отставляю тебе этот рисунок одинокого волка, воющего на луну, — если придётся, я буду выть, но никогда не уступлю и не сдамся. Прости за резкость, Шон. Ты же знаешь, я злюсь вовсе не на тебя, а на пацана, который считал себя взрослым и суперкрутым, но не смог уберечь брата от пули. Теперь понимаю — ты хотел пожертвовать своей свободой, чтобы мне было хорошо. Почему не спросил меня: нужно ли мне счастье такой ценой? Хочу ли я, чтобы ты угодил за решётку? Хочу ли я расстаться с тобой? Три раза нет. Кажется, у меня гости. Встав на ноги, бросаю последний взгляд на деревянный крест, поникшие цветы и вещицы, когда-то принадлежавшие тебе: глазную повязку, папину зажигалку, мой теннисный мячик — подарок Дэвида, деревянную фигурку волка — подарок Джоан. Помнишь, как мы собрали для неё гигантскую скульптуру из металлолома? Я так и не понял, что она означала, и ты жутко тупил, указывая мне, как разместить части, но было прикольно! До свидания, Шон! Ты же знаешь, я ненадолго... Медленно повернувшись, иду встречать непрошеных гостей. Два парня и девчонка, молодые, не сильно старше меня, походка развязная, с ног до головы в наколках. У лидера в руках обломок железной трубы, на голове зелёная повязка с белыми узорами, татуировка рычащего тигра на всю шею, а на груди серебряный крест и огромная надпись H·E·L·L. Второй парень — высокий коротко стриженный качок со складным ножом в руке. Девка небрежно держит биту на плече, её взгляд ничего не выражает, она под кайфом. Вот уж опасная троица! Подхожу медленно, демонстрируя собственные наколки. Костлявая с косой на правом предплечье и череп с песочными часами на левом. Презрение к жизни и бесстрашие к смерти. Мексика страна суеверная, на многих предупреждение действует предостерегающе — не каждый осмелится наколоть такие изображения на своём теле, они сродни проклятию. А эти уходить не собираются, начинают махать оружием, выкрикивать угрозы. Мне, на моём пляже, рядом с моим домом. Что-то кричат, но это не имеет никакого значения, поэтому не отвечаю. По знаку лидера качок обнажает лезвие. Чувствую, как его тело вырабатывает адреналин, оно напрягается, мышцы сокращаются, клетки начинают потреблять больше энергии, когда он идёт ко мне полный решимости. Они все в моей власти, хотя не знают об этом. Ощущаю биение их сердец, движение крови в их сосудах, давление газа в их кишечниках. Могу сказать, какая у каждого температура и что они ели на обед. Я мог бы просто разорвать их в кровавую пыль, но всего лишь, как нашкодившего котёнка, телекинезом откидываю качка на несколько метров назад. Затем откидываю девку. Пусть отдохнут. Вокруг меня кружится незримая сила, никто и ничто не может причинить мне вред. Когда-то я пользовался руками, чтобы направлять её, пока не осознал, что они вовсе не нужны, — сила стала частью моего естества, превратившись в ещё одно чувство. Последний из оставшихся, мягко говоря, удивлён. Их было трое, и вот лидер уже лицом к лицу со странным белобрысым подростком, у которого на шее золотая цепь в палец толщиной, а на груди под майкой виднеется татуировка какого-то мужика. Он не может понять, что происходит, но держится молодцом, бросает трубу, выхватывая из-за пояса пистолет. Я мысленно обнимаю кусок металла в его руке... прохожусь по его гладким граням... проникаю внутрь... считаю количество пуль в обойме. Пистолет готов стрелять, как и лежащий на спусковом крючке палец. Давлю на руку, направляя дуло парню в подбородок. Медленно подхожу вплотную. Что он видит во мне такого, что мгновенно покрывается холодным потом? Я не какой-то конченный ублюдок, вот только мой взгляд... иногда в зеркале он пугает меня самого. Я вовсе не чувствую к этим бандитам ненависти или злости, скорее, раздражение. Они как мелкие насекомые, не вовремя залетевшие с улицы. На глазах парня выступают слёзы, он по-испански умоляет пощадить его. Дерзкий и симпатичный, мечта школьниц. Бросаю взгляд на огромную надпись. Пощадить или отправить в H·E·L·L? Да катитесь, плевал я на вас! Пистолет больше никогда не выстрелит, я превратил его в бесполезную бутафорию, разрушив внутренний механизм. Иду по пляжу, троица копошится в песке за моей спиной. Надеюсь, когда они придут в себя, забудут дорогу к моему дому. А если нет, в следующий раз сделаю гораздо больнее. Отхожу чуть подальше, раздеваюсь до плавок и иду в воду. Сиеста вот-вот закончится, но пляж пока пустынен, волнение слабое, оно здесь никогда не бывает сильным. Иду метров тридцать, подо мной водная гладь, отражающая моё юное тело, будто зеркало. Солнце светит в лицо, прикрываю глаза рукой. Иду по воде, концентрируя её молекулы под ступнями, создаю кристаллическую решётку. Я делаю это почти неосознанно, как что-то давно привычное. Получается не холодный лёд, а нечто особенное с твёрдой шероховатой поверхностью, на которой нельзя поскользнуться. Она сразу же распадается после каждого моего шага, не оставляя никаких следов. Чувствую живых тварей в толще воды: стайки проносящихся в глубине рыб, неторопливых медуз разного размера и цвета, крабов, копошащихся на дне среди кораллов и водорослей, морских ежей и мелких моллюсков, прячущихся под камнями и в расщелинах. Надо мной летают крикливые чайки, я чувствую, как они ловят потоки воздуха, переносятся с одного на другой, меняя направление, как незаметно колышутся их плотные перья в вышине. Когда-то ангел Даниэль мог удерживать распятие в воздухе, но с тех пор много чему научился. Ходить по воде, наверное, самое простое. Телекинез лишь небольшая часть моей силы, способность, которая проявилась зримо. В дальнейшем оказалось, что я могу управлять материей, чувствовать её, как собственное тело, менять атомную структуру. Но много чего не могу: читать мысли, стрелять лазером из глаз, поворачивать время вспять и так далее. Больше всего меня волнует время. Разобраться с ним не получается — не хватает мозгов понять, что это такое, не нахожу никаких материальных проявлений, того, за что я мог бы ухватиться. Ну и чёрт с ним. Постояв ещё немного и понаблюдав за плавающими под моими ногами разноцветными рыбами, ныряю — с этого места начинается настоящая глубина. Калифорнийский залив в июле тёплый. Минут через пять выхожу на берег посвежевший и мокрый. Волны расступаются передо мной. Во время одевания дотрагиваюсь до татуировки отца на груди, мысленно передавая ему привет. Троицы давно след простыл. Захожу в дом — теперь это не заброшенная автомастерская и тем более не мусорная свалка, я превратил его в самую настоящую виллу, не хватает только бассейна, но зачем он мне? По радио передают песни на испанском, я его хорошо понимаю, но разговариваю всё ещё с трудом. В гараже висит боксёрская груша, которую я иногда поколачиваю. Стоит запылившийся джип. Не та изрешечённая пулями, окровавленная развалюха, на которой я штурмовал границу, когда убили Шона. На ней я доставил сюда его тело и уничтожил сразу после похорон, выместив всю скорбь и обиду: разломал на части и закинул обломки подальше от берега. Сколько слёз тогда было пролито над телом брата! Я так не оплакивал даже отца, хотя мы с Шоном не были на похоронах Эстебана и не смогли попрощаться. Я лишился всего... вообще всего — семьи, любви, надежды... В тот день умер не только Шон, но и Суперволк. Вместо него родился Волк-Одиночка, который не умел плакать. Столы и книжные полки завалены научными книгами, особенно много их по атомной физике, структурной химии, биологии, физиологии, анатомии, генетике. Много редких, штучных, спорных экземпляров. Чтобы раздобыть их, пришлось потратить уйму денег. По углам и на полу валяются трактаты по философии, магии, оккультизму и восточным практикам. В них, если откинуть демонологию и разную псевдонаучную чушь, можно найти кое-что интересное про мои способности, которые были скорее магическими — объяснения им в научных трудах не нашлось. Но наиболее полное строение материи и её свойства описывались лишь в современных книгах. Будь я теоретиком, читать их было бы очень сложно и скучно, но если чувствовать мельчайшие частицы, двигать их силой мысли, то начинаешь воспринимать книги с формулами одновременно как инструкцию по применению и занимательный детектив. Учёные умеют смотреть в микроскоп, но чувствовать вещество, сливаясь с ним в единое целое, насколько мне известно, могу только я. А вот что по-настоящему было сложно — так это мне, американцу, полностью перейти на метрическую систему! Она используется во всём мире и в Мексике, а ещё в научной литературе. Приходилось буквально на пальцах сравнивать фунты и килограммы, футы и метры, мили и километры. Сущий ужас, но со временем я привык. Хлойка ждёт меня. Насыпаю корма и, пока ест, поглаживаю за ушами. Она такая клёвая! Голубоглазая, совсем молодая кошка, даже года нет. Серая с белым пятном на мордочке, переходящим на грудь.

* * *

Стою напротив стенда с фотографиями и вырезками из газет. «Masacre en la frontera con EE.UU.» Рядом изображение Шона. Местная пресса знала о бойне, произошедшей на границе, и даже где-то раздобыла фотку брата. Но меня так и не нашли или им было плевать — пострадали американские копы, а не мексиканские. Или искали Шона, но смысла в этом уже не было — никто не знал, что он погиб. Ехать почти триста километров по жаре с мёртвым братом в машине — то ещё приключение. Дело даже не в том, что это далеко, или что мне было сложно управлять машиной телекинезом несколько часов, или что он всё это время лежал на заднем сиденье, куда я аккуратно перенёс безжизненное тело. Я должен был обязательно довезти его до родины отца, чтобы предать земле. А я не имел представления, куда ехать и сколько времени это займёт — карту изучал Шон, только он знал верный путь. Находясь в Дали, я даже не поинтересовался, какой дорогой и куда мы едем, по привычке переложив все нужды и всю ответственность на старшего брата. После границы мне приходилось постоянно останавливаться и уточнять дорогу у местных жителей, не зная испанского, благо названия одинаково звучат на любом языке. Многие даже не слышали про такой городок, как Пуэрто-Лобос. И я только потом понял, почему — это оказался вовсе не городок, как я нарисовал в своём воображении, а всего лишь небольшой рыбацкий посёлок. На редких заправках я пополнял запасы бензина и воды, есть мне совершенно не хотелось. Да я и не мог, потому что салон пропах кровью, а во второй половине дня пришёл новый, едва уловимый запах. Я сперва даже не понял, чем это несёт. Должно быть, из пустыни... Чтобы ехать дальше, мне пришлось поместить Шона в спальный мешок и как следует замотать отцовским пледом. До места назначения я добрался только ближе к вечеру. Запах смерти так и не стал слишком сильным, просто не успел, но он был окончательным, подводящим черту. Больше не будет голоса Шона, его объятий и рисунков, не будет его дыхания и стука сердца. Шона больше никогда не будет. Выплакав за худший день моей жизни все слёзы на годы вперёд, я спешно похоронил брата недалеко от берега, затем избавился от машины, чтобы к заходу солнца остаться со старым домом наедине. Как оказалось, я ошибался. Это была мусорная свалка. Местные годами тащили сюда отходы — двухэтажный дом был забит мешками, мусор заваливал его снаружи. Расчистив на втором этаже свободное место, я наполовину залез в свой спальник и без сил провалился в глубокий сон на грязном полу. Вот так братья Диасы провели свою первую ночь на родине отца... Ранним утром меня встретили полчища крыс и помойная вонь — сегодня я почувствовал её, а вчера, после поездки с мёртвым Шоном, даже не обратил внимания. Крысы окружали меня, шуршали в полумраке, пищали и бегали по мне. Я чувствовал, как они касаются моих рук когтистыми лапками и голыми хвостами. Кажется, я даже проснулся от укуса. В ужасе вскочив, я чуть не упал, запутавшись ногами в спальнике. В порыве гнева, страха и омерзения, почувствовав каждую крысу в округе, каждого тёплого розового крысёнка в многочисленных гнёздах, я одним движением сжимаемых кулаков переломал им всем кости. Действовал неумело, животные оказались живучими, они не хотели умирать, только дёргались и пищали от боли, а некоторые всё ещё могли кое-как ползать. — Да сдохните уже, мерзкие твари! — кричал я и топтал их ногами, выплёскивая на хрупкие тела злость и ярость. В вонючем затхлом воздухе стоял хруст, писк и шум моего тяжёлого дыхания. — Это... мой... дом! Хорошо, что здесь оказались обычные крысы, а не какие-нибудь бродяги. Вырыв при помощи телекинеза настоящую шахту недалеко от дома, я устроил в ней полигон отходов и дохлых крыс. Прошло ещё несколько дней, прежде чем я отвадил местных: они поняли, что сюда лучше не подходить и тем более не приносить мусор. Странный молчаливый мальчик с мёртвым взглядом, в рваной красной футболке с рисунком ракеты на груди, поселившийся в заброшенном доме, приводил в ужас всех, кто встречался с ним. Наконец-то, я обрёл долгожданный покой и занялся восстановлением дома по-настоящему. Лишь спустя несколько месяцев местные стали воспринимать меня как своего, и то весьма условно — Шон так и не научил меня испанскому, они просто привыкли ко мне, обходя мой дом стороной и старательно делая вид, что меня нет, если я появлялся в деревне. Чуть ниже на стенде приколота открытка Пуэрто-Лобоса с высоты птичьего полёта. Если не знаешь, что это и где находится, выглядит довольно симпатично. «Plaga de carteristas en Puerto Lobos: el turismo afectado». Ещё одна вырезка. Мой первый заработок. Я тогда вытащил кучу денег из сумок и карманов туристов, об этом даже написали в газете. Заодно объелся шоколадками так, что не мог смотреть на них целый месяц. С того времени я больше не занимался банальным воровством, найдя другие способы обогащения. Если гринго обожают футбол, то мексиканцы души не чают в реслинге. Даже отец его любил и старался привить эту любовь Шону, смотря вместе с ним бои по телевизору, но без особого успеха. Брат всегда старался избегать этих просмотров, если не был наказан. В Мексике в каждом городишке есть арена для представлений. Странный спорт, граничащий с театральной постановкой: участники боёв оскорбляют друг друга, красиво перебрасывают через разные части тела, прыгают сверху, выкидывают за пределы ринга. Причинять вред и серьёзно травмировать нельзя, но всё должно быть максимально зрелищно, чтобы зрители сходили с ума от восторга. Разве человек с моими способностями не может найти здесь применение? Несколько месяцев я помогал давать представления в соседнем городе: ещё никогда и никто не выполнял таких прыжков и полётов, как борцы под моим контролем. Именно поэтому пришлось спешно забрать заработанные деньги и вернуться в Пуэрто-Лобос — слава о моих трюках просочилась за пределы арены. Это было неплохое время, думаю я, глядя на фотографию, где совсем ещё мелкий пацан стоит рядом с известным борцом и показывает пальцами букву V в жесте победы. Когда заработанные деньги кончились (а их уходило прилично на восстановление дома), мне пришла в голову идея ограбить банк. Когда-то в Калифорнии у нас почти получилось опустошить сейф Меррилла, а с тех пор я стал гораздо сильнее. Следующая газетная вырезка гласила: «Atraco en el banco central: roban más de 1 millión». Звучит здорово — целый миллион! Но миллион песо это чуть меньше пятидесяти тысяч американских долларов. Неплохая сумма для двенадцатилетнего грабителя, но ничего особенного. Зато на фотографии это выглядит впечатляюще — фасад банка превратился в руины. Сложно сказать, зачем были нужны такие разрушения, но, наверное, я привык к эффектным зрелищам, пока увлекался реслингом. И последняя вырезка: «Saqueada guarida de una pandilla local: 2 muertos». Газетчики приврали, я никого тогда не ограбил. Не повезло двум парням из соседнего посёлка, которых я считал нормальными. Я всегда был доверчив и довольно красив (признаю, скромность меня не украшает, но не пофиг ли?), а к тому времени и вовсе расцвёл — вытянулся, детская округлость почти исчезла, смуглое тело мальчика приобретало изящные черты, в паху появились первые волосы, я только-только начал неумело онанировать, представляя симпатичных девчонок. Парни тогда позвали меня потусоваться в свой подвал, обещая сделать какое-то выгодное предложение. Выяснилось, что они собрались продать меня в сексуальное рабство, а сперва проверить «товар». Нелегальная порноиндустрия в Мексике довольно развита. Стоит ли говорить, что я жутко разозлился? Справиться с ними мне не составило никакого труда, что-то воспламенилось, вспыхнул пожар. Из их убежища потом вынесли два обгоревших трупа. На стенде замечаю маленькую записку от Инес с номером телефона. Через несколько месяцев после того, как я разделался с гореработорговцами, я зашёл в какой-то магазин с комиксами в Эрмосильо и долго рассматривал стенды. Кстати, учить язык по комиксам довольно просто, но я не мог найти ни одного местного выпуска, сравнимого с ХотДогМэном — сплошные борцы с наркомафией и современные подражатели Зорро. Был ещё раздел с эротикой, где я порядком задержался и не заметил, когда ко мне подошла продавщица. Наверняка, она увидела мои оттопыренные штаны. Мгновенно покраснев и прикрыв стояк, я перекинулся с ней несколькими словами на ломаном испанском. Глупый мальчик почему-то решил, что она хочет показать ему какой-то особенный выпуск, ещё не поступивший в продажу... Усмехаюсь, вспомнив этот момент. Каждая её грудь была размером с мою голову, а ростом я был гораздо ниже неё. Но это не помешало мне лишиться девственности на складе, куда она привела меня. Да уж, Инес показала мне тогда много интересного на своём аппетитном теле, но за эти годы у меня так и не возникло желания набрать её номер... Оглядываю стенд. Если подумать, у Даниэля Диаса столько достижений! Как бы Шон отреагировал на них? В моём возрасте он всё ещё был девственником. Рад ли я этому? Переполняет ли меня гордость? Конечно, нет. Мой любимый брат должен быть жив, должен веселиться, бухать, играть в игры, трахаться с Финном, Джен, Кэссиди, да хоть с Лайлой. Он должен любить меня и заботиться обо мне. Но это не так. Всё не так, как должно быть. Мне почти нечем гордиться, когда я думаю об этом. Разве что не стал бандитом, хотя были все возможности. Мог бы легко вступить в банду или создать свою, но такая жизнь не по мне — хватило Меррилла с его помощником, чтобы понять, что волк не переваривает шакалов... В своё оправдание могу сказать, что давно не занимаюсь глупостями — не обижаю обычных людей (папа и Шон не учили меня этому), даже банки больше не трогаю. Перестал есть шоколадные батончики. Наконец-то взрослею? Смешно, раньше был так уверен в своей взрослости, что во время спора с Шоном готов был его ударить... Четыре года упорно занимаюсь саморазвитием. И деньги теперь не проблема — в Мексике полно неучтённых финансов, достаточно только протянуть руку и взять, если не боишься, что пристрелят. Я не боюсь. На мне достаточно шрамов от пуль и ножей, которые я не хочу сводить. Каждый пронизан плохими воспоминаниями и я дорожу ими, так как других у меня почти нет. Приклеиваю ещё одну вырезку. Фотографии покрыты плашками цензуры — в последний раз получилось слишком жёстко. Нельзя сказать, что я кровожадный, но в процессе «работы» случаются непредвиденные вещи, которые я пока ещё плохо контролирую. «Continúa la guerra entre cárteles de la droga. El gobierno niega cualquier participación». /«Война между наркокартелями продолжается. Правительство отрицает свою причастность»./ О, господи, Шон, как же мне не хватает тебя! Не знаю, в кого я превратился... Отворачиваюсь от стенда и иду к двери в подвал. Открываю её, впереди тьма, на всякий случай оглядываюсь, хотя уверен, что поблизости никого нет. По длинной тёмной лестнице спускаюсь вниз, мысленно касаясь выключателя. Зажигаются лампы дневного света. В просторном помещении сухо, прохладно, тихо работает вентиляция. Здесь моя главная тайна и смысл моего существования.

* * *

Через два часа, держась за стену, кое-как выбираюсь наверх. Сейчас с трудом поднял бы простой булыжник. Так каждый раз, когда задерживаюсь внизу слишком долго — я оставляю там все силы, тошнит, голова становится чугунной. Мне ужасно плохо, но я почти счастлив: наконец-то я увидел плоды моего труда! Боюсь надеяться и спугнуть удачу, сознаю, что от усталости вполне могу выдавать желаемое за действительное. Гоню эти мысли подальше, думать больно, голова раскалывается. При помощи остатков телекинеза закрываю неприметную дверь в подвал изнутри, снаружи её никак не открыть. Иду к лестнице на второй этаж. Раздаётся выстрел. Пуля входит мне в спину, успеваю слегка изменить её траекторию, чтобы прошла мимо сердца. Падаю на пол у лестницы. Кто-то подходит ко мне и выпускает несколько пуль, в том числе и в затылок. Из последних сил ловлю кусочки свинца, разворачиваю их, размещая под кожей. Притворяюсь мёртвым. Над головой слышу радостный возглас по-испански, голос знакомый. Вспоминаю. Со слезами просил меня сегодня пощадить его. Чувствую, как с моей шеи снимают золотую цепь. Пощадил на свою голову… Подо мной натекает кровь, но немного, артерии и органы не задеты. Несмотря на то, что работа в подвале очень важна, так себя ослаблять нельзя, иначе меня могут убить. Если бы я чуть замешкался, точно бы убили. Отлёживаюсь, восстанавливая силы, слушаю, как по дому шныряет несколько человек. Выносить было чего: мой дом единственный на сотню миль вокруг изнутри отделан не хуже лучших вилл Карибских островов и обставлен сверху донизу дорогой техникой. Это уже далеко не та мусорная свалка, встретившая меня шесть лет назад. А как они собираются вскрывать сейф? Код от него знаю только я, а меня вроде бы убили… Я сейф даже не прятал, стоит на видном месте в соседней комнате. В нём несколько миллионов песо: если бы им удалось, неплохой вышел бы навар. Слышу, как грабители ругаются, обнаружив его. Один говорит, что зря меня пристрелили, знакомый голос возражает, что так нужно, что я странный чел, brujo и всё такое. И он по сути прав — я тот ещё колдун! Сейф решают забрать с собой. Делаю себе заметку на будущее — надо бы его закрепить получше. Пока трое парней возятся с сейфом, четвёртый идёт мимо меня к двери, скрывающей проход вниз. Вот это ты зря. Встаю, пули остаются на полу, окровавленные отверстия в спине и голове затягиваются. Силы медленно возвращаются ко мне, а значит, живым отсюда незваные гости не выйдут — я уже был достаточно добр сегодня. Тот самый, что стрелял в меня, возится у двери, пытаясь найти способ её открыть. Сжимаю его лёгкие изнутри, обездвиживаю руки и ноги, чтобы не дёргался. Подходя вплотную, разворачиваю к себе лицом, мечтаю посмотреть в расширенные от ужаса глаза. Снова будет лить слёзы? Ещё как! Хочет дышать, хочет спастись. Смотрит на меня умоляющим взглядом, за которым якобы что-то скрыто. Но я ему больше не верю, лишь шепчу: — No deberías haber vuelto. Он издаёт горлом какие-то рыкающие звуки, пока медленно не затихает, его глаза закрываются навсегда. Теперь точно в H·E·L·L. Опускаю тело на пол, осматриваю: пистолет у него другой, по карманам распиханы мои вещи — смартфон, золотая цепь, деньги, мелочёвка. Забираю всё, надеваю цепь и иду в соседнюю комнату. Обвязав сейф верёвками, подельники почти вытащили его из ниши. Сложив руки на груди, прислоняюсь к дверному косяку и наблюдаю за их стараниями. С интересом. Сейф не слишком большой, но очень тяжёлый, как будут выкручиваться? Больше знакомых в оставшейся троице нет. Те парень с девчонкой, которых я раскидал сегодня на пляже, оказались умнее или трусливее лидера, не пришли. Им же лучше. Натягивают несколько верёвок, вытаскивая сейф на середину комнаты. Но с верёвками что-то не так. Они начинают шевелиться сами по себе, извиваются словно змеи, выскальзывая из рук. Концы внезапно обвиваются вокруг шей, с силой затягиваются, не давая двигаться и вздохнуть. Когда грабители замечают меня, поздно что-либо делать, даже убежать они не могут, лишь дрыгают ногами в воздухе. Их лица становятся красными, потом бордовыми, изо рта на подбородки вытекают потоки слюней, вырываются хрипы, они пытаются руками помочь себе, просунуть пальцы между шеей и верёвкой, раздирают себе грудь, лишь бы добраться до спасительного глотка воздуха. Но куда там! В выпученных глазах лопаются кровавые звёзды. Пора прекращать эту пляску марионеток — усиливаю давление, с хрустом ломая шейные позвонки. Тела перестают биться, затихают. Удушение — неплохой способ разделаться с врагом, если не хочешь залить свой дом чужой кровью и выделениями, хотя обычно я не церемонюсь в выборе средств. Жаль, вы пришли без приглашения, иначе я сварил бы вам кофе... Но к чему лукавить? В любом случае я не рад гостям. Избавляюсь от тел, отправляя их в стратосферу: они будут летать вокруг Земли до скончания времён, как и прочий мусор. Вылезла Хлойка, она где-то пряталась, пока здесь хозяйничали грабители. Я беру её на руки, она мурлыкает, мы успокаиваем друг друга. Но дома оставаться всё равно неуютно, мне шестнадцать лет, я худощавый подросток, познавший много зла и совсем мало добра. Вместо того, чтобы убивать людей и прятать трупы, я лучше посмотрел бы аниме или поиграл на приставке. Но не сейчас. Начинает темнеть, быстро принимаю душ, смываю остатки собственной крови с затылка и спины, меняю одежду и иду в отель поблизости. Он ярко освещён, играет музыка, меня тут знают, прохожу мимо охранника в кафе. На краю круглого фонтана сидят гости, беззаботно болтают и пьют. Официант разносит ужин для постояльцев, успевая с кем-то переругиваться на кухне. Над барной стойкой вывеска «Cocteles», но продают здесь не только коктейли. Кивнув усатому бармену, заказываю пиво. На вкус не очень — из самых дешёвых компонентов. Дома в небольшом личном баре у меня полно дорогого алкоголя, в том числе качественного пива, но не хочу быть настолько одиноким, чтобы бухать в одиночестве. Предпочитаю находиться рядом с людьми, особенно этим вечером. У стойки знакомлюсь с парочкой молодых туристок из России и Украины, им чуть больше двадцати, проблемы между двумя странами — не помеха для их давней дружбы. Судя по отсутствию загара, приехали недавно. Разговаривают на ломаном английском примерно так же, как я на испанском, но в целом неплохо. Украдкой раскуриваю косяк с травкой, даю затянуться девчонкам, рассказываю о том, куда можно съездить, про экскурсии, мотопрогулки, дайвинг, местный маяк, не советую гулять по ночам, намекаю, что им не помешало бы найти себе спутников покрепче. — Ты в каком номере остановился? — спрашивает сероглазая блондинка Анна, более раскованная. — Я местный. — Ничего себе! — восклицает она, переглядываясь с темноволосой подругой. — У тебя отличный английский. — Я родился в Америке, но вернулся на родину отца. — Вернулся? — удивляется она. — Здесь же… Она оглядывается по сторонам, ища подходящее слово. — Деревня, — подсказываю я, не отрицая очевидное. — Но мне нравится. — Не обижайся, — она нежно проводит пальцем по длинному шраму на моей щеке, не спрашивая о его происхождении. Я бы всё равно не сказал. — Ты настоящее украшение Пуэрто-Лобоса. Особенно с такой цепью. Она подмигивает, а я улыбаюсь и заказываю нам три крепких коктейля. — Чем занимаешься? — спрашивает брюнетка Валентина. — Разными вещами. Колдую, убиваю бандитов, знакомлюсь с девчонками. Они смеются, я присоединяюсь. Странное чувство, когда говоришь людям правду, а они пропускают мимо ушей или воспринимают как шутку. Но я уже привык. — А я узнала о Пуэрто-Лобосе из компьютерной игры, — говорит Валентина. Из них двоих она кажется более сосредоточенной. — Решила сама приехать посмотреть и подругу подбила. — Про нашу глушь игры делают? — настала моя очередь удивляться. — И не лень кому-то. — Жизнь странная штука, Даниэль, — говорит она, бросая на меня загадочный взгляд, и смотрит на мои руки: — Интересные у тебя татуировки, жуткие. Предпочитаю промолчать, и она продолжает: — Ты говорил, нам нужен кто-то типа охраны. Тут так опасно? — Не очень. Это чтобы не приставали… — А если мы хотим, чтобы к нам приставали? — игриво интересуется Анна. Они смеются. Улыбаюсь, пожимая плечами. — Будешь нашим спутником? — Окей-окей, готов начать прямо сейчас. Мы болтаем, смеёмся, постепенно напиваясь. Блондинка пересаживается ко мне на колени и трётся о пах. Вот, значит, как. Сунув руку ей под футболку, поглаживаю грудь. Она начинает заводиться и просовывает ладонь мне под резинку штанов. — Ого! Такие у всех мексиканцев? — Сомневаюсь... Брюнетка усмехается, наблюдая за нами — вообще-то в кафе довольно многолюдно. Мы берём несколько банок пива, я иду за блондинкой в номер. Проходя мимо второй девушки, приглашающе дёргаю головой. Её взгляд задерживается на моём стояке, который я не пытаюсь скрыть — руки всё равно заняты, — и вот она уже следует за нами. Мы отходим от бара, идём через безлюдное место, когда на нашем пути появляется пьяный мужик в панамке, выше меня на целую голову и шире раза в три. — О, девчонки, привет! — ухмыляется он потрескавшимися губами с белым налётом. Глаза мутные и злые. Судя по всему, несколько дней не выходил из запоя. — Вы ко мне в гости собрались? Мы пытаемся его обойти, девушки говорят ему, чтобы отвалил. Он внезапно переключается на меня: — Слышь ты, урод крашеный, чё к девчонкам пристаёшь? Они ко мне идут. Стараюсь обойти его, не обращая внимания, вдруг отстанет. Но не тут-то было. — Эй, я с тобой говорю, грязный мексикашка! — орёт он, хватая меня за руку. Банки с пивом падают на землю. Я же давал ему шанс отвалить... Поворачиваюсь и несильно бью его по лицу. Он отлетает в древесную изгородь и затихает, сползая по ней. Панамка приземляется рядом. Анна вскрикивает, зажимая рот рукой. — Ты убил его? — спрашивает она шёпотом. Присаживаясь рядом, щупаю пульс. Я и так знаю, что он жив, но надо, чтобы всё выглядело натурально. — Живой, просто в отключке, — сообщаю я. — Проспится и всё будет нормально. — Ничего себе, какой ты сильный! — восклицает Валентина. — Просто он бухой, еле на ногах стоял, — говорю я, подбирая банки с пивом. — Вот о чём я вас предупреждал. Номер у них небольшой, двухместный, особо не развернуться, но двуспальной кровати нам вполне хватит. Целую в губы сперва одну, потом другую. Они спрашивают, не слишком ли я молод для взрослых утех, отвечаю, что об этом надо было беспокоиться раньше. Смеются. Пока целую Валентину, взяв в ладони её небольшие упругие груди, Анна опускается на колени, стягивая с меня штаны. Ощущаю её губы и горячее дыхание на члене. Она водит по нему языком, потом пытается взять в рот, но это не так-то просто. Закрываю глаза, из моей груди вырывается стон. Девчонки раздевают меня, обнажая стройное тело, с двух сторон целуют мне плечи, подмышки, живот, ягодицы. Постепенно мы освобождаемся от одежды и переходим на кровать. Нависнув сверху, трахаю лежащую на спине с поднятыми ногами Анну, мну её объёмную грудь, покусываю соски, она не сдерживает стонов. В это время Валентина пытается ласкать меня сзади, целует яйца и основание члена, быстро ныряющего в её подругу. Интенсивное движение причиняет брюнетке неудобства, поэтому иногда я прекращаю толчки, давая ей возможность насладиться моментом. Она достаёт мой влажный конец, погружённый в подругу, обсасывает и засовывает обратно. Пьяные девчонки развратны, но я тоже далеко не трезв. Чуть позже они обе садятся на меня сверху. Анна подскакивает над моим пахом, но я её не вижу, активно работая языком между ног Валентины, слизывая её сок. Она трахать себя не позволяет, говорит — поклялась парню, что на курорте не даст ни одному мужику. Клятву не нарушает, находя другие способы. Если когда-нибудь потребую от кого-то такую же глупую клятву, придётся подойти к вопросу творчески. Мы ещё пару раз меняем позы, пока я, наконец, устав и запыхавшись, не кончаю в рот брюнетке. Она сглатывает, выдаивая из члена всё до последней капли. Прошу передать привет её парню. Они ржут, я лишь слегка улыбаюсь, допивая пиво. Захожу в туалет, но прицел совсем сбит — обоссываю ободок унитаза, брызги летят во все стороны. Надеюсь, девчонки не будут слишком ругаться... Пробыв у них в номере примерно час, возвращаюсь в бар. Язык еле ворочается, в паху будто мозоль натёр, но я доволен — с туристками в Пуэрто-Лобосе, как всегда, полный порядок. Бармен с ухмылкой подмигивает, будто видит меня насквозь. Не в первый раз предлагает наркоту потяжелее. Как обычно, отказываюсь, говорю, что это развлечение для слабаков. Он кивает, треплет меня по плечу, утверждая, что я молодец, побольше бы таких мексиканцев, тогда и страна вылезла бы из говна. Лицемерный ублюдок. Пью ещё пиво и иду домой. Быстро принимаю душ и падаю на кровать, мгновенно вырубаясь.