Don't stop!

— Люк, ожог не проходит. Эштон сидит напротив младшего на его кровати и пытается аккуратно перевязать ему руку, но, еле-еле убрав старый бинт, он видит, что ожог Люка не уменьшается. — Сам знаю, — грустно вздыхает Люк. — Полторы недели уже прошло, он уже должен был зажить. Может, сходишь в больницу на перевязку? — предлагает Эштон осторожно, поднимая глаза на младшего, — Я же не врач, понимаешь? Вдруг у тебя какое-нибудь заражение начнется или типа того? — Ладно, я схожу, — соглашается Люк, когда Эштон проводит над его рукой своей, позволяя ему почувствовать легкую прохладу и расслабление. — Я не отпущу тебя одного, — протестует русоволосый, — Собирайся, я схожу с тобой. — Я схожу с ним, — говорит Калум, сидящий на соседней кровати, — Все-таки, это я обжег его. — Калум, я уже говорил тебе, что я не виню тебя, — напоминает ему Люк устало. — Я и не говорю, что ты меня винишь. Просто, это сделал я, так что, наверное, лучше схожу я, — Калум жмет плечами, вставая с кровати, — Идем. — Сейчас уже все закрыто, — вспоминает Люк, бросая мимолетный взгляд на наручные часы, которые показывают без четверти час. — Приемная в больницах круглосуточная, — Калум подходит к двери и кивает Люку, — Давай, пошли. Я тоже за тебя волнуюсь вообще-то. — Прямо трясешься от волнения, — саркастично замечает Эштон, глупо лыбясь, пока Калум хмурится и издает наигранное «ха-ха-ха». — Я волнуюсь, просто молча, — объясняет он важно, — Люк, пойдем быстрее, а то Эштон придумает еще десять несмешных шуток про то, какой я бессердечный. — Э-эй, я люблю тебя, бесчувственный каменюга, — напоминает Эштон обиженно. — Тебе стоило пойти на геологию, а не на рекламу, раз ты так любишь бесчувственные камни, — Калум показывает старшему язык и, пропустив Люка вперед себя в коридор, хлопает дверью. Калум и Люк выходят из больницы через два часа. Не потому, что Люк настолько медленно шел, хотя он мог, а потому, что оказалось, что в больнице в приемную перевязочной в час ночи хочет попасть полгорода, и от этого очередь змейкой тянулась почти до самого выхода из больницы. Люк устало потирает перемотанную чистыми бинтами с наложенной мазью руку, кряхтя от дискомфорта стягивающих бинтов, плотно сжимающих его обожженную кожу, пока Калум прижимает свой телефон к уху, выжидая, пока Эштон соизволит взять трубку. Он, конечно, подозревал, что Эштон мог не дождаться их и лечь спать, но он ведь чертов энерджайзер, гиперактивный ребенок, у которого нет кнопки выключения — Калум искал, правда, — и возможности разрядки, а поэтому Калум надеялся, что его парень все-таки решил не ложиться без них. — Эштон, мы идем домой, будем минут через двадцать, двадцать пять, — говорит Калум, когда старший все же отвечает. Голос у него заспанный, а значит он все-таки завалился спать, — Автобус в три часа ночи мы маловероятно, что поймаем, так что… Вот. Люк? Да, он в порядке. Врач написал рецепт на мазь и посоветовал эластичные бинты, чтобы не стягивали руку, а если через два-три дня не станет лучше, то записываться на прием. В общем, спи, мы скоро будем. Калум сбрасывает звонок и пихает телефон в задний карман черных скинни, поворачиваясь к младшему и прижимаясь своим плечом к его. — Очень больно? — спрашивает он осторожно, заворачивая в один из переулков между домами, чтобы срезать. — Терпимо, — отмахивается Люк, — В смысле, да, больно, но не прямо так, чтобы адски больно. По шкале от одного до десяти где-то семь или семь с половиной. Люк оглядывается вокруг: они либо находятся в том же переулке, в котором их ебнуло током два месяца назад, либо все переулки Сиднея одинаковые. Люк склоняется ко второму варианту, потому что ему даже на подсознательном уровне не хочется верить в то, что они снова оказались в этом переулке. Второго удара током никто из них не переживет, Люк-то уже точно, он и так калека. — Эй, парни, — окликает их кто-то сзади, и Калум, мимолетно обернувшись, подталкивает Люка в спину, намекая на то, чтобы тот шел быстрее, — Стопорните. — Люк, блять, иди, — цедит Калум, настойчивее толкая его в спину, — Иди, если не хочешь, чтобы эти ребята развесили твои кишки вместо гирлянды у себя дома. Люк бы с удовольствием, но он цепенеет от страха — ноги перестают его слушаться, и он еле передвигает ими, волочась рядом с Калумом, который пытается идти быстрее, но оставить Люка позади себя он боится. Один раз младший уже пострадал из-за него, второго раза ему даже для профилактики не нужно. — Отвалите, — просит Калум спокойно, не оборачиваясь, — Приставайте к кому-нибудь другому. — Ка-алум, это ты? Неужели? Давно не виделись, — протягивает довольно один из парней, приближающийся к ним, — По-доброму все деньги отдашь, или придется избить твоего педиковатого дружка? — он кивает на Люка, который уже успел обернуться на не внушающую вообще никакого доверия компанию и испуганно посмотреть на них. — Мы по-доброму расходимся, — отрезает Калум, проигнорировав предложения «друзей», — Либо можете попробовать тронуть моего «педиковатого дружка», и я натяну ваши уродские рожи на ваши задницы, чтобы вы там поискали себе работу и перестали грабить, — Калум смотрит на этих четырех огромных парней с таким серьезным и холодным выражением лица, что Люк ни на секунду не сомневается в том, что он действительно может такое сделать. — Ты охуел, Худ? — интересуется брюнет из компании и быстрым шагом надвигается на Калума, — Ты думал, если трахаешься в задницу со своим сраным Эштоном Ирвином, то тебе все можно? — Понимаю, ты завидуешь, но попытайся скрывать это лучше, иначе твои парни тебя неправильно поймут, — советует Калум с ласковым подтоном и, подхватив Люка под локоть, кивает ему вперед, — Давай, Люк, чоп-чоп отсюда. Люк еле различает мысли Калума — он слышит лишь ускоренный пульс в своих висках и чувствует, как все его тело парализует и трясет от страха. Он сам не меньше этих парней, может, даже выше, но они будут мериться явно не ростом, а кулаками, а драться Люк как не научился в первом классе, так и не умеет. Он не ботан и не слабак, он просто неудачник, который всегда оказывается не в том месте, не в то время и не с теми людьми, а поэтому остается только терпеть. Пора бы уже научиться защищаться, жалкий трус! Пора бы уже быть в состоянии постоять хотя бы за себя, а еще хорошо, если бы за друзей тоже, но ты, как самая настоящая восьмилетняя девчонка стоишь тут и трясешься от страха, ничего не делая! Если тебя и Калума побьют, то это будет только твоя чертова вина, тупоголовый идиот. Идиот, идиот, идиот! — Не сегодня, Худ, — один из компании толкает Люка к холодной стене дома, впечатывая его в нее лицом и скрещивая его руки за спиной. Калум смотрит на Люка обнадеженно, будто тот действительно может помочь. Кому он врет? Себе? Люк даже и без покалеченной руки ничего бы не сделал, потому что он трусливый придурок, и Люку действительно искренне жаль, если для Калума это открытие. С севера дует сильный ветер, сшибая мусорные баки и сбивая одного из парней с ног. Люк разочарованно выдыхает — это все? Все на что он способен? Серьезно? Он разочарован в себе даже больше, чем Калум в нем. Темноволосый сжимает руки в кулаки, понимая, что надежда осталась только на него самого. Он умеет драться — еще бы он не умел! Ему ведь нравятся парни, и у него есть бойфренд, — Эштон, конечно, тоже умеет драться, но от помощи никогда не откажется, — так что научиться пришлось. Калум не любит драки — он любит решать все проблемы словами, а не кулаками, но маловероятно, что до этих четырех тупоголовых идиотов у него получится достучаться, а поэтому ему больше ничего не остается. — Я вас предупредил, — напоминает он, закатывая рукава, — Тронете его — больше никогда не отлижите своей мамочке, ублюдки. Один из парней почти с разбега набрасывается на Калума, и тот бьет его в челюсть с размаха, заставляя закачаться и упасть на мокрый асфальт без сознания. Его глаза от злости не чернеют, а желтеют, будто в них отражается самое масштабное извержение вулкана за всю историю планеты. — Калум сегодня слишком дерзкий, — замечает парень, держащий Люка. Черт, он был ниже него раза в два, Люк с легкостью мог выпутать руки из его захвата и убить его одним ударом, но он просто трусит, — Поможем его успокоить, а? Люк упирается лбом в холодную бетонную стену и чувствует, как по его щекам стекают капли мелкого дождя. Черт, блять, дери, он просто молится на то, чтобы это был начинающийся дождь, а не ебаные слезы. Только не слезы, только не они. Не смей плакать! Ты мужчина или плакса? Ну, конечно, ты ебаный плакса, Люк, просто ничтожество. — Выворачивай карманы, или мы твоего дружка на пидорскую нарезку порубим, — предупреждает один из парней, наблюдающий за все спектаклем издалека. Парень, держащий Люка, раскрывает нож-бабочку и подносит лезвие к лицу Люка, прижимая острие к коже под его челюстью. — Резче, Худ, мы тут шутки не шутим, — напоминает все тот же парень и клацает зубами, — И ты прекрасно об этом знаешь. Калум почти трясется от злости — его сложно довести до такого состояния, уместным даже будет сказать, что почти невозможно. Есть только два варианта — либо вы причините боль его родным, либо близким, а на все остальное он забьет огромный хер, пошлет вас нахуй и будет сидеть с каменным лицом дальше. Но, очевидно, не сейчас. Сейчас руки Калума вспыхивают лимонно-лаймовым пламенем, освещая весь переулок ядовитым желто-зеленым светом, заставляя трех парней, оставшихся в сознании, вздрогнуть и пощуриться, а Люка отвернуться к стене. — Отошел, блять, от него, — произносит Калум настолько спокойно, холодно и размеренно, что даже сам Люк вздрагивает, — Положил свой ебаный нож и отошел нахуй от него. — Ты, кажется, меня не услышал, — парень, стоящий поодаль Калума, тот, что знал его, присвистывает, — Выворачивай карманы, — Калум скалится, — Кей, запугай мальчонку. Калум меня не понял. Люк мимолетно вскрикивает и понимает, что, да, теперь по его щекам текут самые настоящие горячие слезы. Парень, стоящий позади него, пронзает его левую, необожженную руку своим ножом, а затем прокручивает лезвие по часовой несколько раз, заставляя Люка дергаться и всхлипывать, но не вырываться. Калум приоткрывает рот в изумлении — он в шоке. Да как эти ублюдки… Я за себя не отвечаю, блять. — Калум, пожалуйста, не надо, — просит Люк почти шепотом. Нет, ему нельзя этого делать! Он не контролирует свои силы! Калум, стой! Не надо! Калум, не делай этого! Просто отдай им деньги! Стрела огня, вырывающаяся с руки Калума, летит на парня, держащего Люка, и охватывает его всего за одну секунду. Огню хватает тридцати секунд, чтобы парень, истошно крича, упал на землю, дрожа в крупных предсмертных конвульсиях от заживо плавящейся, а затем обугливающейся кожи и лопающихся глаз. Люку хватает пятнадцати секунд, чтобы понять, что останавливаться Калум не намерен, а Калуму — пяти, чтоб направить поток желто-лаймового пламени на парня, стоящего рядом с лидером, которого он знал. Лидер цепенеет, смотря за тем, как один из его друзей догорает, а второй, стоящий рядом, горит заживо и падает замертво прямо около его ног. Он смотрит на Калума, надвигающегося на него, испуганно и пытается отойти. С неба начинают капать крупные капли дождя — на щеках Люка они смешиваются с его горячими слезами, все еще ручьями катящимися по его бледному лицу. Парень, пятящийся назад, надеется, что дождь, медленно расходящийся в ливень, потушит огонь в руках Калума, но холодные капли шипят и испаряются, едва касаясь кожи темноволосого. Они отскакивают от него, и Люку даже страшно сейчас представить, какая температура у кожи Калума, но еще страшнее представить, какая температура у его огня. Он же не может контролировать ее! Хотя, лучше сгореть заживо за тридцать секунд, чем гореть час или два огнем, который невозможно потушить… Огонь неумолимо охватывает тело бедного парня, заставляя его закричать. Он пытается что-то говорить и умоляет Калума прекратить, в отличие от Люка, который, скатившись спиной по бетонной стене, шокировано смотрит на все происходящее и всхлипывает, глотая слезы. Парень падает на землю и издает последние жалобные вскрики до того, как огни в руках Калума погасают, и сам он останавливается перед горящим, но медленно затухающим телом парня. Что я наделал? Господи, что же я наделал? Люк наблюдает за тем, как Калум пялится на свои ладони, на которые капает дождь, сразу же испаряясь, а затем как он разворачивается и подходит к Люку, присаживаясь с ним рядом. Он молчит, склоняя голову набок и пялясь куда-то в пустоту. — Ты в порядке? — осторожно спрашивает Люк, заикаясь от слез. — Тебе нужно в больницу, — говорит он и, встав с асфальта, помогает встать Люку, — Идем. — Калум, ты в порядке? — несвойственно для самого себя настойчиво спрашивает Хеммингс. Он пытается заглянуть в глаза старшего, но тот не отрывает их от земли. — Идем, Люк. Я очень устал. Пусть в больнице тебя перевяжут, а потом мы поедем домой, — Калум упорно игнорирует его вопрос. Он тянет Люка за собой в обратную сторону, туда, откуда они завернули в этот треклятый переулок пятнадцать минут назад.

***

Утром Люк просыпается от негромкого храпа Калума, доносящегося с соседней кровати. Обычно Люк не просыпается из-за него, но этой ночью он спал ужасно беспокойно и просыпался от каждого шороха. Рядом с ним, за столом, стоящим у подоконника, сидит Эштон и что-то пишет. Он оборачивается к Люку, когда слышит, как тот копошится, и как скрипит его кровать. — Доброе утро, — повернувшись, шепчет старший. Люк ничего не отвечает — он разглядывает свои перебинтованные руки, переводит взгляд на крепко спящего Калума, а затем на Эштона. Стоит ли рассказывать ему? Ну ты и идиот, конечно стоит! Он же его парень! Тем более, когда Калум проснется, Эштон должен знать обо всем, чтобы быть в состоянии поддержать темноволосого. — Я слышу, как в твоей голове крутятся шестеренки, — Эштон встает со стула и присаживается на кровать Люка, — Расскажешь мне? — Калум защитил меня вчера, — произносит Люк тихо и поднимает стыдливый взгляд на старшего. Конечно он тебя защитил, ты ведь не смог постоять за себя сам, жалкий ублюдок. — Что произошло? — спрашивает Эштон, укладывая обе перебинтованные руки Люка на свои колени. Он аккуратно поглаживает их большими пальцами, и даже сквозь бинты Хеммингс чувствует приятно успокаивающую, расслабляющую прохладу, обволакивающую его пострадавшую кожу. — На нас напали в переулке, — говоря, Люк параллельно восстанавливает события в своей голове, — Там было четверо каких-то парней, который хотели нас ограбить, и Калум… Он… — Защитил тебя, — подсказывает Эштон и гладит младшего по плечу, — Да? — Он убил их всех, — шепчет Люк. Он пялится уже не на свои руки, а куда-то в никуда, как делал это сам Калум вчера вечером. Он говорит это так неуверенно и испуганно, будто только что осознал, что Калум убил. Калум убил троих, — Он убил троих. Он убил их из-за меня, Эштон… Эштон смотрит на Люка с сожалением, а затем переводит взгляд на спящего Худа. Он разглядывает его любяще, будто бы за секунду забывает о том, что Калум убил троих. — Не из-за тебя, а за тебя, — поправляет он Люка, вновь смотря на него. — Все равно, Эш, он убил трех людей. Это… Ужасно. Мне страшно. За него и за нас, — Люк хочет сжать руки в кулаки, но понимает, что какую бы руку он не сжал ему будет адски больно. — За нас не бойся. Он ничего не сделает нам, — обещает Эштон, — А за него… За него беспокоиться стоит, — он вздыхает, — Не знаю, как он справится с этим. — Поговори с ним, — шепотом просит Люк, будто это величайший секрет на свете, — Пожалуйста, Эш, я прошу тебя, поговори с ним. Он боится говорить тебе, что ему страшно. Он хочет выглядеть сильным, но он… Тоже боится, понимаешь? — Я обязательно поговорю с ним, — обещает Эштон и кивает, — Давай сделаем тебе перевязку? Нам нужно поменять твои бинты. Люк неуверенно кивает, приподнимаясь на постели и наблюдая за тем, как Эштон роется в их с Калумом прикроватной тумбочке. — Черт, — он выругивается, а затем, встав с корточек, направляется к висящей на изголовье кровати кожанке Калума. Он выуживает из левого кармана бумажку с рецептом и поджимает губы, — У меня нет такой мази. Я схожу в аптеку, хорошо? — Я сам схожу, — отнекивается Люк, слезая с кровати, — Ты лучше останься с Калумом на случай, если он проснется, потому что… — Люк тянется за кедами, стоящими поодаль кровати и, кое-как натянув их, поджимает губы, понимая, что не сможет их завязать. Вот же беспомощный болван. Эштон присаживается на одно колено перед младшим, помогая ему зашнуровать его черные кеды. Беспомощный кретин. — Потому что? — Эштон старается над аккуратным бантиком из белых шнурков на обуви Хеммингса, напоминая ему про то, что тот не договорил. — Тебе стоит остаться с ним, потому что я, честно говоря, не знаю, как поддерживать людей, — Люк поникает, — У вас есть какая-то крутая суперспособность поддерживать друг друга, находить в своем лексиконе нужные слова, заставляющие чувствовать себя лучше, а я так не умею. Я могу просто сказать «все будет хорошо». — Как же ты можешь не уметь поддерживать, когда ты читаешь мысли людей? — удивляется Эштон, — Нам сложнее. Нам нужно пытаться угадать, о чем думает собеседник, что поддержать его, а тебе даже гадать не нужно. Просто доверься своей телепатии. — Я не слышу чужих мыслей в последнее время, — признается Люк, — Я слышу только свои. — Разве это плохо? — Эштон наклоняется вперед, заглядывая в глаза младшего. — Я не хочу их слышать, — Хеммингс поднимает голову на старшего и понимает, что у него перед глазами все мутное, — Я не хочу все это слышать. Как мне избавиться от этого? — Если ты так четко слышишь свои мысли, может, стоит прислушаться? — спрашивает Эштон осторожно, — Что ты слышишь? — Очень плохие вещи про себя. Будто я оставил школу, а школа меня… Нет, — Люк сжимается, — Я не хочу этого слышать… Каждый раз, когда я замолкаю, я слышу это. — Если это голос твоего подсознания говорит, то, может, пора что-то менять, как думаешь? Ты ведь понимаешь, что если это продолжится, то у тебя крыша поедет, — Эштон укладывает ладони на колени Люка и вздыхает, — Вот как я могу отпускать тебя куда-то одного, зная, что у тебя в голове? — Поэтому я и не хотел говорить, — признается Люк, — Не хочу вас беспокоить. У вас и без меня проблем хватает… — Для этого и нужны друзья, балда, — Эштон злится, — Мы хотим знать, как ты себя чувствуешь, чтобы помочь тебе. Как мы сможем поддерживать тебя, если не знаем, что с тобой происходит? — Прости, — Люк смотрит сожалеюще. — Ну вот, опять ты извиняешься! — Эштон устало вздыхает и берет лицо младшего в свои руки, — Ты ни в чем не виноват! И я тебя ни в чем не обвиняю — ни я, ни Калум — просто мы хотим помочь тебе, а это сложно, когда ты закрываешься и молчишь. — Я попытаюсь, — обещает Люк. — Давай, а теперь иди, — Ирвин оглаживает голову Люка и смотрит в его глаза, — Я скину тебе деньги на карту. — Нет, все в порядке, я куплю на свои. Это ведь мое лечение, — протестует младший. — Никаких «нет», Люк, я настаиваю, — Эштон мотает головой. Люк соглашается, тяжело вздохнув: противостоять Эштону даже пытаться бесполезно, а поэтому остается лишь согласиться. Через несколько минут он скрывается за дверью, а Эштон валится на кровать к Калуму, который тут же закидывает на него руки и жмет к себе. Эштон разглядывает умиротворенное выражение лица темноволосого: на его лице и так редко можно было застать ярко выраженные эмоции, но наблюдать за спящим Калумом — удовольствие другого разряда. Это что-то успокаивающее, расслабляющее — рядом со спящим Калумом сложно беспокоиться и волноваться о чем-то. Когда лежишь рядом с ним, в его горячих объятиях, хочется забыть обо всех проблемах и пролежать вот так всю оставшуюся вечность. — Привет, — Калум приоткрывает глаза и нежно улыбается. — Ты чего проснулся? Спи, тебе нужно отдыхать, — Эштон проводит по плечу младшего. — Не могу больше спать, — признается тот, — Все бока уже себе отлежал. — Врушка, — Ирвин усмехается, — Ты проспал часа четыре. Тебе нужно поспать еще два часика, иначе будешь ходить как вареная картошка. — Значит, буду варить как хожденая картошка, — сонно отзывается Калум и тихо ойкает следом, заставляя старшего засмеяться. Он обвивает светловолосого руками и утыкается носом в место, где его плечо плавно переходит в шею, нежно целуя его кожу, пока Эштон проводит ладонями по его голове, приглаживая взъерошенные тёмные волосы. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он у младшего тихо, сострадающе, прижимаясь губами к его лбу. — Без сил. Мне кажется, я даже с кровати подняться не смогу, — признается Калум, прикрывая глаза, — А это значит, что тебе придется лежать здесь, со мной. — Я про душевное состояние, — настойчиво продолжает Эштон, поднимая лицо Худа на себя и смотря ему в глаза, — Как ты себя чувствуешь? — Чувствую себя опустошенным, — Калум отводит взгляд в сторону, — Отвратительно? Ужасно? Кошмарно? Все и сразу. — Ты спас Люка, — напоминает Эштон, — Он бы не справился без твоей помощи. — Я мог их не убивать, — Калум хмурится, — Я мог оставить троих людей в живых. — Это не зависело от тебя, — Эштон оглаживает его пухлые щёки и растерянно хлопает глазами. — Зависело, — возражает Калум раздраженно, — Я мог не использовать силы, понимаешь? Это было несправедливо — использовать суперспособности против более слабых. Я мог просто подраться с ними, но я дал волю силе и эмоциям, и вот что вышло… — Ты не виноват, — настаивает старший, — Ты не можешь контролировать свои силы. Тебе нужно тренироваться, и все будет в порядке. Уверен, Электрисити тоже не один телефон сжег, пока учился управлять электричеством. — Я боюсь навредить тебе, понимаешь? — Калум смотрит пристыженно на старшего, — Это мой самый большой страх, Эш, и я не могу допустить этого. — Кэл, слушай меня, все будет хорошо, ты не сможешь навредить мне, — Эштон оглаживает его щеки и переплетает с ним пальцы на одной из рук, подтягивая руку к их лицам, — Смотри. Видишь? Все в порядке. Все будет хорошо. Калум облегченно вздыхает: у него с плеч будто упала самая тяжелая скала. Его сердце бешено бьется о ребра, но Калуму легче, правда легче. Он сжимает руку Эштона в своей и целует его ладонь, улыбаясь. — Я уже говорил, как сильно люблю тебя? — тихо спрашивает он. — Можешь сказать еще раз, — Эштон целует его лоб, гладя по волосам. — Я безумно люблю тебя, Эш, — Калум зевает, — Больше жизни. — И я тебя, — старший ждет, пока темноволосый погрузится в сон, и, оставив поцелуй на его горячей щеке, он встает с кровати, возвращаясь к конспектам.

***

На утро Люк просыпается от визга Эштона. Это намного экзотичнее трека Холливуд Андед на будильнике, поставленного на девять тридцать, но будит тоже отменно. — Ты петухом устроился? Чего орешь со сранья? — Люк ворчит, пытаясь подняться с постели, а затем до него доходит, что он, вообще-то, не на постели, он над ней. Буквально. — А ты воздушным шариком? — гогочет Калум, снимая Люка, болтающегося под потолком, на телефон, — Спускайся. — Я бы, блять, с удовольствием, но я даже не знаю, как поднялся, — признается Люк, а затем падает на кровать с громким взвизгом. — Ты в порядке? — уточняет Калум, вытягивая шею. — Нет, Калум, я не в порядке, я ебнулся с метровой высоты на кровать, — стонет Люк в подушку болезненно, а затем заторможенно добавляет, — Ай. — Ты левитировал! Это то, о чем говорил Майкл! — восклицает Эштон в восторге, — Вау! — Нихуя не «вау», — протестует Люк с раздражением, — Представь, что будет, если я взлечу посреди пары? — Тебе повезет, если ты взлетишь на паре, — хмыкает Калум, — Представляешь, что будет, если ты взлетишь где-нибудь на улице, а рядом никого не будет? Улетишь бороздить просторы космоса. — Не смешно, — злится Люк, — Вы отвратительные друзья. — Первое, что ты сделал, когда проснулся — назвал меня петухом. Кто из нас еще отвратительный друг? — Эштон усмехается, — А если серьезно, то оставайся-ка ты лучше сегодня в комнате. — Полностью солидарен, — Калум авторитетно кивает. Проходит полчаса от сборов Эштона и Калума, пока Люк досыпает свои девять часов. Он просыпается без двадцати одиннадцать и трет глаза, чтобы убедиться, что он точно проснулся. Он оглядывается, осознавая, что вновь висит в воздухе: не так высоко, как утром, но достаточно, чтобы испугать его. — Просто, блять, потрясающе, — раздраженно выплевывает Люк, дотягиваясь рукой до прутьев в изголовье кровати, и притягивается к нему, обвивая руками изголовье. Он выдыхает зло, сдувая челку с глаз и оглядывается: помощи ждать неоткуда, а значит ему придется провести пять или шесть часов наедине с самим собой и своей левитацией. Как люди вообще с ней живут? Это просто отвратительно! Люк путается в собственных мыслях, пытаясь понять, какая вообще технология действия у этой странной левитации. Он должен подумать о том, чтобы опуститься? Он, блять, думает! Изо всех сил думает, надеется и молится, но ничего не выходит! Что за чертовщина? Люк готов кричать от разочарования! Он хватает блокнот и карандаш с прикроватной тумбы, пока его вновь не примагничивает к потолку, как воздушный шарик. Он, наверное, просто смирился, только вот будет сложным объяснить свое зависание под потолком человеку, который решит заглянуть к ним в комнату, а поэтому Люк со вздохом бросает скетчбук на кровать, воткнув карандаш между кольцами. Он цепляется руками за угол, сминая под пальцами несколько плакатов, затем за изголовье кровати. Оттолкнувшись, он цепляется за подлокотник, а потом и спинку дивана, медленно продвигаясь к двери. Его ноги задевают люстру с громким звоном, заставляя самого Люка поежиться, но продолжить красться к своей цели. Он наконец дотягивается до ручки двери, поворачивая замок, и, облегченно вздыхая, подлетает к потолку беспрепятственно. Он только сейчас додумывается о том, что по потолку можно ходить, а поэтому без особых усилий достигает кровати, возвращая скетчбук и карандаш в свои руки. Люк пролистывает блокнот, который за полтора месяца превратился из скетчбука в приватную папку с фотографиями и рисунками Майкла. Господи, ну, влюбленная школьница, честное слово… Люк забывает, что он почти висит вверх ногами, а поэтому из скетчбука вываливается порядка десяти или пятнадцати листов, изрисованных лицом Майкла. Он не влюбился! Нет. Не-а. Ни за что. Он не влюбился в Майкла гребаного Клиффорда. Ему, вообще-то, парни не нравятся. Ну, это так, напоминание для самого себя. И Майкл ему точно не нравится. Ни в этой жизни. Нет. Нет! Люк сдается. Он стонет обреченно и откидывает голову назад, стукаясь затылком о выбеленный потолок. Быть такого не может, думает он, просто нереально. Если прямо сейчас он откинет все свои мысли и просто нарисует первое, что придет ему в голову? С горьким чувством Люк осознает, что этим первым, о чем он подумает, с десятитысячной вероятностью будет Майкл. Черт бы его побрал! Полтора или два часа Люк калякает в блокноте красные личики Майкла с растрепанными волосами. Ему хотелось побольше — хотя, казалось бы, куда еще больше? — Майкла в его скетчбуке, хоть он почти полностью был расписан только им одним. После этого он ненадолго погружается в сон — ненадолго, потому что через час или два после того, как он заснул, вернувшиеся с пар Калум и Эштон будят его громким хохотом. — Ты так весь день провисел? — интересуется Калум, успокаивающе хлопая не прекращающего смеяться Эштона рядом с собой. — Ну, да. А что? — Люк трет глаза сонно. Он выпускает блокнот из ослабленных рук, и он падает на кровать, раскрываясь на последней странице, на которой Люк рисовал. Из специально приспособленного подо всякие вырванные и нужные листочки кармашка, сделанного из двух склеенных вместе соседних страниц, выпадают исчерканные красным карандашом листы с огромным количеством портретов Майкла во всех ракурсах и перспективах. Люк барахтается под потолком, пытаясь дотянуться до злосчастного компромата на него, вытягивая руки, но ничего из этого не выходит, а поэтому Эштону, ловко забросившему рюкзак куда-то к своей кровати, в деталях удается рассмотреть каждый из рисунков. Люк про себя читает все существующие молитвы, и, как бы он не умолял Бога о том, чтобы он на самом деле оказался ужасным художником, и Эштон не понял, кто изображен на рисунках, старший ахает восхищенное «Вау!» — Это Майкл? Просто невероятно! — он раздвигает рисунки пальцами, поднимая голову на все еще висящего под потолком младшего, — Почему ты не показываешь это нам? Люк хмурится, скрещивая руки на груди. — Потому что это ужасно, — буркает себе под нос Люк. — Э-эй, в смысле? Ты охренел? Это потрясающе! Я вообще рисовать не умею, — Эштон фыркает, продолжая перебирать рисунки, — У меня на рисунках пальцы на бананы похожи. — А на что тогда похожи бананы? — неловко спрашивает Люк. — О, тебе лучше не знать, — усмехается Эштон и начинает листать учебный скетчбук Люка перед собой. Как он показывает его преподавателям? Там только десять процентов дизайна, остальное — Майкл. Много Майкла. Он заостряет внимание на одном из разворотов, который, судя по дате в уголке, нарисовался около двух или трех дней назад. — Эй, Люк, что это? — отзывает его Ирвин, — Это дизайн супергеройских костюмов? — Эштон, не смотри, это очень плохо, — умоляет его Люк, — Я просто проснулся посреди ночи и не мог уснуть, вот и накалякал этот бред. — Выглядит очень круто! — протестует Эштон и подзывает к себе Калума, поворачивая скетчбук к нему, — Зацени! Скажи, что это потрясно? — Ва-ау, — Калум хлопает глазами от восхищения, — Это… Вау. Это ты сам нарисовал? Нет, блять, рисовали всей общагой, думает Люк, но вслух этого не произносит. — Да, и это ужасно. Не смотрите, — просит Люк, — Я правда могу лучше, это просто почеркушки. — Люк, замолчи, это превосходно, — настаивает Эштон, пока Калум сосредоточенно разглядывает и считает костюмы. — Их четыре, — наконец выдает темноволосый, — Костюма четыре. — Да, и что? — холодно отзывается Люк, пытаясь сделать вид, что он совсем не трясется от того, что его раскрыли. — Ты, я, Эштон и…? — Калум поднимает взгляд на Люка, — …Майкл? Это костюм для Майкла, верно? Люк отмалчивается, густо краснея. Да, в его идеализированной фантазии, где они наконец доросли до того, чтобы спасать Сидней, вместе с ними его спасает Майкл в облегающем красном костюме. И что? Разве это плохо? Вообще-то, у них у всех там облегающие костюмы, если что. Или они про то, что в его фантазии они в одной команде с Майклом? Что не так? — Люк, ау! — Калум вытягивает руку как можно выше и щелкает пальцами раз десять подряд, — Прием! Люк мотает головой, понимая, что последнюю минуту говорил сам с собой в голове, а вслух сказать ничего так и не удосужился. — Да. И что? — повторяется Люк, кидая на соседей неодобрительный взгляд сверху, — Это плохо? Если вы про костюмы, то они у всех из латекса, не только у Майкла. — Нет, мы не про костюмы, Люк, мы про то, что Майкл типа… В нашей супергеройской тусовке, — объясняет Калум. — Ну, да. У него же тоже есть силы, так… Почему нет? — Хеммингс жмет плечами, — Не знаю, со скольки лет у него есть силы, но он явно знает больше нашего, и нам не помешает взять его в команду. Ну, если вдруг что. — «Если вдруг что» это если мы решим собраться в гейскую Лигу Справедливости? — уточняет Эштон. — Ну, да, типа того, — Люк кивает и вздыхает, — Знаете, что? Может, по мне не видно, но я заебался висеть под потолком. Может, снимите меня отсюда? Калум смеется, пока Эштон выгибает бровь, оглядывая Люка. — Стесняюсь спросить, но как мы тебя снять должны? — с толикой опаски интересуется он, — То есть, нет, снять-то мы тебя снимем, но ты же опять взлетишь. — Его надо как воздушный шарик, — предлагает Калум, — Прицепить к чему-нибудь, чтобы не улетел. — Предлагаю к кровати, — восклицает Эштон, — Ты все равно весь день сегодня дома, верно? — Откуда вы возьмете веревку? — мрачно спрашивает Люк. — У меня в тумбочке, — Калум жмет плечами и ловит на себе косые взгляды соседей, вздыхая, — Почему вы так смотрите? — Потому что у тебя в тумбочке инструмент насильственного удержания? — возмущается Люк и замолкает, предлагая Калуму объясниться. — Просто не спрашивайте, — умоляет Калум и тычет в плечо Эштону, — Особенно ты. Просто забудь. Калум на секунду отходит от компании соседей, возвращаясь с мотком тонкой желтой веревки. Оба парня все еще странно косятся на него, но он просто забивает на это, предлагая Эштону подержать Люка на кровати, пока он будет его привязывать. — Лишь бы никто не зашел, — молится Люк вслух. — Почему? — удивляется Эштон, применяя немного силы и укладывая Люка на кровать. — Потому что я лежу на кровати, ты сидишь на мне, а твой парень связывает меня, — Люк говорит это так, словно это напоминание, — Это выглядит как минимум странно. — А, по-моему, весело, — хихикает Эштон, — Очень даже, — он наблюдает за тем, как Калум привязывает сначала одно, а затем второе запястье Люка к прутьям на изголовье кровати, — Ты ведь не туго затягиваешь, верно? — Ребята, обещайте, что отвяжете меня, — просит Люк, — И не трахнете, пока я буду спать. — Отвяжем-отвяжем, — коварно отзывается Калум, привязывая правую лодыжку младшего. — Тем более, ты ведь когда-нибудь перестанешь левитировать, верно? Не можешь же ты вечно болтаться в воздухе, — рассуждает Эштон, — Когда-нибудь гравитация вспомнит про тебя, и твою задницу снова начнет тянуть к земле. — Поскорее бы, — вздыхает Люк, дергая руками, — Итак, плюс один довод, почему я никогда не позволю своему партнеру меня связать. — Сначала партнера себе найди, ханджа, — усмехается Калум и отходит, любуясь своим детищем, — Итак, я все. Эштон сползает с Люка и встает рядом с Калумом, который рассматривает связанного Люка так гордо, словно картину, над которой работал лет десять. — Потрясно, — кивает Эштон, — А теперь идем. — Не понял, — истерично бросает Люк и вертит головой в разные стороны, — Вы куда собрались? Я вас никуда не пущу! — «Не пустишь»? Сначала с кровати встань, — гогочет Калум. — Эй! Вы что, охренели? Вы никуда не пойдете! Вы не можете оставить меня тут одного! Связанного! — Люк почти впадает в истерику. — Можем, — хором громогласно отвечают ему соседи. Люк пытается дергаться, но узлы связаны профессионалом — Калум не зря так гордо пялился. — Калум! А ну отвяжи меня! Я буду лететь за вами! — требовательно кричит Люк, — Сейчас же! — Так, вот тебе телефон, — Эштон кладет рядом с Люком его телефон и легонько хлопает по его бледной щеке, — Если вдруг понадобимся — звони. Маловероятно, что мы ответим, но ты хотя бы попытайся. — Стойте! Я вам запрещаю! — не унимается Хеммингс, — Если вы выйдете за порог комнаты, то я с вами больше не дружу! — Ага, давай, ариведерчи, — Калум и Эштон скрываются за дверью, оставляя Люка злобно выкрикивать им оскорбления вроде «Предатели!» в след, в надежде, что они его услышат. Проходит полчаса бездумного лежания Люка на кровати — он успевает порыться в телефоне, а затем уснуть на неопределенное количество времени — неопределенное, потому что он засыпает, когда уже темно, и просыпается, когда все еще темно. Черт, сколько времени? Часов десять? — Где эти… — Люк хочет встать с кровати, но забывает, что привязан, и отчаянно взвывает, дергая руками. Чертов Калум с его сраным бандажом! Почему он так хорош! Успокаивает лишь то, что теперь Люк поясницей чувствует поверхность кровати под собой — фух, значит, он уже перестал левитировать, это отлично, просто превосходно. Но одно все еще заставляет его переживать — он привязан к кровати по рукам и ногам, а его соседи вернутся не скоро. Что делать? У Люка было мало вариантов: звать на помощь? Последнее, чего ему хотелось, это чтобы кто-то из его однокурсников увидел его связанным. Так и умирать? Точно нет. Неужели придется на помощь звать?.. Только не это… Люк тянется за телефоном и поджимает губы: попытаться позвонить Эштону или Калуму? Они сказали, что это может быть провальной затеей… Кому звонить? Звонить и жаловаться мамочке? Она явно не прилетит к нему из Нью-Йорка ради того, чтобы отвязать его от кровати, тем более, что мама, видящая его связанным, намного ужаснее, чем какой-нибудь однокурсник. Майкл. О, нет. Нет-нет-нет. Только не чертов Майкл. Ни за что! Позвонить Майклу было, наверное, самым ужасным из всех выше перечисленных вариантов. Даже хуже варианта умереть. Потому что опозориться перед Майклом намного страшнее, чем умереть, честно. Люк уже позорился перед Майклом — повторять этот травмирующий опыт он не хочет, но, черт, кто еще может помочь ему? Давай, Люк, не будь тряпкой, посмотри Майклу, своему страху, в глаза! Руки Люка трясутся, пока он листает свои контакты: внутри него бушует такая буря эмоций, что он даже не может определиться — он себя отговаривает, там, в подсознании, или наоборот мотивирует не страшиться и позвонить уже наконец? Он чувствует замешательство, стыд, скатывающийся по щекам румянцем. — Да, мой шпион? — слышится по ту сторону трубки, и именно в этот момент Люк думает, блять, не стоило звонить, он теперь точно труп. — М-Майкл, привет, — неуверенно отзывается Люк и хочет было сжать кулаки на руках, но вспоминает, что одна рука все еще обожжена, а на второй — огромная рана в пол ладони, — К-как дела? — Просто великолепно, говорю с тобой, — Майкл усмехается, — Ты что-то хотел? — На самом деле, знаешь, да, — признается Хеммингс, — Меня нужно спасти. — Спасти? — переспрашивает Майкл непонимающе. — Эм, да, спасти, — подтверждает Люк и протягивает долгое «э-э», — Тут, в общем, ну… Одна очень неудобная ситуация, — объясняет он, стараясь обогнуть тему со связыванием, — Так ты, эм… Поможешь мне? — Прямо сейчас, — бросает Майкл, — Где ты? — В своей комнате, — Люк вздыхает, благодаря — какой уже раз? — Бога за существование Майкла, — Когда ты будешь? Люк испуганно отбрасывает телефон, когда прямо около двери в их комнату возникает Майкл с телефоном в руках. Без шуток, он не входит, он буквально возникает. — Оу, — красноречиво выдает Майкл, сбрасывая звонок. Напротив Майкла открывается просто превосходная — во всяком случае, по его мнению, — картина: Люк чертов Хеммингс, будучи объектом его любви, желания и обожания, — было бы очень грубым не упомянуть это, — лежит связанный на постели. Необычно. Очень необычно. — Действительно неудобная ситуация, — наконец выдавливает из себя Майкл. Его красные волосы поочередно поднимаются вверх, наэлектризовавшись от непонятно откуда взявшегося количества энергии, как хвост у довольной собачки. В любое другое время Люк, может, даже соизволил бы посмеяться, но точно не сейчас. — Так ты, эм, можешь развязать меня? Пожалуйста? — просит Люк и, по правде говоря, зрелище довольно жалкое, но Майкл тут подлетает же к нему. — Что за моряк плел эти узлы? — хмыкает Майкл, поддевая ногтем туго завязанные узелки желтой веревки. — Калум, — Люк вздыхает взволнованно: лицо красноволосого в нескольких миллиметрах — целуй не хочу, но Люк не делает ничего, не проявляет никакой инициативы, хотя прекрасно понимает, что Майкл точно нравится ему не как друг. Он не делает ничего, он лишь глупо подрагивает от волнения и напряжения. — Извини за нескромный вопрос, но как ты оказался в ситуации того, что Калуму пришлось привязывать тебя к кровати по рукам и ногам? — осторожно спрашивает Майкл и смеется. Люк чувствует запах сладкой свежести, исходящий от него, запах дождя и металла, запах чего-то слегка подгоревшего, запах напряжения. Нет, не обычного напряжения, какое обычно бывает между двумя людьми, попавшими в неловкую ситуацию, он чувствует запах электрического напряжения. Господи, Люка трясет. Его буквально трясет. Майкл упирается локтем в матрац так, что Люк почти утыкается носом в его шею. Боже, знал бы Майкл, как Люка сейчас ведет. В пизду ромашки, ваниль и мускатный орех — теперь любимый запах Люка — запах электрического напряжения. У него совсем едет крыша… Похоже, Люк действительно потихоньку сходит с ума. Это просто невыносимо, но так приятно, что Люк сводит ноги, прикрывая глаза от блаженства. — Люк? — отзывает его Майкл, — Ты не хочешь отвечать или твои мысли опять оказались интереснее меня? — Черт, прости, — Люк мотает головой, нехотя выдергивая самого себя из своих мыслей и фантазий. О, сто-оп. Каких фантазий? Никаких фантазий! Ни-ка-ких. Просто мысли. Обычные мысли! — Я, эм… В общем, я левитировал ночью, а сегодня не ходил на пары потому, что буквально примагнитился к потолку. Меня раза четыре чуть не стошнило, мне нельзя так долго находиться в воздухе. А Калум с Эштоном подумали, что привязать меня к кровати — классная идея. — Не хочу тебя огорчать, но это абсолютно тупая идея, — с усмешкой выдает красноволосый, наконец отвязывая одно из запястий Люка от изголовья и переходя к другому. Ему приходится нависнуть над Люком, уперевшись рукой в постель рядом с его головой. Люк буквально может чувствовать дыхание Майкла на своей щеке. Пиздец, полный, блять, пиздец. — Ага, но я понял это только когда они уже привязали меня и съебались, — Люк нервно усмехается. Поцелуй, поцелуй, Господи, пожалуйста, поцелуй. — Что с твоей рукой? — вдруг спрашивает Майкл, — В прошлый раз твою правую руку обжег Калум, а в этот раз что? Дал пять Эштону, и теперь у тебя к руке примотана грелка? — Ты такой остроумный, — фыркает Люк, — Если тебе интересно, то мне проткнули ее ножом. — Кто? — Майкл останавливается в своем увлекательном развязывании тысячи маленьких узелочков и смотрит прямо в глаза лежащему под ним Люку. Люк завороженно вздыхает и, черт, он клянется, из глаз Майкла почти сыплются искры. — Неважно, — отмахивается Люк, сглатывая, — Ты спрашивал, что случилось — я ответил. — Кто это был, Люк? — настойчиво цедит Майкл, — Имя. — Я не знаю, ясно? Это были какие-то бандиты, — Люк отворачивает голову и хмурится, — Они напали на нас в переулке с Калумом, когда мы шли из больницы. — Кто? — повторяет красноволосый. — Черт, Майкл, это неважно! Они уже мертвы, — Люк смотрит на Майкла зло и немного обиженно, — Зачем тебе это вообще? — Я бы убил их, — признается Майкл без капли сожаления, смущения и стыда, — Честно, Люк. — Э-эй, не злись, со мной все в порядке, ладно? Не злись, — Люк подтягивает свободную правую руку и хочет было прикоснуться к щеке Майкла, но… Стесняется? Стыдится? Боится? Все вместе. Тем более, у него перебинтована рука, старшему не понравится ощущать шершавые бинты на своей щеке. Прикоснись, черт тебя дери, прикоснись. Люк распахивает глаза от удивления и пялится на Майкла, который прикрывает глаза и протягивает еле слышное «блять», понимая, что Люк слышал его мысли. — Майкл, у меня рука забинтована, это неприятно, — смущенно выдавливает Люк. — Мне все равно, — бросает ему Майкл и утыкается лбом в лоб Люка, опаляя его щеки своих сбитым дыханием, — Просто прикоснись, пожалуйста. Люк укладывает ладонь на щеку Майкла и гладит порозовевшую кожу его щек большим пальцем. Красноволосый прикрывает глаза и на секунду застывает, наслаждаясь интимностью момента. Он берет руку Люка в свою и прижимается губами к внутренней стороне его ладони, а затем вновь укладывает в нее свою щеку. — Люк, я убью каждого, кто сделает тебе больно, — клянется Майкл и смотрит прямо в лазуревые глаза напротив. — Прости за ту ссору, — вспоминает Люк. — Нет, это ты прости. Я не хотел говорить о вас в таком ключе, — красноволосый сожалеюще сводит брови, — Мне жаль. — Все в порядке, — отмахивается младший и нежно улыбается, прикасаясь второй рукой, которую Майкл успел отвязать, к его щеке. — Ты слишком напряжен. Все в порядке? Тебе некомфортно? — Майкл слегка отодвигается, замечая, как сведены колени Люка и дрожат от напряжения бедра, — Все хорошо? — Эм, да, все просто отлично, — буркает Люк. Майкл аккуратно поглаживает его оголенное бедро, заставляя Хеммингса мелко задрожать, но точно не показать вида, что ему нравится, — Спасибо, что… Эм… — Я развяжу твои ноги, — Майкл двигается к другому краю кровати, — Тебе наверняка все еще больно напрягать руки. — Спасибо, — единственное, что может выдавить из себя смущенный Люк, — Это очень мило… Майкл около минуты возится с обеими лодыжками Люка, а затем, когда наконец развязывает все узелки, младший свешивает ноги с кровати, облегченно вздыхая. — Почему ты не подождал, пока Эштон и Калум придут? — спрашивает Майкл внезапно. — Потому что я не знаю, где они и когда вернутся, — признается Люк с огорченным вздохом, — То есть, я мог бы уснуть, но связанным спать жутко неудобно. — Понимаю, — хмыкает Майкл, естественно не вслух. Естественно, это вызывает у Люка множество вопросов, но он отмалчивается. — Тогда, наверное, спокойной ночи? — спрашивает Люк и смотрит на красноволосого, повернув голову к нему, — Спасибо, что помог, правда. Спасибо. Майкл смотрит на младшего выжидающе, будто они еще не закончили. Люк не понимает намеков, неужели это непонятно? — Пожалуйста, — наконец отвечает красноволосый и мимолетно улыбается, — Мне несложно. Он встает с кровати и собирается телепортироваться, но Люк резко хватает его за руку и вскакивает следом за ним, заставляя Майкла удивленно приподнять брови. Он осторожно обхватывает лицо старшего забинтованными руками и прижимается губами к его щеке, оставляя на ней нежный поцелуй. — Спасибо, — повторяет Люк, заливаясь краской по самое темечко. — Не за что, — Майкл смущенно улыбается и исчезает, оставляя Люка наедине со своим смущением. Он валится на кровать, влюбленно вздыхая. Все, мальчик, ты попал… Добро пожаловать в страну дураков! Люк проводит руками по своему лицу и пытается выкинуть Майкла из головы — он готов поклясться, что забыл таблицу умножения и дату дня рождения матери, но точно помнит тот поцелуй на крыше в мельчайших подробностях. Если бы Майкл поцеловал его сейчас, то он бы ответил, а не сбежал, как пятнадцатилетняя школьница.