Don't stop!

— Ну, Люк, давай, ты сможешь, — подбадривает младшего Калум, оперевшись на косяк двери с кружкой кофе в руках, — Смелее! — Да я боюсь! — истерично кричит Люк. — Да не ссы, я поймаю тебя, если улетать начнешь, — обещает темноволосый и кивает. Люк поджимает губы и обиженно хнычет. Его ноги отрываются от земли, и Люк зависает над ней в полуметре, неуклюже болтаясь. — Ну, давай, призывай ветер или как ты там это делаешь, — Калум кивает. — Для этого нужно было бы убить кого-нибудь, сделать пентаграмму и прочитать восемьдесят три молитвы, — язвит Люк, вытягивая руки вниз и пытаясь сконцентрироваться. — Кстати про убийство: что-то я Майкла давно не видел, — темноволосый хмурится, — Он не звонил тебе? — Да если бы звонил, то я сам бы давным давно умер, — признается Люк, — Нет, не звонил. Наверное, у него какие-то дела есть. — Кстати, ты слышал? — спрашивает Калум и отпивает кофе из кружки, — Убийство тех трех парней в переулке повесили на Электрисити. — Бля-ять, — разочарованно протягивает Люк. В его спину дует холодный ветер, и он разозленно оборачивается назад, — А ну тихо! Он подлетает чуть выше, пытаясь маневрировать между посаженными маленькими кустами на газоне заднего двора. — Что делать? — спрашивает Люк осторожно, пока Калум пялится куда-то в небо, щуря глаза. — Честно говоря, не знаю. Сказать, что он не виноват — тогда придется признаваться мне, а сказать, что виноват он, то тогда его будут преследовать по делу не с тремя убийствами, а с шестью, — Калум вздыхает и трет край кружки о нижнюю губу, — Я, знаешь, в растерянности, — он смотрит на Люка, который пытается подогнать к себе поток ветра и перелететь через крону высокого дерева, — Почему он даже не звонил тебе? — Он говорил, что его телефоны часто ломаются, — отзывается Люк и жмет плечами, — Не у всех есть деньги менять телефоны каждые два или три месяца, так, может, у него сломался телефон? — Как телефоны могут ломаться каждые два или три месяца? — вопрошающе восклицает Калум, — Это немыслимо. — Не знаю, — беспечно откликается Хеммингс, — Я не расспрашивал, но он вроде говорил, что у него телефоны часто взрываются. — Взрываются? — шокированно переспрашивает Калум. — Ну, да, — подтверждает Люк, — Я не знаю, при каких обстоятельствах, знаю только то, что взрываются. — Кошмар, — Калум закатывает глаза. Люк поднимается в воздухе еще на полметра, перемахивая через крону дерева. Он запрыгивает на козырек над Калумом и хватается за подоконник, выдавая довольное «вау». — Эй, я вижу спящего Эштона, — Люк прислоняется носом к стеклу напротив, наблюдая валяющегося Ирвина, — Могу забраться и разбудить его, хочешь? — Слушай, давай лучше я? — предлагает Калум, — Он любит спать без белья и распластавшись на кровати звездой, так что, думаю, голый Эштон — не то, что ты хочешь видеть с утра пораньше. А еще у него, скорее всего, просто отвратительное настроение. — Ты его что ли покусал — у него настроение хуевое с утра? — интересуется Люк, кривясь. — Не только покусал, — усмехается Калум и, отпив кофе из кружки, поднимает ее, будто за здравие Люка, — А ты иди лучше займись завтраком. Не хочу, чтобы Эштон съел меня вместо завтрака. Люк хмурится, выжидая, пока Калум зайдет в дом, а сам оглядывает район с крыши: свежий утренний ветер дует в лицо, а сверху светит просто потрясающе яркое солнце — похоже, у погоды сегодня настроение ровно настолько же отличное, как и у самого Люка. Он аккуратно спускается с козырька, вставая ногами на салатового цвета траву и направляясь ко входу в дом. Люк убирает свои кудри за уши и открывает холодильник к поисках еды — надежда была на то, чтобы Калум и Эштон купили нормальной еды, иначе Люку придется переться в магазин самому, а ближайший магазин находился черт пойми где. В какой раз он там уже жалеет, что не умеет телепортироваться, как Майкл? Такая чудесная способность… Он жмет кнопку на электрическом чайнике, выуживая яйца и ветчину из холодильника, пока на лестнице Эштон и Калум что-то говорят друг другу. Люк пытается идеальными кубиками сантиметр на сантиметр нарезать ветчину, но каждые три секунды прерывается на то, чтобы заправить мешающие русые кудри за уши. Позади него возникает один из парней и завязывает его волосы в маленький пучок, и только повернувшись, Люк понимает, что это Эштон. — Доброе утро, — здоровается Люк и улыбается, бросая мимолетный взгляд на Эштона через плечо. — Ах, Люк, ты мое сладкое спасение, — пропевает Эштон нежно, обвивая его талию руками и укладывая голову на его плечо. — Почему же? — спрашивает Люк, не отвлекаясь от готовки. — Ты такой сладенький и миленький, — вздыхает Эштон, пока Люк невольно вздрагивает от этого знакомого комплимента: как ему теперь спокойно воспринимать это слово? — Единственный в этом доме, кто не хочет моей смерти. — Ну, началось, — Калум, сидящий за столом в метре от соседей, закатывает глаза. — Оно и не заканчивалось, понял? — фыркает Эштон, бросив мимолетный взгляд на темноволосого. — А что случилось? — непонимающе спрашивает Люк. — Если ты не знаешь, что случилось, значит твои бируши тебе помогли, — хмыкает Эштон. Один из двух телефонов, лежащих на кухонном столе, вибрирует, и Калум слегка поддается вперед. — Тебе сообщение из тусовочной беседы пришло, Эш, — говорит он и смотрит на старшего, — Я могу прочитать? — Конечно, — беспечно отзывается Эштон и прикрывает глаза, все еще покоясь на плече Хеммингса. Для Эштона все еще было дикостью иметь общий аккаунт в Твиттере или что-то такое, но позволять Калуму читать его переписки, если ему самому лень, всегда было в порядке вещей, раз уже у него нет никаких тайных любовников и прочего дерьма. — Сегодня день рождения у Скотта, — читает Калум с чужого телефона, — У него дома в восемь. — О, черт, я купил ему подарок еще летом, — вспоминает Эштон, — Мы обязаны пойти, Кэл. — Да я бы ни в жизнь не отказался, — отзывается темноволосый, — Его вечеринки это всегда что-то охуенное. — Согласен, — воодушевленно подтверждает Эштон и крутит на пальце прядь погруженного в готовку Люка, — Ты с нами, сладенький? — Оу, — тихо буркает Люк в ответ, — Я, эм… Никогда не был на вечеринках, вообще-то. За исключением выпускного. Но я уехал оттуда сразу после фотосессии. — Да ты шутишь! — восклицает Эштон, — Не может быть! Как так? — Да как-то так вышло, — оправдывается Люк. — Ты едешь с нами, чел, — отрезает Калум, — Если ты живешь в Сиднее и не был на вечеринке у Скотта Лендли, то ты, считай, не жил! — Пиши, что мы все идем! — говорит ему Эштон. — Я пишу с твоего номера, так что мне стоит написать «мы идем, сладенький, и притащу с собой еще двоих, чмоки-чмоки», — смеется Калум, — Иначе они все сразу раскусят, что писал я. — Очень смешно, — фыркает светловолосый, — Иди ты со своими шутками знаешь куда? — Только что оттуда, — Калум ухмыляется сам себе, печатая ответ в беседу на телефоне Эштона. — Так, отдавай мой телефон сюда, противный, — Эштон быстрым шагом приближается к Калуму, и тот хватает старшего, усаживая себе на колени и затягивая в поцелуй. Люк оборачивается на двух парней, опираясь бедрами на столешницу и скрещивая руки на груди, смотрит на них с нежной и довольной улыбкой. — Ты все равно противный, — отрываясь от чужих губ, бурчит Эштон, — Не думай, что этот потрясающий французский поцелуй тебя спас. — Хорошо-хорошо, — кивает Калум и влюбленно заправляет кудри Эштона, выбившиеся из общей копны волос, за его уши, — Кстати, ты знаешь что? Люк сегодня удачно полетал. — Э-эй, ты тренировал левитацию без меня! — восклицает Эштон с ноткой обиды, — Получается хоть? — Все было просто отлично, — Люк улыбается, — После завтрака еще полетаю. — О, я хочу посмотреть на это! — Эштон прикрывает глаза, — Раз в восемь уже вечеринка, то нам нужно будет выезжать отсюда в пять, чтобы успеть добраться до общаги, переодеться, и еще до Скотта успеть доехать. — Нужно еще за едой кошке заскочить, — напоминает Люк, — Я схожу. — «Кошке»? Мы так и не придумали ей имя? — удивляется Эштон, — Надо срочно это исправить! Сегодня устраиваем мозговой штурм и думаем над именем для питомца! Нельзя вечно звать ее «кошкой». — Согласен, — кивает Люк, — Я схожу в «Американ Стор» и подумаю, пока буду идти туда-обратно. — Опять ты туда идешь, — Эштон закатывает глаза, — Тебе там прямо медом намазано. Можно подумать, магазинов рядом нет. — Я иду за газировкой, — напоминает Люк, — И за пончиками с соленой карамелью. Я был бы рад, если бы все это продавалось поближе. — Да никому тут в голову не придет мешать соль и карамель, поэтому это продается только в «Американе», — Эштон хмыкает, — И то же самое про черничную газировку. — Сказал человек, который мазал хлеб маргарином и сыпал на него посыпку для торта, — усмехается Люк. — Не наезжай на эльфийский хлеб, это вкус детства, — вступается Калум. — Эльфийский хлеб, Господи, — Люк разражается заливистым смехом, — А еще говорите, что я странный. Это же посыпка для тортов, а не для хлеба. — Кто сказал? — Ирвин вскидывает брови. — Производители! — еще громче смеется Люк, — Это же называется «посыпка для тортов»! — Все вы в своем Нью-Йорке такие душнилы? — фыркает Эштон. — Наверное, — соглашается Хеммингс, — Но мы хотя бы не сыпем посыпку для тортов на хлеб и не называем конфеты «сластями». — Пахнет ксенофобией, — Калум ладонью подгоняет воображаемый запах себе под нос. — А я надеялся, что пахнет яичницей и кофе, — вздыхает Люк, разворачиваясь к плите. — Что ж, в этот раз тебе повезло, мы не станем вызывать старейшину своего папуаского племени, чтобы тот научил тебя уважать культуру Австралии, — гордо произносит Калум, заставляя смеяться на этот раз Эштона. — Австралия двести лет была колонией Британии, — Люк смеется и наигранно кашляет, пряча свои слова между кашлем, — Если бы не они, вы бы сейчас реально подчинялись старейшинам, говорили на пиджинах и скакали голышом по пустыне. — Он слишком умный, я сдаюсь, — Эштон поднимает обе руки в знак капитуляции, — Нас победил американец, Калум, его взяла. — Черт, теперь придется ходить с хмурым лицом весь день, говорить со странным американским акцентом и читать Нью-Йорк Таймс по утрам, — Калум наигранно обижается. — Вы ведь в курсе, что в Нью-Йорке никто не читает Нью-Йорк Таймс, верно? — уточняет Люк, усмехаясь. — Бу-бу-бу, — передразнивает его Эштон и делает максимально австралийский акцент, который только можно сделать, — Ничего не понимаю из-за твоего акцента, парень. Люк улыбается и погружает в рот кровоточащий палец, который успел порезать несколько минут назад во время нарезки ветчины. — Доготовливай, и идем летать, — напоминает Эштон, — У нас и так мало времени. — Хорошо-хорошо, — улыбается Люк.

***

Как только ребята оказываются в комнате общежития, Эштон сразу мчится тискать их нового домашнего питомца, Калум идет за сигаретами в какой-то ларек, а Люк направляется в «Американ Стор», до которого, что удивительно, добирается довольно быстро. На входе он видит знакомое лицо — продавца, которая обслуживала его в ночь встречи с Электрисити. Девушка стоит, накинув на плечи большемерящую кожанку, и курит, параллельно разглядывая проезжающие мимо машины. — О, привет, — здоровается она, расплываясь в какой-то загадочной улыбке, — Ты вчера вышел не в тот выход. Хотела сказать, но мне самой нужно было бежать. — Я заметил, — тушуется Хеммингс и чешет затылок, — Но, может, это и хорошо, что я не в тот выход вышел. Я кошку вчера нашел. — О, правда? — удивляется брюнетка, вскидывая брови заинтересованно и затягиваясь, — Что за кошка? В этом районе мало бродячих. — Не знаю, — признается Люк, — Я в породах не разбираюсь… Приду домой — погуглю. — Как назвал? — интересуется девушка. — Никак, — вздыхает Хеммингс грустно, — Тебя как зовут? Давай я в честь тебя ее назову, — он протягивает брюнетке руку, — Не знаю, зачем тебе это, но я Люк. — В честь меня? — переспрашивает она, усмехаясь и пожимая чужую огромную руку, — С чего бы этого? — Не знаю, — растерянно отзывается Люк, — Просто, я нашел ее в тот вечер, когда ты работала. — Железобетонная логика, — хмыкает она, — Сиерра. — О, отличное имя для кошки! — восклицает русоволосый. — Ну, я всегда надеялась, что как человеческое оно тоже ничего, — усмехается Сиерра, — Это мое имя. — Оу, — Люк поникает, — Как человеческое оно тоже красивое. Я имел в виду, оно подошло бы кошке. Но тебе тоже подходит. — Я польщена, — признается девушка и бросает сигарету под подошву остроконечных туфель, — Идем, я пробью тебе твою черничную газировку. — Как ты узнала, что я ее хочу купить? — удивляется Люк. — Да потому что ты в этом магазине ничего другого не покупаешь, — смеется она, заходя в помещение супермаркета. — И то правда, — соглашается Люк. Он покидает магазин с запасом черничной газировки и кошачьего корма — странный набор, про который Сиерра пошутила, что это похоже на ингридиенты какого-то очень плохого зелья, на что Люк рассмеялся чуть ли не на весь магазин, и девушке пришлось еще минут пять потратить просто на то, чтобы успокоить его. А по возвращению домой оказывается, что кошка сбежала. Об этом Люку сообщает слегка грустный Эштон, а еще он говорит, что, судя по словам уборщицы, никаких кошек с утра уже не было. Люк успокаивал его тем, что она же все-таки бродячая, но раз она вчера пошла за Люком по доброй воле, то наверняка вернется, а еще сказал, что у них теперь есть кличка для кошки — Сиерра. И Эштону, и Калуму она понравилась, так что они решили, что если кошка вернется, то будут называть ее именно так и даже, возможно, сделают ей именной ошейник. Через несколько часов они оказываются на вечеринке у знакомого Эштона и Калума. Перед входом Эштон расстегивает на красной атласной рубашке Люка две дополнительные пуговицы при том, что две расстегнуты уже были, и ласково просит «расслабиться и просто наслаждаться вечеринкой». Люк не то чтобы не любил вечеринки, просто его никогда на них не приглашали, хотя он не уверен, ходил ли бы он на них, если бы приглашали. Оказавшись в помещении, полном трезвых, полу- и уже полностью пьяных в дерьмо подростков, долбящих басов от тяжелых колонок и смеси запаха разных духов, одеколонов и пота, он тут же направляется на второй этаж, на котором толпа сбилась не так плотно. Там Люку предложили стаканчик с текилой — во всяком случае, было на нее похоже — и, каким бы хорошим папочкиным и мамочкиным сыночком Люк не был, он любил выпить и любил текилу, и отказаться он не имел право. Ему удалось протиснуться сквозь толпу на балкон, и он, попивая текилу из красного пластикового стаканчика, умиротворенно пялился на крыши ближайших домов и наслаждался приятным прохладным ветерком, задувающим под шелковую рубашку. Ветер был почти пробирающим, но Люку стало предельно жарко в помещения за сорок минут нахождения там, а поэтому он был не против даже метели, лишь бы только не оказываться опять в этом пекле. Он ставит стаканчик на ограждение и забирается на него, цепляется за козырек и подтягивается на руках, забираясь на слегка покатую крышу дома — что ж, прогуляться по окрестностям ему будет намного интереснее, чем тухнуть среди пьяной и возбужденной толпы. То есть, ему было бы интересно, если бы он был пьян и возбужден или что-то одно из этого, но пока он трезв, ему никто не интересен. Он держится за трубу, скатываясь по поверхности крыши к ее краю, где уже через пару метров торчал выступ от крыши другого дома. Люка захватывает приятно чувство адреналина: он кусает свои губы, осознавая, что либо мысли об адреналине и Майкле пьянят его, либо текила берет свое. Люк спрыгивает с края крыши, тут же подлетая к другому дому и возбужденно улыбается: о, черт, как ему нравится рисковать. Попробовать прыгнуть не на крышу, а с нее? Одному? Дерьмо, Люк чувствует разжигающий жар удовольствия в груди — похоже, из-за Майкла он теперь адреналиновый маньяк. Он забирается на пятиэтажный дом и, подойдя к самому краю крыши, пялится под ноги — если он не взлетит, то точно разобьется. От осознания этого ему хочется прыгнуть еще сильнее. Люк оступается прежде, чем успевает о чем-то подумать и вспомнить, как он полетал в загородном доме Калума. Он успевает сделать один полу-вздох и на секунду испугаться, прежде чем кто-то сверху хватает его за руку. Его подтягивают вверх, возвращая в статичное положение, и, когда с глаз Люка сходит пелена испуга, он видит лишь спину парня, одетого в красную толстовку и быстро убегающего. — Вот черт! — выругивается Люк и, быстро вскочив на ноги, бросается вслед за парнем, — Эл, подожди! Он перепрыгивает, почти перелетает трубы и антенны на крышах, но, когда крыша грозится закончиться, Электрисити спрыгивает в пробел между этой крышей и крышей соседнего дома, а Люк тормозит прямо у ее края и смотрит вниз — никого. Подонок! Люк возвращается на вечеринку расдосадованный. Нет! Он почти в ярости! Электрисити был в метре от него! Он держал его за руку! А Люк все равно упустил его! Вот же идиот! Он подходит к переоборудованному из кухни бару и просит налить ему водки или чего-нибудь крепкого, чтобы забыться к чертовой матери на этот вечер и забыть все на свете — как дышать, ходить и моргать тоже. Парочка подростков, заявившиеся барменами, подмигивают друг другу и через минуту около Люка оказывается еще один пластиковый красный стаканчик, в котором лед и что-то яркого красного цвета. — Надеюсь, тебе нравится брусничная настойка, — улыбается один из «барменов». Люк ничего не отвечает и, потупив взгляд на содержимое стакана, как на самое горькое и противное лекарство, которое ему предстоит выпить, в несколько глотков осушает его. Он, шатаясь находит жутко веселого и довольного Эштона танцующим с Калумом. — Где ты был? Все веселья пропускаешь, — улыбается Ирвин, поворачиваясь к Люку. — Проветривался, — мрачно отзывается Люк, — Мне срочно нужно забыться. — В честь чего? — интересуется Калум воодушевленно. — В честь всего дерьма, блять, — бурчит Люк, — Я пришел сюда забыть обо всем и напиться до усрачки, а не ходить и хандрить. — Вот это наш мальчик! — радостно восклицает Эштон, — Иди к нам, будем развлекаться! — он притягивает Люка к себе и пялится на его стакан, — Что пил? — Не знаю, — признается Люк, — Мне сказали «Конфетти». — Вот черт, — смеется Калум, — Тебя сейчас знатно вштырит, чел, там в коктейле… — Мне плевать, что в нем, я этого и добивался, ясно? — заторможенно произносит Люк, — Давайте танцевать, а не разглагольстовавать. Эштон и Калум переглядываются, пожимают плечами, но слушаются Люка — действует ли на него уже алкоголь — не ясно, но вещи он в любом случае говорит правильные. Через час или больше Люк оказывается в туалете, плеща водой в свое лицо. У него перед глазами двоится и плывет, сам он ужасно заведен, слегка подрагивает. Его тошнит, по затылку долбит то ли пульс, то ли сабвуфера колонок. Черт, как же ему плохо… В дверь назойливо стучатся, и Люк еле здерживается, чтобы не взвыть в ответ отчаянно. — Занято, — протягивает он и хватается за голову. — Люк, это я, — за дверью раздается пьяный, но знакомый голос, — Эштон сказал, что тебе плохо. Хеммингс проворачивает замок, отворяя дверь, и на пороге появляется Майкл, еле стоящий на ногах. У него волосы в еще большем беспорядке, чем обычно, а в глазах — полное непонимание происходящего. Он закрывает за собой дверь и, уложив руку на плечо младшего, ведет ею к другому плечу, проходясь пальцами между его лопаток и слегка надавливая на ложбинку между ними. — Как ты себя чувствуешь? — полушепотом спрашивает Майкл, наклоняясь к лицу Люка, — Хочешь, я тебя домой отведу? — Мне плохо, — единственное, что может произнести внятно Люк. — Тебе подмешали что-то? — пьяно спрашивает Майкл и хмурится, — Дурында, пьешь что попало и не отличаешь наркотные коктейли от нормальных. — Если ты пришел меня отчитывать, то съеби, и без тебя хуево, — фыркает Люк и жмурится, скручивая свои волосы пальцами. Он чувствует, как на его лбу выступает испарина, и пот катится каплями до кончика носа, а затем падает на поверхность раковины, на которую Люк опирается. — Дурында. Я помочь тебе пришел, а ты меня прогоняешь, — Майкл фырчит от недовольства, — И вообще, у тебя стоит, ты в курсе? Люк опускает взгляд и понимает, возбужден, вот дерьмо. Пора бы тебе, Люк, признаться, что ты не умеешь определять свой стояк, пока его не заметит кто-то из твоих друзей-геев. — Зачем ты это сказал, если не планируешь ничего с этим делать? — Люк оборачивается на Майкла, оказываясь в считанных милиметрах от его губ. Он буквально чувствует его горячее сбитое дыхание и запах перегара. — Кто сказал, что я не собираюсь ничего с этим делать? — шепчет Майкл и резко впивается в чужие губы жадным поцелуем. Люк отходит к двери, вжимаясь в нее спиной и не прерывая поцелуя с Майклом. — Заставь меня кончить, — просит Люк тихо в чужие губы, тяжело дыша, когда красноволосый дрожащими руками тянется к ширинке на его узких черных скинни и расстегивает ее. Сам Люк хватается за штрипки на скинни Майкла, вжикает молнией за одну секунду и пробирается руками под чужое белье. Черт, Люк же хотел признаться Майклу! С цветами, конфетами и рестораном, а в итоге они просто дрочат друг друг в толчке на чьем-то дне рождении. Браво, Люк, иди и получи свою статуэтку в номинации «Признание года»! — А ты смелее обычного, когда бухой, — самодовольно усмехается Майкл и закусывает губу, еле слышно мыча, когда пальцы Люка оказываются под его боксерами, оглаживая его член. И именно поэтому Люк не пьет. Потому что он себя не контролирует, когда пьет — ему хватает четырех стопок текилы, чтобы напиться в дерьмо и забыть обо всем приличии, о себе самом трезвом. — Майки, — Люк тычется губами в его щеку и жалко скулит, понимая, что абсолютно не может сдерживать себя. Он наклоняет голову, пытаясь отыскать губы Майкла с закрытыми глазами, и, когда находит, неаккуратно мажет по его губам своими, — Майки, черт. Майкл хватает Люка за бедро, впиваясь пальцами в его кожу, и прижимает его к себе вплотную, заставляя младшего несдержанно застонать вслух. Он тихо матерится, быстро скользя рукой по члену Люка, пока тот крупно содрагается, стукаясь затылком о дверь позади себя. — Красивый маникюрчик, принцесса, — Майкл дышит в чужие губы и лыбится, — Ради меня красил? — Не зазнавайся, — выдавливает Люк, стараясь не смешать реплику с рвущимся наружу стоном. — Тогда не останавливайся, — просит Майкл, почти скулит. Он сейчас настолько пьян, что получить разрядку ему просто необходимо. — Майкл, я, — он поперхивается собственными словами и жмурит глаза, роняя голову на плечо Майкла и утыкаясь в него лбом. Он собирает предэаккулят большим пальцем с головки чужого члена и резче двигает рукой, заставляя красноволосого зашипеть. Люка тошнит, у него перед глазами цветные всплохи и какие-то разноцветные кружочки непонятного происхождения — он не может понять, его вырвет, он кончит или упадет в обморок, потому что пребывает в полу-обморочном состоянии последние минут семь. — Майки, — он звонко стонет и хнычет. — Дерьмо, Люк, — выругивается Майкл, — Дождись меня. — А-ах, Майки, я не… Нет, я не могу, — ахает Люк и всхлипывает, давясь воздухом, — Не могу, Майки, пожалуйста. Майкл понимает, что пьяному Люку нужна разрядка раньше, чем он разрыдается или уснет, а поэтому двигает рукой на его члене быстрее, заставляя его мелко дрожать. Он сам мало чего сейчас соображает, но то, как Люк жалобно скулит, раззадоривает его еще больше. — Кончи для меня, Люк, сделай это, — Майкл затягивает младшего в жадный поцелуй, кусает его губы и наслаждается тем, как тот стонет прямо в поцелуй, не стесняясь. Люк высоко простанывает, когда Майкл, кончая на его ладонь одновременно с ним, до крови прокусывает его нижнюю губу и кашляет, пытаясь сдержать рвущиеся наружу стоны в горле. Русоволосый вжимается носом в шею Майкла и обвивает его руками, запуская пальцы в его волосы — плевать, они и до его рук были не сильно чистыми. Последнее, что он помнит с вечера, так это то, как Майкл протянул ему салфетки и помогал застегнуть джинсы, потому что у него руки тряслись если не меньше, чем у Люка, то он хотя бы трезвее соображал, помнит то, как Майкл целовал его, долго и жадно, а затем ничего — черная пустота, потому что Люк чертов Хеммингс так и не поинтересовался, что было в его коктейле под названием «Конфетти».