***
Солнце палило нещадно. Если коснуться пальцами асфальта, наверняка останутся крошечные пятнышки ожогов. Придя из школы, Чуя сразу закинул форму в стирку и переоделся в майку и шорты, но даже минимум одежды не спасал от зверской жары. Парень шел по улице в квадратных солнечных очках, которые скрывали большую часть его лица, и все равно щурился. Черт, нужно было намазаться солнцезащитным кремом Коё — если он сгорит, потом еще неделю придется в противных волдырях ходить. Вообще-то, Чуя должен был нежиться под вентилятором сестры и смотреть телевизор, который они забрали из родительской квартиры при переезде. Из школы он вернулся аж час назад и уже успел пообедать — казалось бы, что еще надо для счастья в обычную июньскую пятницу? Лишь помыть посуду и уйти на покой. Но Чуя не мог. Точнее, мог конечно — даже начал — прежде, чем увидел бенто сестры, одиноко позабытый у выключенной плиты. Потратив на раздумья всего несколько мгновений, Накахара выключил воду и быстро собрался, положив бенто в сумку-холодильник, чтобы рис с яйцом не превратился в горстку пепла. По пятницам Коё возвращалась на два часа позднее обычного, и одна мысль, что старшая сестра весь день будет без обеда, заставила парня без жалоб закрыть дверь однокомнатной квартиры и направиться в сторону автобусной остановки. До психиатрической лечебницы, где Озаки работала старшей медсестрой, ехать было около двадцати минут. Салон автобуса приятно обдувался широким кондиционером — Чуя сел прямо под ним и настолько расслабился, что едва не пропустил остановку. «Придурок», — скользнуло в его голове, пока он спрыгивал с автобуса. — «Такими темпами привезешь Коё ужин, а не обед». Когда сестра сказала, что устроилась в психиатрическую клинику, никто из родителей не удивился. Озаки всегда интересовалась психиатрией, а про намерение учиться в медицинском заявила еще на третьем году средней школы. Родители активно поддержали дочь, как и Чуя, хотя он не понимал, как может нравиться работать в психушке. Там же одни старики с шизофренией и онанисты. Когда парень сказал об этом сестре, ему прилетел смачный подзатыльник, но мнение Накахары от этого не поменялось. Сам Чуя решил связать свою жизнь с архитектурой. Он с детства неплохо рисовал, а правильные углы зданий казались ему невыносимо привлекательными. В детстве, когда они с родителями ездили в центр города, мальчик всегда заглядывался на скаты крыш, острые балконы и самые разнообразные фасады. Рисование было его хобби — правда, хобби настолько близко граничило с секретным увлечением, что рисунки Чуи видела только Коё и учитель рисования в старой школе. От воспоминаний парень чуть поморщился, словно на язык попала капля лимонного сока. Мирная и стабильная жизнь с родителями стала давно минувшей порой, которая отдавалась в сердце притупленной болью. Юноша не видел смысла в долгом упоении мыслями о прошлом — сколько ни думай, ничего уже не изменится. Поэтому Чуя вздохнул и поднял голову, оторвав взгляд от собственных ног. — Наконец-то, тц. — вырвалось у Накахары, когда он завидел высокий черный забор и плотно закрытую дверь с блестящим звонком. На территории лечебницы он был всего лишь раз, но маршрут был простой, а здание за острыми пиками ограды заметным — пропустить невозможно. — Добрый день. Часы посещения начинаются через час. — сообщил ему дружелюбный, но подуставший женский голос, когда Чуя нажал на раскаленную кнопку звонка. Отдернув палец и вполголоса чертыхнувшись, Накахара поднял голову и задрал очки на лоб, чтобы посмотреть в висящую над ним камеру. — Я к медсестре Озаки. — сказал парень, не зная, куда конкретно говорить. По носу скатилась капля пота, и Чуя поморщился. — Её брат. Она забыла бенто дома, впустите, пожалуйста. «Ты слишком угрюмый, Чуя. Улыбайся, и люди к тебе потянутся», — вспомнив излюбленные слова матери, выдавил улыбку Накахара. Прошла минута — голову напекло, а пот скопился везде, где только можно и нельзя. «Если сейчас же вы не откроете мне дверь, я вырву этот чертов замок и засуну его прямиком в…», — гневную фразу пришлось проглотить: дверь отворилась. Чуя облегченно выдохнул и быстро пересек порог. Внутри клиники было прохладно — Накахара так обрадовался этому, что коренастый охранник на входе посмотрел на него до неприличия косо. Миновав арку металлодетектора, Чуя сразу подошел к светло-зеленой стойке напротив входа. В кресле на колесиках развалилась невысокая девушка — белая форма смялась, а светлый пучок растрепался. Даже с прикрытыми глазами и разинутым от полуденной дремы ртом Чуя узнал в ней Хигучи Ичиё — приятельницу Коё и одну из медсестер лечебницы. Накахара впервые видел Ичиё вживую, но на странице сестры в Интернете висела их совместная фотография. А еще Коё много раз рассказывала не лишенные подколок истории о неуклюжести младшей сестры Хигучи. — Хигучи-сан? — окликнул девушку Чуя. Та так резко подпрыгнула на мягком кресле, что пучок растрепался еще сильнее. Несколько раз моргнув, Хигучи наконец сфокусировала уставший взгляд на Чуе и зачем-то схватила оставленную на столе ручку. — Чем могу помочь? — выпалила медсестра. Они что, настолько здесь все устают, что засыпают на рабочем месте? Или Хигучи сломила невыносимая жара? Чуя её не винил. Вдруг, девушка удивленно приподняла аккуратные брови. — Озаки-кун? То есть…Накахара-кун. Накахара Чуя, верно? Они с сестрой часто получали такие вопросы: как это так, у вас разные фамилии? Сначала Чуя добросовестно отвечал каждому: родители решили взять двойную фамилию, а детям дать разные, потому что оба ценили свою родословную — но впоследствии начало раздражать. Разные и разные, не твое собачье дело, и только попробуй пошутить про приемных — кулаки у нас с сестрой одинаково твердые. — Коё рассказывала про меня? — вопрос риторический, она не могла не рассказывать. После кивка в карих, чуть напоминающих собачьи, глазах Хигучи появилась жалость. Чуя сжал челюсти, едва не клацнув зубами. Он ненавидел, когда его жалели. Если сейчас она скажет хоть слово про родителей, он точно… — Так она бенто забыла? — резко переключилась на другую тему медсестра. Вполне резво поднявшись с кресла, Хигучи движением руки показала Чуе следовать за ней. — Я даже не удивлена. Твоя сестрица частенько забывает взять обед… Уж не знаю, чем она питается — фотосинтезирует, не иначе. Накахара хотел возразить, что Коё вовсе не забывчивая, но промолчал. В конце концов, он не жил с ней больше пяти лет — многое могло измениться. Хигучи повела парня по длинным коридорам. Юноша должен был признать, что, несмотря на то, что интерьер лечебницы выглядел достаточно приятно — стены нежно-голубого цвета, ровный серый линолеум под ногами, аккуратные таблички с названиями кабинетов — обстановка напрягала. Было подозрительно тихо, будто даже звуки с улицы не проходили сквозь стены клиники, а в воздухе витал тонкий, но вполне уловимый запах спирта. Почему тут вообще пахнет спиртом? — Подожди здесь. — Хигучи привела его в небольшую круглую комнату с кожаным диваном фисташкового цвета и пристроенным на подоконник фикусом. Выглядел фикус неважно, словно его поставили сюда и забыли. Чуя, подождав, пока Ичиё уйдет на поиски его сестры, плюхнулся на диван. Кожа была холодной — благодать! Он поставил сумку с бенто на журнальный столик у дивана и огляделся — судя по всему, его привели в комнату для посетителей. Вход ограждала высокая, протяженностью от потолка до пола, решетка, такая же была на широком окне. Видимо, многие пациенты пытались сбежать, например, старые шизофреники и онанисты. Чуя усмехнулся собственным мыслям: несмотря на его убежденность в том, что все психически больные люди похожи на бомжей, это аккуратное место с кожаным диваном и вазочкой конфет для рассасывания на столике вызывало лишь приятные ассоциации. Прошло десять минут. Ни Хигучи, ни Коё, ни хотя бы другой медсестры или медбрата в коридоре не появилось. Чуя вздохнул. Прошло пятнадцать минут. Чуя вздохнул уже с раздражением — что за хрень? Они решили чаи погонять по дороге? Потом, по ощущениям, Накахара уснул. Во всяком случае, когда он открыл глаза (какого черта? Не закрывал же!), часы показывали тридцать шесть минут, как он тут сидит. Нет, ну это уже перебор! Оставив бенто на столе и понадеявшись, что никакой чокнутый извращенец или голодный сотрудник не решит украсть рис с яйцом и битыми огурцами, Чуя вышел в коридор. Было по-прежнему тихо и по-прежнему пусто. Только перекати-поле не хватало. Накахара нервно сглотнул, удивленно заметив за собой легкую панику. Что за черт? Ему же не семь лет, чтобы испугаться пустого коридора. Зачем он вообще подошел к этой Хигучи? Легче было бы самому найти сестру — не размером с Эрмитаж же эта клиника. Ичиё оказалась непозволительно рассеянной для медицинской работницы: Чуя бы не удивился, если бы она по пути забыла, зачем искала старшую медсестру Озаки. Хмыкнув, Накахара направился в ту сторону, в которую ушла Хигучи. Спустя минуту ходьбы прогулочным шагом в никуда и ощущения себя персонажем игры-«бродилки», юноша вдруг увидел арку, над входом в которую гордо висела табличка «Сестринский пост». «Что и требовалось доказать», — не без самодовольства подумал Чуя, — «Тут ориентироваться — проще пареной репы». Довольный Накахара уверенно зашагал к сестринскому посту, даже подзабыв про оставленное в комнате для посещения бенто. Коё ничего не стоит за ним прогуляться, заодно и проводит его из этого***
— Я не верю, что вы оба упали прямиком на лицо. — сказала Коё, едва Чуя вышел за ограду лечебницы. Накахара нервно поёжился и недоверчиво посмотрел на сестру, хмурясь. Озаки скрестила руки на груди. — И Ёсано-сан не верит. Чуя опустил взгляд, не зная, что сказать в ответ. После того, как они с Коё сходили в медпункт (лицо пожилого медбрата вытянулось от удивления, когда он увидел побитого посетителя, да еще и под строгим надзором старшей медсестры) и Чуе подправили нос, забрав несчастный бенто из комнаты для посетителей, Озаки почти сразу спровадила юношу домой. По пути к выходу Чуя еще и бесславно сдал пропавшую Хигучи — как выяснилось, девушка так и не нашла Коё. — Наверное, нужно было дать этому придурку повеситься. — буркнул парень в ответ. Прозвучало обиженно, и лицо Коё смягчилось. Медсестра потрепала брата по плечу, вымученно улыбнувшись. — Я горжусь твоим поступком, Чуя. — Накахара, ожидавший выговора или как минимум требования рассказать правду, удивленно поднял взгляд на сестру. — Другой бы испугался и впал в ступор на твоем месте… Коё вздохнула. — Дазай-кун очень… своеобразный пациент. — Чуя нахмурился. Вообще-то, ему все равно — больше он в эту лечебницу ни ногой, лучше следить каждое утро, взяла ли сестра обед с собой. — Но я рада, что благодаря тебе он еще поживет. «Если не прокусит себе вены ночью, мумия психованная», — злобно подумал Накахара, но вслух ничего не сказал. Лучше вообще больше не упоминать этого идиота в разговоре с сестрой. Юноша заметил, что Озаки переминается с ноги на ногу и посматривает в сторону входа в клинику. — Ладно, я пошел. — сказал он, лениво махнув рукой сестре. — Увидимся дома. — Спасибо за бенто. — Коё спокойно улыбнулась, а Чуя подумал, что сегодня же уговорит её взять пару отгулов и отоспаться. — Увидимся. Развернувшись, парень направился в сторону остановки. Нос все еще неприятно покалывало, что неудивительно — коленка у того психа острая, как пика. Вдохнув летний воздух полной грудью, Чуя заметил, что на улице стало прохладнее. Хоть какой-то плюс того, что он проторчал в психушке больше предполагаемого. «Дома завалюсь перед теликом и не встану больше никуда в ближайшие сутки», — подумал Накахара, чувствуя свинцовую усталость в теле. Так он и сделал. По приходе домой Чуя взял из кухонного шкафа большую упаковку кукурузных чипсов (вообще-то, на ней было написано «для семьи», но юноша придерживался мнения, что очень странные у разработчиков представления о семье) и, включив первый попавшийся фильм, лег на диван. Первые полчаса Накахара добросовестно пялился в экран и хрустел чипсами, но вскоре мысли его вернулись к сестре и её работе. Неужели ей правда нравится работать в той клинике? Если хотя бы половина пациентов готовы покончить с собой в любую минуту, то рабочие будни должны быть похожи на ад. Коё всегда отличалась усердием и трудолюбием — школу и университет она закончила очень хорошо, так в чем проблема найти другую работу, без такого количества неадекватов? «Чуя, как ты не понимаешь», — Накахара вспомнил, что отвечала ему сестра каждый раз, когда он докучал ей подобными вопросами, — «Я помогаю людям. Людям с психическими заболеваниями действительно нужна помощь, и я могу дать им её». Увы, но Чуя не мог понять. Какой смысл помогать, к примеру, самоубийцам? Такие, как этот психованный Дазай, совершенно не ценят жизнь. Он физически здоров, наверняка не беден, но мечтает лишь выпилиться. Да если бы жизнь одного такого придурка можно было обменять на жизнь родителей Чуи… «Это невозможно», — оборвал сам себя Накахара. Мечты мечтами, но смерть так не работает, и он не маленький мальчик, чтобы этого не знать. — «И ты, между прочим, сам спас его». Спас, да. Поступил бы Чуя так же, если бы знал, что спасенный потом врежет ему в лицо? Да, поступил бы. Почему? Накахара не знал. Возможно, у него было такое же навязчивое желание помогать людям, как и у сестры, просто юноша умело скрывал его. Возможно, из-за смерти родителей Чуя не мог позволить никому умереть при нем — даже незнакомому психу, из-за которого шмыгнуть носом теперь спокойно нельзя. Возможно, ему просто хотелось почувствовать себя героем. И вообще, почему Дазай прямо не сказал Ёсано, что Чуя его не только спас из лап смерти, но и позже туда чуть снова не отправил? Мог бы навлечь на Накахару серьезные неприятности. «Наверняка не додумался до этого, он же тупой», — с легкой усмешкой подумалось Чуе. Телевизор все еще работал, но юноша уже не вслушивался в происходящее на экране. За окном стемнело — на противоположной улице зажглись фонари, а серебристые звезды рассыпались по черноте неба. Сколько времени Накахара уже так сидит, рефлексируя и изредка вглядываясь в фильм? Надо будет все же поговорить с Коё насчет отгула. Они могли бы съездить загород, как часто делали с родителями в детстве — невозможно же безвыездно сидеть в пыльной Йокогаме… Чуя так и не дождался сестру с работы. Когда она вернулась, встречая квартиру усталым вздохом, то обнаружила работающий телевизор и юношу, спящего на диване в обнимку с упаковкой кукурузных чипсов «для семьи».***
Незаметнее, чем выходные, пролетал лишь нужный автобус мимо остановки. Половину субботы Чуя проспал, а оставшуюся половину провел за домашним заданием на грядущую неделю. Едва перейдя в новую школу, Накахара удивленно подметил, что задавали там меньше, чем в старой — видимо, учителя считали, что им стоит уделять больше времени подготовке к выпускным экзаменам. В воскресенье у Коё был законный выходной: она проспала почти до полудня. Ни брат, ни сестра не покинули дом в тот день — на улице стояла тридцатиградусная жара, поэтому они просто улеглись напротив телевизора и, как пожилая пара, весь день смотрели недавно вышедший сериал. В понедельник Чуя успел едва зайти в школу, как ему тут же захотелось её покинуть. Он, хотя и проспал положенные восемь часов, совершенно не выспался, да и предметы были бесполезные — география, японский, что там еще… Физкультура? Ладно, физические упражнения хотя бы помогут взбодриться. Вздохнув, Накахара направился к кабинету японского. До звонка оставалась всего пара минут, так что думать, чем заняться в ожидании начала урока, не пришлось. — Доброе утро, Чуя-кун! — Чую насторожил жизнерадостный голос возникшего сзади Ацуши. Ацуши Накаджима вызвал в Накахаре подозрения еще в самый первый день учебы в этой школе, но вовсе не из-за того, что новый одноклассник показался неприятным. Напротив — парень проявил неожиданное внимание к Чуе, всюду следовал за ним в первую неделю и постоянно спрашивал, не нужна ли ему помощь. На третий день постоянной компании Ацуши Чую это начало раздражать, но наехать на скромно улыбающегося и мнущего лямку черной сумки через плечо паренька язык не поворачивался даже у Накахары. Позже юноша выяснил у других одноклассников, что Ацуши — сирота. Год назад его усыновили, и Накаджима точно так же стал новеньким в классе. Чуя ему посочувствовал: видимо, когда он только пришел в эту школу, никто не предлагал ему помощь. — Доброе, Ацуши. — в полуобороте поздоровался с ним Чуя. Накаджима стоял перед ним, широко улыбаясь и махая ладонью с длинными тонкими пальцами. «Прическа, все-таки, у него отстойная», — уже не в первый раз подумал Чуя. Вслух он этого, конечно же, не скажет, потому что его не должны волновать чужие волосы. Даже, если челка была срезана канцелярским ножом, судя по её виду. Ацуши явно хотел что-то еще сказать, но тут прозвенел звонок — столпившиеся возле кабинета ученики потянулись внутрь. Быстро скользнув взглядом по собравшимся, Накахара немного нахмурился. — А где твой дружок? — спросил он у Ацуши. Под дружком Чуя подразумевал Акутагаву Рюноскэ — одноклассника, с которым они чуть не подрались в их первую встречу. Повод был, вообще-то, ничтожный: запнувшись, Накахара случайно наступил Акутагаве на ногу, пока пробирался сквозь толпу в столовой. «Смотри, куда прешь, карлик», — хрипло пророкотал угрюмый одноклассник, хотя чужая нога едва ли принесла ему дискомфорт. Рост для Чуи уже давно не был больной темой — родился он таким, что теперь делать? — но юноша знал, что если один раз стерпеть оскорбление от местного задиры, то потом все сочтут тебя грушей для битья. «Это ты смотри, где ласты свои растопырил, крыса облезлая», — выплюнул Накахара, не останавливаясь. Рюноскэ оказался вспыльчивей, чем Чуя полагал. Выпучив черные глаза от негодования, он мгновенно нагнал новенького на своих ногах-палках и попытался отвесить ему подзатыльник, но реакцию противника явно недооценил. Как и его умение бить в самые больные места. Вся эта ситуация непременно переросла бы в потасовку прямо посреди столовой, если бы не вовремя появившийся Ацуши. Рвущегося в бой Акутагаву он успокоил за считанные минуты, а Чуя был слишком занят собственным удивлением — как добрый и отзывчивый Ацуши-кун вообще общается с этим заносчивым типом? Как выяснилось позднее, раньше они действительно не ладили. По словам других одноклассников, когда Накаджима только перешел в школу, Акутагава его презирал (вменяемых причин Накахара так и не услышал), а по слухам однажды даже избил. Но, совершенно неожиданно, в один момент одноклассники, которые еще недавно были готовы перегрызть друг другу глотки, сблизились и стали постоянно околачиваться друг возле друга. Такое внезапное изменение поначалу шокировало всю школу — даже учителей — но впоследствии все привыкли и даже перестали воспринимать Акутагаву и Ацуши по отдельности. — Он придет ко второму уроку. — прискорбно ответил Накаджима. Пройдя в кабинет, они заняли свои места. — Как и его брат. — Брат? — удивленно переспросил Чуя. Его рука с учебником японского в ладони застыла над сумкой. Насколько юноша знал, у Акутагавы была сестра, младше его на год — они были знакомы через вездесущего Ацуши-куна. — Не знал, что у него есть еще и брат. — Не родной. — аккуратно раскладывая на парте письменные принадлежности, отозвался Ацуши. Чуя нахмурился, но наконец продолжил вытаскивать учебники из сумки. Двоюродный? Тоже приемный? — Он болел, поэтому ты его не видел. — Ясно. — после короткой паузы сказал Чуя, просто чтобы поддержать разговор. Его не слишком волновало, почему он не видел всех родственников Акутагавы. Ацуши посмотрел на одноклассника, словно хотел что-то спросить, но вновь не успел — в класс шагом зашел Хироцу-сенсей. Все разговоры прекратились. Начался урок. Благо, Чуя еще когда только перешел в новую школу, занял место у окна, поэтому на самых скучных уроках — а японский попадал в эту категорию как минимум из-за монотонной интонации Хироцу-сенсея — юноша обычно наблюдал за опаздывающими в школу младшеклассниками, или за прохожими на соседней стороне улицы, или хотя бы за скачущими по асфальту птицами. К любимым урокам Накахары относились математика, рисование и физкультура, но никак не скучные языки или география с историей. Бесшумно вздохнув, Чуя опустил голову на ладонь и полностью погрузился в рассматривание происходящего на улице. Хоть бы не уснуть, как однажды на биологии… Урок закончился на удивление быстро. Не успел Чуя задуматься о том, что будет, если он всего на секундочку прикроет глаза, как раздался гул въедающегося в мозги звонка. Ацуши резво поднялся с места, ухватив худой рукой ремень сумки. Собрав вещи и поклонившись на прощание учителю, одноклассники вышли в коридор. У Накахары не было никакого желания идти дальше с Накаджимой — его разморило на японском, а темп паренька был слишком быстр для Чуи, но им было в одну сторону, поэтому пришлось шагать по длинному коридору вдвоем. Ацуши тут же начал трещать о том, что нужно зайти к его подруге Кёке-чан, если только у неё сейчас не физкультура, а если физкультура, то зайти нужно на следующей перемене, но тогда он не успеет подготовиться к проверочной работе по английскому и получит плохую оценку, а если он получит плохую оценку, то… — Акутагава-кун! — перебив самого себя и беспардонно вырвав Чую из потока вяло текущих мыслей, крикнул Ацуши. Накахара тут же поднял взгляд и с легкостью обнаружил упомянутого одноклассника — тот, с неизменно угрюмой миной, стоял у подоконника в конце коридора. Ацуши ускорил шаг, и Чуе ничего не оставалось, кроме как последовать за ним: кабинет следующего урока, географии, находился там же, где и стоял друг Накаджимы. — Наконец-то вы пришли! — широко улыбаясь, воскликнул Ацуши. Когда он обернулся к другому парню, возвышающемуся рядом с Акутагавой, Чуя вдруг решил к нему присмотреться. Погодите-ка…- Привет, Дазай-кун! Как твое самочувствие? Накахара так резко остановился, что его обувь чиркнула по полу. Дазай-кун? Чуя медленно, словно оттягивая вспышку гнева, перевел взгляд на братца Акутагавы. Высокий, мать его, рост, растрепавшиеся волосы гребанного темно-каштанового цвета, и ебаные бинты, покрывающие видневшуюся из-под школьной формы шею и руки. Псих из больницы Коё стоял прямо перед ним в его чертовой школе и таким же ошарашенным взглядом рассматривал Чую. — Ого. — расплывшись в мерзкой ухмылке и сверкнув карими глазами, выдавил Дазай. Кулаки Накахары начали сжиматься без его ведома. — А ты учишься в школе, оказывается. Я-то думал, только обеды медсёстрам разносишь. Вот же наглый ублюдок. Чуя невольно клацнул зубами. Да как он посмел оказаться братом Акутагавы. Как он посмел еще раз сверкнуть своей кривой рожей перед Чуей. Ацуши и Акутагава переглянулись, их лица вытянулись от удивления. Чуя этого даже не заметил — перед ним, как красная тряпка перед быком, маячила морда суицидальной мумии. — Беги, тварь.