кофейная цедра

Чуя так часто проверял телефон на наличие звонков от Ранпо, что его палец начал дрожать на кнопке включения. В конце концов, юноша недовольно выдохнул и убрал телефон. Он не доверял самоуверенному однокласснику, но он был единственным человеком, от которого стоило ожидать помощи. Если бы Тачихара и его призрачные друзья согласились бы помочь, это намного бы упростило им задачу — но нет, Тачихара теперь на стороне Фукучи. Камуи. На стороне Мори, который похитил и запер собственного сына. У Накахары не было настроения предаваться глубинным размышлениям. Каждый его шаг отдавался свинцом, а из-за резкого захвата Тачихары раненое бедро ныло. Юноша облегченно выдохнул, завидев изученную взглядом крышу дома Ёсано: все, чего ему хотелось, это добраться до кровати и лечь. Разум лениво подсказал о пересдаче по математике. Скоро заканчивался учебный год и начинались каникулы, а потом их ожидали выпускные экзамены, на подготовку к которым Чуя бесславно забил. Что бы сказал отец? «Без понятия, что бы он там сказал, но я бы ответил, что был занят спасением единственного друга». Напряжение внутри квартиры чувствовалось еще на коврике у двери. Чуя застыл, повинуясь подскочившему из-за тревоги пульсу. Свет не горел нигде, кроме кухни — из помещения тянулись извивающиеся тени. Юноша напрягся и тихо закрыл входную дверь. Ему казалось, что девушки услышали хлопок, но они были слишком заняты. Коё и Ёсано спорили. Как только Накахара это понял, его брови поползли вверх, а внутренние стороны щек опалил стыд: вообще-то, ему стоит тихо разуться и уйти в свою комнату, чтобы не встревать. Тем не менее, юноша не мог пошевелиться, невольно напрягая слух. — Акико. — раздался настойчивый голос Коё. «Врунья», — без раздражения подумал Чуя. — «Говорила, что всегда называет её по фамилии». — Мы не можем. — Я не вижу других выходов. — ответила Ёсано. Судя по звуку и колебанию тени, она встала и направилась к столешнице. Здоровая рука Коё потянулась за девушкой, но бессильно упала на колени. — Я… пока тоже, но… — сестра откашлялась. — Если мы ему позвоним… — Я тоже не хочу. — голос Ёсано смягчился. Послышался усталый вздох, но Чуя так и не понял, кому из девушек он принадлежал. О ком они говорят? Кто этот загадочный он, кому Коё так не хочет звонить? Несмотря на то, что юноша не понимал, о чем речь, его внутренности сжались в легком страхе. — Это плохая идея. — тихо, умоляюще — Чуя едва расслышал — произнесла Озаки. Переведя взгляд на качающиеся тени, Накахара увидел, как тень Ёсано отстранилась от столешницы и приблизилась к тени Коё. Ладонь психотерапевта нежно провела по приподнятому лицу его сестры, тени начали сближаться, постепенно сливаясь в одну. Чуя не выдержал и еще раз хлопнул входной дверью. Подслушивать разговор о том, что его косвенно касается — это одно, а подглядывать за своей сестрой и её девушкой юноша точно не хотел. — Чуя? — тени отскочили друг от друга, и Коё медленно поднялась со стула. — Это я. — громко ответил Чуя, разуваясь. Он чувствовал прикосновение румянца на своих щеках и не мог понять, почему — это злило Чую, но еще больше его злила одна догадка. — С возвращением, Чуя-кун. — раздался привычно спокойный голос Ёсано. Чуя быстро помыл руки в ванной и, не подавая знаков того, что топтался на коврике почти весь их диалог, зашел на кухню. Коё села обратно на стул: на ней была домашняя одежда, а волосы струились по плечам, удивительно не собранные в строгую прическу. — Вы… о чем-то говорили? — неуверенно спросил Чуя. Он надеялся, что мастерски изобразил, будто слышал лишь их голоса. Ёсано, стоявшая у плиты в простой футболке и трениках, выразительно посмотрела Коё в глаза, но та даже не обратила внимание на свою девушку, с улыбкой посмотрев на Чую. — Нет, братец. — пальцы здоровой руки ухватились за чашку с чаем, а у Накахары перехватило дыхание, словно кто-то отнял его вдох. — О пустяках. — Тогда ладно. — кивнул Чуя и беспечно приподнял уголки губ. Эта притворная беспечность резала юношу изнутри, потому что он убедился. Убедился в том, что Коё вновь скрыла от него правду. Даже после всех разговоров об искренности, после всех слез и признаний, Коё не была с ним честна. «Почему ты не доверяешь мне, сестрица?». — Мы заказывали лапшу и оставили тебе порцию. — отозвалась Ёсано. Она буднично улыбалась, словно не была в курсе лжи, слетевшей с мягких губ Коё. Чуя покачал головой. — Я не голоден. — резковато ответил он и поспешил исправиться. — Просто попью чай… если можно. — Конечно, можно, Чуя-кун. — Ёсано рассмеялась и потянулась к электрическому чайнику. Чуя, чтобы не стоять, как дурак, сел напротив сестры. Та нахмурилась — ладонь передвинулась с чашки к упавшей на стол руке брата. — Ты в порядке? — спросила Озаки, изучая взглядом лицо напротив. Чуя заметил, что плечи Ёсано приподнялись: она слышала их разговор, но делала вид, что занята протиранием чашки. — Выглядишь рассеянно. — Просто устал. Много всего навалилось. — ответил Накахара, несколько раз кивнув. Ему казалось, что после каждого слова невидимые механические пальцы давят на гортань. Обида душила Чую, а он вымученно улыбался, чтобы не волновать сестру. — Нет никаких новостей по поводу Дазая? — спросила Коё, и Чуя лишь помотал головой. Он мог бы сказать, что был дома у Мори, что Дазая похитил его опекун, что они с Акутагавами и Ранпо (правда, пришлось бы объяснять, кто это, и почему он помогает им) почти придумали план по вызволению Дазая — мог бы. Чуя промолчал, не сказав ничего из этого. — Не переживай, Чуя-кун. — раздался мягкий голос Ёсано над его ухом. Она поставила перед ним чашку с горячим чаем и тарелку с разрезанным на кусочки клубничным рулетом. Чуя почувствовал себя неловко из-за того, что хозяйка обслуживает его. — Спасибо, Ёсано-сан. — отодвинул Чуя свои мрачные мысли, чтобы поблагодарить девушку. Та улыбнулась и присела на табуретку. Накахара заметил обеспокоенный взгляд Коё, обращенный к Ёсано, и понял, что сестра увидела его смятение. «Соберись», — приказал себе юноша. — «Делай вид, что ничего не случилось». — А у вас как дела? — спросил он и отправил в рот кусок рулета. Он оказался приторно сладким, но юноша и виду не подал. — Я уже устала восстанавливаться. — вздохнула Коё. — Не терпится вернуться на работу. — Тебе-то конечно. — усмехнулась Ёсано, явно недовольная порывом девушки. Чуя был с ней согласен и активно закивал. — Но в ближайшее время только отдых, поняла? — Полностью согласен с Ёсано-сан. — подтвердил свою точку зрения Чуя. Ёсано обернулась к нему и подмигнула — Накахара, вопреки обиде и другим тяжелым чувствам, насилующим его сердце, улыбнулся. — Вот же набросились вдвоем. — Озаки закатила глаза, но в её губах скрывалась благодарная улыбка. Девушка подалась вперед и утянула с тарелки кусочек рулета: Чуя был этому только рад. — Кстати, братец, я написала в школу и сообщила, что ты по семейным обстоятельствам не сможешь посещать её. — Серьезно? — удивился Чуя. — Но… полиция же думает, что ты пропала… — Анго разобрался. — подала голос Ёсано. Накахара нахмурился, и, к его удивлению, Коё тоже. — Анго? — переспросила сестра за Чую. Ёсано непонимающе посмотрела на девушку, а потом ахнула в понимании. — Сакагучи Анго-сан. — пояснила она. До брата с сестрой дошло, и они синхронно кивнули. «Так и знал, что этот Сакагучи — не простой детектив». — Сакагучи-сан — ваш друг? — поинтересовался юноша. — Мы познакомились через Сигму. — кивнула Ёсано, побарабанив пальцами по столу. — Они оба двойные агенты. — Я понял. — хмыкнул Чуя. Ёсано удивленно на него посмотрела, а потом усмехнулась, словно только сейчас поняла, что Накахара всегда знал больше, чем показывал. — Так вот. — вернулась к теме разговора Коё. — Мне ответили, что ты сможешь закрыть все долги на последней неделе каникул. И сходить на консультации по экзаменам. — Отлично. — выдохнул Чуя. Хотя бы из-за школы волноваться теперь не придется. «Куникида-сенсей меня придушит, как увидит в конце августа», — подумал Накахара. Он даже скучал по тем временам, когда строгий математик был самым опасным человеком в его жизни. — Как раз исправишь математику. — вставила Ёсано, и Чуя едва не поперхнулся чаем. — Вы в курсе, что я завалил математику? — удивленно переспросил юноша, смотря на обеих. Появилось ощущение, будто он вновь сидит за столом с родителями, и те отчитывают его, при этом смеясь. — Ты не завалил, ты просто не пришел. — оправдала его же Коё, зыркнув на Ёсано так, словно она назвала Чую умственно отсталым. — Ладно, ладно. — усмехнулась Ёсано. — Надеюсь, ты, Чуя-кун, хорош в математике. Твоя сестра хочет, чтобы ты был отличником. — Перестань. — закатила глаза Коё и посмотрела на брата со спокойной улыбкой. — Я горжусь тобой, Чуя. Ты и правда хорошо учишься. — Вообще-то, Ёсано-сан права, я завалил математику. — отозвался Чуя, ухмыльнувшись. — Но я все исправлю. Обещаю. Коё кивнула, а Чуя подумал, что не лукавит. Учебу он исправит с легкостью, это было правдой, вот только юноша и не переживал из-за учебы. Какой резон думать об оценках, когда остальное ты не исправишь, сколько ни зубри и ни корпи над учебниками? Чуя допил чай одним глотком, почувствовав одновременно неприятный и желанный жар в горле. — Я… пойду отдохну. — сказал Накахара, дождавшись, пока Коё возьмет следующий кусок рулета. Заметив, что Ёсано тоже к нему потянулась, Озаки с хитрой ухмылкой разделила кусок на две части: клубничный крем скользнул по её пальцам, чуть не испачкав поверхность стола. Ёсано, быстро глянув на клубничные пальцы Коё, сразу перевела спокойный взгляд на Чую. — Тебе что-то нужно, Чуя-кун? — спросила она, и Чуя мотнул головой до того, как психотерапевт договорила. Он быстро встал и застыл у раковины, думая, мыть ли чашку. — Я сама помою, можешь идти. — Спасибо. — кивнул юноша и поспешно ушел с кухни. Он расслышал обеспокоенный вздох Коё и поднимающуюся со стула Ёсано. Накахара знал, что его поведение заставляло сестру переживать, но разве мог он что-то сделать? Чуя вздохнул, словно вторя Озаки, и закрыл дверь. Гостевая комната встретила временного хозяина свежим, благодаря открытой форточке, воздухом и запахом чистого постельного белья. Чуя отошел от двери и попытался глубоко вдохнуть, но почувствовал лишь иллюзорно сломанную грудину. Это разозлило и расстроило Накахару одновременно — скинув брюки, он залез в кровать и накрылся по самые уши, хотя холодно ему не было. Телефон прожжужал так яростно, что выпал из брюк и упал на мягкий ковер. Чуя раздраженно вздохнул и хотел проклясть того, кто ему пишет, но мысль о том, что это может быть Ранпо, заставила юношу перевернуться и высунуть руку из-под одеяла. Это был не Ранпо — Чуя едва не запустил телефон в стену, но вовремя сдержался. Ацуши разрывал диалог с Накахарой, возмущаясь, что Акутагава до сих пор не отписался. Чуя прекрасно понимал Накаджиму, но не смог ответить ему ничего путного. Написав, чтобы Ацуши не переживал и что Акутагава точно даст знать, что произошло, Чуя отложил телефон. Через минуту ему пришлось отвечать на последующую дюжину сообщений от тревожного друга — Чуя даже не выдержал и написал Акутагаве, чтобы тот вышел на связь, хотя ему Рюноскэ ответил бы не в первую очередь. Окончательно потеряв телефон в складках пухлого одеяла, Накахара подумал, что искренне переживает за Акутагав. Несмотря на то, что Рюноскэ его бесит, а Гин еще недавно была лучшей подругой Тачихары, связанного с неудавшимся похитителем Чуи и Коё, никто из них не заслуживал такого отца, как Мори. «Как и Дазай», — подумал Накахара, ощутив поднимающееся из области печени уныние. Лежа так, завернутым в одеяло и из-за него же не слыша никаких звуков, ни на улице, ни в других комнатах, Чуя никогда не чувствовал себя более одиноким. Холодная, ленивая слеза спустилась к его носу и капнула вниз. Накахара даже не пошевелился, чтобы стереть её. Мобильник наконец замолчал — или просто сдох от недостатка зарядки — даже после смерти родителей эмоции были совершенно другими. Да, он потерял самых любимых в своей жизни людей, но Чуя не был один. У него была Коё. Ничего не могло сломать Чую, пока с ним была его сестра. Конечно, Коё и сейчас была с ним. Она любила брата, и брат любил её, но между ними возникла пластиковая стена недоверия, и у Чуи было ощущение, словно он один чувствовал её. Озаки не доверяла ему. Даже, если говорила, что доверяет, доверия к Ёсано у неё было больше. «Она её любит», — подумал Накахара и немного улыбнулся: он не был эгоистом, юноша радовался, что сестра полюбила кого-то, кто полюбил её в ответ. Но Чуя думал, что Коё и его любит — да, она, безусловно, любит, но Чуя остался на втором месте. Родители тоже любили своих детей одинаково, но Коё добилась больше, училась лучше, была приятнее в общении. Чуя ни разу в жизни на это не пожаловался, молча принимая все и готовясь исправляться — тошнотворное чувство, что по достижениям он был вторым, нагнало его только сейчас. Дазай впервые соврал ему из-за своего погибшего друга — неужели Ода оказался важнее, чем Чуя? Чуя снова второй или раненый разум пытается утопить его додумками? Они обязаны спасти Дазая. Дазай должен жить, даже, если Чуе не удастся с ним поговорить о том, о чем он так боится и одновременно желает поговорить. Лежа в белом коконе, Накахара мог признаться самому себе во всем, что отрицал. Он и вправду скучал по Дазаю, но скучал не только по присутствию друга, который помогал с запутанной историей, частью которой даже не являлся — Чуя скучал по прикосновению его сухих губ, по отдающему привкусом табака языку, по растрепанным темным волосам, по холодным пальцам на своей коже. Чуя сглотнул солоноватые слезы. «Это последний раз, когда ты думаешь об этом», — попросил его внутренний голос. — «Не мучай себя». Самобичевание действительно было бесполезным, но Накахара почувствовал облегчение, растекающееся по конечностям. Он один будет знать, что чувствует к Дазаю, и он оставит это знание для себя одного. Нет никаких причин изливать душу тому, кто не ответит взаимностью — во всяком случае, не так, как хочет Чуя. Успокоившись, юноша закрыл глаза. Усталость и связывающая тело нервозность подхватила юношу, очень скоро опуская его в сон. Когда раздалась трель телефона, Чуя недовольно промычал что-то и перевернулся на другой бок. Решить все-таки ответить на звонок было очень правильным решением.

***

Дазай ненавидел физическую боль — все знали об этом — но существовала и вторая вещь, которая выводила юношу из привычного равновесия. Слабость. В палате, стены, пол и потолок которой напоминали мягкий белый диван в фойе, Дазай чувствовал слабость вперемешку с ноющей болью во всем теле. Состояние было сравнимо с ощущением, возникающим после того, как тебя переехал асфальтоукладчик. Он открыл глаза и вспомнил произошедшее около получаса назад, но из телодвижений лишь стер слюну с подбородка и присел у стены, полностью облокачиваясь на неё. Эти действия истощили дыхалку Осаму, заставив его рвано вдохнуть. Юноша сидел и медленно дышал. Он экономил силы. Для чего? Без понятия. Чего Дазай ждал? Чего-то. Вид мягкой белой палаты Дазая совершенно не смутил: юноша бывал в таких и раньше, когда был помладше. Однажды его даже отправили в закрытую палату (раньше Осаму в шутку называл их «диванными» комнатами) в смирительной рубашке. Было, на самом деле, не так уж и плохо — Дазай лежал на спине и в итоге уснул. Правда, проснувшись, он не смог почувствовать свою поясницу, а волосы приклеились к полу от пота, но, в общем, кошмарным это времяпрепровождение не было. Теперь же Дазай был в той же одежде, в которой и пытался сбежать. Бинты все еще были на нем, правда, в области запястий и щиколоток из них торчали нитки — видимо, редко встречаемые умники из медперсонала решили обыскать «обмундирование» пациента. «Не удивлюсь, если это тот длинноволосый придумал», — недовольно, но с уважением подумал Дазай. Медбрат по имени Суэхиро явно был военным: это было заметно по его взгляду и движениям. Тем не менее, он вряд ли намного старше Дазая, значит, сын военных или кадет. «Какая вообще разница?», — вздохнул Осаму. — «Я все равно просижу здесь дохуя времени». Естественно, узнать, сколько часов или уже дней он провалялся, слюнявя собственное лицо, было невозможно. Обычно Дазай определял хотя бы примерные промежутки времени по собственному голоду, но в данный момент он чувствовал лишь тошноту, а горло саднило — вполне возможно, его вырвало, и не раз. Когда юноша уже отчаялся и, качаясь из стороны в сторону подобно маятнику, поднялся и сделал неровный круг по помещению, дверь щелкнула. Осаму вздрогнул и, потеряв и так слабенькое равновесие, упал на стену. Спустя две секунды после того, как неудавшийся беглец скатился по стене и сел в то же положение, в котором и пребывал все это вечное время, мягкая дверь отворилась. В палату шагнул Мори. — Ого. — вырвалось у Дазая. Отец явился собственной персоной? Мужчина запер за собой дверь и устало посмотрел на приемного сына. Выглядел опекун не слишком свежо: пряди иссиня-черных волос в большем беспорядке, чем обычно, под глазами залегли сине-сизые круги, рубашка под халатом примялась, а вытянутое лицо украшала редкая щетина. — Ты так удивлен моему приходу? — уточнил Мори. Он застыл у противоположной стены, не подходя к Дазаю. — Ну, если честно, да. — пожал плечами Дазай. — Я-то думал, ты просто бросил меня тут навсегда. Мори мрачно усмехнулся. Скрестив руки на груди, он наклонил голову и сочувственно посмотрел на Дазая. Тот едва не вздохнул, догадавшись, что это за поза: сейчас Мори будет разыгрывать заботливого папу. — Дазай-кун, ты знаешь, что я очень понимающий человек. — начал он, и Дазай не стал утруждать себя попытками не закатить глаза. — Это правда. Я смирился с твоим отклоняющимся от нормы поведением… — Нормальное у меня поведение. — С тем, что ты отвратительно учишься и почти не бываешь дома… — Я занят более важными делами. — Дазай позволил себе ухмыльнуться. — С твоим неуважением ко мне… — Серьезно, Мори-сан? — С твоими попытками суицида и другими симптомами депрессии… — У меня нет депрессии. — Мы оба знаем, что это не так. — Ты хирург, а не психотерапевт. — Мне и не нужно быть психотерапевтом. — раздраженно выдохнул Мори. — Я даже простил, что ты якшаешься с моими врагами… — Я прямо вижу, как ты простил. — вставил Дазай, осмотрев закрытую палату. — Я закрыл глаза на то, что ты буквально плюнул мне в лицо… — продолжал свою речь, словно и не слыша ответов сына, Мори. — Я бы плюнул еще раз, если бы была возможность. — ядовито прошипел Дазай, смотря прямо в глаза Мори. Юноша понимал, что он безоружен, и опекун сможет сделать с ним все, что захочет, но желание сорвать, разодрать когтями и истерзать маску Мори захватило раненый медикаментами и стрессом разум Осаму. — Но я не могу. — с нажимом произнес Мори, продолжив игнорировать Дазая. Последний даже замолчал благодаря желанию услышать, что же там Мори не может. — Я не могу смириться с тем, что ты не даешь себе помочь, Дазай-кун. — Помочь? — насмешливо фыркнул Дазай. Нет, этот ублюдок серьезно? — Ты правда думаешь, что кто-то считает все, что ты делаешь, помощью? — Ты болен, Дазай. — покачал головой Мори. Незнакомец бы посмотрел на него и умилился тому, как отец переживает за своего отпрыска, но Осаму был знаком с этим мужчиной не первый день и не первый год. Он видел его разным. Другим. Настоящим. — Да хватит уже… — Ты правда болен. — прервал его опекун. Дазай чувствовал приливы тошноты из-за смеси непонятных ему эмоций. — И я хочу тебе помочь, но если ты будешь противиться… — Охуенно ты помогаешь. — прошипел Осаму. Услышал ли Мори или нет было непонятно: взгляд его не менялся, словно врач твердил выученную заранее речь и надеялся, что публика в лице ослабшего подростка его не собьет с мысли. — Следи за языком. — лениво упрекнул его Мори и вздохнул. Он ущипнул себя за переносицу и стал еще больше похожим на усталого многодетного родителя. Дазай подумал, что, если почувствует тошноту еще раз, блеванет на начищенные туфли Мори. — Тебе подобрали новое медикаментозное лечение. Пожалуйста, придерживайся его… — Ты думаешь, я не знаю, чем меня накачивают? — Дазай-кун, пожалуйста. — громко сказал Мори. Дазай бы закатил глаза в сотый или тысячный раз, если бы не заметил, как дрожат пальцы отца. «Он вот-вот потеряет самообладание», — понял Осаму. Выводить мужчину из себя было плохой, саморазрушительной идеей, но Дазай был мастером в саморазрушении. — Просто слушай врачей. — Хорошо, отец. — кивнул Дазай, спрятав улыбку в воспаленном разуме и опустив голову. Мягкие пряди отросшей челки лизнули холодный лоб. В усталых глазах Мори блеснуло удивление, но губы приподнялись в облегченной улыбке, и мужчина собрался развернуться, чтобы выйти из палаты. Дазай мог просто заткнуться. Когда, спустя время, он думал о произошедшем, юноша наверняка знал, что ему нужно было захлопнуть свою желчную пасть, поджать гордость и успокоиться. Но уязвленный, запертый Дазай не смог этого сделать — надеявшийся на благополучный исход Дазай пострадал из-за самонадеянности первого. Посмотрев в спину опекуна и почувствовав накопленную годами злость, Осаму двинулся вперед. — Хорошо, отец, я позволю накачать себя таблетками. — выпалил Дазай. Он даже не сразу заметил, как Мори остановился и его спина напряглась. — Могу даже полежать в смирительной рубашке и позволить медсестре покормить меня с ложечки, если хочешь. Но я выйду отсюда и тогда тебе и всему твоему крысятнику пизда. Мори медленно развернулся, обращая взгляд кажущихся винными глаз на приемного сына. — Что смотришь? — Дазай усмехнулся, чувствуя, как воздух и смех встают в горле. — Я тебя убью. — Дазай… — Ты не ослышался. — рявкнул Дазай. — Я убью тебя за все, что ты сделал. Ты убил всех тех невинных людей, ты сломал всех своих детей, Мори-сан. Не думай, что ты выйдешь из воды сухим. — На твоем месте я бы благоразумно заткнулся. — прошипел Мори. Его лицо дернулось: трещина исказила маску. Дазай безумно улыбнулся. Он только этого и ждал. — О, правда? — усмехнулся юноша. — А то что? Убьешь меня первым? Пожалуйста. Можешь сломать мою бошку об свое колено и размазать мозги по всему полу, но я, мать твою, доберусь до тебя. Я достану тебя в загробной жизни и уничтожу, потому что такому отродью, как ты, не стоило даже рождаться, сукин сын… Мори резко дернулся вперед — хотя Дазай и не был в своем лучшем состоянии, он резво поднялся и отшатнулся к стене, даже смог выставить вперед руки то ли в защитном, то ли в нападающем жесте. — В этом твоя проблема, Дазай-кун. — голос Мори изменился. Если бы он сейчас позвонил кому-то из друзей, все точно попросили бы позвать Мори-сана. Дазай был прекрасно знаком с этим голосом: горячий, как кипяток, и холодный, как иней. — Ты всегда считал себя дохуя умным. — Следи за языком. — выплюнул Дазай. Его сердце зашлось в лихорадочном ритме, а все обиды превратились в острые ножи. Контролировал ли он себя? Да, наверное. Пожалуй, меньше, чем стоило бы. «Не контролировал», — сказал бы Дазай из будущего с железной уверенностью. — Огай. Мори сделал всего один шаг. Всего один шаг, и его пальцы сомкнулись на обмотанной шее Дазая. Мужчина вжал юношу в «диванную» стену и надавил на гортань. Осаму почувствовал, как кость входит в глотку, словно продавливая там отвратительную дыру. Воздух отняли слишком внезапно, и юноша издал писк. Перед ним оказалось лицо Мори — заботливого папы здесь и не было. Наэлектризованные черные волосы, резко побелевшая кожа и зрачки, практически проглотившие радужку непонятного оттенка. — Самый умный. Лучше всех. — шипел Мори. Дазай попытался пнуть его коленом, но мужчина резко оторвал жертву от стены и сжал шею еще раз, с силой ударяя спину об стену. Если бы она не была мягкой, несколько позвонков Осаму точно бы раскололось. — Все должно тебя касаться? Дазай предпринял еще одну попытку ударить Мори коленом в пах — мужчина так резко отпустил его горло, что Осаму разодрал глотку вдохом. В глазах потемнело, и юноша упал вперед в надежде просто рухнуть на пол. Из-за черных пятен в сознании Дазай не смог увернуться от твердо сжатого кулака Мори: удар пришелся ему по лицу, и Дазай все же упал на пол. Кожа на скуле оказалась разворочена, и кровь резко выделилась на белом мягком полу палаты. Дазай приподнялся на руках, чтобы хотя бы не упасть в лужицу собственной крови. — В детстве ты был податливее. — раздался голос Мори за спиной. Дазая словно ударило током: он быстро повернулся на спину, невольно прижавшись к полу. Кровь залила подбородок и капнула на больничную рубашку. Мори возвышался над поджавшим ноги Осаму с расстегнутым медицинским халатом и мертвым от безумия взглядом. Тошнотворное чувство дежавю почти добавило в кровь жалкое содержимое желудка. — Правда? — выдавил из себя юноша. Голос дрожал, но Дазай все равно улыбнулся. Кровь просочилась между белыми зубами. — Может, ты просто не оставлял мне выбора? — Я жалею о том, что ты вырос. — тише, словно успокоившись, произнес Мори. Стоило ему двинуть тело на миллиметр вперед, Дазай уже понял, что опекун хочет сделать: юноша резко начал ползти назад, отталкиваясь пятками от мягкого пола. Мори был быстрее. Мужчина резко нагнулся, хватая Дазая за ноги и дергая обратно. Ребро ладони Осаму пришлось по губе Мори, разрывая ткань и пуская струйку крови. Короткая вспышка боли не остановила Мори. Никогда не останавливала. Опекун резко дернулся вперед и опустил весь свой вес на бедра Дазая. Когда Осаму осознал, что Мори на него сел и оставил без возможности сопротивляться, юноша впервые за долгое время почувствовал животную панику. Его ноги бесполезно задергались — пока Мори перехватывал руки, Дазай приподнялся и попытался ударить мужчину лбом по носу, но движения жертвы были смазанными, а тушка Мори слишком тяжелой даже для взрослого Дазая. — Ну же, Дазай-кун. — протянул Мори, ухватив юношу за подбородок. Сильные, наверное, даже чересчур сильные для совсем не накаченного хирурга, пальцы сжали челюсть жертвы. Подушечки испачкались в чужой крови, но врача это не смутило. — Меня даже задевает, когда ты делаешь вид, будто не помнишь. — Отпусти меня. — рявкнул Дазай. Горло жгло, словно он съел ящик перцев чили, а тело ныло от чужого веса на себе. Горячий пах Мори был прямо на его закрытом тонкой тканью больничной рубашки животе, а Дазай не смел шевелиться, понимая, что ловкие руки Мори-сенсея могут сломать ему челюсть. — Вот так, значит, запел? — притворно удивился Мори. Он отвел руку, почти кидая лицо Дазая в другую сторону. Шея хрустнула, и Осаму попытался ударить мужчину по лицу, но тот перехватил ведущей рукой тонкие бинтованные запястья и пригвоздил их к полу над головой Осаму. Рубашка приподнялась, к счастью для Дазая, обнажив лишь бинты. Юноша почувствовал себя растянутой на разделочной доске рыбой и шумно втянул воздух. Разум верещал, теряясь в спутанных воспоминаниях. — Дазай-кун, подойди. — попросил Мори. Дазай не смел ослушаться, хотя послушным ребенком никогда не слыл. Недавно усыновленный сирота ощущал странную, пугающую энергию, исходящую от его нового отца. — Да, Мори-сан? — спокойно спросил Дазай, зайдя в кабинет и, как Мори не раз просил до этого, закрыв дверь. На отце уже не было белоснежного халата, лишь рубашка цвета спелого винограда и строгие брюки. Он улыбнулся сыну приятной улыбкой. — Почему ты не зовешь меня папой? — спросил Мори. Он подошел ближе к Дазаю и посмотрел на него сверху-вниз. Дазай еще не достиг половой зрелости, и рослостью он не отличался. — Потому, что у меня уже есть папа. — честно ответил Дазай. Он чувствовал прикосновение страха, но не позволял ему отразиться на бледном лице. Каким бы благодетелем Мори Огай ни был, Дазай ни за что ему — или кому бы то ни было еще — не доверится. — Тот папа тебя бросил. — отрезал Мори. Его голос прозвучал остро, как скальпель, который Дазай видел в кабинете. — Он не… — Ты не нужен был им, Дазай-кун. — мягко перебил его Мори. Его изящные, ловкие пальцы хирурга приподняли подбородок мальчика, чтобы он посмотрел в глаза новому отцу. — Но мне ты нужен. Дазай не знал, что ответить. Никто еще никогда ему такого не говорил, и Осаму чувствовал себя неловко: нужно поблагодарить Мори-сана? Мальчик молчал, размышляя над ответом — он ничего не сказал даже тогда, когда почувствовал, как большой палец Мори оглаживает линию его подбородка. — У тебя такая нежная кожа, Дазай-кун. — проговорил мужчина тихим голосом. Пальцы одной его руки спустились к тому месту, где в будущем у Дазая прорежется кадык, и погладили вену. — Спасибо. — выдавил мальчик. Он не знал, как реагировать: прикосновения Мори не были неприятными, но ощущались крайне странно. Вторая рука мужчины потянулась к маленькой ладони Дазая и взяла её, принявшись оглаживать костяшки. — Тебе когда-нибудь говорили о твоей красоте? — спросил Мори. Его пальцы спустились вниз, ловко подцепив крошечные пуговицы на черной рубашке поло. Когда новый участок кожи открылся, врач провел по ключицам Дазая — мальчик невольно вздрогнул. Он отвел взгляд, когда заметил блеск в глазах Мори. — Мори-сан, что вы делаете? — спросил Дазай. Он правда не понимал, но сердце билось в отчетливом страхе, и этого мальчик не понимал еще больше. Мори тихо цокнул языком и вдруг отпустил приемного сына. Отойдя назад, мужчина опустился в кресло и расслабленно положил длинные руки на подлокотники. — Подойди ко мне, Дазай-кун. — вновь попросил Мори, с улыбкой на губах и в глазах посмотрев на мальчика. Тот не сдвинулся с места. — Я не наврежу тебе. Обещаю. «Он помог мне», — напомнил сам себе Дазай. — «Если бы не этот человек, я бы умер и сгнил на улице». Мальчик сглотнул слишком холодную слюну и подошел к Мори. Его теплые, даже горячие ладони потянулись к Дазаю и обхватили его талию. До того, как Осаму нахмурился и снова спросил, что Мори делает, мужчина усадил его на свои колени. Мальчику пришлось раздвинуть ноги — от неудобного положения он вздрогнул. Ему стало страшно. — Теперь я буду заботиться о тебе, Дазай-кун. — посмотрев ему в глаза, сообщил Мори. — Ты всегда будешь под моей защитой. Теплые руки задели край рубашки поло, пальцами проводя по холодному животу Дазая. От неожиданного прикосновения мальчик выгнулся в спине — блеснула улыбка Мори. Напряженные пальцы Мори поцарапали втянутый живот Дазая. Указательный палец подцепил край бинтов. Дазай был готов взвыть. Его душила тошнота и жег изнутри страх, но он ничего не мог сделать. Запястья, словно тонкие косточки (кто он, в конце концов, ребенок? Ничтожество) затекли в обхвате Мори, а губы пропитались кровью из скулы. На секунду Дазаю захотелось просто потерять сознание — желательно умереть в процессе. — Зачем ты скрываешь свою кожу, Дазай-кун? — прошипел Мори. Бинты сдвинулись, расходясь. Показался не просто бледный, мертвенно-белый живот: самый глубокий шрам тянулся рядом с пупком. Осаму прекрасно знал, что он там, но все равно зажмурился, увидев полосу. — Посмотри, что ты наделал. Отросший ноготь уткнулся в шрам, ведя от одного края к другому, и Дазай попытался согнуть ноги в коленях. Попытка провалилась: Мори только сильнее уперся в его тело, давя на ушибленные медбратом тазовые кости. «Зачем ты провоцировал его?», — кричал, чтобы еще больше растерзать, разум Осаму. — «Этого ты добивался? Ты же знал, что так будет». — Что же ты наделал с собой. — с искренним сожалением проговорил Мори. Его пальцы нашарили узел на бедре Дазая и принялись его теребить, чтобы развязать слой грязноватых бинтов. Дазай на все сто процентов понимал, что, если Мори снимет бинты, он просто погибнет в ту же секунду, забыв обо всех крошечных нитях, держащих его в мире. — Не надо… — прошептал Дазай, чувствуя себя размазанным по асфальту дерьмом. — П… Пожалуйста. — Ты же хотел, чтобы тебе было больно. — удивился Мори. Дазай зажмурился, сглотнув проникшую в рот кровь. — Зачем ты сделал это?! — вскричал Мори. Он схватил Дазая за тонкое, уже ненормально тонкое для его возраста, запястье и поднял его на свет. Четыре глубоких пореза, пересекающих сетку голубоватых вен и едва закончивших кровоточить. Требовательный взгляд опекуна обратился к напуганному мальчику. — Я… Прошу меня простить, Мори-сан. — Дазай выдрал свое запястье из хватки мужчины и поклонился. Он не хотел, чтобы отец заметил: это вышло случайно, и теперь ему было так стыдно — и ведь даже неясно, почему. Мори замолчал, и у Дазая появилась надежда, что опекун поймет его и опустит ситуацию. В следующую секунду рука врача схватила темные волосы приемного сына и дернула его голову наверх. — Отвечай. — тихим, мягким голосом проговорил Мори и улыбнулся. Этот голос и эта улыбка пугали Дазая гораздо больше, чем грубость или крики. Коленки едва не затряслись от страха, но мальчик подавил истинные чувства, скрыв их под маской покорности. Первой маской, которую он соткал еще в детстве, и с которой он играл дольше всего. — Я хотел сделать себе больно. — признался Дазай. Хватка Мори на его волосах ослабла, и мальчик продолжил. — Я… вредил себе раньше. Когда злился, когда у меня что-то не получалось… Мори отпустил его волосы. Дазай осторожно поднял взгляд, всматриваясь в лицо опекуна. Мужчина выпрямился, а на губах растянулась вежливая улыбка — мальчик напрягся, готовясь к любому исходу, но надежда на то, что наказывать его не будут, все же проявилась в его… — Хотел, чтобы было больно? — повторил Мори, усмехаясь. — Я тебе покажу, как чувствуется боль. — Мори-сан… — Снимай брюки. — тем самым голосом приказал Мори. Дазай позволил себе колебаться секунду — может, обойдется? — но взгляд опекуна был подобен взгляду приставившего к чужому лбу дуло пистолета убийцы. Дрожащими руками мальчик потянулся к пуговице и опустил новые брюки. — Вставай на колени. — Мори-сан, пожалуйста… — Делай, как говорю. — и Дазай повиновался. Дазай был простым мальчиком, который чувствовал себя ничтожным — он ненавидел мир, но больше всего мира он ненавидел себя. Себя за то, что повиновался. Себя за то, что все это происходило. От теплых рук Мори накатывала соленая тошнота. Разгоряченные ладони Мори скользили по слоям бинтов на бедрах. Дазай чувствовал, что его вот-вот бросит в мелкую дрожь. Почему он такой жалкий? Зачем вывел Мори из себя — зачем сделал с собой все это? «Ками-сама, меня сейчас стошнит», — думал Осаму, путаясь в буквальных и приукрашенных мыслях. — «Можно меня стошнит, и я захлебнусь собственной рвотой?». Достойная смерть для такого червя, как он. Один из самых потертых бинтов скользнул на испачканный в крови пол «диванной» палаты, и Дазай вдруг понял, что Мори остановился. Первое, что юноша почувствовал, это ужас, но здравый смысл вернулся ненадолго, направляя взгляд Дазая на опекуна. Руки Мори дрожали над телом жертвы, словно он испугался чего-то — спустя секунду Осаму понял, чего. Мужчина не успел распутать слишком много слоев: лишь несколько бинтов было откинуто, открыв дрожащий живот. Украшением служил один устрашающий шрам и паутина мелких, белесых, но Мори смотрел вовсе не туда. Его взгляд приковала линия темных, слегка вьющихся волос, ведущих к паху. Достоинство Дазая было раздавлено, как перебирающий лапками таракан на кухне, но юноша все равно смог воспользоваться замешательством Мори. Резко повернув напряженную шею, Дазай укусил руку, в хватке которой были его запястья. Челюсти у Осаму были сильные — Мори вскрикнул, отпуская руки жертвы и хватаясь за блеснувший кровью укус. Мужчина покачнулся на чужом теле, и Дазай извернулся, толкая его коленом в бок и — наконец — высвобождаясь. Едва Мори, перекрывший ладонью укус на второй руке, упал на бок, Дазай почти прыгнул на другую сторону палаты и вжался в стену. Его колени чудом не дрожали. Лицо перестало кровоточить, рана покрылась запекшейся коркой. Косточки запястий ныли — наверняка под бинтами останутся внушительные синяки. Поджав под себя ноги, Осаму почувствовал соприкосновение голой кожи и больничных брюк, и его нижняя губа едва не зашлась в тревожной дрожи. Часть Дазая, возможно, принадлежавшая маленькому мальчику в черной рубашке поло, думала, что Мори оправится от потрясения и вновь улыбнется. Вновь подойдет к нему. Вновь протянет свою теплую ладонь с ловкими пальцами. Но Дазай вжался в мягкую стену, а Мори резко вскочил на ноги. Его волосы растрепались, а глаза горели непониманием, будто мужчина вышел из себя и сам того не понял. Дазаю хотелось посмотреть опекуну в глаза со всей решимостью, которая у него была — вот только решимости больше не было. Лишь тошнота, липкое послевкусие страха и ненависть к самому себе. Мори выбежал из палаты так, словно она была объята огнем. Дазай мог бы сосредоточиться на том, как именно щелкает замок, но даже не заметил, что дверь закрылась. Оставшись в палате в одиночестве, Осаму начал дрожать. Сначала дрожали лишь колени, потом начали дрожать руки — спустя минуту Дазай трясся всем телом. Он пытался зажмуриться. Пытался направить мысли в другое русло. Пытался произнести хотя бы одно слово у себя в голове. Тщетно. Юноша резко вдыхал и с болью выдыхал. Он упал на мягкий пол и принялся царапать его короткими ногтями в попытке успокоиться. На нижних ресницах задрожали сформировавшиеся впервые за столько времени слезы — Дазай подтянул к себе свою ладонь и жестоко укусил себя. Зубы продавили нежную кожу, выпуская кровь и заливая бинты. Слезы мгновенно отступили. «Вот так», — кивнул самому себе Осаму. — «Не смей рыдать». Дазай опустил голову на пол. Он лег на бок и поджал под себя ноги, прижав второй рукой укушенную. Кровь капнула на пол, но Дазай перестал дрожать. Тряска унялась, как и маячившие слезы. Вдохнув всей грудной клеткой, юноша медленно выдохнул. Он не мог сформулировать ни одну — не здравую, хоть какую-то — мысль. Дазай даже этого не хотел. Он ничего не хотел. Вообще ничего.