Эндшпиль

— Мисс Грейнджер, вас просят подойти в восьмую палату. Гермиона кивнула молодому стажеру и торопливо зашагала к нужной двери. Восьмая палата была её личной болью. Когда она вошла, целитель Сметвик уже стоял у койки Лаванды Браун. — Лаванда! — Гермиона бросилась к ней и застыла, увидев её бледное лицо. — Гермиона, прости меня, — едва шевеля губами, произнесла Лаванда. — Мерлин великий, да за что? — За… За шестой курс. Лаванда с трудом шевельнула пальцами, и Гермиона схватила её за руку. — Конечно, я тебя простила, Лаванда! Конечно, простила! — Это хорошо, — Лаванда слабо улыбнулась и устало прикрыла глаза. — Лаванда? Лаванда! — Гермиона сжала её запястье и с ужасом поняла, что не ощущает пульс. — Мисс Грейнджер, отойдите, пожалуйста. Гермиона оторопело уставилась на Сметвика. — Она ведь не… — Подождите в коридоре. Возможно, у Милли есть для вас какое-то поручение. Хотя я бы посоветовал вам выпить чаю. И пришлите сюда пару крепких ребят. Гермиона на негнущихся ногах двинулась к двери палаты, но остановилась и повернулась к койке Джорджа Уизли. — Джордж, — позвала она. — Джордж, ты слышал? Лаванда. Её больше нет. Он не отвечал, продолжая не мигая пялиться в потолок. Только слеза, скользнувшая по щеке, свидетельствовала о том, что он всё слышит и понимает. Гермиона вздохнула и вышла в коридор. В каморку, которую занимала Милли, колдомедицинская сестра, Гермиона ввалилась, давясь рыданиями. Милли вздохнула и достала чашку, которая уже надежно закрепилась за Гермионой, и заварила чай. — У неё ведь уже намечался прогресс! — всхлипывала Гермиона. — Раны начали заживать. Почему она умерла? Милли вздохнула и поставила перед ней чашку. — Мисс Браун была очень сильной, но, бывает, организм устает от борьбы за жизнь. Мне жаль, дорогая, но такое случается. Мы здесь часто с этим сталкиваемся. Гермиона съежилась. Слёзы градом катились по ее щекам. Лаванда действительно могла устать от борьбы или потерять её смысл, как Джордж. Со смертью Фреда от него будто отрезали половину, и теперь он медленно, но верно угасал. Ему не помогало ни одно зелье, потому что физически Джордж Уизли был абсолютно здоров. Гермиона отчаянно пыталась бороться с подобными симптомами у себя, убегая от тягостных мыслей в волонтерскую работу: помогала целителям в клинике Святого Мунго, устраивала акции по сбору средств для жертв Второй Магической войны в Косом Переулке и Министерстве, договаривалась с Гринготтсом о благотворительности. Она делала всё, чтобы не лечь в один ужасный день на кровать и не уставиться в одну точку, как Джордж, утопая в скорби. В коридоре послышался звук тяжелых шагов, затем хлопнула дверь восьмой палаты. За четыре месяца волонтерства Гермиона научилась различать, какая палата с каким звуком открывается и закрывается. Например, дверь первой тоскливо скрипела. Ее редко открывали, а обитатели этой палаты рисковали никогда не выйти наружу. Дверь второй громко хлопала, будто от ветра, но в ее звуке было нечто торжествующее. Третья и четвёртая шуршали, словно перешептываясь. Скрип двери пятой походил на писк, а дверь шестой умудрялась оставаться безмолвной, тогда как дверь седьмой трещала. Дверь же восьмой палаты хлопала обречённо. Только через сорок минут Гермиона нашла в себе силы вернуться в палату. На кровати Лаванды остался только матрас, белье унесли. Джордж на своей койке даже позу не поменял. Он лежал навытяжку, как солдат, и смотрел в потолок. Его безэмоциональное лицо походило на восковую маску, и Гермиона невольно вздрогнула. Она присела на стул у его койки и приложила два пальца к шее. Из-под кожи неохотно отозвался пульс. — Джордж, это я, Гермиона, — ласково произнесла она. — Милли говорит, тебе пора пить микстуру. Никакой реакции не последовало. Гермиона провела рукой перед его глазами. Зрачки расширились и снова сузились. — Джордж, микстура. Прошу тебя. Не спорю, тебе тяжело. Но и мне больно. Больно провожать Лаванду, Колина, Денниса, Падму, Фреда, Тонкс и Римуса и еще десятки наших друзей. Мне больно смотреть, как ты отказываешься от жизни. Джордж, пожалуйста, хотя бы ты не делай мне больно. Лицо Джорджа стало расплываться, и Гермиона моргнула. По щекам покатились горячие слёзы, от которых не было никакого толку. Она могла хоть расшибиться в лепешку, но Милли была права. Если человек отказался от борьбы, никто ему не поможет. С улицы донесся бой часов. Пять ударов. Можно было идти домой, к тому же Гермиона собиралась завернуть ещё к Гарри и Рону. От понимания того, с какими новостями она заявится на площадь Гриммо, Гермиону прошиб холодный пот. Если бы только Джордж заговорил, с какой бы радостью она отменила встречу, осталась в его палате. Но Джордж молчал и не шевелился. Микстура на тумбочке оставалась нетронутой, а время неумолимо бежало вперед. Еще немного, и она окажется плохим другом, который опаздывает на встречи. Она уже стала плохим другом для Денниса, Падмы и Лаванды, которых не спасла тут, в клинике Святого Мунго, для Джорджа, которому никак не могла вернуть желание жить, и не хотела оказаться плохим другом для Гарри и Рона. — Джордж, пожалуйста, — прошептала Гермиона и поднялась на ноги. Она и сама не понимала, о чём именно просила: заговорить, выздороветь или хотя бы дожить до утра. В камин на первом этаже клиники Святого Мунго Гермиона вошла в расстроенных чувствах, и даже то, что на другом конце дымохода её ждали друзья, не радовало, а, скорее, наоборот, только расстраивало. — Гермиона, как ты? — бросился к ней Гарри, стоило ей ступить на ковер в гостиной дома на площади Гриммо. — Лаванда, — всхлипнула Гермиона. — Её больше нет. Она рухнула в объятия Гарри и разрыдалась во весь голос. Тот вздохнул и стал гладить её по волосам. Рон в своем кресле хмурился и молчал. — Она ведь уже шла на поправку! — выдавила Гермиона. — Она ведь начала выздоравливать! Я… — Ты сделала всё, что могла, — Рон встал из кресла, подошел и погладил Гермиону по спине. — Ты всё сделала правильно, в этом нет твоей вины. Нет ничьей вины. — Кроме Сивого и Волдеморта. Ненавижу! Гермиона снова зашлась рыданиями, у неё подкосились ноги, и она повисла на руках у Гарри и Рона. Они переглянулись, подхватили ее под руки и повели к дивану. — Ну же, Гермиона, — пробормотал Рон. — Они уже наказаны. — Что толку, если люди продолжают болеть от последствий войны и умирать? Что толку от этой победы, если каждый новый день заставляет меня чувствовать себя беспомощной? Всё бессмысленно. — Я попрошу Кикимера принести тебе что-нибудь. Чай? Кофе? Сок? Воду? — Огневиски? — предложил Рон. — Да, — выпалила она. — Да! Большой стакан огневиски, чтобы отрубиться и не видеть всего этого, не чувствовать боли и беспомощности! Гарри и Рон переглянулись. — Милли сказала, что Лаванда просто устала бороться. Так вот, я тоже устала. Адски, чертовски устала. — Гермиона, я… — начал Гарри, но потом махнул рукой, приманил бутылку и три стакана. Рон молча разлил огневиски. — За Лаванду, упокой Мерлин её душу, — произнес он. Гермиона молча осушила свой стакан и уставилась в одну точку. — Она просила у меня прощения. Она умирала, но думала, не обижаюсь ли я на неё. Гарри и Рон молчали. Наверняка они не знали, что сказать. Гермиона и сама отчасти радовалась тому, что самое ужасное — сообщить родителям Лаванды печальную новость — легло на плечи целителя Сметвика. Сама она не была уверена, что смогла бы сказать Браунам о смерти дочери. Гермиона всё глубже и глубже погружалась в свои мысли и чувства, и уже не слышала, говорят о чём-то Гарри с Роном или нет, и что они обсуждают. Всё меркло и расплывалось. Гермиона не могла заставить себя вернуться к окружающему миру. Она нащупала стакан, поднесла ко рту и отхлебнула. Только через пару минут Гермиона почувствовала, что пищевод жжёт, и сощурилась, высматривая хоть какую-то закуску. — Печенье? — донесся до ушей голос Гарри, и она кивнула, схватила одно печенье и стала жевать. — Может, хватит? — встревоженно спросил Рон, когда Гермиона снова потянулась за стаканом. — Может, и хватит, — безразлично пробормотала она, отставила стакан и откинулась на спинку кресла. — Она меня пугает, — покосился на неё Гарри. — У Джорджа тоже с такого начиналось. Сам видел, какой он теперь. — Со мной всё нормально, — вздохнула Гермиона. — Со мной-то как раз ничего не будет. Гарри с Роном переглянулись, но промолчали. — Ладно, я, наверное, домой пойду, — пробормотала она. — Толком не посидели, только вечер вам испортила. — Гермиона! — возмущенно воскликнул Гарри. — Что ты такое говоришь? — Ты слишком много думаешь о чужих чувствах и мало о своих, — проворчал Рон. — Мы втроём столько всего пережили. Ты не должна скрывать свои чувства. Мы прекрасно понимаем, что тебе больно. И нам больно. Лаванда была и нашим другом тоже. — И не только другом, — Гермиона слабо улыбнулась. — Она так переживала, что была несправедлива ко мне, когда вы были вместе. Рон вздохнул и тоскливо посмотрел на стакан. — Гермиона, если ты хочешь отдохнуть, можешь подняться наверх и занять любую комнату, — произнес Гарри. — Я не позволю тебе аппарировать в таком состоянии. Извини, не хочу, чтобы тебя расщепило. Гермиона кивнула и поднялась из кресла. Пожалуй, Гарри был прав. В таком состоянии и впрямь не стоило аппарировать. Благо, в доме на площади Гриммо было много комнат, в которых можно поспать. Напрочь игнорируя вопли портрета миссис Блэк, она поднялась на второй этаж, ввалилась в первую попавшуюся комнату, рухнула на кровать и отключилась. *** Наутро Гермиона проснулась с ужасной головной болью, которая если не вытеснила, то, по крайней мере, перебила горечь утраты. Она спустилась на кухню, где уже сидели Гарри с Роном и завтракали. Завидев Гермиону, они окинули её оценивающим взглядом. — Ты как, в порядке? — участливо поинтересовался Гарри. — Чай, наверное, стоит сделать покрепче. Он поднялся на ноги и занялся чаем. Гермиона уселась за стол и обхватила голову руками. — У тебя случайно нет зелья от головной боли? — простонала она, чувствуя, как виски разрывает боль. — Да, где-то было, — Гарри поднялся и прошел к небольшому шкафчику, висевшему на стене. — Уверен, что покупал его в прошлом месяце. Вот, нашёл! Он наполнил стакан водой, накапал туда зелье и поставил перед Гермионой. Она осушила его одним махом и выдохнула. Боль постепенно отступала. — Лучше? — заботливо спросил Рон и поставил перед ней чашку с чаем. Гермиона тяжело вздохнула. Вместо головной боли снова появилась щемящая тоска, и еще неизвестно, что было хуже. — Гермиона, — настойчиво позвал Гарри. — Спасибо, — она подняла взгляд. — Голова не болит. Зато на душе снова мерзко. Рон вздохнул. — Только не вздумай лечить это огневиски. Может, возьмёшь небольшой отпуск? — Ни в коем случае, нет. Там Джордж и остальные, им тоже нужна моя помощь. Эта мысль подстегнула её, заставила допить чай, порывисто обнять Гарри и Рона и аппарировать. Первым делом Гермиона бросилась в восьмую палату. Джордж все так же лежал, уставившись в потолок. — Привет, — привычно произнесла Гермиона. — Опять не выпил утреннее зелье? Придется позвать Милли. Гермиона провела рукой перед лицом Джорджа и обмерла: зрачки никак не реагировали. Она в ужасе приложила два пальца к шее Джорджа. И ничего. — Милли! Целитель Сметвик! Кто-нибудь! В коридоре захлопали двери. Гермиона осела на пол и разрыдалась.