Эндшпиль

Гермиона безучастно смотрела на Молли и Джинни, стоявших впереди и цепляющихся друг за друга. Гарри, мокрый до нитки, держал над ними зонт. Замершие неподвижно с ровными спинами Рон, Чарли и Билл старались не смотреть на Перси, который рыдал взахлеб перед могилой на коленях, заглушая даже всхлипы матери и сестры. Гермиона понимала, что выглядит безразличной, но не могла выдавить из себя ни единой слезинки. Она уже выплакала свое. Выкричала в пустоту осиротевшей восьмой палаты, в потолок гостиной дома на площади Гриммо, в поля, окружавшие Нору, во все подушки, которые оказывались под ее головой за эти три дня. Она охрипла от воя, опухла от слез и теперь, в день похорон, оказалась неспособной ни на слово, ни на жест, ни на всхлип. — Соболезную, — раздался слева голос целителя Сметвика. — Мы сделали все, что могли, мисс Грейнджер. Гермиона кивнула. — Мне жаль, что вам пришлось объяснять это его семье, когда вам тоже нужна была помощь. Если вы решите оставить волонтерскую работу… — Нет, — она коротко мотнула головой. — Осталось семь палат. Двадцать один человек, которым нужна моя помощь. — Спасибо, — Сметвик кивнул. — И за то, что не заклеймили меня бесчувственным сухарем в том числе. Гермиона чуть повернула голову и удивленно посмотрела на него. — Да, бывали и такие, — ответил Сметвик на ее немой вопрос. — Люди ждут, что мы будем проживать это горе наравне с ними. К сожалению, мы не всегда можем себе это позволить. — Отойдем? — предложила Гермиона, заметив, что на них начинают коситься. Сметвик кивнул, и они боком протиснулись к дорожке. — Почему вы думаете, что я уйду из клиники? Сметвик чуть помялся, покосился на похоронную процессию и вздохнул. — Вы не первый волонтер в клинике, мисс Грейнджер. После Первой Магической войны у нас тоже было много желающих помогать в уходе за пострадавшими. Но, к сожалению, мало кто смог выдержать. Слезы боли, смерть, пришибленные горем родственники. Когда человек идет в целительское дело, он даже приблизительно не представляет, с чем ему предстоит столкнуться. Наша работа не ограничивается раздачей зелий. Конечно, некоторые остаются в клинике. Например, Милли. Она была волонтером после Первой Магической и решила остаться с нами. — Целитель Сметвик, как вы думаете, война закончилась второго мая? — Гермиона пристально посмотрела ему в глаза. — Нет, мисс Грейнджер, — он выдержал ее взгляд. — Для обывателей, может быть. Но не для нас. — Вот поэтому я и с вами, — она кивнула. — Гарри и Рон считают, что я слишком болезненно все воспринимаю, говорят: я завоевалась, но… Вы и без меня прекрасно все понимаете. — Тогда, мисс Грейнджер, отдохните еще два дня, а в понедельник я жду вас в клинике. Гермиона кивнула и отбросила с лица мокрую прядь. Она только сейчас заметила, что дождь усилился. — Выпейте Бодроперцовое зелье, когда придете домой. Простуда вам сейчас не нужна, — произнес Сметвик и побрел к миссис Уизли. Гермиона смотрела, как он подходит к Молли, как она обнимает его и плачет, как Джинни уводит мать и кивает Сметвику. Наконец, тот с тихим хлопком аппарировал, и Гермиона двинулась назад, к людям. Она подошла вовремя: начинали закапывать могилу, и всем присутствующим полагалось бросить по горсти земли. Гермиона схватила с большой кучи пригоршню мокрой глины и бросила вниз. Крышка гроба отозвалась глухим стуком. — Теперь они вместе, — повторяла Молли, глядя вниз. — Теперь они вместе. Вместе. Они вместе. Слабые попытки Джинни оттащить ее в сторону остались безуспешными. Наконец все присутствующие встали полукругом, и распорядитель похорон взмахнул палочкой, закапывая могилу полностью. Следующий взмах вернул на место могильный камень, добавив к уже начертанному имени Фреда имя Джорджа. Послышались хлопки аппарации — люди покидали кладбище. Остались только все Уизли, Гермиона и Гарри. Последний сжимал руку Джинни, а взгляд у него был отстраненный. "Теперь они еще раз перенесут свадьбу", — подумала Гермиона и одернула себя. Этот день должен быть посвящен Джорджу, а не Гарри, Джинни, Молли и их стремлению не устраивать никаких праздников, пока они не отскорбят, сколько положено. О каком именно временном промежутке шла речь, никто не знал. — Это я виноват! — взвыл так и не вставший Перси. — Если бы Фред не отвлекся на меня тогда, во время битвы, он был бы жив! И жил бы Джордж! — Ты не виноват! — Молли рухнула на колени рядом с ним и разрыдалась. — Виновата война, Пожиратели Смерти, Волдеморт, только не ты! — Я виноват! — продолжал Перси, и Гермиона с тоской подумала, что он вполне может оказаться ее следующим пациентом, если продолжит грызть себя. — Домой! — скомандовал Артур Уизли, все это время хранивший молчание. Одной рукой он схватил Перси за ворот мантии, другой вытащил палочку и аппарировал. Рон и Чарли подхватили под руки мать и исчезли. Следующими пошли Гарри и Джинни, за ними — Билл и Флер.Гермиона, оставшаяся в одиночестве, присела у могильного камня. — Прости, Джордж, — прошептала она. — Я думала, я смогу помочь. Я надеялась, что все будет хорошо. И ты, Фред, прости. Я сделала все возможное. Наверное, я мало могу. Если бы только был шанс все исправить… Дождь стекал по намокшим и отяжелевшим волосам, заливался за ворот мантии, насквозь пропитавшейся водой. Впрочем, как вся остальная одежда. Гермиона ощутила, как на нее накатывает слабость, выпрямилась, достала палочку и аппарировала к себе домой. На поминальную трапезу в Норе у нее уже не было ни душевных, ни физических сил, и она надеялась, что Уизли поймут ее и не осудят. Слезы и слова поддержки закончились, а выдавливать из себя шаблонные фразы она не собиралась. *** Два дня, которые дал Гермионе целитель Сметвик, она провела абсолютно бессмысленно: слонялась по квартире из угла в угол, открывала то одну книгу, то другую, и тут же бросала, бездумно ела, глядя в окно на залитый дождем Косой Переулок. Пила Бодроперцовое зелье и Умиротворяющий бальзам — пожалуй, единственное более-менее толковое, что она вообще могла в этом состоянии. К исходу второго дня Гермиона наконец-то почувствовала, что больше не разваливается на куски: то ли и впрямь пришла в себя, то ли Умиротворяющий бальзам имел накопительный эффект. К девяти часам вечера она вспомнила, что мантия и прочая одежда, в которой она была на похоронах, так и валяется в ванной комнате. Поначалу на стирку не было настроения, хотелось просто принять душ и лечь спать. Однако же после теплого душа Гермиона испытала нечто похожее на прилив сил. Мантия в тазу выглядела ужасно, так что Гермиона завела стирку, после чего плавно перешла к уборке. В конце концов, в половине двенадцатого ночи она обнаружила себя отдраивающей раковину. — К дракклам, — проворчала Гермиона и выключила воду. — Я так завтра просплю и опоздаю. С мыслью о том, что страх опоздания — первый признак восстановления, она и уснула. Наутро Гермиона проснулась с ощущением, что способна свернуть горы. Хорошим настроением это вряд ли можно было назвать, но глухая тоска уступила место холодной решимости. Все-таки целитель Сметвик оказался прав: тоска по Джорджу и Лаванде не отменяла того факта, что на пятом этаже клиники были и другие люди, которым тоже нужна была помощь. С этим настроем Гермиона и аппарировала в клинику. — Мисс Грейнджер, — целитель Сметвик встретил ее теплой улыбкой. — Вижу, вы настроены на продолжение борьбы. — Да. — Замечательно. В восьмой палате новый пациент. Нужно отнести ему микстуру. Рекомендации касательно графика приема возьмете у Милли. Гермиона кивнула и пошла в каморку. — А, Гермиона, милая, — Милли широко улыбнулась. — Ты в порядке? — Да, спасибо, Милли. Все нормально. Целитель Сметвик говорит, у нас новенький в восьмой палате. — Ох, — Милли покачала головой. — Та еще морока. Он поступил к нам в пятницу, а через два часа его уже откачивать пришлось. Перепил Умиротворяющего бальзама. Специально или нечаянно — поди разбери этих молчунов. Но микстуру ему я ношу строго по стакану, бутыль в палате не оставляю. Не рискую. — Бедняга, — вздохнула Гермиона. — Наверное, ему очень тяжело. — Попытайся узнать. Еще один молчун, как и покойный Джордж. Правда, ест, хоть и понемногу. Четверть порции, и все, хоть насильно в него засовывай. — Разберусь, — Гермиона кивнула, надела халат и поставила в его довольно глубокий карман бутыль с Умиротворяющим бальзамом. — По стакану в час? — Да. Гермиона кивнула и вышла из каморки. Упоминание о Джордже немного подкосило ее боевой настрой, так что она глубоко вдохнула, пытаясь взять себя в руки, и открыла дверь восьмой палаты. На кровати Джорджа сидел Драко Малфой и безучастно пялился в стену. — Ты? — воскликнула Гермиона. Благо, бутылка с зельем лежала в кармане, а то от такой неожиданности вполне выпала бы из рук. Малфой даже бровью не повел, продолжая пялиться в стену. Гермиона налила зелье в стакан, поставила на тумбочку и скрестила руки на груди. — Пей. Словно стене сказала. — Малфой, зелье. Даже головы не повернул. — Ты издеваешься? Если тебя не устраивает колдомедицинский персонал, то какого драккла вообще ложиться в клинику? И это осталось без внимания. Гермиона схватила с тумбочки злосчастный стакан и сунула его Малфою под нос. Только тогда он заметил, что в палате есть кто-то еще. Малфой взял стакан, осушил и вернул на тумбочку с абсолютно безразличным выражением лица. — Ты издеваешься, — прошипела Гермиона и вылетела из палаты. — Мисс Грейнджер, — окликнул ее целитель Сметвик. — Зайдите ко мне, пожалуйста. Гермиона глубоко вздохнула и поплелась к кабинету. — Мисс Грейнджер, у меня есть для вас очень важное задание. Я так и не оформил историю болезни нового пациента. — Малфоя, — Гермиона чувствовала, что начинает закипать. — Бывшего Пожирателя Смерти, который виноват в гибели множества людей! — Мисс Грейнджер, — Сметвик вздохнул. — Колдомедик не может отказать в помощи тому, кто в ней нуждается. Гермиона скрипнула зубами. Она была уверена, что Малфой вылечится. Джордж умер, а проклятый Малфой будет жить. — Мисс Грейнджер. Сметвик протягивал ей записи. Гермиона поджала губы и выхватила у него листы. — Я могу идти? Короткий кивок послужил ответом, и она выскочила из кабинета. В каморке у Милли пахло чаем и зельями. Гермиона разложила бумаги на столе и сощурилась в попытке расшифровать почерк Сметвика. Результаты ей не нравились. Общий упадок сил, расстройство сна, дереализация, невосприимчивость к внешним раздражителям — все это Гермиона уже видела в истории болезни Джорджа. Равно как и систематический отказ от еды, истощение, критическую потерю веса. Все указывало на то что Малфою осталось недолго. Рядом рукой Милли было приписано: "После госпитализации самовольно превысил дозу препарата". Гермиона оторвала взгляд от пергамента и посмотрела в стену. Затем снова опустила голову и прикрыла рукой начертанную на пергаменте фамилию. Так его было даже жалко. Так ему даже хотелось помочь. Часовая стрелка со щелчком заняла новое положение, и Гермиона поднялась с места. Пора было давать Малфою микстуру, хотела она того или нет. Он все так же сидел на койке и пялился в стену. Даже позы не поменял. Гермиона взяла с тумбы стакан, налила в него зелье и протянула Малфою. — Пей. Он повернул голову и уставился на нее, не мигая. — Грейнджер. — С добрым утром, — она закатила глаза. — Зелье пей. — Ты же погибла… — Мерлин избави, — пробормотала Гермиона, мысленно отметив, что нужно сообщить Сметвику о проблемах с памятью у Малфоя. — Я жива. Это Лаванды и Джорджа не стало. Малфой выхватил у нее стакан и одним глотком выпил зелье. — Мне жаль, — хрипло произнес он. — Жаль, — эхом повторила она, теряя самообладание. — Сивый, который порвал Лаванду, жил и жрал в твоем доме. Ты сидел за одним столом с тварями, убившими прорву людей. По их — и по твоей, кстати! — милости на этом этаже появляются пациенты. Что толку от твоей жалости? Какой смысл сотрясать воздух бестолковыми сожалениями, если ни я, ни тем более ты неспособны все исправить. Не говори о жалости, если не можешь их вернуть! Гермиона тяжело дышала, глядя на Малфоя. Он снова повернулся к стене и совершенно безразлично бросил: — Вообще-то могу. Стакан выпал из рук Гермионы и со звоном разбился.