Кто вы, Элизабет Колвин?

Элизабет открыла глаза. Вчерашний вечер вспоминался чередой смутных картинок и образов. Они были в ресторане у нового главы семьи Джулиано. А дальше, она, кажется уснула. Её костюм аккуратно висел на плечиках, что говорило о том, что Витто раздел её, сам он обнаружился рядом. Он спал на спине, забросив руки себе за голову. Для дона мафиозной семьи, всегда ждущего удара в спину поза была слишком открытой. Видимо, между ними и правда царило настоящее доверие. Снег, начавшийся вчера и не думал прекращаться и двор превратился в бескрайнее поле, укрытое белым покрывалом. Композицию нарушала только колея, оставленная чьим-то автомобилем. На этот раз путь в ванную прошёл без происшествий. Она не заблудилась. Впрочем, это было и невозможно. Дверь в комнату Нино и Лючи была открыта, Элизабет было любопытно. Очень. Возможно в ней взыграли остатки репортерского прошлого. Но было чертовски интересно, как обустроена комната, в которой обитают самые близкие Витторио люди. Пепельница на прикроватном столике. Пустая. Заправленная кровать. На тумбочке, под светильником фотография в рамке: Лючи, Нино и Витторио. Ничего лишнего. Абсолютно ничего, что могло бы рассказать о них двоих миру. Приоткрытая дверь платяного шкафа, на длинной штанге которого висела пара летних костюмов. Абсолютно ничего. С таким же успехом комната могла быть необитаемой. Это не Витто, с идеально развешенными на плечиках костюмами, пропахшими одеколоном и дорогим табаком, скрытный, но оставляющий неуловимые следы своего присутствия. В его комнате каждая мелочь кричала о том, что он здесь. Вот его запонки на тумбочке у кровати, вот его подведённые карманные часы на длинной цепочке. Вот стакан из которого пахнет дорогим виски. Вот фото в рамке, на которой он обнимает Стеллу, чьё лицо ещё не тронуто безумием. Комната её учителя в преступном мире была лишена самого главного: мелочей, из которых опытный репортёрский ум сложил бы картину. Интересно, почему некоторым людям так сложно открыть свою душу? Люди с фотографии вежливо улыбались, словно говоря ей о том, что нет смысла искать смысл там, где его не было. Элизабет вышла и прикрыла дверь в комнату. Вернулась в их с Витторио спальню и покраснела, осознав, что мысленно объединила их. Стоило ей присесть на край кровати, как вокруг её талии обвились крепкие руки. — Ммм, Лиз... Который час? — Около восьми утра. Пойдём завтракать? — Признаться честно, у меня на этот счёт были другие планы. Витторио увлёк её на кровать и поцеловал в шею, сбивая с мыслей. — Витто…а что если…кто-то явится? — Никто не явится. У экономки выходной. Нино и Лючи уехали по делам. Мы одни. Это случается реже, чем мне бы того хотелось. Его дыхание обжигало её плечи. За окном тихо падал снег, но ей было по-настоящему жарко. Они, по-прежнему, принадлежали к разным мирам, но здесь, когда она чувствовала пальцами каждую застарелую неровность кожи Витторио, а на собственной коже ощущала порывистость и горячность его прикосновений, Элизабет забывала о том, какие приказы могут отдавать эти мягкие губы. Какими жёсткими и холодными могут быть эти тёплые глаза. Сейчас они были просто мужчиной и просто женщиной.       Не спалось тоскливым снежным утром и Эдмунду Дэвису. С одной стороны, он давно признал своё поражение. Она умерла. Её нет. Следовало смириться и забыть. Но память раз за разом подкидывала ему воспоминание об их последней личной встрече. Когда в просторном, но в те мгновения казавшимся тесном лифте, Элизабет умоляла его сделать вид, что они никогда не встречались. Позже, после смерти Джулиано, он выпросил снимки тела, извлечённого из канала и долго изучал их, пытаясь уверить себя в том, что это обман. Фикция. Что где-то, на просторах города больших грехов и возможностей, от него прячется улыбчивая девушка, не понимающая его намёков на очевидную симпатию. Все в голос твердили ему, что он выглядит плохо. Особенно хорошо это было заметно по взглядам Дейзи, которая не оставляла робких попыток женить его на себе. На глаза попался утренний выпуск «Мандарин Дейли». Звездой первой полосы являлась уникальная чернокожая женщина-прокурор. Диана Бозман. В мозгу Эдмунда лихорадочно забилась навязчивая, словно мошка в августе, мысль. Он наскоро затушил сигарету в пепельнице и схватил пальто. На ходу бросил Уайту, что его не будет до обеда и спешно вышел в бушующий снегопад. Однако, в офисе специального прокурора его ждало разочарование. Диана Бозман уехала по делам и когда она вернётся секретарь не знала. Видимо, на его лице отразилось такое сильное разочарование, что девушка сочувствующе посмотрела на него. — Сэр? Если вы хотите, я передам мисс Бозман, что вы приходили. У вас к ней какое-то срочное дело? Дэвис грустно улыбнулся. — Боюсь, что то, что я делаю — гонка за призраками моего прошлого. Впрочем, если вам не сложно, передайте ей, что приходил Эдмунд Дэвис из «Готэм Таймс». Он развернулся, чтобы уйти, но девушка его окликнула: — Стойте. Вы сказали «Готэм Таймс»? — Да. Секретарь замялась, словно сомневалась, стоит ли говорить ему. Когда пауза продлилась неприлично долго, она, наконец, произнесла: — Я не уверена точно, сэр. Но в последнее время Диана уделяет много времени расследованию, которое начала девушка-репортёр. Они познакомились, когда произошла перестрелка на премьере фильма. Та девушка тоже работала в «Готэм Таймс». — Элизабет. Её звали Элизабет. Спасибо. Передайте, пожалуйста, мисс Бозман, что я готов оказать любое содействие её расследованию. — В этом нет нужды. Вы можете сказать мне об этом лично. На пороге кабинета стояла прокурор Бозман, расточая зимний холод. Белый снег на её тёмных волосах превращался в воду, причудливо преломляясь в уставших слезящихся от недостатка сна и избытка алкоголя глазах. — Энн, будь добра, сделай нам чаю. Девушка тотчас кивнула и вышла из комнаты, оставляя их одних. — Итак, мистер Дэвис. Мы снова встретились. — Да. Приятно знать, что вы меня запомнили. — И всё же. Что привело вас ко мне? — Элизабет. — Как? Разве вы не знали? Она погибла при трагических обстоятельствах. Осмелюсь предположить, что прожила она немногим дольше, чем Франческо Джулиано. — Не думаю, что сочувствую ему. Бозман прикрыла глаза и покачала головой. — Никогда прежде, за всю мою карьеру я не говорила такого, но я согласна с вами. — А Элизабет? Мисс Бозман. Что вы думаете о ней? — Я думаю, что ей не хватило мудрости устоять и не перешагнуть грань разумного. Прежде я об этом не говорила, но незадолго до смерти Франческо Джулиано я имела честь лицезреть её вместе с ним. После того, как полиция обнаружила девушку, сопровождавшую Джулиано в день его смерти, я запросила в архиве домашний адрес мисс Колвин. Хозяйка, у которой Элизабет арендовала квартиру, вспомнила, что её забрал высокий худощавый мужчина в дорогом костюме. А родители мисс Колвин не видели её очень давно. Судя по всему, она последний раз выходила на связь с родными когда ещё официально числилась в штате вашей газеты. — Ей угрожали. — Что? — Ей угрожали. Элизабет вела дело о пропаже девочек и судя по всему ввязалась во что-то. Её последние дни в редакции…она вела себя странно. Бозман неожиданно кивнула. — Скорее всего, в ваших словах кроется доля рационального. Родители мисс Колвин сказали, что некоторое время назад их преследовали за карточные долги отца Элизабет. Однако, вскоре после этого, двое, не пожелавших представиться, появились на пороге их дома и сообщили, что отныне их проблему можно считать решённой. Я запросила информацию у местной полиции, не происходило ли чего-нибудь странного в последнее время. И получила очень любопытный ответ. В то время, что примерно совпадало с угрозами семье Элизабет, к северу от шоссе был обнаружен труп некоего Марка Морелло, некогда отсидевшего пять лет за кражу автомобилей. После тюрьмы Морелло работал на «Уэлмер Медикалс», занимая должность водителя. — «Уэлмер Медикалс»? Постойте, а это не их главу профсоюза нашли застреленным у себя дома? Но, чёрт возьми, как мог быть связан глава профсоюза и родители Элизабет Колвин? Я чего-то не понимаю… Бозман улыбнулась. — Я подскажу. Главой профсоюза «Уэлмер Медикалс» был человек по фамилии Росси. Некогда его, небезосновательно, подозревали в связях с Франческо Джулиано. Элизабет расследовала дело об исчезновении девочек из благотворительной школы Готэма? — Да. Насколько я помню, она взялась за это дело после написания статьи о безумной женщине из больницы «Метрополитэн». — Если я сейчас скажу вам, мистер Дэвис, что её расследование и угрозы её родителям были связаны, что вы скажете? — Я скажу, мисс Бозман, что нет ничего невозможного, когда речь идёт о Колвин. Губы Эдмунда тронула грустная улыбка. — Вижу, вам она очень нравилась? — Нравилась? Нет. Это не то. Я был совершенно покорён ей. К сожалению, сказать об этом у меня возможности уже не будет. Бозман положила подбородок на сцепленные в замок пальцы. — Тогда я спрошу вас ещё об одной вещи. Вы хотите помочь мне закончить её расследование? В кабинете на долгую минуту повисла тишина. Дэвис внимательно смотрел на Диану, не совсем соображая что она имеет в виду. — Я…хочу вам помочь, мисс Бозман. Но не совсем понимаю, чем я… Вы же сами сказали, что Элизабет шагнула слишком далеко и… — Видите ли, мистер Дэвис. Как бы странно это ни звучало, учитывая мою профессию…я верю в таких людей, как мисс Колвин. Даже если в один из дней она перешагнула грань, то изначально её помыслы были чисты. — Франческо Джулиано был тесно связан с благотворительным фондом «Тайгер». Одним из учредителей которого является… — Стивен Харрис. О, они с Джулиано очень крепко были связаны общим нелегальным делом. Вы читали об оборотнях, мистер Дэвис? Эдмунд рассеяно почесал затылок. — Это из той же области, что и вампиры? Извините, мисс. Я в сказки не верю. Бозман усмехнулась. — Я выразилась метафорически, мистер Дэвис. Утром этот человек открывает новые школы и украшает первые полосы газет, но за кулисами дневного благолепия скрывается тварь, жадная до грязных денег. — У вас талант, мисс Бозман. Не хотите устроиться в мою газету? — Я рассмотрю ваше предложение всерьёз, если Харрису удастся задуманное. — Что вы имеете в виду? Бозман кашлянула и подвинула ему бумагу, лежащую перед ней. По мере прочтения Эдмунд хмурился всё сильнее. — И как они это обосновывают? — Нехваткой финансирования деятельности специальной прокуратуры. Иными словами, Харрис, всеми силами стремится убрать меня с дороги. Пока что его методы вполне законны и разумны. Но кто знает, на что он действительно способен.

***

      Мысли Стивена Харриса занимала вовсе не Диана Бозман. На днях, в рамках угодной обществу благотворительности, а так же ради своей дочери, для которой Стивен был способен если не на всё, то на многое, должен был состояться вечер для детей-сирот и малоимущих, на который должна будет съехаться вся элита общества, живущая по обе стороны закона. Присутствовать на вечере будут вездесущие проныры-журналисты и чёртова черномазая шлюха-прокурор. Мысленно, Харрис уже давно распустил отдел, в котором она трудилась, а её саму пристрелил. Не сам, разумеется. Ему, как политику, это было совершенно ни к чему. А вот, скажем, несчастный случай вроде утечки газа или машины, что случайно взорвали представители криминального мира, чьи сообщники пали жертвой её бескомпромиссного правосудия… Харрис тяжело вздохнул и потёр переносицу, на которую неподъемным грузом давили строгие очки в проволочной оправе. Если только этот сопляк, Фрэнк Костелло не будет упрямиться и продолжит дело предыдущего Фрэнка…то, возможно, от Бозман удастся избавиться раньше, чем она раскопает что-то стоящее на него. Он поручил своему секретарю передать приглашение новому главе семьи на благотворительный банкет. Оставалось только подождать. В чём-чём, а в его даре убеждения не мог усомниться даже самый законченный скептик.       Элизабет не могла вспомнить ни одного дня в своей жизни, когда она не встав с постели чувствовала себя настолько усталой. Казалось, что Витторио решил наверстать все упущенные ими возможности побыть наедине. За окном сыпал ледяной снег, а она таяла в объятиях непривычно эмоционального сегодня итальянца, сделав короткий перерыв только на душ и лёгкий обед, плавно переместившийся обратно в спальню. После всех ужасов пережитых под одной крышей с Франческо, она наконец смогла прийти к выводу, что ошибалась, когда проводила между главами двух семей параллели. Она не боялась сказать Витторио о том, что ей что-то не по нраву и это принималось к сведению, анализировалось и вычёркивалось им с той же скрупулёзностью, с какой она сама когда-то анализировала информацию для будущей статьи. Он изучал её и запоминал реакцию на то или иное действие и тотчас использовал против неё. Как бы Элизабет Колвин ни презирала собственное альтер-эго, носящее деревенское имя Лиза Доусон, она не могла не признавать, что многому научилась у неё. Например, она перестала оценивать поступки и жизнь Витторио сквозь призму розовых очков и былых категорий. Он был гангстером. Интеллигентным, умным, обходительным, но гангстером. Благодаря ему город наводнялся алкоголем, а неугодные люди умирали по его приказу. И всё же. Он был совершенно очарователен с ней, а она взамен решила остаться с ним, разумно рассудив, что прежняя жизнь ей уже не светит. Прежняя Элизабет Колвин умерла вместе с назойливой танцовщицей Лизой Доусон. На смену правдоискательнице Элизабет и яркой проститутке Лизе пришла совсем иная личность, собравшая лучшие и худшие их черты воедино. Такому человеку не было места среди тех, кого она знала раньше. — О чём ты думаешь? Её размышления прервал негромкий, чарующий голос Витторио. Пальчик Элизабет, мгновением ранее рисовавший затейливый узор на его груди остановился, а сама она подняла голову и встретилась взглядом с глубокими карими глазами мужчины. — О разном, Витто. О тебе. О себе и о своей жизни. Теперь всё изменилось. Он слегка нахмурился. — Ты не права. Всё изменилось в тот день, когда мы встретились впервые. Продолжилось во вторую нашу встречу и окончательно запуталось в третью. Никогда прежде я не встречал никого похожего на тебя. Сначала, твоё стремление знать правду вызывало во мне уважение и любопытство. Потом, я, как истинный прагматик, просчитал, чем это может быть полезно. Но кажется, что мои расчёты дали сбой. С тобой вся моя логика пошла к чертям. — Нино сказал, что сложно придумать человека, что меньше всего подходил бы на роль, уготованную мне тобой. — И он прав. Но именно в этом была твоя уникальность. Я знал много женщин. Некоторые проходили через мою постель и забывались на утро. Другие — оставались со мной подольше, но уходили, поняв, что я не тот, кто всегда будет рядом, но… — Я не совсем пойму, что во мне такого? — Тебе не нужно было ничего, кроме правды. Я нравился тебе. Это было заметно. Но разница была в том, что ты не пыталась быть со мной притворно-милой или проявить свою симпатию. Напротив, ты всякий раз смущалась, как дитя, когда приходилось быть со мной в чуть более неформальной обстановке. Каждую нашу встречу ты пыталась проанализировать меня и разложить по полочкам все не сходящиеся моменты, касающиеся меня и моей деятельности. И когда твой разум смирился с тем, что Витторио Пьюзо гангстер, что ты сделала, Лиз? Пальцы Элизабет неосознанно коснулись её губ. — Я приняла решение последовать за тобой? — Именно. Наша встреча изначально противоречила здравому смыслу. В идеальном мире, при идеальных условиях мы вращались на совершенно разных полюсах: ты на светлой стороне, напоенной солнцем и добром, а я на тёмной, полной страданий и грязи мира нищего выходца из семьи мигрантов. По лицу Элизабет пробежала тень. — То есть ты сейчас хочешь сказать мне, что я неправильная? Что я должна уйти, вопреки твоим просьбам остаться? Витторио с минуту молчал глядя серьёзным взглядом тёмных глаз, влекущих попробовать тьму на вкус. Неожиданно колдовство его взора рассеялось и лопнуло от звонкого смеха. — Лиз. Я пятнадцать минут пытаюсь рассказать тебе о том, что ты особенная. И думать не смей о том, чтобы оставить меня. Куба? О чём я только думал? Стоило мне расстаться с тобой на несколько дней и я ощутил немыслимую пустоту. Да, сказав тебе о том, что твои мысли о присоединении к семье — блажь я пытался доказать сам себе, что это не тот путь, которого тебе следует держаться. Но ощутив привычную тяжесть обязанностей главы семьи, вычеркнув тебя из жизни на несколько дней до меня дошло, что я живу по инерции. Чёрт, Элизабет…я не делал столько глупостей со времён, когда мне перевалило за двадцать. Ты делаешь меня нерациональным и слабым, рушишь мои каноны, а ещё... я совершенно не могу представить, каково это: проснуться и не ощутить твоего тепла рядом. Тонкие пальцы легли на его губы, призывая к молчанию. — А вот сейчас, если ты действительно меня любишь…то просто дай мне закончить моё дело. Он вздохнул. — Ты неисправима. Возможно, сейчас, я произнёс слов больше, чем за последний год, а всё, о чём ты просишь — это продолжение расследования? Я гангстер, солнышко, а не Бог всемогущий. — Я многому научилась, Витто, правда. И если настанет время, когда необходимо будет сделать выбор: «я» или «кто-то», я не буду колебаться. Губы мужчины скептически поджались. — Сомневаешься во мне? — Скорее, беспокоюсь о тебе.