Я считаю шаги до двери в твою жизнь

      День заканчивается слишком быстро. Ибо получает сообщение от папы, что они с отцом уже дома, и с разочарованием говорит, что им пора собираться.              — Хорошо, — кивает Сяо Чжань. Ван Ин снова у него на плечах, кажется, теперь это одно из любимых его средств передвижения, и Ибо расплывается от этой картины в счастливой улыбке.              Сяо Чжань соглашается их отвезти, не задавая никаких вопросов, когда Ибо называет ему новый адрес. Он ждет, собираясь доставить Ибо обратно к нему, после того, как тот вернет брата в родительский дом.              На всё про всё у него уходит меньше десяти минут, так что когда Ибо усаживается на пассажирское сидение, Сяо Чжань как раз завершает разговор по телефону. Он выглядит уставшим, Ибо мягко смотрит на него, аккуратно поглаживая по руке.              — Все в порядке?              Ибо втягивает носом воздух, улавливая чужой аромат — древесный, сладковатый и дымный. Ибо, вдыхая его, чувствует, как немного ведет голову.              — В полном, — отвечает он, пристегиваясь. Почти убирает руку, пытаясь сесть ровнее, и смотрит куда угодно, но не на Сяо Чжаня — слишком отвлекает. Тот ему нисколько не помогает, удерживая запястье. — Поехали? — предлагает Ибо.              Вместо ответа альфа заводит двигатель.              Музыка в салоне в этот раз не помогает, Ибо вслушивается в строчки, но ничего не понимает — все его внимание сосредоточено на том, что большим пальцем Сяо Чжань поглаживает его запястье медленно и неторопливо, поднимаясь по руке чуть выше. Ван Ибо чувствует, что начинает медленно сгорать. Изо всех сил старается сохранить разум, начав разговор. Сяо Чжань, уверенно ведущий машину и, кажется, совершенно никак не реагирующий на близость Ибо, отвечает, и голос его звучит намного спокойнее.              Будто бы ничего не происходит.              Нужно брать с него пример.              — Я же говорил, что дети меня обожают, — говорит альфа.              — Теперь у меня появился конкурент, — шутливо парирует Ибо. Слегка поворачивает руку, и поглаживающие его пальцы скользят ниже, касаясь ладони. Она сжимается в кулак, захватывая их в плен, и до слуха гаммы доносится слабый смешок. — А я этого очень не люблю.              — Боюсь, мне придется его разочаровать, — с грустью в голосе сообщает Сяо Чжань. — Но мое сердце занято.              Ибо украдкой посматривает на него. Солнце давно находится на линии горизонта, и в салоне появляется мягкий полусумрак, разбавляемый уличными огнями. Лицо Сяо Чжаня все равно не слишком различимо, его густые и длинные ресницы отбрасывают тени на щеки, профиль кажется выразительнее и острее. Ибо сглатывает вязкую слюну и переводит взгляд вперед.              — Тебе придется купить много извинительного мороженого, — становится нечем дышать, когда пальцы Сяо Чжаня все же возвращаются к прерванному занятию и вновь начинают поглаживать его по руке. — Очень и очень много.              — Думаю, что могу себе это позволить.              — Точно же, — кивает Ибо. — Огромный банковский счет.              Сяо Чжань смеется. Нежность и мягкость наряду с лаской звучат в этом смехе, обволакивая в своеобразный кокон. Из него не хочется выбираться, только сильнее завернуться, и Ибо, вдохнувший глубоко и услышавший исходящий от альфы запах, не выдерживает и протягивает руку к Сяо Чжаню сам, игнорируя его ладонь.              Хорошо, что они стоят на светофоре, думает Ибо, когда Сяо Чжань с шумом втягивает носом воздух и сжимает крепче руль. Ибо видит, как напрягаются его мышцы, как вторая рука, до этого поглаживающая самого Ван Ибо, обхватывает обмотку руля, и пальцы сжимаются на светлой коже так, что слышен тихий скрип.              Значит, не так уж и безразлично.              Ему не стыдно. Ибо гладит Сяо Чжаня по бедру, невесомо очерчивая пальцами какой-то незамысловатый рисунок у него на брюках. Он ведет по нему, не зная, что будет правильней — провести по бедру выше или прекратить.              — Ибо, — хрипло обращаются к нему. — Мы еще не доехали.              — Я ничего не делаю.              Напряжение нарастает с каждым вдохом. Ибо просто чувствует, как тяжелеет воздух, насыщаясь электрическими всполохами; возбуждение охватывает его, еще слабое, но усиливающееся минута за минутой, пока он продолжает свои действия. Жар чужого тела будоражит кровь, заставляя ее вскипать и нестись по венам. В груди становится тесно.              — Тогда сделай.              — Что? — голос окончательно пропадает.              Он точно не ослышался? Сяо Чжань же несерьезно?..              Альфа не отвечает. Вместо этого Сяо Чжань снова опускает руку, находит ладонь Ибо и сжимает ее, положив себе на бедро, проводя ею плавно и неторопливо.              Это похоже на маленькую пытку. Сяо Чжань — горячий, словно раскаленные угли, Ибо чувствует это, — не оставляет ему никаких попыток к отступлению, подталкивая на край пропасти. Вся его выдержка летит в никуда, разбиваясь где-то в полете на разноцветные искры чистого желания.              Светофор загорается нужным светом, и Сяо Чжань сворачивает в знакомый проулок. До дома Ибо остается буквально всего ничего, совсем немного, а потом…              Ибо не знает, что случится потом. Возможно, они просто разойдутся, попрощавшись, а возможно, Ибо пригласит Сяо Чжаня к себе выпить кофе или чаю, потому что ему кажется, что не сможет его отпустить.              Не захочет отпускать.              Застывшее в этом мгновении время кажется вечностью.              А потом что-то происходит, потому что Ибо видит себя будто со стороны: вот он склоняет голову к плечу, поглядывая на Сяо Чжаня из-под ресниц, а вот — берет лицо Сяо Чжаня в свои ладони, прижимается губами к его губам, как давно хотел. В дурмане вожделения ничего не разобрать, кроме острой и жадной похоти, охватившей сознание, будто пожар.              Ему не сопротивляются. Ибо целует с напором, проникая языком вглубь чужого рта. У Сяо Чжаня губы с привкусом мятного сиропа, слишком требовательные и желанные. Никак нельзя остановиться, никак. Он целует все сильнее, немного покусывая — Ибо сам не ожидает от себя такой активности.              Когда Сяо Чжань разрывает поцелуй, у него совсем поплывший взгляд. Дыхание обжигает и сушит губы, Ибо облизывает свои и из-за того, что они слишком близко друг к другу, задевает и чужие. Глаза Сяо Чжаня становятся черными, в них видно неконтролируемое желание, дикое в какой-то мере.              У Ван Ибо от предвкушения внизу живота скручивается тугой узел, а возбуждение опаляет щеки и вырывается наружу, стоит Сяо Чжаню вновь его поцеловать. В этот раз он подчиняет, не оставляя никаких путей к отступлению — жадно, поспешно, совсем не нежно.              Чужая властность нравится, от нее ведет голову, внутри все трепещет и сладко ноет. От нее хорошо, настолько хорошо, что Ибо готов позволить сейчас очень многое.              И позволит ведь.              — Поднимешься? — переводя дыхание, спрашивает он. Сяо Чжань покрывает маленькими поцелуями его подбородок, переходит на шею, и Ибо прикрывает глаза, чувствуя, как его язык проходится под крошечными родинками. Он зарывается пальцами в темные пряди волос, пытаясь то ли отодвинуть от себя Сяо Чжаня, то ли прижать его сильнее, чтобы тот не прекращал.              Слишком хорошо.              — Не думаю, что смогу соблюдать приличия, если мы окажемся там, где есть кровать.              То, что Сяо Чжань пытается быть разумным и мыслить здраво, не поддаваясь всецело похоти, заставляет Ван Ибо застонать еще громче — и разочарованно, и радостно.              Яркая, ослепляющая смесь эмоций и чувств. Ибо тонет в них, захлебываясь и погружаясь с каждым поцелуем, что дарит ему Сяо Чжань, глубже и глубже, пока не отдается полностью, задыхаясь от нехватки кислорода. Или это от того, что Сяо Чжань вновь возвращается к его губам, целует, водит руками по шее, плечам и ниже?..              Невыносимо.              — Чжань-Чжань, — зовет его Ибо прямо в поцелуй, смакуя по-новому звучащее с его уст имя. — Чжань-Чжань.              На Сяо Чжаня это действует как катализатор. Он внезапно тихо порыкивает, вызывая по телу Ибо волну мурашек, а потом тянет на себя, и тот, повинуясь, пересаживается к нему на колени. Получается немного неловко: они то и дело соприкасаются коленями, руки некуда пристроить, пока Ибо не принимает удобное положение — чуть раздвинув ноги, прижимаясь почти вплотную, соприкасаясь бедрами, что чувствуется меж ними чужое возбуждение.              Сяо Чжань сжимает руками коленки Ибо, ведет выше, стискивает бедра, оглаживая их круговыми движениями. У него сильные пальцы, нетерпеливые, сжимают и гладят, причиняя немного боль, но Ибо плевать, пока они целуются так рьяно, что кружится голова и немеют губы.              Нельзя остановиться.              Ибо выстанывает что-то нечленораздельное, опуская меж их телами руки. Задирает рубашку на Сяо Чжане, касается живота, гладит, пощипывает, ведет пальцем по дорожке волос то вниз, то вверх, наслаждаясь и сцеловывая губами вздохи-стоны Сяо Чжаня.              Близость тела Сяо Чжаня, его учащенное дыхание, запах, разливающийся в салоне новыми нотами, его поцелуи и руки, отставляющие на теле Ван Ибо следы-ожоги, — как все это вынести и не умереть от переполняющих эмоций?              «Пожалуйста, — думает Ибо, запрокинув голову и приоткрывая рот в немом крике, — пожалуйста, Сяо Чжань…»              — Ибо, детка, — дрожит голос альфы, когда Ибо вжимается что есть силы в его тело. Он встречается с глазами Сяо Чжаня, и тот, поймав его и удерживая, потому что тому совершенно невыносимо сидеть на месте, шепотом продолжает: — Сделай для меня кое-что.              Ибо может сделать все что угодно — он готов сделать это, — так что он только кивает, ожидая дальнейшего пояснения. Ему нестерпимо хочется продолжить касаться Сяо Чжаня дальше, ему мало и нужно еще и еще, до тех пор, пока внутри все не расплавится окончательно и не выльется через края, сокрушая все барьеры.              — Покажи мне, — просит Сяо Чжань, касаясь губами его кадыка. Лижет языком, прикусывает, а потом ведет носом по шее, вдыхая. Его шепот проникает Ибо под кожу, касается самого сердца и, кажется, дергает за невидимые и сдерживаемые преграды, когда звучат следующие слова: — Хочу снова услышать тебя. Дай мне почувствовать твой запах снова.              В голове ни одной связной мысли. Ван Ибо не знает как правильно, он вообще ничего не знает, но Сяо Чжань просит, просит так сильно и настойчиво, проводя своими руками по ягодицам Ибо и сминая их немного, забирается под футболку и оглаживает поясницу дразнящими движениями, едва проникая под кромку штанов пальцем, что Ибо не выдерживает и тихо скулит.              Наверное, он делает все правильно — Сяо Чжань вдруг подбирается, рычит, словно настоящий зверь, подбрасывает бедра вверх, и Ибо прошибает острая волна.              Он бессвязно что-то шепчет, двигается навстречу, ощущая, как член упирается в шов, как головка становится слишком чувствительной и влажной. К ней прилипает белье, и когда Сяо Чжань накрывает через ткань ладонью его возбуждение и проходится насколько это возможно по члену, сминая и поглаживая, Ибо в беспомощности открывает рот и шумно дышит, хрипя.              Ерзает. Ерзает невпопад, без всякого ритма, глотая пересохшими губами кислород; гладит Сяо Чжаня сам, подставляясь под его руки и губы, потирается промежностью, ощущая чужой член, как Сяо Чжань потирается в ответ, подбрасывая бедра, и это так ярко и ослепительно, восхитительно и приятно, что с каждым новым движением их бедер друг о друга Ибо чувствует приближение сладостной эйфории.              Все и правда заканчивается быстро — пару хаотичных, совершенно асинхронных движений, поглаживаний и укусов на шее, следующий за ними поцелуй и громкий, оглушающий стон, и Ван Ибо дрожит в руках Сяо Чжаня. Утыкается губами ему в висок, ведет ими по скуле, касается губ и втягивает Сяо Чжаня в поцелуй, вырывая из его рта жаркие вздохи-стоны, от которых перед глазами пляшут разноцветные пятна и нечем дышать.              Оргазм похож на вспышку. Разрывает Ибо на части, сосредотачиваясь внизу живота плотным узлом, а потом рассыпается на тысячу осколков, и каждый из них пронзает тело Ибо иглами; он кончает, выстанывая чужое имя и замирая, не двигаясь и действительно не дыша.              Сяо Чжань еще двигается под ним, жаркий, сильный, совершенно прекрасный; Ибо прогибается в спине, пытаясь стать к нему еще ближе, чувствуя рваные движения под собой, закатывает глаза, когда Сяо Чжань опять целует шею, вжимая в собственное тело изо всех сил и кончая.              Вспышки удовольствий перед глазами и абсолютный вакуум тишины мешают ему. Ибо не слышит ничего, не видит тоже — чувствует только. И он может произнести только тихое и невнятное «Нормально», когда Сяо Чжань спрашивает его о чем-то.              — Нормально, — повторяет он и открывает глаза. — Нормально.              Глаза Сяо Чжаня напротив, они такие красивые, что у Ибо не хватает ни слов, ни голоса, чтобы выразить свое восхищение. Он утыкается лбом в лоб Сяо Чжаня и пытается отдышаться, пока тот успокаивающе гладит его по спине и неотрывно смотрит.              «Пожалуйста, — молит Ибо, вдыхая чужой запах, — не переставай смотреть».              

⊹──⊱✠⊰──⊹

             О том, что Сонджу все же возвращается в город на этой неделе, Ибо узнает из группового чата. В последние дни он тих и никаких новых сообщений в нем нет, но когда Ибо слышит привычное уведомление, специально поставленное на него, то достает телефон. Извиняется перед Сяо Чжанем чисто машинально, хотя и знает, что тот не против, а потом, прочитав короткое «Шанхай, жди меня, я прилечу в пятницу!», не может сдержать улыбки.              Эта отличная новость застает их в пустом танцевальном зале, куда Сяо Чжань заходит, чтобы забрать Ибо, но вместо этого они валяются на матах и пытаются договориться, куда пойти ужинать.              Альфа улыбается ласково, целует в висок, а потом шутливо тычет в бок, проходясь по ребрам. Щекочет, заставляя Ибо хохотать как ненормального, немного стыдливо визжать и отбиваться. До того момента, пока телефон Ибо не начинает разрываться от уведомлений.              — Погоди, — удобно устраиваясь в кольце чужих рук, Ибо просматривает сообщения. Сяо Чжань целует его снова, но не мешает.              Сонджу пишет, что сразу после возвращения собирается с группой, и они устраивают концерт в одном из излюбленных баров.              «Чтобы вы оба были!», — и следом Сынён сразу же требует им пригласительные, но приписывает, что к каждому теперь нужно «плюс один».              — Интересно, — вырывается у Ибо.              — Что? — тут же интересуется Сяо Чжань, отвлекаясь от своего занятия — все это время он поглаживал Ибо по животу, дразняще и неторопливо, явно пытаясь спровоцировать.              — Ничего плохого, — Ибо даже не предпринимает попытки его остановить. Прикосновения Сяо Чжаня расслабляют, они приятные, вызывают чувство легкости и накрывают слабым возбуждением. — Просто Сынён тут немножко удивил.              Сонджу тоже кажется удивленным, выспрашивает подробности, но не получает конкретного ответа. Сынён то ли не хочет спугнуть, то ли скрывается, но Ибо, кажется, и так знает его это загадочное «плюс один».              «Что, неужели бравый администратор наконец сдался под твоим напором?» — сдавая друга в конечном итоге со всеми потрохами, пишет Ибо.              Сынён очень долго набирает ответ. Ибо успевает прикрыть глаза от наслаждения, чувствуя, как прохладные пальцы Сяо Чжаня все же забираются ему под футболку. Гладят живот, проходятся по кромке штанов и чуть выше, очерчивая пупок. Сладкая истома разливается по телу, у него сбивается дыхание. Закашлявшись, он ерзает, пытаясь сдержать настырную руку: Сяо Чжань, заметив реакцию, подключает к своей маленькой «атаке» еще и короткие поцелуи, отчего мурашки бегут по телу, и сознание Ибо окончательно плывет.              — Чжань-Чжань, — мычит он, когда губы Сяо Чжаня проходятся за ухом, поймав в плен излюбленную родинку у кромки роста волос. Горячая волна пронзает Ван Ибо насквозь, стоит Сяо Чжаню сначала лизнуть ее, а потом прикусить там кожу. Он сглатывает, дышит ртом, хватая воздух, и умоляюще просит, пытаясь сопротивляться: — Погоди, Чжань-Чжань…              Самая настоящая пытка. Сяо Чжань не щадит, проделывая все эти вещи с Ибо так обыденно, с того самого памятного вечера в машине, и каждый раз кажется, что от Ибо ничего не остается — все переходит в чувственность, граничащую с острым наслаждением.              — Я разве мешаю? — он прижимается ближе, дышит в ухо, касаясь мочки губами. — Ответь, — одной рукой он трогает запястья Ибо, и тот переводит взгляд на экран. Второй же по-прежнему поглаживая его живот, Сяо Чжань заставляет Ибо задыхаться и машинально прогнуться, чтобы было удобнее. — Ответишь?              Ибо кивает и действительно сосредотачивает остатки своего внимания на телефоне. Чат уже ушел вниз, сообщений много, он пролистывает их, но смысл доходит через одно: Сынён раскрывает его «тайну» отношений для Сонджу, а тот отвечает лаконично — подбадривающим и одобряющим стикером. На вопрос Ибо Сынён присылает характерный средний палец и игнорирует любые попытки Сонджу выпытать правду. В другой ситуации — не с Сяо Чжанем — Ибо бы в голос засмеялся, но сейчас у него выходит только сдавленный хрип.              Прочитав последнее сообщение друга, в котором тот категорично заявляет, что младшие при встрече ему все обязательно расскажут, Ибо отбрасывает телефон куда-то в сторону и поворачивается к Сяо Чжаню как раз в тот момент, когда его губы снова намереваются коснуться его шеи. Ибо целует Сяо Чжаня, зарывшись пальцами ему в волосы, пока перед глазами не начинают плясать разноцветные пятна, и только потом отрывается, чтобы перевести дух.              Между ними слишком много напряжения. Острое, жгучее, оно грозится расплавить их кости, не оставив даже праха; жар внутри опаляет настолько, что Ибо с трудом соображает, когда Сяо Чжань у него что-то спрашивает.              — Потом, — только проговаривает он в чужой рот, языком проходясь по нижней губе. Сяо Чжань сдавлено стонет, его хватка крепнет, руки перемещаются на бедра, подхватывая Ибо под ягодицами и окончательно разворачивая к себе.              Все слишком напоминает тот вечер. Ван Ибо нисколько не против.              Когда Сяо Чжань отвозит его домой через несколько часов, Ибо все же интересуется у него о планах на субботу. Выясняется, что у него ничего не запланировано, и он не прочь посетить выбранное Ибо место и познакомиться с его друзьями. Ибо счастлив, тараторит про Сонджу и Сынёна — больше, конечно, про Сонджу, рассказывая альфе о том, как они познакомились, — на одном из конкурсов, представляешь, он так классно исполняет каверы Тейлор Свифт! Я тогда с Сынёном поперся с танцевальным номером, вот там мы и встретились, круто? — о том, как проводили вместе долгие вечера, разбирая тот или иной байк; как Сонджу учил его водить, как потом проводил тайно на вечеринки к старшекурсникам в кампус и, когда Ибо поступил, показывал ему, как все устроено.              — Он даже дал мне отцовский байк, — восхищенно жестикулирует Ибо, не замечая, как на руле сжимаются руки Сяо Чжаня и темнеет его взгляд. Ибо увлечен настолько, что ничего не замечает, потому что думает только о том, что Сяо Чжаню обязательно должен понравится Сонджу. — И с тех пор я только и мечтаю, чтобы купить себе свой. Отец разрешил на девятнадцатилетние, так что это совсем скоро. Мы с Сонджу уже и модель выбрали. Чжань-Чжань, — Ибо переводит на Сяо Чжаня слегка удивленный взгляд, — ты слушаешь?              Сяо Чжань кивает.              — Конечно, — улыбка касается его губ. — Добрых снов, Ибо.              — Доброй ночи, — тянется за поцелуем тот, но промахивается немного, и губы мажут Сяо Чжаня по щеке. — Напиши, как доберешься.              Потом он выходит из машины и машет на прощание еще возле дома. И совсем не видит, каким задумчивым становится лицо альфы.       

      

❈══════❖═══════❈

             — Так ты расскажешь, что случилось?              Исин отбивает подачу с глухо-надрывным звуком, заставляя Сяо Чжаня резво уйти вправо в попытке отбить мяч. Безуспешно.              Несколько долгих секунд мяч катится по ковру, амплитуда отскоков затихает, и, в конце концов, он оказывается возле крайней разметки.              Раздосадовано цокнув языком, Сяо Чжань утирает лоб ладонью, поправляя повязку. Дыхание, сбитое и прерывистое, выравнивается, когда он подходит к сетке и принимает от Исина бутылку с водой.              — Ничего, — отвернув крышку, Сяо Чжань делает несколько глотков. Жажда утихает, вода стекает по подбородку и попадает на футболку, оставляя темные капли. — Правда, ничего не случилось.              — Тогда почему ты уже два часа даешь мне размазывать себя?              Исин внимательно смотрит, Сяо Чжань пожимает плечами, задумываясь: и правда, почему? Неужели, и правда у него на душе неспокойно, раз сегодня вместо привычной игры в ничью, он позволяет Исину выиграть? Не то чтобы он хорош в теннисе, но все же может считать себя весьма неплохим игроком.              В последнее время слишком многое происходит. Свалившиеся на него отношения с Ван Ибо — одна из главных причин.              Сяо Чжань вздыхает. Поправляет ракетку, достает из корзины новый мяч и отходит на нужное расстояние. Щурится от солнца, слепящего глаза, подает, рассекая воздух резким выпадом — Исин, явно не ожидающий столь яростного броска, едва успевает и отбивает мяч.              Они давно это придумали: если есть необходимость побыть в одиночестве или же разобраться в мыслях, найти душевное равновесие, то теннисный корт для этого — одно из лучших решений. Во время учебы это был действенный способ быстро прийти в норму перед экзаменами, а сейчас, когда университет остался лишь в воспоминаниях, это служит отдушиной в особо сильно напряженные времена.              Сяо Чжань знает, что Исин не будет ничего спрашивать; позволить ему узнать о том, что тревожит и мешает нормальной жизни, может только Сяо Чжань и никто другой — Исин пусть и волнуется, но уважает лучшего друга настолько, что никогда не задает лишних и неправильных вопросов.              — Ичжоу приглашает на свадьбу, — когда гейм заканчивается, Исин делает взмах рукой и просит о перерыве.              Сяо Чжань в это время бросает взгляд на часы — до встречи с Ибо еще несколько часов, но уже сейчас от нетерпения у него волнительно тянет в животе. Как будто мальчишка. Так что хорошо, что сегодня Исин согласился разделить с ним матч: Сяо Чжань отвлекается от иррациональной ревности как может и не думает о том, что Ибо и этого его «друга» может связывать нечто большее, чем просто приятельские отношения.              Не думает.              — Я получил приглашение, — кивает он. — Думал, что они никак не решатся.              Исин хмыкает.              — Все это условность, — омега садится прямо на ковер, не обращая внимания на то, что чуть в стороне расположена специальная для этого зона. — Все мы знаем, что это брак не по любви.              — А ты вот хочешь по любви? — вскидывает брови Сяо Чжань. Исин на его памяти впервые заговаривает об этом — обычно он всегда отмахивается от таких вопросов и обходит подобную тему стороной.              — Ну знаешь, — начинает он, махнув рукой, — я все еще предпочитаю собственный комфорт в этом плане. Мне проще — я не наследник, а Ичжоу и ты как раз-таки в капкане.              — Может, ему нравится Цзи Ли, — Сяо Чжань поглаживает ребро ракетки и, когда Исин одаривает его скептическим взглядом, лишь пожимает плечами. — Ну, а что? — говорит он, присаживаясь напротив и рассматривая омегу через сетку, — почему нет?              — Цзи Ли интересуют только деньги, — Исин прав, и как бы Сяо Чжань ни хотел его оправдать, но не получится — семья Ли действительно в печальном финансовом положении, и только брак с богатым наследником может спасти ее от полного разорения. — Любовь для него — пустое слово.              Несколько минут они сидят в тишине: Сяо Чжань просматривает рабочую почту на телефоне, а Исин любуется солнцем над ними. По его словам, солнце невозможно обмануть и оно никогда не лжет само — палит нещадно правдой, жаркой и нестерпимой. Исину нравится солнце, тепло его лучей он находит успокаивающими, так что Сяо Чжань проводит эти минуты с некоторой для себя пользой.              Но мысли не дают ему никакого покоя. Просто невозможно сосредоточиться, и он в нетерпении относит телефон к своим вещам и потом переключается на друга, вновь постукивая пальцами по ребру ракетки. Исин бросает на него выразительный взгляд, от которого Сяо Чжаню никак не скрыться: приходится сдаться и рассказать все, что гложет.              — Ты прав, — начинает он. Исин молчит, ждет, когда Сяо Чжаня хватит на еще одно признание. Ждать его не приходится долго — как только Сяо Чжань снова оказывается рядом с омегой и садится в точно такую же позу, он продолжает: — Его зовут Ким Сонджу.              Имя вырывается с какой-то пренебрежительностью. Неприязнью даже. Сяо Чжаню плевать, ему неприятен этот человек заочно — как вообще Ибо может говорить с таким теплом о ком-то, кто не его альфа?              Хотя ему рано сразу видеть худшее: Сонджу может оказаться и вовсе омегой, которая просто «не такая как все» и только. Почему он сразу думает о том, что это альфа?              Исин задает хорошие и правильные вопросы. Сяо Чжань задумывается только на мгновение, но потом уверенный в своих словах если не сто процентов, то хотя бы на восемьдесят, говорит:              — Я знаю. Чувствую.              — Поэтому ты завел разговор про любовь, Чжань-Чжань? — Исин поднимается. Потягивается, издавая тихое кряхтение, а потом серьезно говорит: — Выбрось из головы всю ерунду, Сяо Чжань. Если у этого парня есть вкус, то он выберет тебя. А если нет, то он просто идиот.              Омега берет ракетку в руки и касается мяча. Сяо Чжань качает головой, слушая. Возможно, и правда не стоит так сильно грузиться, а больше верить Ибо?              — Эй, Сяо Чжань, — раздается насмешливо, и ему приходится вынырнуть из раздумий.— Мы закончим матч сегодня или нет? У меня еще встреча, и я хочу на нее успеть.              Взяв ракетку, Сяо Чжань отходит назад. Молча подает, все так же щурясь от солнца; начинается гейм, в котором Сяо Чжань намеревается выиграть.                     

⊹──⊱✠⊰──⊹

             Человеческая память — удивительная штука. Подбрасывает фрагменты-обрывки ушедших лет в самый неподходящий момент, заставляя тут же переключаться на них и испытывать эмоциональную зависимость. Несправедливо и в какой-то мере жестоко.              Ибо задумывается об этом, когда переступает порог отцовского кабинета.              В нем просторно и светло. Он нисколько не изменился, оставаясь по-прежнему в его памяти тем местом, где всегда вечерами можно было собирать Лего, пока отец и папа обсуждали дела. Сколько бы времени ни прошло, Ибо никогда не сможет забыть то тепло и тот уют, что несет в себе это место, несмотря ни на какие мрачные и немного тревожные мысли, блуждающие сейчас в его голове.              Бесшумно закрыв за собой дверь, Ибо проходит внутрь, садится в кресло напротив отцовского стола и только потом переводит на него свой взгляд.              — Привет, пап, — здоровается и улыбается легонько. — Что-то случилось?              Этот вопрос терзает Ибо с самого утра, когда папа звонит ему и просит приехать. Ибо удивляется — голос папы звучит слишком глухо и не так как обычно, так что Ибо срывается тут же.              Ибо пишет Сынёну сообщение, что, возможно, опоздает или вовсе не придет на репетицию, так что пусть тот начинает без него. Потом он открывает диалог с Сяо Чжанем, пролистывая последние сообщения и, закусив губу, думает: может, стоит тоже отменить свидание?              Но так и не решается.              Отец смотрит на него не моргая. Под его пристальным взглядом Ибо неуютно совершенно, и дело даже не во внешности, о смене которой отец знал и ничего не сказал против, а в чем-то другом, и Ибо упорно не видит в чем.              Может, все же дело в его статусе? Ибо однозначно где-то прокололся, раз родитель-альфа выглядит так, будто произошло что-то серьезное.              — Случилось, — признаются ему, и тон голоса, с которым звучат дальнейшие слова, Ибо нисколько не нравится. — Нужно поговорить о нашем уговоре.                     Это точно про статус. Мерзкое, неприятное чувство просыпается внутри: страх, заставляющий внутренности сжиматься тугим комом, и Ибо приходится расплыться в улыбке сильнее, заглушая это чувство насколько возможно.              Не получается.              У Ибо чувство дежа вю: несколько лет назад они уже сидели точно так же напротив друг друга и вели подобную беседу. Папа стоял у Ибо за спиной, сжимал плечо, и его поддержка помогла тогда принять и осознать свою неопределенную судьбу. Будь Ибо омегой или же альфой ничего такого бы не было. Если бы Ван Ибо был рожден омегой или альфой, его жизнь оказалась куда проще.              Только вот он гамма. Ненужная, всеми игнорируемая; дефект. Родители, правда, любят его — Ибо не может чувствовать обратное, — но пришлось привыкнуть к тому, что для того, чтобы общество его принимало — ему нужно врать или молчать о своей природе.              — Я знаю, что мы договаривались с тобой немного о другом, Ибо, — звучит наконец голос отца. Он уставший и полон каких-то оттенков, названия которым Ван Ибо знает, но применять к всегда выглядящему бодрым и непоколебимым отцу не хочет.              — Я же не слепой, вижу это всё, — и отец неопределенно обводит рукой вокруг лица Ибо. — Мне жаль, что придется нарушить наш уговор.              После этих слов внутри все обрывается. Ибо выдыхает, стараясь не паниковать, правда безуспешно — страх уже расплетает свои сети-лианы, касается самого сердца и с легкостью оплетает его.              — Пап, — Ибо старается, чтобы голос звучал ровнее и ничем не выдал его состояния. Быть может, он просто накручивает, и на самом деле ничего страшного не произошло. Отец мог вызвать Ибо к себе для очередной профилактической беседы, которую иногда любит проводить. Но когда перед ним кладут папку, по спине проходится холодок, а внутренности сжимаются в спазме. — Что это?              Ибо в растерянности. Хладнокровие сохранять все сложнее, секунда за секундой в нем проступают трещины, будто бы Ибо внезапно ступает по хрупкому льду, где каждый шаг — очередная попытка спасти себя и не умереть, провалившись в мутную ледяную воду.              Он открывает. Зажмуривается правда, думая, что сейчас там будут доказательства его выбора — фотографии с альфой Сяо Чжанем, их встречи, или медицинская карта из больницы, которую Ибо посещал буквально позавчера, контролируя начинающиеся изменения в своем организме. Он думает, что увидит это, а может и еще больше, но когда открывает глаза, видит перед собой совершенно другое.              Ну, условно другое, потому что это действительно оказывается медицинская карта, и на секунду сердце Ибо пропускает удар, почти останавливаясь, когда он видит перед собой логотип знакомой клиники. Но паника отступает, стоит перед глазами мелькнуть имени.              Оно не принадлежит Ван Ибо. Это не его медицинская карта. Это карта его отца.              — Пап, — с трудом проговаривает он, пробегаясь глазами по бумагам. Строчки расплываются, слова кажутся незнакомыми — Ибо ничего не смыслит в написанном. Он переводит слегка растерянный и непонимающий взгляд на отца и повторяет то, что вертится у него в голове: — Я ничего не понимаю. Что это?              Ван Ян ослабляет узел галстука, улыбается немного грустной улыбкой. Ибо смотрит на отца и только сейчас замечает, как тот изменился: осунувшееся лицо, темные круги под глазами, уставший вид. Ему не нравится, что он видит перед собой.              — Уже некоторое время меня мучает болезнь, — Ван Ян поднимается, перемещаясь по кабинету бесшумно и неторопливо. Подходит к окнам, всматривается вдаль, заставляя напряжение внутри Ван Ибо оформиться окончательно. Оно скапливается тугим комом в животе, тяжелое и неприятное. Ибо выдыхает и вдыхает, но воздух в легких застревает, стоит ему услышать: — Сейчас она прогрессирует, Ибо. И я должен позаботиться о будущем нашей семьи.              — Я…              — То, что у тебя в руках, — моя медкарта, — озвучивая очевидное, Ван Ян подходит к нему. — Это опухоль, Ибо. Ранняя стадия, к счастью. Но, к нашей беде, расположена она очень неудачно.              Он подсаживается и показывает на небольшое пятно на постоянно повторяющихся на открытом развороте снимках.              — Ты… — Ибо не может произнести ни слова. Они застревают внутри, в горле, бурлят, рвутся наружу, но Ибо прячет в себе их, потому что боится.              — И я не могу пока сделать операцию. Потому что слишком велик риск осложнений после нее: двигательные и когнитивные нарушения, потеря подвижности, ухудшение функций органов чувств.              Диагноз звучит страшно.              Ван Ян вытаскивает папку из рук сына и принимается объяснять. Постепенно все становится ясным и четким, термины не кажутся нелогичным набором знаков, а выстраиваются в вполне доступную информацию. О том, что отец отказывается от операции на мозге, но соглашается на химию и лучевую терапию для сдерживания роста опухоли. И что его лечащий врач дает хорошие прогнозы на такую схему лечения.              Но страх все равно вырывается наружу ураганом, сметает, уничтожая тот цельный и привычный мир Ван Ибо. Показывает ему осколки, и Ибо не в силах глядеть на них дольше одной секунды — они причиняют боль, слишком сильную.              — Ибо, — голос отца звучит бодро, но когда Ибо поднимает на него свой растерянный взгляд, то видит, насколько лживо это утверждение, — я знаю, что обещал тебе куда больше времени на себя, обещал, что ты сможешь выбирать сам, кто и что тебе по душе, но сейчас… положение и правда безвыходное. Ты знаешь, что омегам нельзя вставать во главе концернов — совет акционеров не поддерживает такой порядок, общество еще не готово к подобным изменениям, и закон не обойти. Видит бог, в этой корпорации никто не сделал больше, чем Лэ-Лэ, а я ничего не могу сделать с тем, что он не может сесть в директорское кресло вместо меня. Так что тебе придется сделать выбор, сынок.              — К черту совет и все эти должности — ты должен убрать это… эту штуку сейчас, прооперироваться, — Ибо даже вслух произносить не хочет называть диагноз. — Твоя жизнь важнее, почему ты думаешь о компании? Она неважна!              Он почти кричит. Или даже кричит, но не осознает сам. Мысль о том, что отец выбирает жить с этим в голове еще несколько лет — пугает и злит Ибо.              — Потому что у меня есть вы, — просто говорит Ван Ян, а Ибо замолкает. — Операция — это слишком рискованно. Я буду лечиться и тянуть до твоего совершеннолетия, потому что, как только или если только я покажу слабость, стану недееспособным, инвалидом, моя семья потеряет все. У нас нет мощной поддержки родственников, все, что у нас есть, — результат нашего общего труда. Без альфы в семье бизнес перейдет к наблюдательному совету, и у меня нет ни грамма сомнений, что к совершеннолетию Ина у него не будет уже компании, а возможно и наследства. Вы втроем лишитесь всего. Такова реальность нашей жизни. Я не допущу этого. Буду сражаться за то, чтобы у тебя, Ина и Лэ-Лэ было будущее.              Ибо чувствует правоту в словах отца, чувствует, как внутри все сжимается от невысказанной и неуместной боли.              — Я понимаю, пап, мне… — вдохнув побольше воздуха, он собирается с мыслями, сжимает всю свою храбрость в кулаке и произносит: — Мы справимся. Я не подведу.              Врет.              Небеса, как же он безбожно врет. Ни черта он не понимает. Почему в их мире все настолько плохо, если простой омеге никогда не возглавить семью и не встать во главе корпорации? Даже если этот омега создавал эту корпорацию и неофициально ею управляет.              Но самая очевидная причина его гнева таится в любви, чувстве, захватившем его так сильно.              Ибо несколько раз вдыхает и выдыхает, успокаиваясь. Тишина в кабинете оглушает, давит на него настолько, что хочется сбежать. Ему нужно отвлечься, нужно переключить свое внимание на что-то другое — не думать — и вернуться к разговору с отцом, закончить его, показать себя хорошим сыном. Стать хорошим сыном. У него уже нет выбора.              — Я знаю, что Ин-Ин еще слишком мал, пап, — отложив папку в сторону, Ибо мягко улыбается. Старается выглядеть непринужденно, чтобы отец не чувствовал себя виноватым — он ни в чем не виноват же, да? — или тем, кто лишает сына будущего, но разве само будущее Ван Ибо с рождения не предрешено? Ибо не думает об этом. — Все в порядке, правда.              Ван Ян не отвечает. Его глаза полны печали, смотрят на Ибо, вынимая из него душу, и он первым отводит взгляд не в силах выдержать.              — Я не хочу, чтобы это изменило наши отношения.              — Пап, — Ибо касается его руки и сжимает, — мы всегда знали, что все может пойти не по плану. Я в порядке. Мы будем в порядке. Я буду учиться, усердно учиться, позабочусь о нашей семье, а ты позаботься о себе. Пожалуйста.              И отец, и Ибо понимают, что двадцатидвухлетие Ван Ина — долгий срок. Время, на которое старший из сыновей Ван должен будет стать альфой, наследником и тем, кто возьмет ответственность за семью. Оно застынет почти, будет истончаться медленно, пока не превратится в прах.              — У меня есть только одна просьба, — нарушает тишину Ибо.              — Конечно, — отзывается отец. Мягкость его голоса слишком тяжела, Ибо не может слышать ее, противится ей, потому что если поддастся — рассыплется на осколки, что не собрать. Он и так держится изо всех сил, так что пусть у него будет хотя бы немного гордости.              Внезапно перед глазами мелькает картина из прошлого: он, только-только получивший свой первый приз на танцевальном конкурсе, папа, который смотрит на него и не может сдержать улыбки, вместе с отцом, на лице которого проступает та самая гордость. Отец говорит ему «молодец, сын», и Ибо чувствует себя настолько счастливым, что готов кричать. Радость плещется в нем настолько сильно, что невозможно сдерживаться. Ибо тянется обнять родителей, зарывается отцу в шею и тихо-тихо произносит, чтобы слышал только он: его тихое «спасибо» все равно никогда не забудется.              Ибо промаргивается — не нужны непрошенные слезы — наконец отвечает:              — Могу я попросить еще немного времени?              Ван Ян только спрашивает:              — Да, сколько?              Ибо задумывается всего на секунду.              — До дня рождения, — и смотрит на календарь. — Две недели вполне хватит.              — Еще что-то? — спрашивают его, но Ибо отрицательно качает головой. — Насчет учебы не волнуйся: мы с папой уже подбираем другой вуз и факультет, о документах тоже позаботимся.              Вместо хореографии теперь он должен будет изучать совершенно другие предметы, Ибо и так слишком старается держать лицо, так что очередной укол боли переживает молча.              Ибо поднимается и, получив негласное разрешение покинуть кабинет, направляется к выходу. Каждый его шаг подобен прыжку в неизвестность. Только закрыв за собой дверь кабинета, он дает волю эмоциям и зло ударяет по стене.              Вот и закончилась его привычная жизнь.