***
Серая многоэтажка встретила Вову почти так же, как и Губанова почти сутки назад. Лëша вернулся домой в таком мерзотном состоянии, что хотелось либо убить кого-нибудь, либо запереться и вылакать всë спиртное в квартире, чтобы быстрее уснуть и позабыть это ревностное состояние, в которое сам себя случайно вогнал. Вова поднимался по лестнице немного с другими эмоциями, да и мыслями тоже. Он не поехал на лифте, но решил преодолеть десяток этажей для того, чтобы элементарно растянуть время. Наверху его ждëт сложный, долгий разговор, в котором он должен выигрывать, и никак иначе. Наверху его ждëт Губанов, который (Вова готов поставить на кон свою жизнь) до сих пор не успокоился после вчерашнего всплеска эмоций и таит в душе множество слов, наверняка ранящих в ближайший час Семенюка так, что он снова уйдëт, но не скажет окончательное «я больше не хочу с тобой иметь никаких отношений». Это не в стиле парня, он просто не сможет отпустить, несмотря на то, что с недавних пор начал догадываться, что не он должен отпустить эти отношения, а Губанов должен отпустить его. — Я надеюсь, ты успокоился? — Начинает парень прямо с порога. Он не снимает обувь, не закрывает за собой дверь на замок. Он всë ещë допускает тот вариант, что ему придëтся уйти. — Заходи, — прикрикивает парень из спальни. Вова колеблется. Голос звучал спокойно, даже как-то подозрительно весело, и это заставляет небольшой комок в низу живота сжаться. Вова не знает, что им движет, когда вопреки своему обещанию он снимает с ног кроссовки, когда делает шаги по тëплому ламинату и когда заходит в спальню. Его просто тянет на голос, как преданного пса. — Почему ты ничего не ответил? Я бы вызвал тебе такси, че по автобусам мотаться, — он не отрывается от телефона, переписывается с кем-то активно, но при этом успевает слышать и понимать каждое вовино движение на пороге комнаты. Вова ничего не ответил. Он глядел на развалившегося на серой простыне парня, на его непринуждëнный вид и был почему-то уверен, что он не остыл. Он строит мягкую мордашку, задаëт такие вопросы, будто вчера не было никакой истерики на парковке, а Вова просто съездил на ночь отметиться, что о родителях не забыл. Закипала ли кровь в венах от этого зрелища и от этих ощущений? Конечно же да, Вова даже чувствовал, как у него непроизвольно сжимаются кулаки. — Легче забыть, чем решать, да? — Вова наконец пожал голос в надежде, что их разговор придëт именно к той теме, ради которой он приехал, к той, которая ебëт его уже почти сутки. — Вот, пум, — он щëлкает пальцами у виска, — и всë, проблемы не существовало. Слышь, ревнивый… — А тебе так хочется в этом разбираться? Ну может я и перегнул палку, может я долбоëб, но успокойся уже, — он говорил это всë с той же улыбкой, но уже глядя Вове прямо в глаза. И этим взглядом снимал всë желание возникать. — Оно того не стоит. — Пиздец, не стоит оно того, а чего тогда стоит? Скажи, ты во мне сомневаешься как-то? Вообще, это я в тебе сомневаться должен. Я тебя в эти отношения втянул, а ещë ты всегда бабами окружëн, так что чья бы корова мычала. — Я в тебе не сомневаюсь, я в себе сомневаюсь, — он вдруг откладывает телефон, садится на постель и, скрестив ноги, устраивает локти на своих коленях, а ладони скрепляет в замочек. — Я хуëвый партнëр? Сразу скажи. Хес был таким же непонятным для Вовы, как химия. Как же так всë надо извернуть, что он в итоге остался жертвой? Человек поистине гениальный. Наверное, Андрей сказал бы, что этот экземпляр — настоящая мечта для демонической твари. Вернее, Хес и есть эта демоническая тварь, которая тянет к себе, иногда доводя до белого каления, а иногда обласкивая так, что начинаешь считать его настоящей находкой. Он раскрылся и манит теперь сильнее обычного. Знаете, Вова считает, что явно спиздел, когда говорил, что чувства поугасли. Он не знает, вылезла эта натура недавно, или была изначально, но он точно мазохист, раз влюбился в этот новый характер. Но, может быть, этот облик ещë не полностью показал себя? — Нет, — Вова мотает головой из стороны в сторону. — Значит, ты просто пересрал, что я на тебя хуй забил? — Вчера это именно так и выглядело. Стоит ли говорить, что Вова не уехал домой в эту ночь? Думаю нет. Он остался, и всю ту ночь он думал, что его сознанием просто крутят, как ключи на указательном пальце. Ведь ещë вчера он был так раздражëн, так зол на Губанова, а сегодня лежит на его кровати с ним в обнимку, и время от времени закрывая глаза, чтобы принять новый поцелуй, который Вова сравнивал с давнишними, и понимал, что ничего не изменилось. А Хес, не забывая каждые пять минут уделять удивительно бодрому парню внимание, думал, что в этих странных отношениях ему хорошо, что он не отпустит Вову от себя ни при каких обстоятельствах, даже если вдруг потеряет к нему интерес.***
— Зави-и-симость, — пьяненько тянет Андрей себе под нос, издалека поглядывая на Вову с Хесом. Те так по-воробьиному, уютно и тихо устроились в углу бара, что Андрей просто не мог не явиться к барной стойке в своëм обычном, городском и пьяном образе, чтобы как настоящий человек понаблюдать за ними. — Как хорошо, что я именно тебя выбрал, Владимир Сергеевич, за тобой и наблюдать не скучно. Какой ещë дурак после лекций о том, что его жизнь катится в пизду, пойдëт к причине всех своих проблем? Только ты и никто больше. За это я тебя и люблю. Этого Вова, конечно же, не слышал. Он нагибался посильнее к столу, вслушиваясь в речь Губанова. Тот снова зовëт на какое-то мероприятие, объясняет что где и когда. Вова же почти не слушает, он заранее знает ответ, что бы Хес там не наплëл о том, что может его заманить. Семенюк не хочет. Он отрекается уже сотый раз за вечер от своих распиаренных Лëшей социальных сетей. Он уже давно понял одну единственную и очень правильную вещь — ему не идëт быть блогером. Если Хес варится в этом котле уже довольно давно и по собственному желанию туда окунулся, то Вова больше не хочет иметь с этим дела, ведь его туда затащили совершенно случайно. Если в самом начале он вëлся на поводу мелких денег, на которых мог выжить и купить диплом, чтобы его защитить, то сейчас он лучше пойдëт работать по профессии, чтобы выжить, чем читать милые сообщения от девочек в директе, а иногда и пожелания смерти, и всë от тех же девочек. Он не любит себя, поглядывающего с нескольких тысяч экранов телефонов. Ему не нравится быть узнаваемым, ему не нравится все, кто кичится своими цифрами в инстаграме. А если говорить про Губанова, то тот являлся исключением. Политика у Вовы, конечно, ахуенная, ничего не скажешь, он и сам это считал тупостью, но ничего поделать с собой не мог. — Тогда едем послезавтра в Питер, там недельку и тут же домой, — Хес чертил что-то пальцем на столе, объясняя план действий. — И всю неделю там быть только из-за какого-то концерта? — Вова с сомнением оторвал голову от руки, на которую еë положил. Глядел куда-то сквозь Лëшу, думал о своëм и вообще изначально особо не вникал в суть дела. — Я не поеду. Губанов вдруг потерял воодушевлëнный взгляд. Он проморгался, нахмурил брови и приотрыл рот, чтобы возразить, мол, не только ради одного вечера болтаться в чужом для Вовы городе. Ведь там множество его хороших знакомых, и они точно понравятся Семенюку, да и выпить на знаменитых барных улицах — это одна из мечт молодого, даже можно сказать подрастающего Семенюка. Он ведь все уши прожужжал в десятом и одиннадцатом классе, что на своë восемнадцатилетие, прямо перед экзаменами, рванëт в Питер и ужрëтся там в слюни. Но этого не случилось, и мечта, так бережно вынашиваемая, вдруг пропала без следа. — А что ты теряешь? — А что я получаю с этого? — Ты еблан? Мелкий конфликт на почве разногласий из-за нежелания Вовы ехать — одна из допускаемых Хесом концовок сегодняшнего вечера. Он на тридцать процентов был уверен, что Вова откажет, но по какой причине — до сих пор догадаться не может. Вова просто не хочет. Нет трепета в сердце от новости, что есть возможность рвануть в Питер и прогулять там целую оставшуюся неделю этого лета. На двадцать был уверен, что Вова просто тихо и мирно откажет, предложив какую-нибудь альтернативу, а остальные не сбывшиеся пятьдесят — согласие. Решив не продолжать этот конфликт и оставить хоть немного мира между ними, Вова ушëл в туалет не из-за желания справить нужду. Просто хотелось немного охладиться. — Ну и что за режим истерички? — Андрей нагрянул как гром среди ясного неба, испугав согнувшегося над раковиной в три погибели Вову. — Потом не удивляйся, что Губанов ведëт себя как уебан. Это тебе ответка за такие выкрутасы. Не хочешь в Питер? Многое теряешь. И бухло ахуенное, и доверие твоего хахаля. Он, вишь, с друзьями своими университетскими познакомить хочет, а ты упëрся. Баран! — Мне там что делать? Снимать штаны и бегать? — Да хоть так. Знаешь, с каждым днëм я всë больше убеждаюсь в том, что ты дурак. Едь и точка. Тоже в Питер хочу, жаль только, что с тобой таскаться придëтся, — Андрей замолкает, но затем, поняв, что Вова даже не планирует перебивать, добавляет. — Я тебе говорил недавно, что мы сначала посмеëмся, втянем вас в какую-нибудь историю, а потом поможем. Так вот, я тебя сейчас ни в какую историю не втягиваю, просто говорю — езжай. Где Вова так согрешил, что общается с неведомой хуйнëй и ещë и спорит с ней, но иногда всë же прислушивается к еë мнению. Наверное, когда родился, тогда и согрешил. Стоит только отвернуться от грозно стоящего над душой Андрея, как тот тут же будто испаряется, хлопнув дверью. Отражение в заляпаном зеркале тоже вторит этому демону-хранителю. Оно тоже врезает в мозг то, что Вова настоящий дурень. Даже если не хочешь — ехать надо, мало ли какие приключения на жопу найдëшь, хоть на всю жизнь запомнишь. Возвращается Вова за небольшой столик уже с более видом спокойным, которым вводит Губанова в резонанс. Молча кивает, а затем, подавляя желание обматерить всë и вся, сдаëтся: — Похуй, поехали.