Breaking the ice. Хроники

Хроника десятая, в которой герои в самом деле отправляются вместе на высадку Теперь Чакотай жалел, что они не взяли на Иллидарию хотя бы с десяток сотрудников научной службы. Но кто же знал, что все обернется именно так. Иллидарианцы, по утверждению Ниликса, были широко известны в этом секторе дельта-квадранта. Любопытные, доброжелательные, миролюбивые и терпимые, они контролировали несколько планет с богатыми залежами ценных ресурсов, но славились больше как ботаники и кулинары, и каждую торговую миссию рассматривали как предлог для очередной вечеринки. В талаксианской базе данных содержались килотонны информации об их культуре — общество у них было очень открытым, и они охотно делились информацией с другими расами. При других обстоятельствах «Вояджер» бы непременно задержался несколько дней на орбите этой планеты, чтобы предоставить экипажу отдых, а научному отделу — материал для исследований, но сенсоры засекли в нескольких парсеках в противоположной стороне излучение, которое могло указывать на червоточину, и капитан Джейнвей приняла решение направить ресурсы корабля на изучение этого феномена, а на Иллидарию отправить шаттл с командой всего из двух человек. Разумный выбор, учитывая, что и планета, и излучение были в стороне от курса к альфа-квадранту, а в талаксианской базе было столько данных по иллидарианцм, что рассчитывать на значительное дополнение не приходилось. Однако в первый же день торговых переговоров, проходивших даже легче, чем предполагали и без того чрезмерно оптимистичные прогнозы Ниликса, Чакотай понял, что капитан, пожалуй, пожалеет о своем решении, как только ознакомится с их отчетом. Дело в том, что иллидарианцы, обладавшие достаточно мощным флотом для того, чтобы их не трогали ни кейзоны, ни Этанийский орден (главный возмутитель спокойствия в этом секторе, с которыми, тем не менее, «Вояджеру» пока сталкиваться, к счастью, не приходилось), торговали всем, включая свои технологии. Но именно сейчас иллидарианские ученые, судя по всему, находились на пороге создания транспортерной системы. Конечно, разработка, по прикидкам, должна была занять не один год, а то и не одно десятилетие, но уже теперь в их обществе чувствовались пока еще неоформившиеся настроения в пользу пересмотра политики торговли технологией, не в последнюю очередь в связи с перспективой этого нового открытия. Чрезвычайно любопытная коллизия, и Чакотай чуть зубами не скрипел от злости, думая, что на планете им можно провести всего лишь два дня, и толком изучить все тонкости момента не получится. Тувока же, раз двадцать повторившего «Когда ситуация разовьется настолько, чтобы представлять тактическую опасность, «Вояджер» будет далеко от этого сектора», и один раз расщедрившегося на «Я разделяю ваш интерес, коммандер, но тратить энергию на переживания по поводу обстоятельств, которые находятся вне вашего контроля, непродуктивно», и вовсе готов был придушить собственными руками. Сказать по правде, импульс этот был не то что не агрессивным в буквальном смысле этого слова, но даже веселым и — почти что вопреки собственным желаниям Чакотая — теплым. Очередное обращение к прошлым привычкам. Тувока, с его страстью к изречению очевидных истин, и без того знакомых сослуживцам, но в некий конкретный момент времени просто проигрывающих эмоциональному накалу, всем маки хотелось задушить раз по пять на дню. Странно было ощущать, до какой же степени все не изменилось. Знакомые фразы, знакомые жесты, знакомые паттерны поведения окружающих — все эти мелкие штришки пусть на мгновение, но давали возможность почувствовать себя дома, в тех его координатах, что располагаются не в пространстве космоса, а в некоей эфемерной вселенной, звездами которой являются люди. Это — правильно, и это — удачно, да и попросту полезно, в конце концов, так почему в данном конкретном случае каждый сигнал маяка «привычности» на мгновение до боли режет глаза? Риторический, разумеется, вопрос. И, вероятно, придется просто всматриваться в путеводные огни звездной дорожки из вчера в сегодня, пока зрение окончательно не приспособится к длине и интенсивности этой световой волны. Однако приглашение слетать на третью луну ближайшей Иллидарианской колонии и лично полюбоваться на тропические леса, особому климату которых местный шоколад был обязан своей славой лучшего в квадранте, Чакотай принял скорее от злости на обстоятельства вообще и Тувока в частности, чем из реального интереса. Иллидарианцы обладали даром ненавязчиво общаться двадцать семь часов в сутки, так что полет туда и обратно в компании приставленного к гостям сопровождающего и короткая экскурсия на плантации обещали стать неплохим испытанием для вулканского терпения. О мелочности своей Чакотай пожалел через час после отлета: не то чтобы он ожидал каких-то неприятностей или испытывал дискомфорт сам, но не стоило поддаваться эмоциональному порыву. Впрочем, время он собирался использовать с толком, расспрашивая сопровождающего, молодого чиновника по имени Бензор, о настроениях на планете и культурных традициях максимальной открытости их общества и заодно отвлекая его внимание на свою персону. Тувок же, похоже, был занят тем, что вешал сто тридцатый шифровочный протокол на системы шаттла, особую заботу уделяя транспортеру. На всякий, как он выразился, случай. Почти у самой колонии они натолкнулись на странную картину. Плотное облако в космосе, на первый взгляд напоминающее туманность, но очень уж небольшую, всего пара километров в диаметре, и какую-то чересчур насыщенную, почти осязаемую. Вязкие нити розового, красного, синего и оранжевого протягивались среди звезд, сплетались, словно притянутые неведомой силой, в клубок чистого мягкого света и отбрасывали вокруг перья-всполохи. Будто закатное небо уходящего лета, теплое, манящее и хрупкое в своей тронутой дыханием увядания красоте. Чуть в стороне от аномалии зависли два крупных корабля: один иллидарианский, другой сенельский, с которыми команда «Вояджера» уже тоже успела познакомиться, — и направлялся прямо к облаку иллидарианский шаттл. — Странная туманность, — пробормотал Чакотай. Хотя он и без сенсорного анализа был уверен — это что угодно, но никак не туманность. — Это Курган, — пояснил Бензор. — По крайней мере, мы называем аномалию так, у сенельцев, кажется, другое название. Да и у всех остальных рас, что с ней сталкивались, тоже. — В каком смысле «сталкивались»? — поинтересовался Чакотай. Теперь, когда немного схлынуло острое восхищение красотой космического закатного неба, феномен казался ему странно знакомым. — В этом секторе отчеты первых космоплавателей многих рас содержали упоминания о «закатном облаке», которое неожиданно появлялось в разных частях космоса, зависало на несколько часов, а иногда и минут, и пропадало снова, — охотно принялся рассказывать Бензор. — Попытки проникнуть в аномалию предпринимались с ранних лет освоения космоса, но ранние корабли были слишком несовершенны, чтобы преодолеть термобарический барьер по периметру. А даже когда это удалось… Аномалия легко впускает внутрь и выпускает наружу, но исчезнуть может в любой момент, без какой-либо системы. Из тех, кто был внутри в момент ее исчезновения, никто не вернулся. — И что, периоды ее появления абсолютно непредсказуемы? — Чакотай следил на экране за иллидарианским шаттлом, как раз в этот момент исчезнувшем за барьером и тут же пропавшем с радаров. — Были, — улыбнулся Бензор. — Лет пять назад мы нашли способ «привязать» Курган к излучению определенных частиц, как к якорю, на три часа. Излучение генерируется дефлектором нашего корабля. Я вынужден попросить вас воздержаться от сканирования конфигурации дефлектора. — Разумеется, — кивнул Тувок. — Тем более что она все равно закодирована, — добавил Бензор так, будто его не прерывали, и вернулся к рассказу: — Курганом интересуются многие. Отчеты тех, кто за всю историю там побывал и все-таки смог вернуться, будоражат воображение. — В самом деле? — с какой-то странной интонацией спросил Тувок. — Любопытно. Чакотай не сомневался как в том, что это «любопытно» — банальная провокация, так и в том, что Бензор немедленно клюнет. Так и оказалось. Пока он связывался со своими людьми, спрашивая разрешение на посещение аномалии для гостей с «Вояджера», Тувок молча протянул Чакотаю падд с поверхностным сенсорным анализом «туманности». Тот бросил один взгляд на данные и тут же, не удержавшись, присвистнул. Ядро аномалии содержало всю таблицу Менделеева — это как минимум. Ценнейшие минералы, драгоценные металлы, в том числе латина, хотя ее в этом секторе, похоже, не особо ценили — по крайней мере, пока, — и многое другое. Не удивительно, что этим… Курганом интересуются все осведомленные о его существовании расы. Шаттл Федерации прошел через барьер так же легко, как и иллидарианский. Предназначение барьера, похоже, было не в том, чтобы не впускать кого-то внутрь, а в том, чтобы удерживать атмосферу — вполне, кстати, пригодную для дыхания большинства гуманоидов. Внутри аномалия представляла собой своеобразную вертушку из трех небольших лопастей-астероидов, равноудаленных и от ядра, и друг от друга и соединенных небольшими перемычками. Слишком симметрично для естественного формирования. Чем дальше, тем больше Чакотай убеждался — к созданию Кургана приложили руки разумные существа. На ближайшем астероиде показалось возвышение — холм насыпанной земли, по цвету заметно отличавшейся от местной почвы. На вершине, словно маяк, сверкал треугольник, и в его позолоченных гранях вспыхивали отблески далеких звезд. Чуть дальше — небольшой каменный круг, опоясывающий застывшее миниатюрное «озеро» (определить состав невооруженным глазом, да еще на таком расстоянии, было невозможно), а рядом — правильной формы обелиск, напоминающий кельтские менгиры. Воздух вокруг, казалось, дрожал, будто в жаркий летний полдень, и почему-то чудилось пение листвы, приветствующей вечерний ветер, хотя никакой растительности, конечно, рядом не было и в помине. Покой тысячелетий, отпустивших скорбь и оставивших лишь память, золото осенней листвы и серебро первых снежинок на еще пружинящей земле. — Это захоронения, — с трудом выдохнул Чакотай. Ему случалось посещать древние могильники, как земные, так и инопланетные, но нигде, ни раньше, ни — он был в этом уверен — позже, слова «вечный покой» не казались настолько осязаемыми. — Наши ученые установили, что здесь сосредоточены захоронения минимум сорока рас, — с энтузиазмом принялся объяснять Бензор. — Возраст древнейшего насчитывает почти миллион лет, но… Чакотай его не слушал. Он смотрел на соседний астероид — там, возле точно такого же холма, суетились ученые-сенельцы: брали пробы грунта; с помощью приборов, похожих на трикодеры, прощупывали состав венчавшего вершину треугольника; и занимались прочими подобными исследованиями. — Лейтенант, отключите сенсоры! — рявкнул Чакотай так громко, что Бензор от неожиданности подавился очередным предложением. — Сделаем круг и возвращаемся на прежний курс. Дорогу до колонии, как, собственно, и посещение тропического леса, плантаций с местным аналогом деревьев какао, окруженных, как и на Земле, буйной растительностью для защиты капризных плодов от прямого воздействия солнечных лучей, Чакотай почти не помнил. В висках обреченной дробью выстукивало: «Осквернители могил». Он сам не знал, почему его так сильно, так лично задевает подобное мародерство. «О человек, кто бы ты ни был и откуда бы ни явился, — ибо я знаю, что ты придешь, — я Кир, создавший персидскую державу. Не лишай же меня той горстки земли, которая покрывает мое тело». Возможно, не сама разумная «заморочка» для антрополога — или, по крайней мере, для человека, который когда-то мечтал стать таковым, — но собранные в одном месте инопланетные захоронения оказались удивительно созвучны его состоянию. Мягкий, ностальгический флер золотой осени. Память времен, чертог размышлений и озарений. Не меньше, чем мародеров, Чакотай не выносил церковных воров. — Коммандер, — Тувок осторожно тронул его за плечо, а это означало, что перед тем он какое-то время безуспешно пытался привлечь его внимание одним только голосом. — Нам пора, если не хотим опоздать к месту встречи с «Вояджером». Еще предстоит загрузка припасов по возвращении на Иллидарию. На скулах у Тувока ходили желваки. Видимо, удар общительности иллидарианцев и в самом деле оказался довольно сильным. Чакотай слабо усмехнулся — весело все-таки вылетали на эту экскурсию, жаль, заканчивалось все на минорной ноте, — и сменил Тувока на посту «развлекаемого гостя». На обратном пути аномалия — хотя они и знали о ее наличии — возникла все так же неожиданно, будто мираж, формирующийся из песков пустынь. Оживающая на глазах легенда, сотканная из самого времени. Однако что-то, похоже, было не в порядке. На всех частотах звучал широкополосный сигнал бедствия. Чакотай включил связь. — Отказ двигателей… Двое тяжело раненных… Спасательная группа… Двадцать минут… — Термобарический барьер дает помехи на коммуникационный массив, — доложил Тувок. — Компенсирую. Это, впрочем, не понадобилось: еще до окончания настройки с ними связался ведущий иллидарианский корабль и сообщил, что у находящегося в аномалии шаттла вышел из строя двигатель. А между тем, Курган должен был вернуться обратно в подпространство в течение двадцати минут. Чакотай скосил глаза на Тувока. Даже тех данных, что они успели собрать, хватало, чтобы понять: аномалия, разумеется, была искусственного происхождения, и отнюдь не являлась незнакомой. Чакотай слышал о подобных древних подпространственных могильниках в альфа-квадранте — их даже поверхностное изучение осложнялось проблемами с транспортацией. Вытащить транспортером застрявших в ней людей, конечно, можно — и черт с ними, даже с образцами и оборудованием, — но сканеры наведения, вероятнее всего, нарушат баланс ядра и собьют калибровку «якоря», используемого для «привязки» аномалии. Такой случай был задокументирован в базе данных Звездного флота. Новую конфигурацию дефлектора было бы сложно подобрать даже инженерам Федерации, а ведь иллидарианцы значительно менее искусны. — Коммандер, — воскликнул Бензор, — может быть, вы могли бы помочь? Ваш транспортер… — Справится, — почти сразу решился Чакотай. — Лейтенант, наведитесь на группу внутри аномалии. — Он открыл канал связи с иллидарианским кораблем. Тувок приподнял бровь, но почему-то воздержался от комментариев. Вот только Чакотай не сомневался: тот тоже вспомнил. И все понял. — Готово. — Запускайте. Можно было бы сказать, что о наиболее вероятных последствиях этой «помощи» Чакотай не сообщил иллидарианцам из-за нехватки времени, но это было бы пошло. На пути к координатам встречи с «Вояджером» Тувок упорно молчал. Впрочем, это было для него типично. — Я подготовлю для капитана полный отчет о миссии, — наконец сообщил Чакотай потолку, сделав ударение на слове «полный». Конечно, иллидарианцы сами попросили о помощи, и никаких директив он не нарушил, по крайней мере, формально, и все же… Тувок секунду помедлил, а потом развернулся всем корпусом, криво усмехнулся, — и в его глазах мелькнуло странное выражение, словно солнце на мгновение отразилось в гранях заледеневших капель: — Я в этом и не сомневался. Искаженный. Хроника одиннадцатая, в которой выходят из строя опорные механизмы Тувок никогда не воспринимал Чакотая как командующего офицера. Обстоятельство это было в высшей степени парадоксальным, но, при всей своей кажущейся нелогичности, — вполне логичным. Понятие «командующий» не представляло никакой проблемы: Тувок исправно и даже без намека на малейшее внутреннее сопротивление выполнял приказы Чакотая — и на высадках, и в тех ситуациях, когда обстоятельства запирали их в том или ином отсеке корабля во время кризиса. И тогда, когда был полностью согласен с решением, и тогда, когда не мог уловить ход чужой мысли — что, надо сказать, случалось очень редко. Понятие «офицер» тоже казалось абсолютно верным. Еще в первые даже не дни — часы — в дельта-квадранте капитан Джейнвей сказала про своего нового первого помощника: «Бывших офицеров Звездного флота не бывает», и Тувок удовлетворенно отметил, что они снова, независимо друг от друга, пришли к одинаковым выводам. И если бы его спросили, он бы, несмотря на обстоятельства, аттестовал коммандера теми же словами еще в Пустошах. Вот только почему-то эти два по отдельности верные определения не связывались в устойчивое словосочетание. Кроме того, парадоксальное это обстоятельство оказалось для Тувока еще и неожиданным, — что уже действительно являлось тревожным фактором. Земляне в таких случаях апеллируют к неосознанности, но для вулканца подобное попросту невозможно. Должно было быть невозможным. Однако текущее положение дел свидетельствовало об обратном. Когда капитан Джейнвей вступила в контакт с деформационным полем, искажающим то ли сам «Вояджер», то ли его восприятие в сознании команды, Тувок обнаружил себя в странной ситуации. Каким бы опытным командиром ни являлся Чакотай, подобная угроза кораблю была не в компетенции командира маки. Вероятно, в этом и было дело: Тувок поймал себя на том, что все еще воспринимает Чакотая как «командира маки». Не то чтобы авантюрного склада, но излишне охотно идущего на риск; не то чтобы игнорирующего протокол, но излишне легко, в случае, если чувствует необходимость, умеющего отыскивать в нем лазейки. Чакотай совсем не изменился — с удивлением осознал Тувок. Не то чтобы он в этом сомневался — хотя нет, получается, что все-таки сомневался. Когда-то он считал, что человек, по какой бы то ни было причине выбирающий для себя путь преступника, а потом снова круто меняющий свою жизнь, не может пройти через подобные метаморфозы неизменным. Достаточно было взглянуть на Торрес или Аялу, чтобы укрепиться в этой уверенности. Но Чакотай одним своим существованием опровергал казалось бы незыблемые максимы. Все эти, вероятно, все-таки несвоевременные мысли пронеслись в голове стремительным ветродуем — кратковременной, но мощной и смертельно опасной песчаной бурей из тех, что иногда возникают в вулканских пустынях на закате, — и на пару секунд позже, чем следовало. Потому что с языка уж сорвалось: — Я должен заметить, что капитан Джейнвей на протяжении многих лет нашей совместной службы часто демонстрировала склонность соглашаться с моими рекомендациями… Чакотай, даже не дослушав, что в его случае свидетельствовало о крайней степени бешенства, сделал несколько быстрых шагов вперед и отчеканил: — Если вы не заметили, лейтенант, — он подчеркнул обращение голосом, — капитан Джейнвей сейчас не в состоянии принимать решения. Кораблем командую я. Это понятно? Когда Торрес и Пэрис отправились осуществлять ее план борьбы с аномалией — излишне рискованный, кстати, ну да для Чакотая это никогда не было серьезной проблемой: этот человек рисковать умел даже слишком хорошо, — в голокомнате повисло молчание, которое Тувок впервые в жизни готов был охарактеризовать как «неловкое». Обычно ему было абсолютно комфортно в тишине, — он как раз находил раздражающей привычку окружающих заполнять паузы светской беседой, — но сейчас… Сейчас, как верно заметил Чакотай, капитан Джейнвей временно выбыла из их маленькой, ставшей привычной игры в опосредованное общение. Тувок отчетливо вспомнил первые дни в дельта-квадранте, когда они с Чакотаем даже разговаривали через этот своеобразный коммуникационный буй. Неизбежная неловкость адаптационного периода давно прошла, но ретранслятор по-прежнему функционировал, да так исправно, что они давно перестали обращать на него внимание. Но вот вершина незаметно выстроенной пирамиды исчезла, будто голограмма, и они внезапно оказались на семи ветрах невысказанных претензий и незаданных вопросов. Чакотай чуть повел плечами, чуть повернул голову и бросил на Тувока странный, показавшийся несвоевременным взгляд. Тот немедленно его узнал, и тут же понял, что под теми же ветрами звенели протянутые в пресловутое «вчера» чересчур туго натянутые струны, — именно так командир маки смотрел на своего навигатора, безмолвно спрашивая совета. Вероятнее всего, в данном случае — о том, что предпринять, если план Торрес не сработает. Тувок подавил усмешку. Пожалуй, это искажение было куда опаснее того, что сейчас гуляло по «Вояджеру». Совет свой Тувок решился озвучить только тогда, когда горе-инженеры во всеуслышание заявили, что исчерпали свои возможности. Он, в общем, не сомневался, что Чакотай ему последует — тот был достаточно разумен и достаточно владел собой, чтобы согласиться с подобным логическим построением, от кого бы оно ни исходило, — и все же тот простой факт, что они остались вдвоем — снова, как когда-то, верховный командир корабля и один из его подчиненных, — превращал рутину повседневных решений в строительный материал уже достаточно прочного, но все же не неуязвимого мостика, тянущегося в завтрашний день. Как только Чакотай ожидаемо принял его рекомендации, Тувок, каким бы глупым это ни казалось с логической точки зрения, счел нужным подойти к нему и сказать: — Коммандер. Хочу вас поблагодарить за то, что одобрили мою рекомендацию. — Слово «снова» он опустил скорее случайно, чем сознательно. Чакотай наградил его слегка недоуменным взглядом, словно не улавливая, за что тут в принципе можно благодарить. И Тувок понял, что по крайней мере с одним искажением они в тот день все-таки справились. Альянсы. Хроника двенадцатая, в которой проводится перезагрузка системы В одной земной книге из федеральной базы данных Никлис не так давно вычитал странную фразу: «друзей не выбирают». Утверждение на первый взгляд смехотворное, но теперь он склонялся к мысли, что эксцентричный землянин был не так уж и не прав в своем парадоксе. Ведь в самом деле, бывает так — и куда чаще, чем может показаться, — что людей сводят вместе не столько общие цели или схожие вкусы, сколько обстоятельства. Или судьба — если вдруг придет в голову блажь наградить ту же силу более поэтичным именованием. Ниликс давно понял, что тот, кто сообразил поселить вместе бывших маки и кадровых флотских, — гений. Человек, с которым делишь жизненное пространство; с которым ругаешься из-за незакрытой зубной пасты или другой подобной мелочи; которому, случается, барабанишь в дверь, требуя впустить в ванную; чье сонное сопение слышишь каждую ночь, порой накрывая голову подушкой и с трудом сдерживая желание запустить этой самой подушкой то ли в стену, то ли непосредственно в соседа — такой человек, пусть тебе и хочется его убить по несколько раз на дню или раз в две-три недели (в зависимости от обстоятельств и темперамента), с течением времени начинает восприниматься почти как член семьи. Той самой, которую — да — не выбирают. Наряду со множеством плюсов в этой ненавязчиво внедренной семейственности был и существенный минус. Хотя коммандер Чакотай наверняка бы не согласился с такой оценкой: в конце концов, он сам не так давно сказал Ниликсу, что, по его мнению, все то позитивное, что ты получаешь от той или иной привязанности, перевешивает любые возможные риски, в том числе боль потери. Собственно, Ниликс и сам не стал бы оспаривать это утверждение. Более того, отдавал себе отчет в том, что «минус» этот — если его вообще можно так назвать — не был связан с конкретной историей формирования экипажа «Вояджера». Просто — такова жизнь. И просто — такова смерть. Постоянные атаки кейзонов измотали всю команду. Так что, вероятно, не стоило удивляться тому, что у кого-то в конце концов сдали нервы. Тем более в подобных обстоятельствах. Поминальная служба по Курту Бендере закончилась мини-скандалом Хогана с капитаном Джейнвей и рематериализовала казалось бы окончательно погребенные под рутиной повседневной жизни противоречия, о которых сам Ниликс по-прежнему почти ничего не знал и не хотел знать. Впрочем, нет, это не совсем верное определение. Когда-то Ниликс мог с легкостью назвать тех членов экипажа, что в прошлой жизни были маки, — по той незримой, но ощутимой границе, что в первые дни пролегала между ними и остальными членами команды. Теперь эти некстати возрождающиеся из небытия барьеры сменили координаты и ориентацию в пространстве. И если бывший маки Аяла, услышав предложение «дать кейзонам то, что им нужно», только головой покачал — это, мол, не выход, — то Игорь Петровский, напротив, несмотря на все годы службы в Звездном флоте, выглядел так, будто готов был немедленно подписаться под каждым словом. Как там капитан сказала, едва вылетев на варп-скорости из столовой? Ниликс случайно услышал из-за приоткрытой двери камбуза. «Все в порядке, коммандер. Я знаю, Хоган расстроен. Они с Бендерой дружили». Да, все верно — частично проблема была именно в этом. Эмоциональная реакция на потерю близкого человека. Вот только, помимо исполнительного Хогана, вдруг устроившего скандал, или последние пару дней покидавшего каюту только на дежурство Тэйбора, или Б’Эланны, раз двадцать разным собеседникам повторившей: «Он однажды спас мне жизнь; на кардассианской границе», был еще Петровский, непривычно молчаливый и будто бы даже потерявший в своих исполинских размерах — немного изменилась осанка, — и настолько выбитый из колеи, чтобы сразу внутренне согласиться с диким для офицера Звездного флота предложением, и Дженни Дэлэни, которую теперь и самый ненаблюдательный человек мог бы легко отличить от сестры-близняшки, тоже расстроенной, конечно, но не задетой случившимся настолько лично. И, наверное, через неделю, или две, или десять — когда все немного успокоится и притупится боль потери, — и коммандер Чакотай, и капитан Джейнвей, и сам Ниликс поймут: этот — в настоящий момент скорее добавляющий в и без того скорбную картину черных красок — факт свидетельствует о том, что у них все-таки получилось. Однако пока что до успокоения было едва ли ближе, чем до альфа-квадранта. Скандальное предложение Хогана будто открыло невидимые шлюзы, и уже на следующий день в столовой то тут, то там начали возникать немыслимые ранее разговоры. Не о кейзонах и торговле технологиями — о принципах и политике Федерации. — Полагаю, многие маки и без того чувствуют, что Федерация уже однажды предала их, — заметил на следующий день после похорон Том Пэрис. — Капитан Джейнвей, может, и готова сложить голову за принципы Федерации, но они — вряд ли. — Даже офицерам Звездного флота время от времени кажется, что Первая директива — паршивая идея, — рассеянно протянул Гарри, очевидно, вспомнив историю с сикарианцами и подпространственным проектором. — И все же… — И все же, глупо отрицать, что эти принципы возникли не на пустом месте, — задумчиво закончил Аяла. Только духи Великого леса знают, чем Пэрис думал, употребляя в его присутствии местоимение «они» по отношению к бывшим маки. Впрочем, этот факт тоже относился к числу тех, что потом, после, будет способен порадовать командующий состав «Вояджера». — Их нарушение чаще всего оплачивается кровью. — Он помолчал с минуту и усмехнулся: — Следование им, однако, нередко оплачивается тем же самым. Старые раны можно и нужно расковыривать, пока из них не вытечет весь гной. Этот не столько болезненный, сколько просто зудящий нарыв — возникшее в альфа-квадранте неприятие территориального компромисса и порожденное им вооруженное сопротивление — прорвался и забрызгал кроваво-красными коррозийными каплями переборки «Вояджера». Видимо, капитан Джейнвей пришла к тому же выводу — или, что вероятнее, ей помогли прийти к тому же выводу. Слухи на корабле всегда разносились на недостижимой для людей скорости в десять варп, но о том, что она на совещании командного состава объявила о своем намерении попытаться заключить альянс с некоторыми кланами кейзонов, весь экипаж, казалось, узнал буквально в ту же секунду. И, чем бы все ни закончилось — а Ниликс относился к затее значительно более скептично, чем дал понять на совещании: не из-за федеральной политики невмешательства, разумеется, а из-за того, что собой представляли кейзоны, — этот шаг сам по себе был отменным антикоррозийным средством. В этом своем мнении Ниликс утвердился сразу после провалившихся переговоров с кейзонами и трейбами. — Сложно сказать, кто из них — большие ублюдки, — с чувством изрек наконец-то выбравшийся из своей каюты Тэйбор и с остервенением ткнул вилкой в бифштекс. — Трейбы по части лицемерия дадут кардассианцам сто очков форы, — согласился Гэррон. — А кейзоны поехали крышей на почве мести за то, что давным-давно в прошлом, — отпарировал Петровский. — Не то чтобы я их совсем не понимал, — пожал плечами Гэррон — после прошлогоднего курса «юного кадета» он и в самом деле, как и надеялся Чакотай, стал куда раскрепощеннее, — но… — Но этот разговор портит мне аппетит, — прервал дискуссию Кеннет Долби. — К дьяволу кейзонов и трейбов. Явятся — наполируем им задницы, вот и все, а думать о подобных тварях в свободное время я не нанимался, спасибо. Пусть по этому поводу у Тувока голова болит. Должны же и у меня быть маленькие радости. — Кхм, — сдерживая смех, прокашлялся Петровский и показал глазами Долби за спину. Тот спокойно положил приборы, поднялся, четко, как на смотре, развернулся на сто восемьдесят градусов — и, разумеется, столкнулся взглядом с Тувоком. — Добрый вечер, сэр. Что, заставите меня бегать двадцать кругов по столовой? — вопрос был задан в шутку, разумеется, но весь «Вояджер» знал, что Тувок принципиально не понимает шуток. — Вряд ли для дисциплинарных взысканий есть причина, рядовой, — серьезно изрек Тувок. Окинул строгим взглядом Гэррона, особо задержавшись на баджорской серьге в ухе — тот теперь, как и Тэйбор, носил ее только в свободное от дежурств время, — и сдержанно кивнул: — Вольно, господа, — а потом отошел к кухонной стойке. — Возвращаясь к нашей теме, — довольно громко, хотя и не напоказ, сказал Петровский, — надеюсь, в следующем секторе дельта-квадранта мы встретим кого-нибудь более приятного и более достойного доверия, чем кейзоны и трейбы. Ниликс не сомневался, что Тувок, как и он сам, слышал каждое слово, однако на крамольное предположение о потенциальных будущих союзниках тот и ухом не повел. — Иногда полезно бывает поставить на кривоногую лошадку, не правда ли, мистер вулканец? — не удержался Ниликс. — Ваши аналогии, мистер Ниликс, как всегда… гм, колоритны, — усмехнулся Тувок. — Сочту это комплиментом, — отпарировал тот. — Однако, раз вам не нравится моя аналогия, то что вы скажете об этой истории? Тувок помолчал несколько секунд, но все-таки ответил: — Я, мистер Ниликс, пришел к весьма неожиданному выводу, — он скривился, будто лимон проглотил, но, тем не менее, закончил: — А именно: что вы были правы. — О? — Как любой новый организм, гибрид южно-американской орхидеи и вулканского фавинита поначалу казался довольно слабым, но в долгосрочной перспективе объединение таких разнотипных генов действительно сделает это новое растение сильнее. Хроника тринадцатая, в которой опровергается поговорка про старую собаку Когда Тувок обнаружил, что кто-то на «Вояджере» тайно связывается с кейзонами — опять! — капитан Джейнвей не слишком удивилась. Во всяком случае, не так, как в первый раз — ведь почему бы тому, что случилось однажды, не повториться снова? — тем более что Сеска перед бегством «любезно» объяснила свои мотивы, которые вполне могли бы показаться весьма резонными и кому-нибудь другому. Но вот когда Тувок порекомендовал не ставить в известность об открывшихся обстоятельствах коммандера Чакотая — тогда капитан Джейнвей с целую минуту не могла прийти в себя от шока. Тогда она, кляня себя последними словами, все-таки не решилась задать прямой вопрос, но теперь, когда Тувок выработал план действий по выявлению предателя, стоило все-таки прояснить щекотливый момент. — Тувок, в прошлый раз вы порекомендовали, — она с трудом удержала за зубами слово «попросили», ибо та «рекомендация» куда больше смахивала на просьбу, — оставить коммандера Чакотая в стороне от этой проблемы. Почему? Вы его подозреваете? Она ждала привычного: «Я подозреваю всех, кроме тех, чья непричастность недвусмысленно доказана следствием», но, к ее удивлению, Тувок немедленно и твердо ответил: — Нет. — Нет? И это все? — Капитан, несмотря на то, что я подозреваю всех, кроме лейтенанта Пэриса, чью непричастность установил до того, как предложил его кандидатуру на роль «подсадной утки», мы с вами оба понимаем: наиболее вероятно, что предатель — маки. Джейнвей кивнула, соглашаясь. Ей, несмотря на серьезность ситуации, очень хотелось пошутить на тему «всех» и поинтересоваться, включена ли она сама в этот список. Однако она воздержалась. Не столько потому, что Тувок не одобрял шуток, тем более в таких обстоятельствах, сколько потому, что — и она только теперь это осознала — этот несерьезный вопрос не разрядит обстановку, а, наоборот, заставит главу тактической службы задуматься над тем фактом, что в этот раз он вознес над рамками своих подозрений еще одного человека. Сколько бы вулканцы ни утверждали, что им не знакомы такие понятия как «неосознанные действия» или «проекция», — чем больше Джейнвей с ними общалась, тем больше понимала, что это чрезмерно оптимистичное утверждение очень далеко от реального положения вещей. — Однако, Тувок, наиболее логичный кандидат на роль «подсадной утки» для вашего плана тоже — кто-то из маки. Если кто-то из них признает, что ему неуютно на корабле Звездного флота — для Сески это будет выглядеть более чем правдоподобно. И намного более вероятно, что она поверит кому-то из своих бывших коллег, чем Тому Пэрису. — Вряд ли Сеска упустит источник информации о «Вояджере» только по той причине, что не любит мистера Пэриса, — усмехнулся Тувок. — Нет, не упустит. — Джейнвей на мгновение задумалась. — Но в любом случае коммандер Чакотай может знать или заметить что-то, чего не знаем или не можем заметить мы. Это, в конце концов, его люди. Ваша рекомендация, Тувок, выглядит не очень-то логичной. — Джейнвей просто думала вслух, но, уже сказав эти слова, поняла, что они прозвучали как провокация. — Мы вполне способны обойтись без экспертной оценки коммандера Чакотая в этой ситуации, — жестко отчеканил Тувок. И уже другим тоном добавил: — Мы поставим его в неприятное положение, заставив принять участие в установке капкана на одного из «его людей». И то, что обстоятельства не требуют его обязательного вмешательства, представляется мне удачным. Джейнвей почувствовала сильное желание придержать руками падающую челюсть. Или поинтересоваться, кто этот человек и куда он дел труп невинного убиенного лейтенанта Тувока. Вулканцы восприимчивы к чужим эмоциям, они способны заметить проблеск эмоциональной реакции там, где представителю любой другой расы и в голову не придет подобное предположение. Но, несмотря на это, Джейнвей никогда не слышала о том, чтобы вулканцы щадили чужие эмоции. И уж тем более никто бы не предположил подобную деликатность в Тувоке. Н-да, а еще говорят: старую собаку новым трюкам не научишь. Ха. — В случае с самой Сеской коммандер Чакотай справился превосходно, — напомнила Джейнвей. — «Хотя один бог ведает, скольких седых волос ему это стоило», — добавила она мысленно. Перевела взгляд на Тувока, и поняла, что тот думает о том же. — В этот раз наша антреприза рискует затянуться на несколько недель. — Вы правы, — кивнула Джейнвей. — Что ж, действуем по вашему плану. Надеюсь, — она усмехнулась, — лейтенант Пэрис не злоупотребит нашим распоряжением «держаться вызывающе». На самом деле, она не сомневалась как в том, что Пэрис воспользуется карт-бланшем на полную допустимую катушку, так и в том, что он получит от этого море удовольствия и, возможно, даже сможет немного повеселить посвященных. Это было бы нелишним. — Я лично прослежу за тем, чтобы он не перешел границ допустимого, — серьезно заверил Тувок. А может, и не сможет. Тувока, пожалуй, повеселишь. Повисло молчание. Джейнвей чуть ли не впервые с момента знакомства с этим человеком не знала, что ему сказать. «Ваши намерения делают вам честь»? Для вулканца, вероятно, нет оскорбления страшнее, чем подозрение в том, что в основе его решений лежит хотя бы тень эмоций. «Вот уж не думала, что вы когда-нибудь научитесь не только понимать тонкости взаимоотношений тех рас, что не способны относиться к происходящему безэмоционально, но и станете принимать это во внимание»? Шутки Тувок не одобряет. Наконец, она сдалась и вернулась к теме разговора: — Рано или поздно нам придется все ему рассказать. — Чем позже, тем лучше. Коммандер Чакотай — не слишком хороший актер. Джейнвей рассмеялась. В каком-то смысле Тувок был прав: Чакотай всегда предпочитал говорить правду — или хотя бы ту часть правды, которая не вредила делу, что заставляло собеседника обманываться самостоятельно. Очень по-вулкански, кстати. Но как фундамент для будущего объяснения с Чакотаем озвученный Тувоком резон подходил весьма неплохо. Хотя правдой являлся меньше чем наполовину, а то и меньше чем на треть. — Чакотай… — она запнулась и все же договорила в спину уходящему Тувоку — в глаза бы вряд ли смогла: — Он вряд ли поймет. Скорее уж, оскорбится тем, что его держали в неведении, но этого она говорить не стала. Тувок чуть повел плечами, и его левое ухо дернулось, выдавая невидимую сейчас усмешку. И Джейнвей поняла: ему это и не нужно. Основы. Хроника четырнадцатая, в которой упоминаются условные рефлексы До недавнего времени Чакотай почти что гордился тем, как выдрессировал свое мышление. Правило «не думай о белой обезьяне» в его случае давно уже не работало. Точнее, картина всплывала, разумеется, в сознании в первые минуты — он все-таки такой же человек, как и прочие, и его мозг устроен точно так же, — но потом ему не составляло труда изгнать обезьяну из головы и из мыслей — если, конечно, кто-нибудь или что-нибудь вдруг о ней снова не напоминало. После последней встречи с Сеской Чакотай приложил немало усилий, чтобы выкинуть из головы и ее, и — к черту белую обезьяну! — ребенка, и в конце концов ему это удалось. Однако сигнал бедствия с кейзонского маяка за секунды превратил всю его кропотливую работу над собой в полный пшик. Кэтрин, во всяком случае, прекрасно поняла, что это зрелище — невнятное, прореженное помехами нападение на ребенка, который, как бы там ни было, был его, — полностью вывело его из равновесия. И можно было с уверенностью ставить на то, что остальная команда мостика тоже не осталась в неведении. — Это должно быть твое решение, — сказала Кэтрин чуть позже в своем офисе, когда они обсуждали, как реагировать на сигнал бедствия и реагировать ли вообще. — Если ты решишь лететь за ребенком… Я знаю, что могу заявить от лица всей команды — и флотских, и маки: мы тебя поддержим. Это утверждение всколыхнуло в сознании целый шторм, и Чакотай в первый момент с радостью ухватился за возможность переключиться на что-то другое, не связанное с Сеской и всей этой ситуацией. Он целый день скрупулезно разбирал буйство водной стихии на незаметные глазу течения и закрывающие горизонт высокие волны. Кажется, вулканцы называют это «логической деконструкцией эмоционального комплекса». Сияющий в свете солнечных лучей столб воды — мы тебя поддержим. Не то чтобы он в этом сомневался, но есть вещи, которые просто нельзя принимать как должное — какими бы очевидными они на самом деле ни являлись. Едва различимое, но, пожалуй, опасное течение — и флотские, и маки. Не так много времени прошло с тех пор, как они с Кэтрин вернулись на корабль после того, как команда «Вояджера» с огромным риском все-таки добыла у видиан лекарство от заразившего их вируса. Экипажу пришлось постараться, чтобы уговорить Тувока на эту авантюру, и Чакотай не мог отделаться от мысли, что если бы в изоляции оказался кто угодно другой, кроме них двоих — именно двоих, — убедить вулканца было бы легче. На первый взгляд это утверждение казалось парадоксальным, но Тувок, подобно всем представителям его расы, как огня боялся того, что считал эмоциональным вмешательством в процесс принятия решений. А в той ситуации он был слишком эмоционально заинтересован. Однако, как бы там ни было, команда, прощупывая почву для своего мини-мятежа, тоже наверняка употребляла это снова разводящее их по разные стороны уже эфемерных баррикад сочетание: и флотские, и маки. Чакотай потом слышал эти слова краем уха в столовой — во время обычных обсуждений очередной решенной проблемы и способа, с помощью которого с ней справились. И, помнится, тогда же подумал: плохо. Теперь, по прошествии двух лет, этот водораздел действительно остался лишь в словах — просто условный рефлекс, привычка, — но Чакотай еще в Пустошах понял, насколько опасными могут быть подобные слова-штампы. Ярлыки слишком часто играют роль тех самых деревьев, за которыми не получается увидеть лес. Вечером, однако, пришлось выкинуть из головы отвлеченные размышления и заняться решением более насущной проблемы. После встречи с инопланетянами, оказавшимися теми самыми «небесными духами», легенды о которых рассказывал его народ, Чакотай действительно почувствовал, что наконец-то пусть немного, но примирился с покойным отцом. Или, во всяком случае, прошел по этой дороге так далеко, как никогда не надеялся зайти. Но вот того, что отец и в самом деле ответит на его зов и посетит почти что осязаемой тенью его видение, все-таки не ожидал. Небесные ли духи были тому причиной, суть его «дилеммы» ли? Ответа он не знал, но, пожалуй, и не хотел знать. Чакотаю часто снились яркие, цветные сны, которые он потом помнил во всех подробностях. Той ночью ему почему-то приснилась поэма о Беовульфе. Он откуда-то знал, что это именно сам эпос, а не голороман, хотя ночной датский лес был как две капли воды похож на тот, что он видел год назад, разыскивая в голопрограмме пропавшего Гарри. Лес этот снова живо напомнил Чакотаю базу маки в Пустошах. И снова его преследовал знакомый вопрос: что если не так давно и отец проходил теми же самыми тропами, смотрел на те же звезды, вслушивался в тот же шепот листвы? Вот только теперь этот вопрос почему-то казался риторическим, а известный ответ на него был — да. Стоя за дверями Хеорота, Чакотай слышал, как дружинник докладывает о его прибытии — прибытии Беовульфа — конунгу Хродгару, и слышал ответ конунга — кажется, это противоречило сюжету эпоса, но почему-то казалось правильным: — Видел я витязя в дни его детства; умер отец его, славный Эггтеов, в дом которого… Дальнейшие слова Хродгара потонули в шуме листьев, растревоженных внезапно поднявшимся почти шкальным ветром. Странное дело: Чакотай отлично помнил сюжет эпоса, пожалуй, даже отчетливее, чем в реальности, и помнил о том, что он, Беовульф, прибыл в земли данов, дабы защитить их народ от страшного кровожадного чудовища, которое разоряет их дома и убивает невинных людей. Но почти физическую потребность немедленно броситься в бой он, тем не менее, чувствовал не тогда, когда звучало имя Гренделя или рассказ о его злодеяниях, а тогда, когда слышал имя отца. — К нам ты ныне явился, Беовульф, — приветствовал его Хродгар в чертогах Хеорота, — как друг и защитник, верный долгу, — голос конунга, внешне как две капли воды похожего на Антвару, который когда-то приветствовал Чакотая после вербовки в маки, неожиданно налился металлом, обрамляя слово «долг». — Ведь было: в споре убивши Хадолафа из рода Вильвингов, отец твой распрю посеял кровную, — Антвара улыбнулся смущенно, словно давая понять, что это всего лишь фигура речи, и сюжет и лексика эпоса окончательно полетели к черту. — Твой отец присягнул нам. Желаешь ли ты стать, наконец, достойным сыном своего отца и продолжить его дело? — Это — единственное, чего я ныне желаю, — твердо и обреченно ответил Чакотай… И проснулся. С трудом выпутавшись из сбившегося в беличье гнездо одеяла, он добрел до ванной, включил воду и плеснул немного в разгоряченное лицо. Хотели логическую деконструкцию эмоционального комплекса, коммандер? Получите и распишитесь. А если вам что-то не нравится в посылке — так это ваша глубоко личная проблема. И нечего перекладывать ее решение на других. Чакотай на подрагивающих ногах вернулся в комнату и, не зажигая свет, на ощупь рухнул в кресло. В окно светили незнакомые, чужие звезды дельта-квадранта, куда в конце концов привела его дорога, выбранная под влиянием переворачивающего все существо желания примириться с тем, кто уже ушел навсегда. Не то чтобы это было для него новостью. И не чтобы у него не было других, и весьма веских, причин. И все же, не зря, наверное, вулканцы считают, что до конца логически деконструировать эмоциональный комплекс, будучи запертым внутри оного, никто, кроме них, не способен. А еще, наверное, не зря уже другая, еще более мудрая раса считает, что всему во вселенной назначено свое время. Всему. В том числе затуханию условных рефлексов. Перемещенные. Хроника пятнадцатая, целиком состоящая из невнятных намеков Говорят, человек может бесконечно смотреть на три вещи: на горящий огонь, на текущую воду и на то, как работает кто-то другой. Том Пэрис никогда бы не подумал, что это утверждение может быть справедливо для коммандера Чакотая, однако, увидев, с каким вниманием тот наблюдает за конструирующим оружие из гайки, молотка и какой-то матери Тувоком, почти что вознамерился переменить мнение. Когда Ниликс отправился добывать очередную «гайку» из синтезатора пищи или другого устройства, предоставленного своим пленникам «щедрыми» нумири, Чакотай, улыбнувшись, заметил: — Отдаю тебе должное, Тувок. Работаешь налету, со случайными деталями, без инструкции. Не думал, что вулканцы умеют импровизировать. — Наши обстоятельства требует определенной гибкости, — как-то чересчур многозначительно ответил тот. Том уже давно бросил попытки понять, что между этими двумя, в конце концов, происходит. То они принимались общаться исключительно цитатами из устава, даже в моменты, когда уже вроде бы сменились с дежурства; а то вдруг чуть ли не прямо на мостике начинали болтать, словно старинные приятели из числа тех, кого называют «заклятыми друзьями», и Тувок даже, презрительно заломив для порядка бровь, неловко, но все же пытался отвечать на чужие шутки. — Определенно, — кивнул Чакотай, сделав вид, что многозначительность в голосе собеседника не уловил вовсе. — Это напоминает мне курс выживания, который проходят в Академии. Неожиданные тактические симуляции, или транспортировка в лес, абсолютно без подготовки. Нас, определенно, учили использовать смекалку. «Ну вот, пожалуйста», — мысленно констатировал Том и непроизвольно отступил чуть глубже в тень веранды. — Это был урок, который я к тому моменту уже усвоил, — самодовольно сообщил Тувок. — Во время обряда тал’отс я должен был продержаться четыре месяца в вулканской пустыне, имея при себе только ритуальный нож. После этого упражнения Звездного флота кажутся… не слишком сложными. Чакотай рассмеялся. Том готов был дать голову на отсечение, что в этом в общем-то банальном замечании тоже содержался какой-то скрытый, понятный только тем двоим смысл. Через какое-то мгновение он поймал себя на том, что в строгом соответствии с поговоркой все-таки засмотрелся на занятого работой Тувока. А бездельничать, между тем, было некогда, и вообще он сюда пришел за оружием, а не за тем, чтобы подслушивать невнятные, но почему-то казавшиеся чрезвычайно личными разговоры. Том уже собирался выйти из своего укрытия, как вдруг Тувок прекратил колдовать на тем, что пока еще было просто набором бесполезных железок, и перевел взгляд и все свое внимание на Чакотая, как раз в тот момент посмотревшего куда-то в сторону. Нет, не куда-то — точно на Джарвина, нервно теребившего край униформы и спрашивающего что-то у девушки из отдела квантовой механики, чье имя постоянно вылетало у Тома из головы. «Дуэнья», — мысленно припечатал Том. Джарвин и эта самая девушка встречались около года, и весь «Вояджер» уже предвкушал первую на борту свадьбу, но что-то у этих двоих в конце концов не заладилось, и пару месяцев назад они окончательно разошлись — как-то тихо, без ссор, споров и почти без неловкости в последующем общении. Вот разве что Джарвин, разговаривая с ней, почему-то постоянно хватался за униформу. — Заметил что-то интересное? — спросил Тувок. — Возможно, — откликнулся Чакотай. — Не уверен. — Что ж, всему свое время. — Чакотай на это немудрящее замечание вскинулся так, будто Тувок между делом сообщил ему секрет вечной жизни или по меньшей мере рецепт капель датского короля. — Я заметил, что вам, землянам, иногда для принятия сложного решения требуется не только моральный, но и эмоциональный контекст. — Джарвин труднее остальных приспосабливался к службе на звезднофлотском корабле. Думаешь, она была для него дополнительным стимулом держаться? А теперь, когда он вошел в колею, необходимость в дополнительном стимуле отпала, и все закончилось? Тувок посмотрел на собеседника как-то странно и через несколько секунд ответил абсолютно ровным тоном: — Это предположение кажется логичным и соответствующим действительности. Чакотай не стал ничего уточнять — только застыл там, где стоял, в неудобной позе, и напряжение его мышц, казалось, можно было потрогать. — Лейтенант Тувок, — Чел вырос будто из-под земли. Обратил внимание на позу Чакотая, бросил на него вопросительный взгляд, будто безмолвно предлагая помощь в решении неведомой проблемы, а потом, не дождавшись реакции, затараторил в своей обычной манере: — Лейтенант Торрес просила узнать, как дела с оружием. О, это уже готово, верно? Я могу… — Берите, рядовой, — разрешил Тувок. Тот схватил «добычу» и немедленно умчался. Том даже глазом моргнуть не успел, не то что предпринять какие-то действия. Что ж, сам виноват, теперь придется ждать, пока Тувок закончит второй импровизированный фазер. Делая шаг в сторону расположившихся на веранде коллег, Том поймал себя на странной мысли: ему почему-то вспомнился хруст стекла под ногами. С чего бы? Может, просто захотелось разбить проворному Челу его полупустую голову? Том улыбнулся, сам не очень понимая, чему, и легко взбежал на веранду. Немезис. Хроника шестнадцатая, в которой все становится на свои места В общем, вас подвергли крайне изощренной и высокотехнологичной форме пропаганды — так Доктор описал «приключение» Чакотая на планете вори. Самого Чакотая от этого описания передергивало. Слишком сильный хаос в голове и слишком сильный шторм в сердце оставила ему в наследство эта история. Телепатическое воздействие, психотропные препараты, не говоря уже о банальной, но очень искусной психологической обработке — воистину гремучая смесь. Слава всем богам, что «Вояджер» улетает из системы, и ему не грозит ни общение с вори, которых разум велит называть не иначе, чем гребанными ублюдками, но которых сердце все еще считает соратниками, ни общение с послом крейдинов, которого, по уму, следовало бы поблагодарить за помощь в спасении, но которого, тем не менее, руки чесались придушить на месте. Чакотай с силой запустил в стену книгой, что безуспешно пытался читать последние два часа, но так и не продвинулся дальше первой страницы, и постарался сосредоточиться на чем-то другом. Не слишком удачная мысль. В голову тут же полезли картинки из симуляции: бой, деревня, погибшая — да дьявол, не погибшая как раз! — девочка, появление командира крейдинов, оказавшегося Тувоком. Тувок. Странно, кстати, что из всех людей в зону боевых действий на планету вори за ним отправился именно он. Чакотай, вероятнее всего, куда легче пошел бы навстречу кому-то из тех, кому доверял безоговорочно, — и Тувок, как опытный офицер по тактике, не мог этого не понимать. Ладно, он не хотел втягивать в опасное предприятие Б’Эланну, Тэйбора или любого другого человека из числа инженеров, навигаторов, научников. Но Аяла уже почти год как перешел в тактическое отделение, и Тувок сам называл его одним из лучших своих офицеров — не в лицо, разумеется, ибо глава тактической службы на похвалы был, мягко говоря, скуп. Чакотай вспомнил, как целился в расплывающееся лицо, то принимавшее черты Тувока, то снова казавшееся крейдинским. «Они промыли вам мозги, коммандер. Присмотритесь. Попытайтесь вспомнить. Ваш шаттл подбили. Эти люди — вори — захватили вас». Он — помнил? Нет. Он — верил? В таком деле, в противодействии пропаганде, работает не логика, а эмоциональные маркеры. Сам Чакотай, окажись он в подобной ситуации, попробовал бы зайти именно с этой карты. Попытайся не вспомнить, но поверить, ведь я никогда раньше тебе не лгал. Смешно. Даже догадайся Тувок, что продуктивнее прибегнуть к эмоциональному давлению, черта с два бы у него получилось. Слава всем богам вселенной, что сам Чакотай все-таки не выстрелил, разумеется, и все же — почему? По какой-то необъяснимой причине ответ на этот вопрос казался крайне важным. Возможно, Чакотай просто своим выстиранным, проглаженным и накрахмаленным мозгом пытался нащупать ту струну в душе, которая доказывала бы: он действительно не убийца — и все, не важно, насколько искусные, манипуляторы мира могут по сему поводу удавиться. «Вы — коммандер Чакотай со звездолета «Вояджер», — снова зазвучал у него в голове голос Тувока. — Вы — ученый. Исследователь. Вы не убийца». — Мне бы твою уверенность, — сообщил Чакотай мерцающим заоконным звездам. Тувок, однако, до него все-таки достучался — один на один, в лесу, в зоне боевых действий, под аккомпанемент рвущихся снарядов, что так дисгармонировал с самим словом «исследователь», вне рамок, вне протоколов, вне униформы — ведь даже этого якоря в его арсенале тогда не было. Простые повседневные вещи, на которые не обращаешь внимания, но которые в очередной поворотный момент вдруг ярко и остро напоминают: что бы ни было, ты среди своих, среди тех, с кем у тебя навечно одна дорога, — какие бы круги ни пускали по водной глади воспоминаний прошлые недоразумения и ошибки. Попытайся не вспомнить, но поверить? Каким бы нелогичным или смехотворным это ни казалось, он, пожалуй, и в самом деле именно поверил. И себе — вы ведь не убийца, коммандер, — и человеку, который стоял там, напротив. Вне рамок, вне протоколов. Вне барьеров. Странно, что Тувок решил отправиться за ним сам? Нет, не странно. Правильно. Ночь. Эпилог, в котором тают последние льдинки Беззвездная пустота, в которую в начале пятого года полета угодил «Вояджер», не только доставляла физический дискомфорт всей команде, но и предоставила всем слишком много свободного времени. Тувок ни секунды не сомневался, что у членов экипажа не хватит сдержанности и дисциплины, чтобы употребить это время на что-нибудь продуктивное. Так и оказалось. Земляне часто говорят: много думать вредно. Бессмысленное это утверждение в некоторых — чрезвычайно редких, но все-таки — случаях оказывалось парадоксально верным. Капитан Джейнвей выбрала очень неудачное время для того, чтобы изолировать себя от экипажа, но Тувок хорошо ее знал и был уверен в том, что она в настоящий момент как раз находится именно в том состоянии, в котором «вредно много думать», и, как следствие, вредно иметь слишком много свободного времени. Нападение инопланетян и знакомство с мейлонами в мгновение ока транспортировало «Вояджер» из полного штиля в девятибалльный шторм, но Тувок подозревал, что произошло это на световой год позже, чем следовало бы. И, как оказалось, подозревал это не он один. — Мне нужен ваш совет, — подчеркнуто официально заявил ему Чакотай, вытащив его прямо с мостика в зал для совещаний. — Впервые, — усмехнулся Тувок. Ведь, в самом деле, тот впервые озвучил эту просьбу — по любой из временных шкал и в любой системе отсчета. — Слушай, я понимаю, что мы не лучшие друзьям, — продолжил Чакотай. Тувок сдержал очередную усмешку — из всех возможным определений для их своеобразных отношений это было, пожалуй, наиболее странным, наиболее расплывчатым и одновременно и наиболее, и наименее соответствующим действительности. Впрочем, обратное утверждение можно было бы описать точно такими же эпитетами. У коммандера Чакотая неожиданно вырвалось на редкость вулканское утверждение. — С первого дня мы держали дистанцию, — тот, похоже, верил в свои слова, но в таком случае Тувоку было… несколько тревожно представлять, как могла бы выглядеть «вовлеченность». — Но я всегда уважал твое мнение, а сейчас мне очень нужно немного вулканской ясности. — Продолжай. После разговора с Чакотаем Тувок спустился в инженерный отсек, чтобы проверить протоколы безопасности в преддверии предстоящего визита мейлонов. — Интересно, что будет, если дипломатическое решение не прокатит? — поинтересовался Петровский в пространство, быстро переключая кнопки на консоли. Работавший за соседней станцией Тэйбор покосился на проходящего мимо Тувока и пробормотал: — Что-то непременно будет. — Я посмотрел данные сенсоров из астрометрической лаборатории, — как ни в чем ни бывало сообщил Петровский. Словно данные из астрометрической лаборатории его хоть каким-то боком касались. — Взорвать воронку будет не слишком сложно, если с этой стороны. И невозможно — если с той. Тэйбор пожал плечами: — Значит, запасной план на случай, если мейлоны окажутся вроде кейзонов, у нас, считай, есть. В любом случае, сейчас наша задача — инжекторы антиматерии. Через несколько часов, с трудом удержав взбешенную Торрес, чуть было не вцепившуюся мейлону в глотку — слухи на «Вояждере» по-прежнему разносились на варп-скоростях, — Чакотай собрал команду мостика в зале совещаний и поделился своими подозрениями. Что теперь, когда уничтожение воронки осталось единственным способом перекрыть поток токсичных отходов, которые убивают обитателей этой области, капитан может попытаться предпринять что-нибудь… не слишком разумное. Например, примет решение отправить «Вояджер» через воронку, а сама останется, чтобы ее уничтожить. — Экипаж на это не согласится, — вскинулся обычно тушующийся энсин Ким. — Ты в этом уверен, Гарри? — с какой-то странной интонацией уточнил Чакотай. — Абсолютно, — отрезал тот. — Я не сомневаюсь, что могу заявить от лица всей команды: черта с два мы это позволим. Реакция команды мостика, разумеется, не стала для Чакотая неожиданностью, но в этот момент он все же на секунду опустил глаза, скрывая удовлетворенную и гордую улыбку, — и Тувок уже привычно поймал себя на мысли, что точно знает, о чем тот думает. Несколько часов спустя Тувок скажет капитану: — Как видите, не только вы занимались тем, что переосмысливали прошлое, — имея в виду не только команду мостика, но и всех членов экипажа «Вояджера». И Чакотай, который единственный из всех уловит многозначность в его словах и голосе, на мгновение скосит глаза на тактическую станцию. И снова спрячет точно такую же улыбку.

Конец