Breaking the ice. Хроники

Принципы. Хроника шестая, в которой упоминается баджорский обелиск Том Пэрис с улыбкой наблюдал за тем, как Гарри отбивается от шуток Сески и Б’Эланны по поводу его поездки в голографическую Венецию, и по мере своих скромных — ну хорошо, нескромных, и весьма нескромных — возможностей подливал масла в огонь. Ему всегда нравилось слышать, как вокруг звучит смех. Рассыпается блестящими шариками разноцветного бисера, словно бы ловит и многократно усиливает свет искусственных огней, — и вокруг вне всяких законов физики сразу становится немного теплее. — Кажется, лед наконец-то тронулся. — Джейнвей почти прошептала эти слова, явно не рассчитывая, что ее услышит кто-то, кроме собеседника. Но Том услышал. Впрочем, ему казалось, что эту фразу — «лед тронулся» — он бы услышал и с другого конца огромного корабля. Возможно, потому что сам часто думал о том же. И в такие вот моменты, когда члены команды сидели в столовой, о чем-то болтали, и, хотя подробностей разговоров по большей части слышно не было, то тут, то там раздавался смех — лучший, по мнению Тома, скрепляющий материал из изобретенных где бы то ни было во Вселенной, — и казалось, что барьеры и в самом деле давным-давно рухнули или во всяком случае расшатались настолько, что буквально следующий же искрящийся шарик дематериализует их окончательно. И в те мгновения, когда что-то вдруг происходило: все вокруг замирало, на какую-то наносекунду, но так ощутимо, что Том чувствовал это странное поглощающее поле кожей, и барьер, незримый, но прочный, словно алмазный, также на наносекунду вырастал вновь — чтобы тут же снова разлететься вдребезги, оставив на полу стеклянные оглушительно хрустящие под ногами крошки. Том чуть ли не с начала полета пытался нащупать это непонятное «что-то» с таким энтузиазмом, что заработал себе прочную репутацию полублаженного миротворца, но у него пока ничего не получалось. Когда Чакотай сообщил о подающем сигнал бедствия корабле, старшие офицеры немедленно поспешили на мостик. Стоя в турболифте, Том пытался выкинуть из головы несущественные мысли, но на этот раз у него ничего не получилось — как будто тот вообще-то очевидный факт, что не он один наблюдает за экипажем в ожидании треска сломавшихся, окончательно сдавшихся солнечному теплу льдов, что-то изменил в окружающем мире. — Докладывайте, коммандер, — приказала Джейнвей. — Подпространственный сигнал бедствия послан с судна на курсе сто двадцать пять отметка двадцать один. Расстояние двести тысяч километров. — Корабль меняет курс и летит на перехват, — добавил Тувок. Как только раздался этот голос, Том почувствовал, что волоски у него на загривке встали дыбом. Это ощущение было ему не совсем незнакомо, да и причина, пожалуй, стоило лишь о ней задуматься, оказалась ясна — просто раньше он почему-то не связывал подобные инциденты с гуляющими по кораблю «аномалиями». Том сидел спиной к мостику, но ему не нужны были глаза, чтобы увидеть происходящее. При первых словах Тувока Джейнвей повернулась к нему — вполне естественное движение. А Чакотай — замер ледяным изваянием. На наносекунду, не больше — как будто взвешивая что-то на невидимых весах, в точности работы которых все равно не уверен, или, наоборот, выпутываясь из неожиданно возникшей из воздуха стальной паутины. Но, чем бы ни было вызвано, его мимолетное, но острое напряжение ощущалось кожей. Том обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как исходящие от заледеневшей фигуры будто бы зримые волны разлетелись по мостику — и Тэйбор, встававший из-за инженерной станции, также не более чем на наносекунду, но все-таки замер в нелепой неудобной позе, а собиравшаяся занять его место Б’Эланна едва заметно вздрогнула и как-то недоуменно сдвинула брови, словно вдруг, ни к селу ни к городу, вспоминала что-то неприятное, но это воспоминание промелькнуло так быстро, что даже контуры не различить. А потом Чакотай повел плечами, вскинул голову и, улыбнувшись краешками губ, повторил жест капитана, покосившись на тактическую станцию. Возникший из ниоткуда алмазный барьер знакомо разлетелся стеклянными брызгами — и все пошло своим чередом, даже крошки не хрустели под ногами, что, впрочем, здесь, на мостике, было неудивительно: не та обстановка. Том бессознательно повел стопой, будто проверяя состояние пола, — и сразу понял, что, как только сойдет со сцены протокол, услышит разлетающийся по комнате иллюзорный, но оглушительный хруст. Что ж, ларчик открывался просто. Том долго удивлялся, что это простое объяснение до сих пор не пришло ему в голову, и даже на Сикарисе, в окружении приятных и необыкновенно гостеприимных обитателей этого мира, не мог отделаться от своих мыслей. Он, сам того не желая и практически не осознавая, краем глаза подмечал знакомые, ставшие привычными детали, которые теперь налились новыми едва заметными, но насыщенными оттенками. Вот Бендера, флиртующий с тремя местными девицами сразу, на секунду перестал пытаться смотреть двумя глазами на три лица и обернулся на проходящего мимо Чакотая — привычно и мимолетно, словно бросил взгляд в зеркало. Вот Тэйбор и Джор, вроде бы полностью поглощенные друг другом, на мгновение синхронно отвлеклись от своего приятного времяпрепровождения, переведя взгляд на крупную фигуру в красной форме — повседневный жест, в котором оба едва ли отдали себе отчет. И Чел, наконец-то дорвавшийся в лице местных до аудитории, способной выносить его беспрерывную болтовню, даже не замолчал — просто запнулся на миг, скосив глаза на бывшего командира, и заулыбался еще шире, бессознательно скопировав чужую позу. Маки смотрели на Чакотая. Каждую минуту каждого дня — цеплялись, словно за якорь, за оставшийся неизменным элемент разваливающейся реальности. А Чакотай, что во флотской форме, что без нее, оставался неизменным, все тем же, каким и сам Том узнал его когда-то в Пустошах, — будто безумный шторм, протащивший через полгалактики людей и корабли, разбивший в клочья мечты и планы, перевернувший с ног на голову привычную жизнь, не затронул и не потревожил глубин сознания этого человека. И те, кто уже когда-то пошли за ним, в знакомых выражениях лица, в запавших в память привычных жестах, в ровном голосе инстинктивно искали — и находили — око подхватившего их тайфуна. События, однако, вскоре приняли такой оборот, что стало не до философских наблюдений. Подпространственный проектор, способный транспортировать на десятки тысяч световых лет, моментально взбаламутил всю команду. Том в истории с незаконно и в нарушение приказа приобретенной матрицей проектора участия не принимал, однако уже через несколько часов после отлета с Сикариса знал все. Впрочем, подобной осведомленностью могли похвастаться многие члены экипажа — секрета из истории никто не делал. Вероятно, потому что это было невозможно. После разноса у капитана инженерная команда неудачливых заговорщиков почти в полном составе — только Сески не хватало — сидела в столовой и, как положено в таких случаях в доме повешенного, старательно молчала о своей веревке. Говорили они о другом. Спокойно и как-то несуетливо, с длинными, но не неловкими паузами, с время от времени вклинивающимися в беседу проходящими, которые не казались незваными гостями на этом недопразднике. У каждого находившегося в столовой, у каждого входившего или выходившего в бесшумно открывающиеся двери, у каждого члена экипажа «Вояджера» была всем известная цель — вернуться домой. Цель, обычно слишком далекая и нереальная, чтобы постоянно держать в сознании посреди рутины службы, но в тот момент показавшаяся достижимой — и оказавшаяся общей. Быть может, стоило поставить на кривоногую лошадку хотя бы для того, чтобы вспомнить об этом, — путь даже матрицу проектора оказалось и невозможно совместить с технологией Федерации. Тувок — весь экипаж уже знал, что тот обозначил себя в этой группе заговорщиков «старшим офицером», — появился в столовой позже остальных. Кэри, поймав его взгляд, с минуту изучал непроницаемое лицо, Б’Эланна отчетливо кивнула и чуть улыбнулась, остальные слегка приподнялись, обозначив намерение немедленно перегруппироваться, чтобы освободить за столом место, — и Тувок, заломив бровь, принял компромиссное решение: к компании не присоединился, но и не уселся по своему обыкновению в дальнем углу с паддом, а пристроился четко посередине зала. Бендера, опоздавший сегодня на вечеринку нарушения субординации, немедленно вклинился на отвергнутую площадку, что-то сказал с хитрой усмешкой — явно в расчете на то, что услышат его не только соседи, — и все приглушенно рассмеялись. Тувок, и не подумав сделать вид, что к нему это не относится, ответил — Том расслышал только слова «земные традиции», — и легкий смех раздался снова. Льды таяли, медленно, но неотвратимо — под солнечными лучами, отраженными в бисерных шариках смеха; под бризом скрипа отодвигаемых стульев; под неизбежной весенней оттепелью общих воспоминаний, что с размеренным течением жизни приносит время; под грозами и бурями прожитых вместе ошибок и неудач. Чакотай нарисовался в столовой с шумом и грохотом — явно наигранным, ибо, несмотря на медвежеподобную фигуру, умел при желании передвигаться абсолютно бесшумно, — обозрел провинившуюся компанию и их сидящего в стороне самопровозглашенного задним числом «лидера», чуть сдвинул брови, оценил выражение лиц и улыбнулся — мол, заварили вы кашу, ребята, но раз сами все понимаете, то ладно, проехали. Перекинулся парой слов с Ниликсом и, похоже, вознамерился нарушить весьма условное, но все-таки уединение Тувока, но тут раздался писк внутренней связи: — Коммандер, — сообщил дежурный уже заступившей на вахту ночной смены, — мы получаем сигнал бедствия с инопланетного корабля. «Где-то я это недавно слышал», — подумал Том, припомнив знакомство с сикарианцами. Не любил он такие совпадения, даже когда они и в самом деле оказывались не более чем просто совпадениями. Чакотай, только что спокойно и даже приветливо направлявшийся к Тувоку, снова знакомо замер ледяным изваянием, рухнув на мгновение глубоко в свои мысли — или, скорее, ощущения, — оценивая рациональность порывов и выпутываясь из паутины воспоминаний. Том не застал первую встречу у станции Опекуна, но ему рассказывали. Не как о чем-то имеющем значение — просто треп о всякой ерунде; кажется, шутили с кем-то из тактиков по поводу успеха Тувока в роли «личного советника капитана». Ведь капитан корабля маки, как и капитан «Вояджера», тоже — в той, другой жизни — имел привычку советоваться с Тувоком. Маки смотрели на Чакотая. Ледяное изваяние — сверкающий баджорский обелиск, обозначающий координаты места во Вселенной, — высилось на месте водораздела между тем, что было, и тем, что не есть — нет, пока еще не есть, — но будет. Когда окончательно истают тянущиеся в прошлое нити, протянутые через личные только заживающие раны, а потому слишком прочные, чтобы испарить их без остатка простым усилием воли. Чакотай кивнул Тувоку, безмолвно предлагая подняться вместе с ним на мостик — видимо, тоже не любил совпадений. Пауза, как обычно, заняла не более чем наносекунду — которая, кажется, стала с прошлого раза чуть-чуть короче. И — наверное, когда-нибудь, однажды — прошлое, и все, что в нем было, все, что обрело новое, требующее переосмысления значение, отодвинется настолько, что баджорский обелиск тоже рассыплется блестящим перестуком шариков по коридорам «Вояджера». И вот тогда лед и в самом деле тронется. Измена. Хроника седьмая, в которой напоминает о себе прошлое Максиму «враг моего врага — мой друг» Тувок всегда находил более чем сомнительной. Если противоречия столь серьезны, что не позволяют объединиться ради достижения любой другой общей цели, то чем так принципиально отличается эта конкретная? Но за время службы в Звездном флоте он уже успел убедиться в том, что подобный подход — очень вулканское восприятие действительности. И что для «эмоциональных видов» это правило и в самом деле работает в девяносто девяти процентах случаев. Джонатан Арчер, говоря о первой миссии первого из «Энтерпрайзов», упоминал, что как только «на нас начали нападать плохие ребята, сразу стало не до ерунды». Курс истории Звездного флота в Академии содержал запись десятка речей легендарного капитана, которые кадеты учили чуть ли не наизусть — бессмысленная, по мнению Тувока, трата времени. Но нельзя не признать, что многие наблюдения Арчера были на удивление — почти по-вулкански — точными. Вот и теперь, в дельта-квадранте, перспектива предательства на борту «Вояджера» сделала то, что оказалось не под силу самой миссии по возвращению домой: быстро и жестко перестроила приоритеты в логически верную линию. Как сказала капитан Джейнвей: «Зачем кому-то на борту предавать нас? Мы все здесь на одной стороне». Тувок видел как минимум одну логичную причину для предательства — несогласие с политикой Федерации и, как следствие, с теми методами, которые выбирала капитан Джейнвей для обеспечения возвращения в альфа-квадрант, — и с десяток причин нелогичных, то есть эмоциональных, идентифицировать которые даже не пытался — просто знал, что они есть всегда. Но, вопреки обыкновению, оставил эти соображения при себе. Логичная причина слишком явно выводила вверх листа подозреваемых бывших маки — ведь те уже давно заявили действием о своем неприятии политики Федерации. Однако сам себе Тувок сказал, что промолчал, разумеется, по иной причине — просто он не верил в психологическую школу следствия и предпочитал опираться на улики и доказательства, благо их еще можно было добыть на поврежденном кейзонском корабле. Однако в первые же минуты посоветовал Чакотаю быть осторожнее с тем маки, которого обнаружили недалеко от лагеря кейзонов на планете, то есть с Сеской. Что-то — хотя у вулканцев и не бывает предчувствий — подсказывало: в этой ситуации бывший командир маки логическую причину разглядит не раньше, чем ту сунут непосредственно ему под нос. Потому что сам, как бы сильно ни был с чем-то не согласен, никогда не сделал бы ничего подобного. Кажется, земляне называют это «проекцией»? Тувок думал об этом во время проверки систем связи и неожиданно вспомнил, что уже давно не возвращался к тактическому учебному сценарию на случай мятежа маки. Искоса взглянул на копающегося в системных отчетах Чакотая и вдруг решил: и не нужно. Никто, кроме Чакотая, не сможет подбить полкоманды на мятеж — что было очевидно практически с самого начала, — а тот может нарушить приказ, но не станет бить в спину — какими бы ни были причины. Конечно, это соображение было из разряда «психологических», доверять которым на сто процентов нельзя ни при каких условиях, и все же… Чакотай ведь и к маки присоединился только после того, как официально ушел из Звездного флота. Хотя логически было выгоднее хотя бы на какое-то время сохранить должность, а вместе с ней и доступ к тактической информации. — Что-то нашли, лейтенант? — поинтересовался Чакотай. Тувок отметил спокойный тон голоса. Обычно Чакотай хватался за протокол как за стабилизатор, но сейчас ему, кажется, действительно стало все равно, какие формулировки использовать и с кем разговаривать: с хорошо знающим его коллегой, с которым когда-то в перерывах между вылетами с базы в Пустошах обсуждали всякую ерунду, и теперь просто глупо делать вид, что этого не было, — или с главой тактической службы «Вояджера». — Нет. — Лаконично, — усмехнулся Чакотай. — Что ж, уверенность в том, что кто-то на «Вояджере» действительно связывался с кейзонами, и в самом деле сложно счесть достойным уловом. — Это мы выяснили еще час назад, — удивленно приподнял бровь Тувок. — Я полагал, коммандер, что вас интересует наличие новой информации. Тот рассмеялся: — Это ирония, Тувок. Не обращай внимания, — он поднял глаза от консоли и посмотрел на собеседника с каким-то странным выражением лица. Тувоку не составило труда догадаться, о чем тот думает: это было первое ироничное замечание, которое с начала полета Чакотай позволил себе в его присутствии. Когда Сеска самовольно отправилась на поврежденный кейзонский корабль, чтобы доставить на «Вояджер» предположительно федеральное оборудование, послужившее причиной несчастного случая (мой план позволит сделать это быстрее — так она объяснила свое решение), Тувок все-таки счел возможным и разумным указать на то обстоятельство, что истинной целью ее действий может быть попытка уничтожить улики. — Она пытается доказать нам, что не имеет к этому отношения! Неужели вы не видите?! — немедленно возразил Чакотай. Тувок возражению не удивился — тем более что такая вероятность действительно была, — но отметил эмоциональную форму высказывания: в конце концов, опровергнуть его версию можно было и другими словами. Однако вскоре события приняли абсолютно неожиданный оборот. — То есть вы пытаетесь убедить меня, что Сеска — кардассианский агент, проникший в ряды маки? — переспросил Чакотай, когда капитан поделилась с ним сообщением Доктора. — Бред. Это невозможно. — Звездный флот задокументировал несколько случаев, когда кардассианские агенты проводили косметические изменения, чтобы проникнуть в ряды врага, — напомнил Тувок. — Доктор уверен, что другого объяснения для аномалий клеток ее крови нет. — Я бы хотел услышать ее объяснение, прежде чем делать выводы, — жестко отрезал Чакотай. Данному — на этот раз уже не слишком логичному — возражению Тувок тоже не удивился. Типичная эмоциональная реакция. — Я предлагаю подождать с этим, пока мы не заберем с кейзонского корабля оборудование, — неожиданно мягко ответила Джейнвей. В первый момент Тувок ничего не понял, и только потом сообразил: в самом деле, кардассианка Сеска или нет, для текущей ситуации на «Вояджере» это мало что меняло и ничего не доказывало. Это все в прошлом, история, семейный анекдот — по выражению землян. Так почему же он сам мысленно придал вопросу видовой принадлежности Сески такое большое значение? Можно было бы сказать: потому что она солгала экипажу «Вояджера», но этот резон даже землянину не показался бы убедительным. В конце концов, Тувок вернулся к своему капитану, а Сеска — если она и вправду кардассианский агент — по-прежнему со всех сторон была окружена противниками. То, что она не захотела в той ситуации терять доверие маки, казалось разумным даже вулканцу. На выходе из офиса, пропустив капитана вперед, Чакотай повернулся к Тувоку и скороговоркой выпалил: — Ты работал на нее, Сеска работала на них, хоть кто-то на борту того корабля работал на меня? Вопрос ответа не требовал, но Тувок всерьез задумался. Не над ответом, разумеется, а над прихотью земного сознания, в одну минуту игнорирующего всякую логику в угоду своим желаниям, а в другую — отвергающего вероятность ошибки и возводящего в ранг доказанного факта то, с чем очевидно все еще не готово смириться. Или это очередная «ирония»? После исследования оборудования — кто-то передал кейзонам пищевой репликатор, причем явно именно с «Вояджера», а не с другого звезднофлотского корабля, — появились новые зацепки, и Чакотай с Тувоком снова засели за системные проверки. — Коммандер, вы уже говорили с энсином Сеской? — Нет, — отрезал тот. А минуту спустя зачем-то добавил: — Но собираюсь. — Доктор составил список возможных объяснений для аномалий клеток крови, которые мог бы предложить кардассианский агент, — Тувок вытащил из кармана падд и положил на стол. — Твоя… гм, уверенность, конечно, впечатляет, но у меня уже выработался к ней иммунитет, — фыркнул Чакотай. Тувок прищурился. Во-первых, он отчетливо услышал опущенное дополнение «само» в слове «уверенность» — и не сомневался, что именно такого эффекта собеседник и добивался, — а во-вторых и в-главных, не мог не отметить непринужденность, с которой Чакотай косвенно упомянул факт их очень давнего и довольно близкого знакомства. Как будто все его противоречивые эмоции, которые Тувок не мог идентифицировать, но наличия которых только слепой бы не заметил, сейчас сосредоточились на другом человеке, и мозг оказался настолько занят попыткой встроить новый смальт в мозаику картины мира, что на прочие «семейные анекдоты» уже просто не осталось ресурсов. — Напротив, коммандер. Я не исключаю никакую возможность. Доктор — по сути, компьютерная база данных, и то, что способно обмануть человека, не способно обмануть его. С другой стороны, даже база данных может быть неполной. Энсин Сеска может привести объяснение, которого в нашей базе данных нет. — Спасибо. — Чакотай взял падд и положил его рядом с собой. — Но все по порядку. Сначала разберемся с текущими странностями, а загадки прошлого могут и подождать. Даже если Сеска — кардассианский агент, — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд, — это не означает, что именно она предала «Вояджер». — Она солгала нам, — зачем-то напомнил Тувок, хотя несколько часов назад пришел к точно такому же выводу. — Что подозрительно. — У тебя не было такой возможности, — парировал Чакотай. — Что очевидно. Окажись мы на кардассианском корабле… Впрочем, мое воображение не в состоянии представить в подробностях такое развитие событий. — Я понял твою мысль. И не стану оспаривать твое предположение. — Потому что я прав. — Потому что это бессмысленно. — Что ж, — улыбнулся Чакотай, — в любом случае приятно осознать, что могло быть и хуже, верно? — Коммандер, — Тувок все-таки решил высказать вслух то, о чем не упомянул даже капитану Джейнвей, — окажись тогда у станции Опекуна кардассианский корабль, мы либо погибли бы, либо, если бы нам все-таки удалось с ними договориться, уже вернулись бы в альфа-квадрант. Кардассианцы не уничтожили бы станцию. А если бы все-таки были вынуждены остаться в дельта-квадранте, строили бы отношения с кейзонами совсем иначе. Чакотай намек не понял: — Не слишком логично тратить время на рассуждения о том, что могло бы быть. — Не слишком, — подтвердил Тувок. — Однако… — Лейтенант, — вдруг перебил его Чакотай и кивнул на свою консоль, — вы видите то же, что и я? Тувок всмотрелся в список файлов. — Да. Я запущу проверку. — Бесполезно, — отмахнулся Чакотай. — Мы уже убедились, что наш противник умеет прятать следы. Впрочем, запусти для порядка, а пока я предлагаю пойти другим путем. Тувок усмехнулся. Он сразу понял, куда тот клонит, и хотя операцию предстояло построить на «психологической школе», не мог не признать, что это мог оказаться весьма эффективный способ поиска доказательств. — Ты предпочтешь поговорить с Кэри? — Только задав вопрос, он понял, что механически опустил обсуждение деталей плана, уверенный в том, что ход их мыслей в этот момент идентичен. Самое занятное, что это предположение вполне соответствовало действительности. Чакотай на мгновение задумался, но потом сжал руку в кулак и тряхнул головой — словно прыгая с обрыва: — Нет. С Сеской. Как только ознакомлюсь с отчетом Доктора. — Я проинформирую лейтенанта Торрес. Нам понадобится ее помощь. — А я одолжу у Бакстера карты, — сказал Чакотай. И снова ответил на вопросительный взгляд: — Придется какое-то время просидеть в засаде. Ты играешь в джин? Тувок молча кивнул и с трудом сдержал ухмылку, вызванную странной, почти парадоксальной мыслью: в Пустошах всякое бывало, но вот сидеть вместе в засаде им пока не доводилось. Правила джина он помнил, хотя играл в него лишь однажды: командующий офицер как-то раз решил приобщить Тувока к социальной жизни экипажа, а игнорировать подобные «предложения», сделанные в приказной форме, тот не любил. Чакотай наверняка сказал бы, что из вредности, но это чушь, разумеется: вулканцам подобные побудительные мотивы незнакомы. На каждом корабле Федерации непременно играли то в покер, то в джин, то в бридж, и теперь Тувок не мог не увидеть в этом поветрии определенный резон: когда надо «убить время» в ожидании какого-то события — земляне же не могут просто ждать, — кал’то или другая нормальная игра не подойдет, потому что требует полного внимания, а карты всяко предпочтительнее светской беседы. Предатель попался в заготовленную ловушку довольно быстро, но действия, которые он предпринимал, были не совсем ожидаемы. Кто-то — следящий протокол Чакотай подключать запретил, опасаясь спугнуть дичь, — пытался не уничтожить улики, а подложить их, видимо, в надежде подставить кого-то другого. — Кто-нибудь знает, чей это код безопасности? — спросила Торрес. — Я, — задумчиво ответил Чакотай: его мысли явно были где-то далеко. — Это код Сески. — Значит, это Кэри. — Торрес говорила довольно ровно, что было странно, учитывая ее дружбу с Сеской. Видимо, просто думала вслух. — Кэри пытается подставить Сеску. — Тувок, следящий протокол! — рявкнул Чакотай. Тот ничего не понял, но подчинился. Впрочем, нет, это не совсем верное слово: Тувок и не вспомнил о том, что получил приказ от вышестоящего офицера. Просто среагировал на уверенный голос человека, про которого знал, что тот доверяет своей интуиции, и хотя такое доверие казалось сомнительным с точки зрения логики, Тувок уже имел возможность убедиться — да, снова напомнили о себе Пустоши, — что оно довольно часто оказывается оправданным. — Придется повозиться: снова довольно хитрые блокировки. — Чакотай? — спустя несколько минут невнятно спросила Торрес. — Ввести свой собственный код. Сеска знает, что никто не поверит в подобную беспечность, — безжизненным голосом пояснил тот. И одновременно с его словами Тувок добрался до конечной точки — консоли в медицинском отсеке, где сейчас находилась Сеска. И тогда же вспомнил, почему всегда с интересом прислушивался к суждениям и наблюдениям Чакотая. — Почти что операция в стиле маки, верно? — все тем же тоном заметил Чакотай. Он догадался — еще до того, как Тувок нашел ответ, — но по-прежнему не хотел верить. Этот человек всегда каким-то непостижимым образом умудрялся следовать логике даже тогда, когда она шла в разрез с тем, что говорили ему громко звучащие — не подавленные — эмоциональные порывы. После бегства Сески Чакотай подошел к Тувоку в столовой и очень официально спросил: — Могу я попросить вас быть честным со мной, лейтенант? — Я вулканец, и всегда честен, — не удержался Тувок. Он прекрасно понимал, что последует за этими словами. Как только неизбежный обмен колкостями закончился, Чакотай вернулся к теме разговора: — Я хочу спросить вас, человека, который тоже пускал пыль мне в глаза. Я что, был таким наивным? Не обращал внимания на детали? Какого черта все вы, шпионы, собрались вокруг меня? Тувок на мгновение задумался: — Вы — землянин, а значит, следуете эмоциям и инстинктам. И они часто, — он позволил себе небольшое преувеличение, чисто в профилактических целях, — вас подводят. Но наивным? Нет, коммандер. Я всегда считал вашу бдительность удовлетворительной. — Вы замечали в Сеске что-то подозрительное? — Нет, — признал Тувок. Раз уж вопрос задан — на него надо ответить честно. — Она весьма умело пускала пыль и мне в глаза. — Что ж, — Чакотай кивнул, — мне уже легче. Спасибо. — Любопытно. — Тувок не столько спрашивал, сколько думал вслух. — Почему моя неудача, прибавленная к вашей, улучшает ваше самочувствие? Чакотай замер. На какой-то короткий миг вся его фигура выражала знакомое по первым дням в дельта-квадранте почти осязаемое напряжение — как будто его снова раздирают на части противоречивые эмоции. Эмоции, что логика и целесообразность велят отбросить, похоронить в прошлом, которое больше не должно иметь значения. Но потом широкие плечи расправились, словно с них свалилась хотя бы часть огромного груза, Чакотай полуобернулся, улыбнулся и пояснил: — На миру и смерть красна, Тувок. Ему уже случалось объяснять Тувоку тонкости взаимоотношений и мышления тех рас, которые лишены возможности безэмоционально относиться к происходящему. Тогда, в прошлом — которое все-таки имело значение. Или?.. Тувок посмотрел Чакотаю в глаза и опять непостижимым образом понял, что они снова думают об одном и том же: такое уже случалось — в прошлом, восприятие которого медленно, постепенно, но все же подстраивается под новый угол зрения. Герои и демоны. Хроника восьмая, в которой герои впервые отправляются вдвоем на высадку, но понимают это только задним числом Часть баз маки располагалось в очень красивой местности. Конечно, какие-то пришлось поставить в стратегических районах, иногда даже на астероидах, где была только примитивная атмосфера, а порой и того не случалось, и зона обитания членов ячейки начинала напоминать стандартную космическую базу из тех, к которым так привыкли бывшие офицеры Звездного флота. Но в Пустошах, на планетах М-класса, необитаемых, незаселенных — мало нашлось бы желающих основать колонию в центре сосредоточения плазменных штормов, — богатых разнообразной растительностью, окружающая первозданная опасная красота нет-нет, да и сбивала дыхание. Хоть сейчас проводи ритуальные охоты или заново проходи весь курс по выживанию в земных тропических джунглях, который Чакотаю запомнился особенно хорошо, ведь в тех залитых дождями лесах каждый звук казался знакомым и напоминал о чем-то полузабытом. И там, в Пустошах, Чакотай порой задумывался, кто же выбрал именно эти места для баз — уж не отец ли? Но решимости задать этот вопрос кому-нибудь из ветеранов сопротивления у него так и не хватило. Лес, воссозданный голороманом о Беовульфе, почему-то живо напомнил Чакотаю ту последнюю из длинной череды планет, на которой ему случилось жить и работать и которую — он только теперь с запозданием это осознал — он начал считать подобием дома. Уже и не вспомнить, что стало тому причиной. Знакомые пейзажи ли, краски предрассветных ветров и голос далеких гор? Как там всегда говорил Антвара о колонии коренных американцев на Дорване 5? Когда мы прибыли в это место, нас приветствовали реки, и земля откликалась пружинистым шепотом на каждое прикосновение. Чакотай никогда до конца не понимал эти поэтические сравнения, и почему-то осознал — нет, прочувствовал — их только там, на базе маки, всматриваясь бессонными ночами в звездное небо и прислушиваясь к перешептыванию лесной листвы. Или дело было в разговорах с другими членами сопротивления, таких знакомых, будто он вернулся в родную колонию и снова оказался в окружении людей, среди которых вырос? Снова споры, чуть-чуть иные, и все же прежние — о пути, о выборе, о корнях, что тянут к земле, и они же уводят в небо; споры, в которых постоянно звучат слова «Звездный флот»; споры, после которых вопреки всякой логике еще острее чувствуешь: что бы ни было, ты среди своих, среди тех, с кем у тебя навечно одна дорога — какие бы широкие развилки ни рисовали обстоятельства и решения. — Коммандер, что вы знаете о сюжете этого голоромана? — неожиданно поинтересовался Тувок тихим шепотом. Шедшая чуть впереди Фрея — голографический персонаж — не обернулась на голос, но было не ясно, то ли она просто не расслышала слов, то ли проигнорировала их из-за протоколов голодека, проводивших мимо матрицы персонажей все, что не укладывалось в логику сюжета программы. — Ничего, — так же тихо ответил Чакотай, выныривая из воспоминаний. — Но раз роман основан на «Беовульфе», нас, вероятнее всего, ведут в Хеорот — резиденцию конунга данов Хродгара. — Союзники протагониста, — кивнул Тувок. — Не совсем. В эпосе Беовульф прибывает в Хеорот движимый, с одной стороны, жаждой воинской славы и подвигов, что типично для языческих поэм, а с другой — долгом благодарности конунгу Хродгару, когда-то оказавшему гостеприимство и помощь его отцу, Эггтеову. — В этот момент Чакотая что-то кольнуло в солнечное сплетение, но ощущение было настолько мимолетным, что он не успел его осознать даже приблизительно. — Звучит очень по-клингонски, — задумчиво, словно в пространство, протянул Тувок. — Тебя натолкнула на эту мысль уверенность Фреи в том, что мы, «родичи Беовульфа», явились, чтобы отомстить за его смерть? — не столько спросил, сколько уточнил Чакотай. — Впрочем, ты прав. Добродетели, прославляемые в языческих земных культурах, почти идентичны тем, которыми руководствуются клингоны. Они переглянулись. Чакотай мог бы поклясться, что Тувок, как и он сам, вспомнил о генетической программе, открытой земным археологом — профессором Гейланом — так недавно, что информация о ней еще не успела широко разойтись по мирам альфа-квадранта. — То есть, нам предстоит встреча с земной версией клингонов. — Замечание прозвучало почти иронично. Чакотай улыбнулся. Сравнение сходств и различий культур альфа-квадранта всегда было одной из тем их разговоров и в Пустошах, и в те минуты миссий маки, когда рабочих вопросов для обсуждений уже не оставалось. Для маки, людей, отказавшихся от многих ценностей Федерации, — а кое-кто из них отказался и от самого гражданства — вполне естественно выходили на первый план ценности национальные. Забавно было понять, что этот демонстрируемый в те дни интерес был для Тувока искренним. Как он сказал неделю назад в столовой? «Я был честен в рамках параметров своей миссии». Не то чтобы Чакотай в этом сомневался… И все же, получалось, что — все-таки сомневался. Подсознательно, неосознанно ожидал найти несоответствия, то ли не желая признавать тот факт, что, несмотря на открывшиеся обстоятельства, этот человек остался все тем же, кого он узнал когда-то, — то ли будучи просто не в силах это сделать. — Я в этом не уверен, — ответил он на замечание. — Во-первых, это голороман, а не сам эпос, то есть современная переработка классического текста, наверняка с дополнениями и переосмыслениями, а во-вторых, даже в самой поэме многие исследователи видели элементы влияния христианства, для которого характерна иная картина мира. Тувок собирался что-то сказать, но в этот момент за деревьями показался Хеорот, и в центре внимания снова оказалась суть задания. Рассказ голографических персонажей о том, что случилось с Гарри, дал мало новой информации, но помог сформировать план дальнейших действий. Передав показания трикодеров на мостик, Тувок и Чакотай занялись системами оптического контроля голодека, а потом снова переключились на сканирование окружающего пространства. Приближалась битва с Гренделем — эпизод программы, во время которого исчез Гарри, — и следовало быть предельно внимательными, чтобы не упустить какую-нибудь мелочь. — Древние земные культуры были просто очарованы монстрами, — сдекларировал Тувок. Чакотай улыбнулся: тот и раньше просто не выносил, когда последнее слово в дискуссии оставалось не за ним. Сам он, впрочем, тоже не удержался от соблазна развить интересную тему, — и это тоже было знакомо. — В каждой культуре есть свои демоны. Они воплощают самые темные эмоции людей. Придание им физической формы в героическом эпосе — это способ исследовать эти эмоции. Народ вок’ша на Ракелле Прайм верит, что ненависть — это зверь, который живет в желудке. Их величайший мифический герой — человек, который ел камни двадцать три дня, чтобы убить зверя, и стал святым. Тувок, казалось, был полностью поглощен трикодером, но кончики его ушей едва заметно и очень забавно подрагивали, как всегда, когда тот напряженно к чему-то прислушивался. Чакотай решил, что в данном случае напряжение, должно быть, связано с попыткой сконцентрировать достаточно внимания на двух задачах одновременно. — Подобные истории необходимы расам, которые придают чрезмерно большое значение эмоциональному поведению, — с видом прослушавшего скучную лекцию кадета заключил Тувок, пряча трикодер в карман. — Я должен заметить, что в вулканской литературе нет никаких демонов. Чакотай снова не смог сдержать улыбку — теперь стало ясно, что так задело вулканца, — а ехидное замечание чуть ли ни впервые с начала полета «Вояджера» сдерживать вполне сознательно не пожелал: — Что ж, это объясняет ее популярность. Тувок на секунду замер, обдумывая то ли само утверждение, то ли достойный ответ на него, но в этот момент послышался грохот. Двери задрожали и распахнулись, и помещение залил невообразимо яркий, но почему-то не слепящий свет. Впоследствии Чакотай не мог вспомнить ничего из того, что происходило между этим моментом и возвращением на «Вояджер». Он даже не мог сказать, происходило ли что-то вообще, хотя Гарри, похоже, сохранил какие-то воспоминания о месте, в которое их всех забирали фотонные пришельцы, но такие обрывочные, что не мог облечь их в слова. Вечером Том Пэрис чуть ли не волоком потащил всю команду мостика в бар Сандрин — чтобы, как он выразился, провести экзорцизм и изгнать неприятные воспоминания об инциденте. Застрявшие в медотсеке Гарри и капитан Джейнвей опаздывали, но собирались явиться, Ниликс сделал вид, что к нему приглашение не относится — он, похоже, считал Сандрин реальной конкуренткой и воинственно натягивал поглубже поварской колпак, — а вот Тувок, несмотря на отсутствие того, что называл «прямым приказом», даже не попытался уклониться от сборища. Он с обычным своим видом озабоченного сразу всеми проблемами вселенной человека прогуливался вокруг бильярдного стола и наблюдал за партией, которую разыгрывали запрограммированные Пэрисом знаменитые игроки двадцатого века. — Интересная у вас с Тувоком вышла миссия, коммандер, — заявил Пэрис. — Жаль, что первого контакта не получилось. — Это спорный вопрос, — улыбнулся Чакотай, позабавленный таким определением прошедших событий. — А интереснее всех, я полагаю, было Доктору. — И вы ошибаетесь, лейтенант. — Не отрывающий взгляда от стола Тувок, видимо, решил озвучить соображения, которые Чакотай предпочел оставить при себе, сочтя время неуместным. — «Вояджер» ненамеренно спровоцировал инопланетную расу, но в конце концов конфликт был улажен, пусть и при помощи невербальной коммуникации. И было установлено то, что можно счесть мирными отношениями. Тренированный офицер Звездного флота мог бы опознать эту цепочку сам. — Тувок… — Чакотай покачал головой. Тот приподнял правую бровь, однако сделал буквально полшага назад — хорошо, мол, не будем сейчас об этом. Пэрис, несмотря на отповедь, выглядел чем-то странно довольным. Он помолчал с минуту, а потом махнул рукой на игроков и сообщил на весь зал: — Я ставлю на Москони. Тот поднял голову от стола, приложил руку к шляпе, а потом сильным ударом отправил в лузы сразу два полосатых шара. — Я сделаю вид, что ничего не слышал, лейтенант, — усмехнулся Чакотай. — Азартные игры на борту корабля запрещены протоколом. — Ай, брось, Чакотай, это же голодек! И потом, а как же турниры по покеру и джину? — Собираешься заняться организацией досуга экипажа? — Нет, предоставлю это Ниликсу. Интересно, у талаксианцев есть карты? — База данных мистера Ниликса есть в общем доступе корабля, мистер Пэрис, — проинформировал Тувок. Чакотай беззвучно фыркнул, но, видимо, все-таки какие-то мышцы на его лице заменили собой голос, потому что Пэрис пробормотал себе под нос: — Нет, вы друг друга стоите, — а потом, спохватившись и сделав вид, что ничего такого не говорил даже шепотом, почти без паузы заявил: — Однако, Тувок, я не думал, что у вулканцев слабость к биллиарду. Тот собирался что-то ответить, но в этот момент двери бара открылись, и появился Гарри. — О, наши тридцать три несчастья пожаловали! — немедленно переключился Пэрис. — Гарри, — он спрыгнул со стула и направился к вошедшему, — ты так часто исчезаешь с этого корабля в неизвестном направлении. Еще немного, и я решу, что наше общество тебя угнетает. Тувок снова приподнял правую бровь и скосил глаза на Чакотая, словно задавая безмолвный вопрос. Этот жест Чакотай помнил. Чего он не помнил, так это того, случалось ли уже подобное на «Вояджере», или это обращение к прошлым привычкам было первым за последние месяцы. — Каждый из нас, представителей народов, придающих чрезмерно большое значение эмоциональному поведению, по-своему борется с демонами, Тувок, — пояснил он. — Том всем способам экзорцизма предпочитает юмор. — Что ж, будем надеяться, что никому из вас не придется есть камни, — с ноткой иронии, но весьма серьезно сообщил Тувок. — Думаю, этого можно не опасаться, — в тон ему ответил Чакотай. — Сыграем? — он кивнул на только что освободившийся биллиардный стол — никто из присутствующих так и не заметил, кто же именно выиграл закончившуюся партию, — протянул руку и взял со стены деревянный кий. И с удивлением почувствовал, что отполированное, перерожденное, но все равно по-прежнему хранящее воспоминания о своих корнях и солнечном свете дерево будто бы потеплело под его ладонью. Хроника девятая, в которой видную роль играет праздничная лента Джор любила сочетание желтого и черного. На Талаксе понятие «траура» было совсем иным, нежели у землян, и особого «похоронного» цвета не существовало, но Ниликс и без того находил черный цвет чрезмерно мрачным. Желтый же, напротив, любил, во всем многообразии его оттенков — от талаксианского «тропически-ржавого», почти оранжевого, до бледно-лимонного. Бесконечных же шуток на тему «цветовой ориентации» Джор, извергающихся в последние дни фонтаном, но исключительно в ее отсутствие, не понимал вовсе. Иногда в переносном — когда речь заходила об «инсектофилии» (Чем им так не угодили пчелы? Полезные животные, если знать, как с ними обращаться. Или земные пчелы обладают каким-то особенно зловредным нравом?), а иногда и в прямом смысле. Последнее обычно случалось, когда Тэйбор в очередной раз демонстрировал свою начитанность в области сказок всех миров альфа-квадранта. Поначалу Ниликс даже не задумался над тем, почему эта странная тема вообще начала всплывать в разговорах некоторых членов экипажа. Если уж на то пошло, тема вовсе не казалась ему «странной»: в конце концов, сам он еще по прибытии на «Вояджер» обставил свою каюту множеством милых и ярких безделушек из тех, что самому мрачному помещению могут придать немного уюта, благо в его багаже таковых было достаточно. Звездолеты Федерации, конечно, всем хороши, но уж больно… серые. Однако корабль Ниликса стоял в доках вместе со всем своим грузом — в том числе ненужным хламом, разобрать который все никак не доходили руки, — тогда как корабль маки погиб у станции Опекуна, а с запасами энергии, и, соответственно, с ресурсами репликатора на «Вояджере» все еще были некоторые проблемы. Так что поначалу Ниликс ничуть не удивился тому, что про себя окрестил «дизайнерским бумом», и только несколько дней спустя понял, что происходит нечто куда более интересное. — Отлично, — фыркнул Бендера как-то утром, в то тихое время, когда дневная смена уже позавтракала и приступила к несению службы, а сдавшая вахту ночная пока еще сидела в столовой, сонно ковыряя вилками в тарелках, — я уже чувствую себя долбанным Винни-Пухом. — Вы, земляне, ничего не понимаете в тонком искусстве декорирования, — обиделся Чел. — Дай вам волю, и вы из всех цветов спектра оставили бы только черный, серый и коричневый. Вот у нас на Боларусе… — Чел, уймись, — отмахнулся Тэйбор. — Мы готовим вечеринку-сюрприз, а не занимаемся перепланировкой «Вояджера» по фэншую. Бендера покосился на навострившего уши Ниликса и пробурчал: — Браво, Тэйбор. Ты еще по громкой связи об этом объяви, а то вдруг кто-то не в курсе. Джор, например. — Это Аяла вам навязал такую строгую конспирацию? Так он просто по тактическим заданиям соскучился. — Это здравый смысл нам навязал такую строгую конспирацию, — отпарировал Бендера. — Потому что в прошлом году, — добавил Чел в своей обычной манере «триста слов за наносекунду», — ты растрепал Джор о наших приготовлениях через сутки после того, как тебя в них посвятили. Лично я с самого начала говорил, что тебя не стоит впутывать, но Бендера возразил, что иначе ты сам можешь запланировать для вас что-то романтическое, а Джарвин считает… — Чел! — рявкнули на него оба собеседника одновременно. — Чаю, джентльмены? — невинным тоном поинтересовался Ниликс, подходя ближе. — Особый сбор с Барсай 8. Система Барсай, если помните, является спорной, но торговцы со всего дельта-квадранта рискуют, входя в зону военных действий, не в последнюю очередь ради вот этого, — он повыше приподнял металлический чайник, и в полированных боках на мгновение отразился приглушенный свет ламп, — напитка. Отличное расслабляющее и… гм, успокаивающее средство. — Тогда его надо подавать на мирных переговорах, — фыркнул Тэйбор и подвинул свою кружку ближе к краю стола. — Спасибо, Ниликс. — Подслушиваешь, Ниликс? — весело спросил Бендера. — Не то чтобы, — улыбнулся тот. — Но кое-что все же невольно услышал. Может быть, я могу помочь? Троица переглянулась, и Тэйбор приглашающе отодвинул соседний стул. Чел, правда, красноречиво возвел глаза к потолку, но Ниликс сделал вид, что этого не заметил. О традиции устраивать вечернику-сюрприз на чей-нибудь день рождения он уже читал в федеральной базе данных и даже собирался воспользоваться идеей, чтобы в будущем году поздравить Кес. А вот просмотреть личные дела на предмет дат тех самых дней рождений пока не удосужился. Ах, какой все-таки непросительный промах для офицера по морали! Ниликс расстроенно почесывал бакенбарды и слушал о плане набега на вторую голокомнату в свободное от дежурства время в день икс. — И в чем же ваша проблема? Помимо того, что вы не можете выбрать декорации для вашего праздника. — В репликаторе, — пояснил Бендера так, будто одно это слово все объясняло. Поймав недоуменный взгляд, но добавил: — Голографическая еда. Не то чтобы она была невкусной, но ведь она не содержит питательных веществ. Нужно хоть что-нибудь настоящее, а ресурсы репликатора ограничены. А ведь еще подарки реплицировать надо. — Ни слова больше! — с энтузиазмом воскликнул Ниликс. — Конечно, времени осталось мало, и к иллидарианцам десант отправится только через пять дней, а вернется и того позже, а ведь те делают такой потрясающий пряный шоколад, — он мечтательно прищурился, вспоминая этот потрясающий насыщенный вкус. Кто раз попробовал — не забудет! — Но ведь у нас еще осталась леола. И если проявить немного фантазии… Не волнуйтесь, друзья мои. Вопрос снабжения вашего праздника я возьму на себя. Тэйбор и Бендера содрогнулись. В этот момент общее внимание привлек звук открывающейся двери. Дженни Дэлэни застыла на пороге с таким видом, будто обнаружила в столовой не мирно беседующую компанию сослуживцев, а пару-тройку кейзонов, не меньше. — Засиделись вы, однако, господа, — фыркнула она, почему-то пряча руки за спину. — Что, бессонница? — Не могу заснуть в светлое время суток — солнце в глаза лезет, — с серьезным видом изрек Бендера. Ниликс сообразил, что, во-первых, они и в самом деле засиделись, во-вторых, пора бы уже приниматься за подготовку обеда, а в-третьих, Дженни вчера просила дать ей кое-какие натуральные травы из числа приправ — видимо, за ними и зашла. Знать бы еще, зачем ей эти травы, а то как бы все не закончилось очередным скандалом с Джор по поводу взрывоопасных экспериментов в их каюте. Но тут ему пришла в голову одна догадка. — О! — Ниликс даже по лбу себя хлопнул — до того все теперь казалось очевидным. — Что ж, господа, мне, пожалуй, стоит уступить место даме и заняться обедом. Чел, Бендера и Тэйбор воззрились на него с неподдельным изумлением. — Что ты?.. Но тут Бендера вдруг расхохотался в голос: — Пожалуй, в самом деле стоит, — сказал он, отсмеявшись, и мотнул головой в сторону Дженни, привлекая внимание приятелей к торчащей у нее из-за спины куску желто-черной ленты. Когда Ниликс вернулся из кладовой с обещанными травами, Дженни уже сидела за столом и что-то оживленно втолковывала слегка обалдевшему Тэйбору. — … По этой книге нет голороманов, так что заданных параметров гостиной тоже нет, но Пэрис справится с программированием, просто потребуется дополнительное время. — Интересно, как, если по ней нет голоромана? — сыронизировал Чел. — Ведь значение слова «книга» Флоттеру неизвестно. Ниликс подошел ближе и протянул Дженни темный пакет. Та, кивнув, немедленно его открыла и принялась изучать содержимое. — Я забронировал вторую голокомнату на свое имя на два часа начиная с 20.00 в пятницу, — сообщил Тэйбор. — Дежурство Джор заканчивается в 19.00, — не отрываясь от своего исследования, заметила Дженни. — Знаю, но час с семи до восьми уже был занят. — Ага. Мной, — все так же ровно сказала Дженни. — Так что за те же деньги можем начать и в семь. Бендера прикусил губу, видимо, чтобы сдержать очередной приступ хохота, взглянул на Ниликса и покачал головой, словно говоря: все-таки мы идиоты. С этим невысказанным утверждением сложно было не согласиться. Ниликс никак не мог взять в толк, как это они, планируя свой сюрприз, не привлекли в «оргкомитет» соседку именинницы. Хотя, возможно, этому не следовало слишком уж удивляться. — А что говорит коммандер Чакотай? — вырвалось у него. — Чакотай говорит, что для праздника не может быть неподходящего времени, — радостно ответил Чел. — Только это? — Это он говорит всегда, — пояснил Бендера. — А в данном конкретном случае — мы его еще не спрашивали. Точнее, еще не приглашали. — Я капитану Джейнвей тоже пока еще ничего не говорила, — по-прежнему глядя в пакет, кивнула Дженни. Тэйбор поперхнулся своим «расслабляющим» чаем и закашлялся. Дженни подняла голову — в ее глазах плясали озорные искры: — Кстати, если соберетесь реплицировать упаковку для подарка, можете воспользоваться созданными мною параметрами, — она помахала черно-желтой переливающейся праздничной ленточкой. — Файл репликатора «Дэлэни-дельта-два». Я его сохранила: мне почему-то показалось, что, несмотря на дикое сочетание цветов, он еще может кому-нибудь пригодиться.