Трущобы и «Тяньлун».

Внутри умопомрачительно пахнет белым лотосом, так что Сюэ Яну ничего не остаётся, кроме как попытаться войти, зажав нос и подпихивая ногой скрипучую дверь кирпичного самостроя (руки заняты пакетами). — Сюэ-сюн? — из глубины раздаётся охрипший голос – ясно, Вэй Ину стало хуже. — Тут я, тут. Пришёл. — Воскреси! — слышится скрип и лязг пружинной кровати, омега высовывается из спаленки, опираясь дрожащей рукой о кое-как приклеенные обои. — Сейчас, потерпи чуть-чуть, — Чэнмэй заходит на тёмную кухоньку. Трогает стоящий на старой плите железный чайничек – хорошо, горячий ещё. Хлопает деревянными дверцами шкафчиков (одна чуть с петель не слетает), доставая более-менее чистую кружку и пакетики с чабрецом и ромашкой. Высыпает по щепоти, заливает водой, попутно роясь в покупках и выуживая оттуда упаковку с дешёвым подавителем. Спрессованные растительные волокна, так что побочный эффект минимальный. Кидает таблетку в кружку, та моментально растворяется с характерным шипением. — Спасибо, — Вэй Усянь принимает отвар из рук друга и отпивает почти треть. За что тут же удостаивается недовольного ворчания альфы: — Ну куда ты залпом-то? Забыл уже что ли, как подавители пить? — Вкус противный... опять те дешманские таблетки взял? — Вэй Ин ставит кружку на прикроватную тумбочку, блестя серебристыми глазами и потуже затягивая высокий хвост длинных угольных волос. — Ну простите, барин, денег больше с собой не брал, — сварливо откликается Сюэ Ян, встряхивая жёсткими патлами, собранными в низкий хвост, словно пытаясь этим действием разогнать лотосовый аромат, стеной стоящий в комнате. — Сюэ-сюн, — через пару минут Вэй Ин решается вновь разбить тишину, царящую в домике. — М? — Мне лучше. Спасибо, — омега мягко улыбается, пихая друга под рёбра. Чэнмэй фыркает, щуря тёмные глаза, тычется носом в плечо Усяня, но тут же отстраняется, морща нос: — Схуднул ты чивой-то... — Сам знаешь, течка много сил отнимает, — Вэй Усянь начинает мелкими глотками допивать отвар. — Как и гон. Альфа в ответ на это неопределённо хмыкает, потом вдруг суетится и задаёт ещё один вопрос, понизив голос до конспиративного шёпота: — Что-то спирт у вас выветривается уже... и бутылок больше не валяется... батька твой закодировался, чтоль? Усянь мелко вздрагивает, перехватывает тонкими пальцами кружку, как-то чересчур медленно ставит на бетонный пол. Оборачивается к Сюэ Яну, рассерженно-разочарованно шипит: — Если бы... в запой ушёл, четвёртые сутки уже не возвращается. Валяется где-нибудь в помоях, псина подзаборная, так ему и надо! — на последних словах омега всхлипывает и кидается другу в объятия, вдыхая горький запах полыни. Больно внутри, противно. Отец – сволочь и пьяница, каких на свете, к сожалению, немало. Счастье, если день обойдётся без пьяных скандалов или хотя бы без побоев. Оскорбления и унижения сыплются из пахнущего перегаром рта как из рога изобилия. Бьёт всем, что попадётся под руку – ремнём, шнуром из-под утюга, куском верёвки, а иногда в ход идут ноги и кулаки. А Вэй Ину остаётся лишь молча принимать удары, по возможности отползать в укромный уголок... и не скулить и ТЕМ БОЛЕЕ не отбиваться. Потому что тогда эта свинья, условно называемая "отцом" точно забьёт его до смерти. В прямом смысле этого слова. А жить омега всё ещё хочет. Вернее, должен. Потому что если его труп будет валяться где-нибудь на улице, уже никто не защитит его младших братиков и сестрёнку от вечно пьяного отца. Самое худшее, что во все оскорбления, бросаемые Вэй Чанцзэ, Усянь свято верит уже очень давно. Да и как не верить, если с самого детства слышишь слова о том, какой ты урод, бездарь, неблагодарный, что всем без тебя было бы лучше?!... Некоторые из этих бесчисленных дрянных словечек бросала его мать, причём с каждым годом всё чаще и чаще... Когда на бетонном полу появились таблетки и шприцы, она уже не говорила, а кричала нечто совершенно бессвязное, и это было не самое страшное, ведь потом... ...Поглаживания по вихрастой макушке, над ухом урчит утешающее: — Ну ладно, будет тебе рыдать. Где младшие-то? — А-Чан в город вышел, А-Янь с А-Туном на улице с другими ребятами играют. А что? — Да так, — с нотками мрачности и тревоги Сюэ Ян протягивает другу грязный платок и поясняет. — Опять нападения начались. Уже трое... Может, пораньше ребятишек домой загонять-то? — Сюэ-сюн, — омега качает головой и бледно улыбается, вытирая покрасневшие глаза, — А-Чану уже тринадцать, А-Янь и А-Туну по шесть... — А тебе – семнадцать! — вдруг раздражённо гаркает альфа, вскакивая с кровати (та отзывается жутким скрипом). — И ты, как старший, должен заботиться о них и защищать! И мне тоже семнадцать, и я твой друг, и я, естественно, беспокоюсь не только за тебя, но и за них! И вообще, когда ты себе уже истинного найдёшь, авось хоть полегче станет! — совершенно неожиданно перескакивает с одной темы на другую. Вэй Усянь с усилием подавляет тоскливый вздох. Он, в принципе, привык, что Чэнмэй может начать болтать на абсолютно неприемлемые темы, вроде личных проблем или зарплаты, не то чтобы в месте его работы она была маленькая, но на жизнь хватало вот совсем впритык (опять же, половину пропивал отец). А поиски истинного... что ж, это, пожалуй, самая больная мозоль. Вэй Ин осторожно, будто боясь обжечься, прикасается к цветку сандала, что раскрывает свои тонкие лепестки на всё правое плечо... и не верит. Не верит, что когда-нибудь сможет найти своего альфу, ну или бету... но хотелось бы альфу, сильного и заботливого. Чтобы защищал и любил. Но это лишь мечты, у такого, как Усянь, просто не может быть истинного. Но до дрожи хочется. Ну чтобы хоть чуточку отличался от отца... Чтобы хотя бы не избивал... Но это лишь глупые-преглупые мечты. Не услышать ему чистого запаха сандала, ненавязчивого, но стойкого, с туманным мускусным оттенком. Такого, который мягко обволакивает с головы до пят, который... — О чём размышляем? — Сюэ Ян показывается из дверного проёма с конфетой в зубах. Вздёргивает брови, кольцо, прошивающее левую чёрно-коричневую дугу, подпрыгивает следом. —... Надо бы ещё пару таблеток на работу взять. Не ровен час, опять течка усилится. Друг хмыкает и скрывается на улице. *** Лань Ванцзи неспешно шагает по коридору, разговаривая по телефону: — Уже так долго?.. Ясно... Ни в коем случае... Оставайся там... Не подведи меня, Сычжуй, — альфа сбрасывает вызов, пытаясь удержать внутри холодный гнев. Хозяин одного наркопритона, принадлежащего их триаде, уже третий месяц не высылает нужную сумму. Можно, конечно, оправдать – в трущобах Луаньцзан много денег не достанешь, но... «Никаких оправданий,» — читает по прекрасному лицу, превратившемуся в нефритовую маску, Лань Сичэнь. Прикрывает светло-карие глаза, вздыхает. А-Чжань с самого детства был серьёзным, с годами это проявлялось всё явственнее, а после того, как отец погиб в одной из перестрелок с группировкой «Фэнхуан»* клана Цзинь... Ванцзи стал ещё взрослее, мудрее и... злее, что ли. Даже омегами перестал интересоваться лет шесть назад и до сих пор не возобновил хотя бы коротенькие ухаживания (а правильно ухаживать дагэ умеет. Как и до постели довести, в общем). И это-то в 33 года! «Чёрт возьми, истинный, когда ты уже найдёшься-то, а?! — Лань Хуань косится на брата, замечая устало-страдальческую складочку меж смоляных бровей и напряжённые желваки. — Где ты, лотос наш белый, шляешься-то? Восемнадцать лет уже почти прошло, а от тебя никакого отклика! Дагэ тут без тебя страдает! Ну погоди, уж я тебя отловлю, или я не лучший на свете братик». Младший альфа тянется к своей причёске, чуть ослабляя низкий хвост длинных волос. Кстати, у Ванцзи такой же. А вот дядя любит собрать часть волос в пучок, а остальные пряди оставить свободными. Интересно, может, это с его любовью к древности связано? Глава «Тяньлуна» садится в салон чёрного автомобиля, коротко бросает водителю-амбалу: — Трогай. Район Луаньцзан, — мужчина таращит глаза, но послушно кивает и давит на газ. *** Лань Ванцзи старательно делает вид, что не замечает подозрительных взглядов, которыми местные жители провожают его и Лань Сичэня – диди всё-таки напросился поехать с ним. Первое, что встретило альф в Луаньцзан – грязь и бедность. Широчайшая пропасть между городом и огромными трущобами, в размерах достигающими, по показателям, почти трети площади "большого города". Старый, местами раздолбанный до земли асфальт (через дыры и трещины пробивается разнотравье и молодые деревца); непонятного цвета вода в сточных канавах, о происхождении которой даже думать не хочется; мешки мусора, а иногда и целые кучи валяются в переулках; деревянные или кирпичные бараки, нередко двух-трёхэтажные, увитые сетью проржавевших труб (по которым явно плохо поступает как вода, так и газ); повсюду натыканы самострои из плохо склеенного кирпича, из фанеры, шифера, брезентовые и тканевые палатки... Даже деревья уже полностью облетели, хотя всего конец сентября, даже воздух пропах нищетой, отголосками криминала и каким-то равнодушием. И тем не менее небо ярко-голубое, высокое и звенящее, солнце светит ещё по-летнему, тепло. Мимо пробегает кучка веселящихся детей, а две женщины неподалёку о чём-то радостно болтают. Заходят в один из бараков. Ванцзи морщится. Внутри пахнет... отвратно. Мешаниной алкоголя, наркотических препаратов и естественных запахов альф, бет и омег. Слоняются вдоль коридоров постоянные посетители. И зачем только отец этот хлев при триаде держал, хотелось бы знать? Тонкий нюх вылавливает из густой вони аромат лимонной цедры – Сычжуй стоит у стола (длинного ящика из-под рефрижератора) хозяина с таким видом, словно пытается сдержать рвотные позывы. Впрочем, так оно и есть. — Деньги, — коротко требует Лань Чжань, опираясь кулаками на ящик. Хозяин – высокий, худой мужчина, печально разводит руками: — Денег никак нет, господин. Не добираем, господин. Одного взгляда в честные, грустные глаза хватает, чтобы понять – не врёт. Но никаких оправданий. — Добирай. Или снесём, — тихо, утробно рычит альфа. Слышит со стороны испуганное оханье. Оборачивается. Омега стоит в проходе. Лань Чжань сначала небрежно скользит по нему янтарными глазами, но затем присматривается внимательнее. Симпатичный. Большие, выразительные серебристые глаза; волосы насыщенного угольного цвета, непослушные и спутанные на концах, но шелковистые, затянуты в высокий хвост красной резинкой; чёрная водолазка, джинсы, кроссовки. Пожалуй, паренька можно было даже назвать красивым, если бы не излишняя худоба и не разбитая губа. Последний факт скорее беспокоит, нежели раздражает или вызывает отвращение. Странно, никогда и никто ещё не вызывал такого чувства, если учесть, что Ванцзи видел и не такие... увечья. — Добирай. Или снесём, — ещё раз повторяет глава триады и направляется к выходу. Проходя мимо омеги, ненароком втягивает воздух, силясь уловить его запах. На мгновение останавливается, но затем встряхивает головой и быстро шагает дальше. Лотос. Белоснежный лотос. Нежный, мягкий цветочный аромат. Хрупкие полупрозрачные лепестки, расцветшие когда-то на бледной коже, мешаясь со светло-лазоревым драконом. Тот самый цветок... Неужели... Может, вернуться, схватить в охапку и забрать? Лань Чжань рывком оборачивается и разочарованно вздыхает – они уже слишком далеко. Выглядеть будет странно. Но он вскоре ещё раз посетит это место, и тогда... — В чём дело, Ванцзи? — младший брат с беспокойством поглядывает на него, Лань Сычжуй молча идёт рядом, но тоже заинтересован. —... Ни в чём. Он обязательно заберёт того омегу из этого жуткого места. Надо только подождать. Терпение, Ванцзи, только терпение... — Дядя Цзян, кто это был? — Вэй Ин, наконец отмерев, подходит к ящику и успокаивающе поглаживает сгорбленную спину мужчины, который сидит, схватившись руками за голову и мерно покачиваясь. Цзян Фэнмянь со скрипящим вздохом поднимает взгляд и выдаёт: — Пустая моя черепушка... Совсем забыл, что «Тяньлун» нагрянет... — Та триада? — Усянь потерянно замирает. Узкая ладонь с разбитыми костяшками перестаёт водить по чуть выступающим позвонкам. — На что мне голова, если я ей не пользуюсь? — тихо подвывает альфа. — Как мне теперь собрать СТОЛЬКО, сколько они требуют, если нам с сыновьями да дочерьми едва хватает? — «Тяньлун»? — повторяет паренёк. — Это случайно не те, которые вас к себе заграбастали, после того как...? — несказанные слова застывают в воздухе. И Фэнмянь, и Усянь понимают, о чём идёт речь. — Да, — тяжело выдыхает мужчина, — те самые. После того, как... Какое-то время скорбно молчат, вспоминая. Но вот Вэй Усянь встряхивается, оживляется и вновь щебечет: — Ой, дядя Цзян, совсем забыл, что на работу опаздываю! Где Цзян Чэн и остальные шиди и шимэй? Мы же все вместе работаем! — В подвале они, в подвале. Одежду шьют, — альфа грустно улыбается фиалковыми глазами и хлопает омегу по плечу. — Ага, ну я побежал тогда к ним. Ух, я посмотрел, столько заказов сегодня! — Не разбейтесь на дороге, — шепчет Цзян вслед уходящему Вэй Ину и вновь устраивается за столом-ящиком, не переставая качать головой. Курьеры – работа такая непредсказуемая. *** — Как всё прошло? — буднично спрашивает Лань Цижэнь, отпивая чай. Все трое родственников сидят в беседке в глубине территории поместья. Вокруг никого, только бамбуковая роща шумит и пощёлкивает – ветер. Воздух свежий и прохладный – поместье Лань находится в отдалении от города, в горах. Живописно и тихо. Как раз то, что нужно для спокойного течения мыслей. Беленький кролик запрыгивает на дощатый пол беседки, прямо под ноги Ванцзи. Тот, легонько улыбаясь, подхватывает пушистый комочек и сажает к себе на колени. — Продуктивно, — краткий ответ, как и всегда. Цижэнь, прикрыв тёмно-карие глаза, тихо хмыкает и ставит чашку на блюдце. — Заехали в Луаньцзан, — продолжает Лань Чжань. — Посетили тот притон. Встретил омегу... — Хо-о-о? — старший альфа щурится, заинтересованно подавшись вперёд, — неужто вновь стал интере~ — Он пах белым лотосом, — перебивая дядю, быстро заканчивает Ванцзи, неосознанно касаясь пальцами правого плеча. Кажется, что даже ветер стихает. Лань Цижэнь, уже сделавший очередной глоток чая, громко закашливается; лицо Лань Хуаня застывает, превращаясь в загадочно-пугающую маску; даже кролики затихают и только нервно дёргают ушами и жмурят красноватые глаза. Наконец Цижэнь, справившись с кашлем, растерянно хрипит: — Так почему не забрал его сразу же? — Много людей вокруг было, — златоглазый альфа хмурится. — Не хотелось шумиху поднимать. — И что теперь? — уже сердится пожилой мужчина. — Ванцзи, ты хоть подумал о том, что вы с ним можете больше никогда не увидеться? И уж поверь моему опыту, никакие информаторы тут не помогут! Большинство личностей, живущих в Луаньцзан, неизвестны никому! Понимаешь? Ни-ко-му, Ванцзи! Ты готов потерять своего истинного вот так? — Значит, будем искать его по личным знакомствам и месту работы, — спокойно отрезает Лань Чжань и вновь принимается поглаживать кролика. Лань Цижэнь недовольно фыркает, дёргая свою бородку. И почему такая уверенность, хотелось бы знать? Хорошо запомнил того омегу, что ли? Ну-ну, посмотрим, сколько тебе понадобится, чтобы отыскать его. *** Время к полудню. Группа из десяти юношей и девушек показывается в проходе арки, ведущей из трущоб в большой город. Смеются, балагурят, горланят песни. Идут на работу.