Те, кого нет

Селестия была намерена в кратчайшие сроки восполнить все свои недостающие знания. О подозрениях в свою сторону она не то чтобы не догадывалась, но предполагала, что их не может не быть. Само ее появление здесь, ее знания и рассказы о прошлом даже для магов выглядели малоправдоподобно и то, что её саму и ее историю приняли практически без вопросов, должно было их вызвать уже у нее. В любом случае она попросила Вальбургу достать омут памяти и не просто рассказать, а показать. В конце концов, как она и сказала старшему из братьев Блэк — лучше один раз увидеть… Где и каким образом миссис Блэк добывала редкие артефакты и части тел не менее редких и опасных магических существ, для всех остальных обитателей дома на площади Гриммо 12 оставалось тайной. Женщина не была любительницей раскрывать свои секреты, а на заданные вопросы просто не отвечала. Очень удобная позиция: к чему лгать, если можно просто ничего не говорить. Закрыв учебник по защите от темных искусств за шестой курс, Селестия прижала кончики пальцев к закрытым векам. Судя по тому, что она уже успела утрамбовать в свою голову, не так уж много она потеряла в свое время. Были, конечно, любопытные детали, но не сказать чтобы особо важные для дальнейшей жизни. В конце концов, все, что ей было действительно необходимо, она еще в своем времени выучила, а возникающие в последнее время вопросы были слишком специфичны и в общую школьную программу явно не входили. Но для очистки совести… Посмотрев на учебник с тоской, Селестия поскребла ногтем плотную обложку. Возможно, в ее самообразовательном порыве стоило смотреть куда шире банальной и явно скудной школьной программы? Надо было попросить Блэков посоветовать ей соответствующую литературу, а не просить у Регулуса его старые учебники. Конечно, Селестия уже отчасти изучила местную библиотеку, но делала она это бессистемно. Да и есть большая разница: читаешь ты книги для развлечения или действительно стараешься изучить и в дальнейшем применить прочитанный материал. Домовой эльф появился перед ней с громким хлопком. — Хозяйка просит спуститься вниз, — он низко поклонился и тут же исчез. Это было странно. Они и так должны были увидеться вечером, как обычно, к чему такая спешка? Селестия вышла из комнаты и спустилась вниз. Все остальные обитатели дома тоже уже были здесь и, похоже, все, кроме собственно хозяйки, не знали, что происходит. — Вам двоим понравился новый стиль, и вы решили его оставить? — усмехнулся Сириус. Селестию ее нынешний внешний вид не особо беспокоил, потому как лицо и тело до сих пор были чужими, а смена расцветки данную ситуацию не изменила никак. Но, похоже, Регулусу явно было неуютно. — А ты, я смотрю, до сих пор жаждешь к нам присоединиться. Так ты не стесняйся, эта женщина и не такое тебе наколдует, ты же любишь эксперименты. Селестия сомневалась, что ей подобное удастся еще раз, точнее сомневалась по поводу повторения именно такого результата, но решила не встревать. В любом случае специально она что-то портить точно не станет. — А ты до сих пор завидуешь… — Заткнулись оба! — прикрикнула миссис Блэк. — Кричер! — она повернулась к эльфу. Домовик щелкнул пальцами, и на столе появилась глубокая каменная чаша, до середины заполненная серебристым туманом. — И зачем это? — Сириус смотрел на чашу с явным подозрением. — Омут памяти, — хозяйка дома вновь была невозмутима. — Ты хотела нам что-то показать, — она в упор посмотрела на Селестию, игнорируя любопытного сына. Девушка замялась. Как-то все это было неожиданно. Она действительно готова была показать некоторые моменты из своей жизни, но вот так вот сразу, без предупреждения и подготовки… У нее же в голове сейчас полная каша, как оттуда достать хоть что-то внятное? — Эм, я как-то не готовилась, дайте мне хоть пару минут и емкость какую-нибудь. Эльф все так же из воздуха достал ей изящный флакончик, и девушка бочком удалилась в сторону столовой, потому что вытягивать наружу воспоминания под прицелом нескольких пар любопытных глаз — то еще удовольствие, вот как выдаст что-нибудь не то… Хотя так навскидку и не вспомналось каких-то таких моментов, за которые было бы особо стыдно, но кто знает. — А мы подождем здесь. Молча, — последнее слово Вальбурга Блэк произнесла с особым акцентом. — У меня из-за вас мигрень уже который день не проходит. Одиночество процессу извлечения из глубин памяти нужных фрагментов не особо способствовало, но Селестия все же надеялась, что ничего крамольного во флакончик с воспоминаниями не попало. Вернувшись в гостиную, где ее все ждали, что примечательно, действительно молча, она без лишних слов и движений просто опустошила флакон над чашей. В путешествие по воспоминаниям отправились все вместе. Селестия не испытывала желания рассказывать одно и тоже по нескольку раз, как и переживать то, что им предстояло увидеть. Мир подернулся сероватой дымкой, сгустившейся на миг, а затем распахнувшей занавес постановки чьей-то жизни. Комната была большой, с высокими потолками, на стенах живые картины, пейзажи без единой человеческой фигуры. В большом камине уютно потрескивал огонь, за массивным круглым столом сидели люди, много людей. Её семья. Они все были здесь, словно живые. Вечно хмурый, погруженный в свои мысли Корвус даже сейчас смотрел перед собой невидящим взглядом, ковыряясь вилкой в тарелке и вряд ли даже осознавая, что сидел за столом. Его никто не трогал, уже, привыкли за столько-то лет. Вот сейчас он посидит так какое-то время, а потом достанет из кармана блокнот и карандаш, чтобы мысль записать. Привычку писать карандашами Селестия переняла именно от него. Не бежать же каждый раз, как озарит какая-то дельная или не очень мысль, за листами и пером, пока бежишь — половину тех самых мыслей растерять можно, а перо… ручки, конечно, удобнее обычных перьев, но имели свойство протекать, пачкая одежду. Самописцами же он не пользовался потому, что им диктовать нужно, вслух, в одиночестве своего кабинета это возможно, но в кругу семьи как-то не очень принято. Рядом сидела невысокая пухлая ведьма, поджимала тонкие губы и сопела, кажется, все еще тщетно пытаясь привлечь внимание вновь отвлекшегося супруга. Они разведутся через полгода, все к этому шло на самом деле, Корвус человеком был непростым. И ведь эта ведьма, чьего имени Селестия не помнила, да и на что оно ей, знала за кого замуж выходила, так почему жаловалась потом? Приходила, высказывала свои претензии. А когда Корвуса арестовали… нет, не стоит. Напротив сидел Серпиус. Надо же, только сейчас Селестия поняла, какие же они все на самом деле были разные, и внешне и характерами. Младший из братьев тоже был блондином, но с легкой золотинкой, а вот глаза у него карие, почти черные. Он всегда улыбался, и сейчас, что-то рассказывая, размахивал руками. Рядом его жена Фетида, она была гречанкой, и внешность имела характерную, тот самый нос, который и оба сына их унаследовали, они вообще на мать походили больше, чем на отца. Племянники Селестии были старше ее на три года, они успели закончить Хогвартс, но это единственное, в чем им повезло. А сейчас сидели оба со скучающими лицами, еще бы, на что им этот семейный ужин? Со взрослыми ведь скучно… им было скучно, а вот Селестия наоборот сверстников не особо любила, тянулась к тем, кто старше, не на пару лет, гораздо больше. Быть может, это от того, что родные братья ей в отцы гордились, и привыкла она именно к такому кругу общения… она никогда над этим не задумывалась, смысла не было, а сейчас вот вдруг всплыло в голове. Да и какая разница, в самом деле. А вот и она, тринадцатилетняя девочка сияющими восхищением глазами смотрела на брата, уронив ложку, которая упала мимо тарелки и запачкала белоснежную скатерть. Надо же, как странно. Столько раз смотрела на себя в зеркале, а сейчас будто впервые увидела. Платиновые кудри забраны в простой хвост, острое личико, вздернутый нос и глаза… они действительно были такие желтые? Будто кошачьи… Она не знала, почему выбрала именно это воспоминание, просто первое, что пришло в голову. Здесь ничего особенного не было — обычный тихий вечер. Но именно ту самую обычность и хотелось показать, в конце концов, казалось, она и сама забыла о том, что когда-то жизнь ее была такой… Блэки оглядывались по сторонам, и выражение лиц у них оказалось на диво одинаковое, какое-то растерянное. Как будто до этого момента они хоть и говорили, что верят, но все равно до конца не прониклись, не осознали и не поняли, а сейчас вот оно — место, которое они наверняка все узнают. Мама говорила, что столовая в этом доме никаких изменений не претерпевала в течение пары сотен лет. И вот место знакомое, а люди нет. — Так вы подпишите мне разрешение, — маленькая Селестия с какой-то почти маниакальной жадностью смотрела на родителей. Да, ей здесь тринадцать лет и в этом году появится возможность посещать Хогсмид, а она, кажется, в чем-то провинилась… Селестия уже и не помнила, что натворила, зато помнила, как из-за этого родители долго то самое разрешение отказывались подписывать. — Зачем тебе вообще оно нужно? — Серпиус закатил глаза. — Что значит зачем? — девочка прищурила глаза, поджала губы и, скрестив на груди руки, откинулась на спинку стула. — Чтобы иметь возможность посещать Хогсмид. — Не ты ли говорила, что там нет ничего интересного, а толпами сбегающиеся туда ученики с вершины башни похожи на стадо? — Знаешь что, одно дело, когда у тебя это разрешение есть, и ты никуда не идешь — это и есть выбор, которым можно гордиться, или сожалеть, или не знаю, но этот выбор есть. А когда разрешения нет, то нет и выбора. До чего же она была забавной, эта девочка, самоуверенная, гордая, глупая…. но последнее простительно в силу возраста. Сейчас Селестия видела неуверенность родителей, поджатые губы матери и хмурый взгляд отца, они переглянулись, без слов решая, что сказать своему ребенку, который не знал, не понимал… Она ведь, действительно, не знала. Такие вещи не происходят с бухты- барахты, не в один день. То, что случилось с ней, ее однокурсниками, да и всеми чистокровными семьями в тот год… к этому все шло. И сейчас родители боялись за нее, и сказать не могли. Не то чтобы Селестия ничего не слышала, с ее-то любовью к присутствию на беседах старших, просто не понимала. И даже когда ее волшебную палочку сломали… *** Словно вторя ее мыслям, теплая столовая сменилась большим залом Хогвартса, где все ученики собрались после рождественских каникул. Они делились друг с другом новостями, рассказывали, как провели каникулы… А потом вдруг появился этот человек, невзрачный на вид, невысокий, бледный, в серой своей мантии похожий на еще одного замкового призрака. Никто и не заметил, как он пришел. Директор попросил внимания, потому что гость должен был сделать важное объявление. — Прошу внимания, — а вот голос у него оказался на удивление сильным и глубоким, привлекающим внимание. — Министерство приняло указ, согласно которому факультет Слизерин будет упразднен, все его ученики считаются потенциально опасными как для окружающих, так и для самих себя. Не стоит беспокоиться, после того как все вы пройдете проверку, то сможете продолжить учебу на других факультетах. Мы просто не желаем потворствовать появлению темных магов, а ученики других факультетов смогут вернуть вас к свету. Он солгал. Не было никаких проверок, и шансов тоже не было. Их всех отправили домой, отобрав волшебные палочки, а через неделю пришло письмо о том, что ее волшебная палочка уничтожена, как потенциально опасная, да и сама она может представлять угрозу. И вспоминалось каждое слово, каждое действие за прошедшие годы… она ведь ничего не сделала… за что с ней так? Но это будет после, а сейчас, не дослушав объявления, ученики подняли гвалт, что примечательно, не только слизеринцы. Селестия Малфой сидела, широко распахнув глаза и прикусив губу, даже не замечая, как по подбородку бежит струйка крови. Надо же, а этого она не помнила. Блэки ничего не говорили, молча слушая её комментарии, и это, наверное, было к лучшему. Селестия все равно не знала, сможет ли ответить, не сорвавшись, да и нужно ли это? *** Дом все тот же, они еще могли позволить себе жить в фамильном особняке Малфоев. Кажется, здесь ей лет шестнадцать. Они находились в холле, здесь много людей и тишина, вязкая, тяжелая. Сама Селестия стояла чуть позади, прячась за спинами, опустив глаза. Люди в сером уводили отца и брата. Они улыбались, говорили, что все будет в порядке, ведь им скрывать нечего, да и не делали они ничего плохого. Пара дней и все вернется на круги своя, наладится. Корвус тоже стоял здесь, его не забрали. В конце концов, он учился не на Слизерине, и все же… — Уезжай, — мать развернулась и схватила его за руку. — Беги отсюда куда-нибудь подальше, лучше в Азию, там иное отношение к традициям и прочему. — Мама, — Корвус нахмурился и сжал ее ладонь обеими руками. — Я не могу оставить Фетиду, ты ведь знаешь, ей рожать скоро, а у нее здоровье уже не то, и возраст, и вообще, она Малфой, в больнице ей не помогут. Мать прикрыла глаза и тяжело вздохнула. — Лучше бы он уехал, — едва слышно выдохнула Селестия. Она знала, что путешествие по воспоминаниям будет тяжелым, но не думала, что настолько. *** Комната едва была освещена магическими огнями, за окнами царила ночь. На низкой кушетке сидела Роза Малфой и тихо причитала, Селестия была рядом и молча держала мать за руку. На полу валялись мелкие скомканные клочки бумаги. — Это неправда, они не могли, — тихо шептала мать. Селестия хотела все объяснить, но горло вдруг перехватило и она смогла лишь указать на те самые листы, что лежали на полу, листы, где говорилось, что вся их семья предатели, неизвестно чего, погибшие, потому что так должно… — Роза! — в комнату вошел дядя, опираясь на трость, седые волосы его были перетянуты темной лентой на затылке. — Альбус! — отчаянно всхлипнула мать. — Они мертвы. Они все мертвы. За что? — она выла, а юная Селестия не знала, куда себя деть и чем помочь, просто сидела рядом, сминая в руках носовой платок. Она не плакала, потому что матери было достаточно слез. Дядя успокаивал мать, что-то тихо шептал, а откуда-то сверху слышались отчаянные крики. — Фетида, как только узнала о гибели мужа и сыновей, — Селестия, та что из реальности, кивнула на обрывки бумаги, разбросанные на полу, — тут же стала рожать. Время, казалось застыло, или просто сжалось. Она не помнила, как долго все это длилось, просто соединила два отрезка. — Лести, — едва слышный оклик в тишине, опустившейся на дом, показался криком. Мать, уставшая рыдать, заснула в объятиях кузена. Селестия встрепенулась и подошла к брату. На руках его был сверток из старого детского одеяла Селестии, в серебристо-зеленых цветах. — Это… — девушка протянула ладонь к безмолвному свертку, но так и не решилась прикоснуться. — Я старался, — Корвус опустил голову и зажмурил глаза, — но ничего не мог сделать. Она умерла в утробе. Селестия тут же обернулась на мать, сонно щурившую глаза. Ребенка похоронили в тот же день. Безымянным. *** День выдался необыкновенно солнечным, ни облачка на небе. Юная Селестия прохлаждалась перед главным входом, ей ведь нельзя было выходить за пределы. Она просто сидела на ступеньках, вытянув вперед руку, и что-то невнятно шепча. Тишину нарушали разве что редкие переклички птиц. И гулкий резкий звук казался странным в это утро. — Госпожа! Госпожа! — домовичка, завидев ее, тут же упала Селестии в ноги. — Там… Там госпожа… — крики домовички перешли в невнятные стенания. Селестия тут же пошла к тому самому «там». Фетида лежала на дорожке, ведущей к саду. Пустые глаза глядели в необычно чистое голубое небо, на губах навечно застыла улыбка, а под ее телом расползалась багровая лужа. — Она пару дней сидела тихо-тихо, ни слова не произнесла, а потом незаметно залезла на крышу и спрыгнула. — Селестия, та что из настоящего, сглотнула, чувствуя, как сжало горло и подступили слезы. *** И вновь столовая, сиротливо опустевшая, теперь там сидели только двое: мать и дочь. И без того немолодая Роза казалась совсем уж дряхлой старухой, бледной, осунувшейся, да и траурный наряд картину лишь усугублял. Селестия же, тоже наряженная в траурное платье, производила впечатление скорее пугающее, наверное, из-за взгляда, холодного и безразличного. Она перебирала стопку писем и то и дело кривила губы. — Соболезнования, — Селестия, та, что из воспоминания, отбросила очередной конверт в сторону. — Сплошные лицемерные соболезнования, а сами ликуют, что их не задело. Ничего, до всех дотянутся. — Лести, не надо так, — печально, скорее даже отчаянно вздохнула мать. — Не надо? Я быть может улыбаться должна и говорить, что все хорошо? Или такие же записочки отправлять? — она поднялась на ноги, сгребая всю охапку писем и обойдя стол, швырнула их в камин, пара листков выпала по дороге, медленно опускаясь на пол, как сухие осенние листья. — Там могло быть что-то важное, — мать вроде бы и возмутилась, но тоже как-то совершенно безжизненно. — Если важное — придут и скажут лично. Будто вторя ее словам, по помещению разнесся глухой звон. — Пришел кто-то, — Роза засуетилась, собираясь встать. — Сиди, сама открою, — Селестия направилась к двери решительным шагом. Девушка вернулась в комнату, а за ней шла группа магов все в той же серой одежде. Селестия встала за спиной матери, вцепившись в спинку стула. — Зачем вы пришли? — рука женщины дернулась и сжалась на юбке дочери. — Не за мной, — голос Селестии сочился ядом. — Я еще несовершеннолетняя, да и палочки у меня нет, и пределы дома я не покидала, с тех пор как меня из Хогвартса вышвырнули. — Лести, — мать дернула ее за юбку, не решаясь обернуться и выпустить из поля зрения этих монстров, что отняли у них все. — Ну что же вы так, мисс Малфой, — впереди стоял высокий смуглый и статный мужчина, он приветливо улыбался, настолько приветливо, что хотелось взять кочергу, что стояла возле камина и хорошенько ему эту улыбку подправить. — Мы никого никогда и ни в чем не обвиняем и не наказываем без веской на то причины. Селестия фыркнула, но промолчала, потому что мать вновь дернула ее за юбку, только пальцы еще сильнее сжались на спинке стула. — Миссис Малфой, мое почтение, — мужчина чуть склонил голову, но выглядело это до того издевательски, что лучше бы и не шевелился вовсе. — Могу я увидеть вашего сына? Надо отдать ей должное, Роза Малфой не только не вздрогнула от этих слов, но даже не моргнула, она вовсе застыла, словно статуя. — Он на работе, — вместо матери ответила Селестия. — Что, сочинили и на него какой-то мерзкий поклеп? — Как я уже говорил, мы никого без веских доказательств не обвиняем. Есть свидетельства пациентов и персонала, а так же записи учета особо опасных и редких зелий, которые не сходятся. — Эту чушь вы можете писать в газетах под красивыми заголовками с красочным содержанием, людям ведь много не надо, чтобы поверить, а нас увольте, — неожиданно резко и холодно сказал Роза. — Дома его нет, но на слово вы не поверите, потому проверяйте, — она махнула рукой, отпуская, наконец, юбку дочери.- Заодно можете подкинуть пару темных артефактов, не стесняйтесь. Он кивнул пришедшим с ним людям и, продолжая улыбаться, приклеенная у него эта улыбка, что ли, вновь обратился к хозяйке дома. — Миссис Малфой, нам известно, сколько всего сделала ваша семья для всеобщего блага. Я, да и все магическое сообщество, очень уважали вашу мать и отца. И мы действительно сожалеем, что все так вышло, вам следовало куда внимательнее выбирать себе мужа. Роза слушала его с каменным, ничего не выражающим лицом, а под пальцами Селестии хрустнула спинка стула. Она испепеляла мужчину взглядом, полным ненависти. Люди вернулись, Корвуса они, конечно, не нашли и распрощались все с теми же улыбками, заверяя, что никакого зла не желают и действуют исключительно в интересах самих магов. *** Комната была совсем другой, маленькой, по сравнению с предыдущими даже крошечной. Это был их новый дом, куда они переехали. Селестия стала гораздо старше, она сидела в кресле, положив на колени огромную книгу. — Письмо пришло, — в комнату вошла ее мать, она выглядела гораздо лучше, чем раньше, правда все еще носила траур, но она его не снимет и через десять лет. Селестия дернулась и с громким хлопком закрыла книгу. — Опять? — Они готовы дать тебе шанс. — Шанс на что? Сначала нас планомерно истребляют как скот, а потом как все тот же скот решают пустить в разведение? Видите ли, рождаемость упала, а среди магглов маги как рождались редко, так и продолжают, вот ведь новость. А чего они ждали? — Ты сможешь доучиться, — мать подошла ближе и положила руку ей на плечо. — Спасибо, я уже, как смогла, правда. Но ты сама подумай, что со мной будет? Вручат особо отличившемуся полукровке, сочувствующему, тому, кто против угнетения… как там нынче модно говорить? Толерантному. А кого мы угнетали? Кого лично я унизила, оскорбила или убила? Или, быть может, я издевалась над магглами и магглорожденными? Нет ведь, даже в школе такого себе не позволяла никогда, потому что это низко и подло. Почему я должна нести ответственность за кого-то другого?! Даже если среди этих других были мои предки? А если в их родословной покопаться, что, ни одной твари не найдется? — Тише, милая, — Роза обняла дочь и погладила по голове. — Все наладится. — Не наладится, пока люди будут сидеть и молчать. — Альбусу не следовало с тобой об этом говорить. — Почему? — Селестия отстранилась и посмотрела матери в глаза. — Мне так до смерти и сидеть тихо-мирно, закрывшись дома и ничего не делать? В чем тогда вообще смысл? О, и не надо мне говорить про то, что я могу кого-то встретить, полюбить и прочую чушь. Лучше время свое и силы потратить на что-то полезное. — Тебе нельзя иметь волшебную палочку. — Она мне не нужна, — Селестия махнула рукой, и тяжелая книга поплыла по воздуху, пока не опустилась на стол. — Лести, — охнула мать, прижав правую ладонь ко рту, левой сильнее сжав плечо дочери. — Я ведь сказала, что училась. Прости, — она поднялась на ноги, вырываясь из ее хватки. — Прости, что в живых и на свободе осталась единственная Малфой, которая нарушила закон и собирается делать это впредь. Я не прощу их, никого из них, и если представится такая возможность — убью. И так это было сказано, спокойно обыденно, и оттого верилось — действительно убьет. И взгляд этот холодный, безразличный… Селестии и самой странно было наблюдать за собой со стороны. Дедушка оказался не совсем прав, монстр в ней родился задолго до того убийства. — Селестия! — мать вот тоже ужаснулась, отшатнулась. Монстры ведь и своих не щадят, но она не такая… еще. — Не начинай, — двадцатилетняя Селестия отмахнулась. — Они заклеймили нас убийцами и чудовищами, так почему бы не начать соответствовать чужим ожиданиям. И улыбка у нее нехорошая, горькая, как будто все решили за нее. Но это ведь не так, она сама пошла на поводу у тех, кого ненавидела и презирала. Дурой была, что поделаешь. Правда, стоит признать, не слишком и поумнела впоследствии, иначе не стояла бы сейчас здесь. Понятное дело, Селестия не стала показывать им все, в том числе решила не знакомить с людьми, о которых потом еще наверняка пришлось бы рассказывать, объяснять, кто есть кто и кем кому приходится. К тому же часто в их разговорах мелькали отсылки на прошлое, с которым она тоже Блэков знакомить не хотела, но один момент все же показала. *** В небольшой комнате стоял круглый рассохшийся деревянный стол и разномастные стулья, нашлось место даже креслу, старому, с драной обивкой, в нем и сидела Селестия. Она вновь стала старше, зато взгляд был мягче что ли, не такой холодный и полный ненависти, как раньше. Дверь распахнулась резко, будто от пинка и с такой силой, что, ударившись о стену, захлопнулась. Селестия, в это время углубившаяся в чтение каких-то бумаг, вздрогнула и выронила листы, разлетевшиеся по полу. Во второй раз дверь открывали аккуратнее, правда, вошедший молодой мужчина был явно чем-то недоволен. — Полюбуйся, — он швырнул Селестии на колени газету. На первой полосе отпечатанный крупным жирным шрифтом заголовок даже мерцал, видимо, чтобы уж точно не пропустили. Хотя взгляд в любом случае зацепился бы за столь крупно отпечатанную надпись и, выхватив хоть одно слово, человек пожелал бы узнать полный текст. Нападение новых Пожирателей смерти. Под заголовком была фотография, живая, но поскольку ни одного человека на ней не было, только полуразрушенный дом, то движение было почти незаметно. — Это что? — Селестия перевела недоуменный взгляд с газеты на визитера. — Это мы, — сквозь зубы процедил он. — В смысле? — она нахмурилась. — Вы совсем отупели, милая тетя, — мужчина присел на один из стульев. — Сотню раз просила меня так не называть, — Селестия скривилась и вновь вернулась к газете. — Ты же старше меня года на четыре. — Это не отменяет того факта, что ты моя тетя. Селестия не отрываясь от чтения, показала неприличный жест. — Это Генри Поттер — уточнила реальная Селестия, пока в помещении воцарилась тишина. — Правнук Гарри, — она покосилась на Сириуса, тот стоял с очень странным выражением лица, на котором было непонимание, сочувствие и злость. Уточнять, по какому поводу такая эмоциональная реакция, она не стала. — Что-то я не поняла, — Селестия из воспоминаний сложила газету пополам. — Это ведь твой дом. — А я законопослушный гражданин, — Генри говорил, кривляясь, явно кого-то пародируя. — Почетный гриффиндорец, потомок великого героя и так далее, — он отмахнулся. — Так что злобные Пожиратели смерти напали на меня и разрушили дом, — он развел руками. — Ладно, это я еще могу понять, но почему Пожиратели? — она скривилась и, наклонившись вперед, положила газету на стол, той самой статьей вниз. — Звучит громко, уже столетие на слуху и у нас нет своего названия. — Борцы за справедливость? — Где и когда террористов называли борцами за справедливость. И не кривись, мы против законной власти и принимаемых ими законов. Даже если эти законы чушь полнейшая. — Они ведь лгут, лгут на каждом шагу, а мы этого даже доказать не можем. Мордредовы лицемеры. — Докажем. Найдем доказательства их лжи и докажем. Дальше хотелось бы прервать путешествие по событиям собственной жизни, но Селестия видимо в порыве быть честной хоть в чем-то, показала и убийство, совершенное собственноручно и то, что за ним последовало. Вопросов ей задавать не стали, но оно было и к лучшему. Сама Селестия давать комментарии к произошедшему тоже не собиралась, все было видно и так. Конечно, те же воспоминания пусть и показывали картинку без приукрашивания и капли лжи, но, вырванные из контекста ситуации, могли быть преподнесены и восприняты по-своему. Ни сама Селестия, ни Генри, ни их друзья и соратники отнюдь не были ангелами праведными, и безвинными жертвами тоже не были. Другое дело, что они пошли на это все не от хорошей жизни, да и как бы там ни было, с самой себя Селестия вины не снимала. Все было слишком сложно. *** У Сириуса увиденное вызвало еще больше вопросов, чем было раньше. И пусть он уже давно знал, что в теле его кузины находится отнюдь не Белла, воспринимать ее иначе иногда было сложно, да и поверить в переселение души из другого времени тоже было непросто. Те же крестражи, о которых говорила мать, относились к магии не только темной, но и откровенно отвратительной, а здесь… те же манипуляции с душой, но какие-то другие, и как знать, не окажется ли эта женщина в разы хуже как оказалось не мертвого темного мага. Впрочем, вела она себя более чем прилично… пока. С другой стороны, видеть, как твою семью планомерно истребляют и ничего при этом не сделать… Насколько сам Блэк свою семейку терпеть не мог, но за дело ведь, а тут… Он бы и не так взбунтовался, тем более Селестия своих родных действительно любила. И кто бы мог подумать, что у пожирателя Люциуса будут приличные потомки. Впрочем, оправдать смертельное и запрещенное заклинание даже по отношению к врагу было как-то сложно что ли… С другой стороны, если… точнее когда он найдет предателя Хвоста, поступит с ним точно так же. И она знает, где он, только почему-то молчит. На данный момент занятый благополучием Гарри он как-то этот вопрос упустил, но нужно обязательно его поднять в ближайшее время. — Я бы хотела, чтобы подобного никогда не случилось, но не знаю, как поступить и как не сделать еще хуже, — она прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, сжимая перед собой дрожащие руки. — Выпей, — мать поставила перед Белс, даже мысленно он все еще привык называть ее именно так, высокий бокал, который ей секунду назад передал Кричер. Бледная, что с нынешним ее смуглым цветом кожи смотрелось как-то дико и откровенно нездорово, кузина залпом осушила бокал, даже не спросив, что там было. — Ну и гадость, — она поморщилась, но явно взбодрилась. — Ты действительно запросто колдуешь без палочки? — Регулуса увлек чисто научный интерес, и это даже было хорошо, может, отвлечет ее хоть немного. Сириус знал, что такое мрачные воспоминания о прошлом и сожаления о нем же. — Колдовала. В этом теле так ловко не получается, надо потренироваться. Но по сути своей любой маг так может после все той же тренировки. Не палочка ведь делает нас волшебниками, — она пожала плечами и поежилась. — Просто многие маги даже не пытаются, зачем? Это долгий трудоемкий процесс. А с палочкой в любом случае проще. Есть заклинания, которые без палочки не сработают вовсе, например то же смертельное, оно и с палочкой-то может сработать, только если уж очень сильно хотеть чьей-то смерти, и в должной степени сосредоточиться. — Так запросто говорить о непростительном заклинании, — Сириус поморщился. — Или в твое время оно уже разрешено? — В мое время, — второе слово она выделила особо, — список запрещенных заклинаний куда как длиннее. И еще, если ты не знал, что странно, магия вообще штука опасная и убить можно множеством иных, казалось бы, безобидных заклинаний. А авада опасна только тем, что неотвратима, в остальном же быстрый и безболезненный способ, куда милосерднее многих других. То, как спокойно она об этом говорила, заставляло задуматься о мире, в котором эта женщина выросла. Пусть она кое-что показала, но это были лишь отрывки, причем те, которые она выбрала сама. Быть может, в промежутках между страданиями по семье и загубленной жизни она просто убивала всех направо и налево… хотя это, конечно, слишком, но в том, что эта женщина способна убить без колебаний, он был уверен. Возможно, в войне им не хватило именно таких людей, потому что они в основном были на стороне противника, а в Ордене феникса все время велись речи о том, что они отличаются от Пожирателей именно тем, что умеют сострадать и не убивают направо и налево. Они этим гордились, но… кто в самом деле знает, как было бы лучше? — Ты действительно считаешь, что если удастся остановить его раньше, все сложится иначе? — на этот раз именно мать остановила спор, хотя до этого все было наоборот. — Не знаю, я ведь уже сказала. Но если удастся остановить его раньше, то так в любом случае будет лучше. И еще, так как было тогда, уже не будет, я не позволю ей, — она приложила ладонь к груди, — взять над собой верх и хоть что-то натворить. — Почему тогда ты не поможешь ему? — не то чтобы Сириус верил в возможность этого, ее отношение к Волдеморту ничем не отличалось от отношения к тем людям, которые разрушили ее жизнь, слишком уж одинаково она о них говорила. — Позволить победить психопату с нежизнеспособными идеями? Во-первых, в таком случае я вовсе на свет не появлюсь, и это возможно даже не так уж плохо, но вот все остальное… Во-вторых, это мало что изменит, просто сдвинет во времени. Возвышение себя за счет унижения других способ действенный, но не долговечный. Рано или поздно униженные и сочувствующие восстанут, и в отместку начнут унижать бывших угнетателей, и превратится это в замкнутый круг, который очень тяжело разорвать, потому что если ты не за, значит против. К тому же вы не представляете, насколько сложно в моем времени скрыть магию. По сути это должно было служить предпосылками к раскрытию и перенятию опыта, ведь магглы достигли невероятных высот, и если раньше по сравнению с волшебниками казались жалкими и отсталыми, потом все изменилось. Они развивались, в то время как мы стояли на месте. Серпиус как раз работал в этом направлении. Но вместо того, чтобы развиваться, правительство решило, что мы должны прятаться куда как тщательней и колдовать как можно меньше, даже на вроде бы полностью магической территории. Она распалялась все больше, перестав походить на ледяную безразличную статую. И преображение это оказалось неожиданно приятным. И, несмотря на повышенный тон, эмоциональную жестикуляцию и блестящие глаза, ни капли не походила на Беллу. Она все еще была странной и подозрительной, но как будто только-только начинала оживать, выползать из кокона, в который заперла собственное сознание, только оказавшись в этом времени. В любом случае сидеть и дальше без дела Сириус не собирался. В первую очередь нужно было убедиться, что малыш Гарри в порядке.