Эрос
Она лежит сломленная в темноте, и когда дверь открывается, яркий свет, сочащийся снаружи, ослепляет. Он один, и дышит часто, как будто только что пробежал марафон и прибыл первым. Она цепляется за него взглядом. Голова раскалывается, пересохшие губы не слушаются, когда она пытается выдавить из себя слова мольбы. Гниение змеится в ней, вгрызаясь острыми когтями в ещё живую плоть, сжигая изнутри. – Джули, Джули Мао? – зовёт он, склоняясь над ней. Птица порхает у него за спиной, крылья бьются в ритме ударов сердца. Он как будто не замечает. Тянет к ней руки, но она пытается увернуться от прикосновений. – Не трогай, – шепчет потрескавшимися губами, – оно и тебя съест. Но он её не слышит, а может, не слушает, и она больше не чувствует пола под собой. Он держит её, как будто она ничего не весит. Заворачивает липкое от пота и грязи тело в пальто. – Тебе нужен доктор, – тихо говорит он. Вокруг всё как в тумане: его лицо и маленькая птичка – то появляется, то исчезает. – Ты настоящий, это всё по-настоящему? – спрашивает Джули Мао, и она не уверена, что произносит это вслух. Неужели он не замечает чёрные нити на её теле? Если на них упадёт хоть луч света, всё будет кончено, он погибнет вместе с ней, и эта зараза будет распространяться дальше, и дальше, и дальше… – Нити? – он останавливается и смотрит на неё сверху вниз. – Да, ты бредишь. Она моргает, реальность рассыпается и перестраивается, как по волшебству. Яркие вспышки танцуют перед глазами, крохотными светлячками оседая на коже... Светлячки. Джули с удивлением рассматривает себя, щурясь от яркого света, голова раскалывается, конечности ломит, бледная кожа истончилась, оголив рельеф рёбер – она не узнаёт себя в этом изнеможённом иссушенном теле. Но никаких следов внеземной заразы и близко нет. Джули качает головой, хмурясь, изучает покрытую синяками грудную клетку, и больше не видит ни наростов, ни чёрных нитей. Всё остальное сливается в одно сплошное размытое пятно, удивлённые и испуганные взгляды случайных прохожих в тёмных коридорах станции мелькают, как в перемотке. Она дрейфует на грани между сном и явью, и это длится – она не знает точно, сколько – пока её не опускают на твёрдую кушетку, и она слышит голос: – У неё обезвоживание, галлюцинации, и какая-то лихорадка. Она пробыла там, я не знаю, пару недель, док, ты должен... Глаза закатываются, свет гаснет, унося с собой и голоса.***
Джули просыпается, окружённая белизной. Безупречные больничные занавески, стерильные простыни, жужжание медицинского оборудования. От правой руки тянется трубка катетера, каждый дюйм тела гудит от тупой боли и обезвоживания. Сухие губы стянуты коркой, она чувствует себя как один сплошной синяк, но она жива. Почему? Джули склоняет голову набок и видит его. Шляпа сползла на глаза, он дремлет, сгорбившись в кресле. Она решает использовать возможность как следует его изучить: лёгкая щетина на щеках, по-астерски длинные пальцы сцеплены в замок на коленях. Одет в синюю рубашку, чёрные брюки и серый пиджак. На бедре пустая кобура. Он выглядит знакомо, кто-то из Цереры? Тень мелькает в дверном проёме, ожерелье свисает на кончиках пальцев, птица хлопает крыльями... Он ёрзает и приоткрывает один глаз. – Кто ты? – бормочет Джули. Он криво усмехается и садится, выпрямляясь, разминает затёкшую шею. – А, ну да, конечно. Ты же понятия не имеешь, кто я. – Нет, я тебя знаю, – слабо возражает она. – Я видела тебя во сне. Ты искал меня, – в замешательстве умолкает. – Ты кажешься мне знакомым, но откуда? Ироничная усмешка тает. Теперь он выглядит задумчивым. – Миллер. Я был детективом на Церере, твой отец... Что ж, уже неважно, чего он хотел. Я завязал с этой работой. Джули хмурится, и даже это больно. – Тогда почему ты здесь? – Знаешь, я каждый день задаю себе этот вопрос, – отвечает Миллер, отводя взгляд в сторону. – Наверное, я просто хотел убедиться, что с тобой всё в порядке. – Ты спас мне жизнь... – говорит она, не то спрашивая, не то утверждая. Миллер хмыкает себе под нос. – Я чуть не опоздал. Док сказал, ты сильно обезвожена и истощена. Когда я до тебя добрался, у тебя были галлюцинации. Ты чуть не… – он делает паузу, шумно сглатывает. – Ага, паршиво было. Джули молчит, обдумывая услышанное. Туман в голове постепенно рассеивается, освобождая место для тупой боли в затылке. Должно быть, думает она, это обезболивающее начинает выветриваться. Память постепенно возвращается. Она вспоминает о своей команде и времени, проведенном взаперти на «Анубисе». Вспоминает, как прибыла на Эрос, больная и уверенная, что ей нужно скрываться от каких-то преследователей. Теперь, когда способность мыслить ясно вернулась, она понимает, насколько плохо всё было, если у неё развилась паранойя. Даже воспоминания о галлюцинациях, о чёрных нитях, паутиной опутавших тело, вызывают дрожь. И этот человек – детектив Миллер – если бы не он, она бы умерла в том гостиничном номере в луже собственной рвоты, слишком больная испуганная, чтобы позвать на помощь, которая буквально ждала за дверью. С одной стороны, отец нанял его, чтобы похитить её. Никто в этой семье больше не притворялся, что уважает её решения или право на свободу воли. Большинство людей на его месте не стали бы заморачиваться с поисками, но Миллер решил всё же довести дело до конца, выследил её до Эроса, когда жить ей, вероятно, оставались считанные часы. И она видела его, у дверей и по углам, в тенях краем глаза. Слышала, как он говорит, что все будет хорошо, что он идет ей на помощь. Боже, она была больнее, чем думала. – Что будешь делать дальше? – спрашивает Джули. – Ну, – этот вопрос заставляет его задуматься, – даже не знаю. Скорее всего, вернусь на Цереру. Найду новую работу, наведу порядок в своей жизни, давно пора уже, – он встает и снимает перед ней шляпу, ну точно джентльмен из старых фильмов. – Я и так уже отнял слишком много твоего времени. Просто не хотел уходить, прежде чем ты проснёшься. Больше беспокоить не буду, – он поворачивается, чтобы уйти. Любое движение причиняет боль, но ей всё же удаётся дотянутся и поймать Миллера за запястье. Она тратит все силы на это простое движение, но позволить ему уйти сейчас она не может. – Останься, пожалуйста, – умоляет она. – По крайней мере, пока я... Мне тоже нужно на Цереру. Мы могли бы полететь вместе? Она должна понять, почему он кажется таким знакомым. Они уже встречались раньше? И откуда взялось это странное чувство – как будто собственная смерть дышит в спину, так близко, что это больше похоже на воспоминание, чем на кошмарный сон. Как будто стены реальности настолько тонкие, что она может видеть, где лежит её тело, и Миллера, стоящего над ней с ужасно пустым выражением лица. Она знает, что это безумие, но пока может винить в этом только обезболивающие, запах смерти, маскируемый антисептиками, которые здесь повсюду, и тот факт, что он – единственное живое существо, которое она может видеть. Если это просто работа, то он уйдёт, может быть, натянуто улыбнётся, прежде чем отвергнуть предложение. А потом исчезнет в Поясе, и больше они никогда не увидятся. У неё не будет другой возможности узнать, почему и как. Она никогда не выяснит, почему ей кажется, будто они уже знакомы, и насколько хорошо они могли бы друг друга узнать. Но он останавливается. Снимает шляпу, вертит её в руках. – Хорошо, Джули, – соглашается он, и в его взгляде вдруг проскальзывает нечто неуловимое. Он меняется на глазах, оживает. – Хорошо, я останусь. «Твоё место рядом со мной», – хочет сказать она. Но они только что познакомились, и он ей ничего не должен. Он уже слишком много ей дал. Но она чувствует невероятное облегчение, и видит тоже самое в его глазах. Облегчение и признание. Ну вот, наконец-то. Это безумие. Она не скажет этого сейчас, но, может быть, позже, когда они поймут, куда идти дальше. Позже. У них вспереди достаточно времени.