Как пали сильные

После вечерней пробежки он вернулся в Убежище. Пот стекал с его лба, пропитывая маску и жаля глаза, пока он пробирался сквозь вновь захламлённое пространство их жилища.       «Разве здесь не было чище, когда я уходил», — подумал Леонардо, неторопливо вынимая стакан из деревянного шкафчика и наполняя его прохладной водой. О, как ему нравился освежающий эффект проточной воды. После двух лет, проведённых в суровых джунглях Центральной Америки, даже маленькие радости вызывали улыбку.       Допив воду, Леонардо со вздохом стёр её излишек с губ и поставил грязный стакан в уже почти полную раковину.       «Вымою все это позже», — решил он.       Лео схватил со стола одно яблоко и направился в додзё, рассчитывая обрести внутренний покой в медитации. Проходя мимо дивана, он вздохнул, замечая своего младшего брата в оранжевой повязке, который крепко спал, сжимая в руке последний выпуск «Сил Справедливости».       Осторожной бесшумной поступью Лео обошёл диван и взял одеяло. Одно быстрое движение, и Микеланджело оказался укрытым и согретым. Мягким взглядом Леонардо окинул фигуру своего младшего брата. Вина вспыхнула внутри него, искажая черты лица хмурой гримасой.       Два года. Его не было два года. Для его братьев эти два года должно быть оказались долгим сроком, но для него они были вечностью. Вечность истинного Ада.       Вид столь умиротворённого лица Микеланджело почти позволил ему забыть о той холодности, что проявлял к нему младший брат пока бодрствовал. В те недели, что Лео был дома, Майки вел себя настороженно, постоянно напоминая брату, что ушёл он не на пару месяцев, как предполагал их Учитель, а на годы.       Когда он приехал, Майки был так взволновал его возвращением, что даже спросил, не было ли всё просто сном, потому что ничем другим это быть не могло. Невозможно, чтобы Леонардо, целый и невредимый, наконец был дома. Но затем Лео заверил его, что, да, он вернулся; и, нет, это не сон. А после началась битва с Каменными Генералами, и все мысли о предательстве старшего брата, который бросил их, были просто забыты. Но теперь, недели спустя, они вернулись. Майки не мог больше притворяться, что всё хорошо, что отсутствие старшего брата никак не сказалось на нём. Не мог притворяться, что отъезд Леонардо не напугал его, не оставил в его душе тяжёлый отпечаток.       Кроме того, Микеланджело часто думал о том, что после первых шести месяцев Леонардо даже перестал им писать. Не отправил ни единого письма…       Но юный шутник не подозревал о тех ужасах, с которыми столкнулся его старший брат в тех джунглях.       Леонардо легко коснулся плеча младшего, когда воспоминания медленно затуманили его зрение.       «Нет», — подумал он. «Не сейчас. Не перед спящим Майки.» Спотыкаясь, Лео обошёл диван и мягко облокотился на его спинку. Он крепко зажмурил глаза, приказывая себе забыть о пытках, что он пережил в этих диких и ужасных джунглях.       «Дыши глубже, — пробормотал он, — успокойся. Ты не можешь сломаться сейчас». Кажется, он научился лучше контролировать свои видения.       Леонардо заметно напрягся, ощутив чье-то присутствие возле двери.       — Лео? — раздался спокойный голос. Старший обернулся и увидел Донателло, чьи руки были покрыты машинной смазкой, а на его лбу сидели очки с тонированными стёклами. Дон перевёл вопросительный взгляд с него на спящего Майки. Капля пота скатилась с его лба, но Лео всё же заставил себя отойти от своего самого младшего брата.       — Ты же понимаешь, что нам не нужен твой постоянный присмотр. Мы уже большие ребята.       Его брат в фиолетовой маске окинул Лео жёстким взглядом. Леонардо медленно кивнул и отвернулся, с силой сжимая в руке яблоко. Та же обида, что мучила Микеланджело, поселилась и в сердце Донателло. Казалось, что с тех пор, как он вернулся домой, все его братья относились к нему с жёсткой холодностью… хотя, горечь Рафа была несколько мягче. Стычка с Каменными Генералами ослабила его гнев на старшего брата, но злость за то, что он бросил их, не написав о себе ни слова, не сказав, что скучает по ним, не исчезла. Ни писем, ни строк… Ничего.       — Да, — было единственным его ответом, когда Леонардо стремительным шагом пошёл прочь от своих братьев. Все мысли о медитации исчезли, ибо те крупицы сил, что остались, он потратил на борьбу с собственной памятью и словами, не предназначенными для его брата.       Сильный когда-то, теперь Леонардо преодолевал ступеньки одну за другой. Обычно он мог перешагнуть две или три ступени за раз или просто запрыгнуть на второй этаж, однако Леонардо еще не до конца оправился. В конце концов, целый год постоянных пыток, приёма подавляющих разум наркотиков и успокоительных средств не мог пройти без последствий.       Дон закатил глаза, решив вернуться к ждущему его в гараже Рафаэлю; они оба проработали там всю ночь. Донни только хотел захватить из лаборатории необходимую запчасть.       По пути к лифту он не мог не задуматься о странной манере Леонардо двигаться, выработанной с тех пор, как тот вернулся домой. Его поступь всегда была быстрой и тихой, но когда он сидел или двигался определённым образом его поза становилась жёсткой, как если бы ему было больно. Смелый шаг, так присущий его брату полностью исчез. Он двигался боязливо, постоянно оглядываясь в поисках невидимого врага. Его взгляд не переставал блуждать по помещению.       Его глаза — вот на что гений обратил внимание в ту же секунду, как Лео вернулся. Когда-то в них пылало золотое пламя, отражая яростный дух их лидера. Но теперь яркий блеск огня сменился пустотой. Казалось, дерзкая смелость Леонардо почти исчезла.       С первого взгляда для черепашки-медика стала очевидна потеря веса и мышц у его брата. Сокращение мышечной массы, указывающее на то, что Леонардо некоторое время голодал, было достаточным поводом для беспокойства. Когда он спросил об этом их Бесстрашного Лидера, всем, что тот ответил, было: «Да, вот что происходит в джунглях, когда ты долго питаешься одними фруктами». Он произнёс это таким тихим голосом, что братский инстинкт в подсознании Донателло подсказал, что Лео солгал. Однако, гений просто отмахнулся от этой мысли, что в последнее время случалось довольно часто. Через несколько дней после его возвращения Дон пробовал поговорить с Лео о его здоровье, но всем, чего он добился, был в лучшем случае односложный ответ. Или же Леонардо мог просто проигнорировать его. Дона всё это откровенно достало.       Впрочем, единственное, что не ускользнуло от его внимания и что Донателло не смог выкинуть из головы, так это полное отвращение, испытываемое его братом к физическому контакту. Дон почувствовал, как напряжён был Лео в тот момент, когда по возвращении он обнял его. А после, когда Майки едва не повалил его на пол, Донни увидел выражение чистого ужаса в глазах старшего брата.       Тогда это не казалось таким уж важным, но теперь, когда всё улеглось, а шок от возвращения Лео домой и от инцидента с Винтерсом прошёл, все эти незаметные перемены в его старшем брате стали очевидны. И тем не менее, гений продолжал поддерживать суровый фасад перед братом, потому что только так он мог показать, как больно ему было на самом деле. Возможно, наступит день, и Донателло простит своего брата за то, что он бросил их на два долгих года, но это определённо случится не сегодня, и уж точно не завтра, и, тем более, не днём позже. Леонардо даже не писал, хотя дал слово, что будет. Несмотря на то, что он по-прежнему любил своего брата, тот гнев, что он копил внутри всё это время, наконец начал медленно вырываться наружу.       Дон быстро вышел из лифта и направился к вымазанному машинным маслом Рафаэлю, стоящему чуть позади капота их напичканного техникой бронированного грузовика, годы назад прозванного братьями «Вездеходом».       — Держи, Раф, — сказал Дон, бросая ему недостающую запчасть. Рафаэль хмыкнул в ответ.       — Попробуй-ка теперь завести его, Донни, — грубым голосом пробормотал он, вставляя запчасть в двигатель.       Дон осторожно повернул ключ в зажигании, чтобы завести Вездеход. Двигатель приятно зарычал, пока не раздался громкий хлопок. Раф взорвался шквалом ругательств, заполнившим гараж. Вездеход сначала зашипел, а потом и вовсе «умер», затихая в дымящем беспорядке.       — Чёрт возьми! — воскликнул Раф, со злости ударяя по блоку двигателя лишь для того, чтобы тот выдал ещё больше дыма и масла. — Да ты издеваешься! — взревел он, прежде чем схватить уже испачканное полотенце и вытереть лицо.       Дон подавил смешок. Эта ночь обещает быть долгой.