Лишнее творчество

Одинокий бард по тропинке идёт с трелью, Опять душу его убили турелью. "Быть может матушка права, быть может я шут, Что падая в пропасть тянет тщетно свой парашют? Быть может не так уж и по нраву всем песня моя, Та дева и умна, и смела, И слава её удала, И моя искра уже не та, что была. Ох, мой Ярл, где же провинился я? Быть может опять я что-то не так понял? Прошло так много времени, Не кто уж меня и не вспомнил... Матушка права, есть много в этом мире существ, И те куда умелей меня, И хоть я пел свои баллады даже когда меня укусила змея, Никто уж не вернёт меня со дна. Я словно призрак уж был время последнее, Ушёл не прощаясь, ведь я звено среднее. Никто и не заметил отсутствия моего, Заменят они барда-нытика своего. А ведь старался так на сей раз угодить, Старался поддержать, защитить, Слишком много про себя не говорить, И по итогу всё равно судьбой оказался я избит. Буду, однако, по ним ужасно скучать, Не смею более им докучать. Я звено лишнее в их цепи; Меня не ценили и так, Писать песни - вот мои цели. Но и их в последнее время не любит народ, Им подавай всякий сброд, И пока творится там сумасброд, Нужен ли им такой, как я, Хромой и мямлящий урод? И стихи мои воровали опять, Предательства такого не сумел предугадать. И кто ж, главное, нож в спину вонзил? Друг верный, с которым медовуху возил!" От жалости к себе и боли Бард упал на собственные ноги. Споткнувшись, он закричал. Давно уж так сильно он не орал. Предательство из раза в раз резало его без ножа, Лишь вино поддерживало его сердца. От боли в ногах и душе, Осел он прямо в луже, И, промямлив судьбе жестокой "туше", Решил пройтись прямо по лезвию на ноже. Но душа барда была слишком мягка, Иль воля к жизни у него была слишком крепка? Ударил по щеке он себя слегка, Полетела прочь и в дребезги его любимая лютня, Которую он драил день ото дня, На которой играл всё время, окружающих любя. Хотелось верить ему, что накручивает он себя, Но судьба, словно саму себя веселя, Показывала ему правдивые векселя. Вздохнул широкой души неудачник, На луну украдкой посмотрел он навзничь, Поднёс клинок медный ко рту, Передумал, держа его навесу. Хотелось верить ему, что однажды ему скажут: "Иди сюда, друг, тебя с собой заберу, И не бойся, злой судьбе тебя не отдаду, В бордель ближайший тебя не продаду. А что у тебя там? Стихи? Ох, как же я обожаю стихи! Какие красивые! И всем прям твои? Ты их не теряй, с собой носи, На праздниках пышных их произноси, Благие вести и юмор в них неси. А знаешь, еда есть у меня там, принеси, А после и мне стих свой отнеси". Рыжий бард всего-то признания хотел, Ох, как же он его хотел. Хотел он, чтоб его приняли, Но черти его душу не уняли. Везде видел он подвох, Везде ему мерещился морок. Не верил людям он, не мог от слова вовсе, И вот, осев неподалёку от столицы в самом гроте, Плакал о судьбе своей он старой берёзе. Не знал что дальше ему делать и как быть, Как самого себя защитить, Как любовь и ласку в мире сим ему найти. "Неженка", - процедил сквозь зубы он, Далее послышался железа звон. Отрезал волосы себе он, Чтоб не напоминало ему более ничто о том, Что оплошал, что огорчил и огорчился сам он. Он так и не решил, злиться больше на себя иль на других, И вот образ перед ним возник. Бутылки алкоголя ветер добрый ему принёс, По всей видимости кто-то в столицу их вёз. Тут же мигом стихотворец взял спасательный бутыль, Губы приложил, вина испил. И с тех пор пьяницей прослыл, А былого таланта его и след простыл.