***
Енджун глубоко заблуждался. То, что решил трезвый Енджун, совершенно не нравилось Енджуну после трех бокалов шампанского. Он не позволил Субину остановить себя, когда потянулся за четвертым, и заверил бету, что вполне себя контролирует. Наглая, ужасная ложь. Алкоголь делал его не неуправляемым, нет. И даже не лишенным стыда. Алкоголь делал его тем, кем он был только наедине с самим собой. К счастью, у него был прекрасный внутренний спасительный механизм: как только концентрация алкоголя в крови достигала определенных промилле, его тело тащило его домой. Не тусоваться дальше, не в ночные клубы или по любовникам. Просто домой. Удивительный механизм вроде того, что заставляет зараженного грызуна отдаваться на съедение кошке, неизменно спасал Енджуну жизнь. Жизнь социальную, что было еще важнее. И репутацию. Его скандальность выражалась в тяжелом характере, который сложно было выносить даже самым терпеливым. Но нигде не ходили грязные истории из его личной жизни, не было печальных откровений или уродливых фотографий, как он блюет в какой-то подворотне или разрывает на себе рубашку, стоя на барной стойке. Сейчас все было точно так же, но была одна проблема, ростом под два метра, везущая его на такси домой. Енджун обычно отпускал Бомгю и благополучно добирался сам, вызвав водителя, но Мистер Благородство решил, что проводы Енджуна до дома входят в его обязанности, и теперь сидел на заднем сидении рядом. Енджуна разрывало на части. То чувство, когда в глотке аж зудит, настолько тебе хочется что-то ляпнуть. И остатки мозга еще держат тебя за язык, но уже не так уверенно, как до этого, и ты неоднократно открываешь рот и быстро закрываешь. Пока твой собеседник, конечно, не замечает все эти муки, и не задает тот самый пагубный вопрос. — Что случилось? Енджун, ты хочешь сказать что-то? — Не хочу, но все равно скажу. Ты очень красивый. Субин надувает губы и активно чешет переносицу. Они знакомы часов двенадцать, а Енджун уже выучил, что так тот скрывает смущение. Умилительно. Умилительный. — Спасибо, Енджун. Я могу сказать, что ты тоже очень красивый? — Хах… я не красивый. Я… модельный формат. Модное лицо. Хорошая фигура, фотогеничность, что угодно еще, но не красота. Не суть. Я хотел сказать, что ты классный. И ты мог бы делать деньги в этом бизнесе, не будь таким милым. Иначе тебя сожрут, конечно. Иногда мне кажется, я бы сам тебя сожрал, но в другом смысле. Енджун продолжает пороть ахинею весь остаток пути, Субин слушает и кивает, причем не делает вид, что слушает, а правда внимательно относится к каждому слову пьяного Енджуна. Это не попытки выведать информацию, он просто хочет узнать его лучше. Понять его. Не то чтобы ему платили деньги за это, но он уже понял, что Енджун – очень интересная личность. И Субин таких раньше не встречал. Он вовсе не поверхностный, не пустой и что там еще плели второсортные издания, любители собирать сплетни. Субин не касается Енджуна, пока они едут в лифте, потому что в этом нет никакой нужды, тот и так неплохо стоит на ногах. Правда, на пороге спотыкается, и только тогда Субин автоматически подхватывает его под руку и осторожно ставит обратно на ноги. Ему, признаться, немного неловко. Даже если Енджун кажется ему хорошим, интересным человеком, он знает его недостаточно долго и не может спрогнозировать реакции и вообще поведение. Что, если тот собирается… переспать с ним? Господи, нет. — В общем, я хочу сказать, что мне с тобой так уютно, как будто бы ты не человек, а пушистый пледик. Не понимаю, как это произошло! Нет, судя по разговору, Енджун не собирается его целовать. Тот ходит по кухне, собирая таблетки и бутылки с минеральной водой, а Субин неловко мнется на пороге, не зная, когда ему уже можно уйти. Никто не нормировал его рабочий день, так что он не может сказать что-то вроде «о, уже полночь, пора домой». Он чувствует себя нелепо из-за того, что просто молчит и пялится, да еще и этот костюм делает все каким-то… искусственным. Субину понравилось отражение в зеркале, он не слепой, но это не значит, что ему комфортно. Он любил свои свитера и штаны, любил лоферы и сумки через плечо. А дорогой бархат хотелось поскорее вернуть в шоурум, несмотря на все заверения Енджуна, что он может оставить костюм себе. — Енджун… — начинает было Субин, но Енджун оказывается прямо перед ним и вдруг прижимает палец к его губам, а затем обвивает руками шею и приподнимается на носочках. Субин каменеет, как изваяние, и пытается понять, считается ли подобное уже домогательством. И есть ли шанс у альфы выиграть такое дело. Но Енджун бормочет: — Обними меня. Я чувствую себя таким одиноким, когда во мне алкоголь, словно вся моя жизнь – ледяная пустыня. А я, маленький и потерянный, стою в ее центре и понятия не имею, куда двигаться. Нет ни единого шанса на спасение, но я все никак не признаюсь себе в этом и иду наугад. Я никогда не нахожу выхода, потому что выхода нет. Есть только эта ледяная пустыня и маленькие редкие оазисы, на которые я натыкаюсь в самые неожиданные моменты. Ты, Субин, оазис. Субин сглатывает, чувствуя какие-то мурашки у себя в животе. Он не будет считать это домогательством, нет. — Это… самое поэтичное, что я когда-либо слышал, — тихо говорит он, позволяя себе приобнять Енджуна за талию одной рукой. Тот пьян, и он вряд ли запомнит то, что Субин ему скажет, верно? — Думаешь сейчас, что я жалкий, да? — Нет, не думаю. — Думаешь! Я тоже так думаю. Ну зачем ты поехал меня провожать? Я бы видел уже третий сон, а теперь я липну к тебе и утром об этом пожалею. Мне придется тебя уволить, потому что мне будет стыдно смотреть тебе в глаза. Я ненавижу, когда мне стыдно. Сильнее этого я ненавижу только быть обманутым. Так что, знаешь, приятно было пообщаться, но я больше не нуждаюсь в твоих услугах. Не хочу твоей тупой жалости. Мне она не нужна. Субин хмурится, не понимая, что щелкает в голове у Енджуна и в какой момент, но решает, что не стоит усугублять ситуацию. — Енджун… я пойду, ладно? Ты устал и тебе надо отдохнуть. — Ты даже не поцелуешь меня? Субин удивлен настолько, что даже не справляется с эмоциями и просто пялится на Енджуна несколько секунд, пытаясь понять, пошутил ли тот. Нет? Не поцелует? Даже не планировал? — Я пошутил. Спокойной ночи, — ледяным тоном говорит Енджун спустя бесконечно долгую тишину и отпихивает Субина в сторону, направляясь в спальню. — Закрой за собой дверь, — бросает он, прежде чем скрыться в темноте коридора, и Субин, решив больше не искушать судьбу, уходит. Он не вызывает такси и вместо этого долго плетется по ночной улице до трамвая, пытаясь понять, что это вообще такое было. В итоге он склоняется к мысли, что анализировать слова и действия пьяного человека, который сразу предупредил, что у него сложные отношения с алкоголем, — это глупо. Вставляет наушники в уши и больше старается не возвращаться к инциденту. На пороге квартиры его встречает отец, он приподнимает бровь, разглядывая наряд сына, но никак его не комментирует. — На кухне тебе оставили курицу, пойди поешь. Мы спать. И ему вдруг удивительным образом становится как-то жутко неловко перед отцом, словно ему не двадцать четыре года и он пришел с работы. Как будто ему шестнадцать и он пришел, вдрызг пьяный, с вечеринки, где спустил все деньги. Никто в этом доме не одобряет его работу. И его мечту тоже. И поэтому он так крепко будет держаться за эту работу, чтобы реализовать мечту и показать, что она кое-чего стоит.***
Утром Субин, немного помятый, но в целом отдохнувший и позитивный, как и всегда, приезжает домой к Енджуну, чтобы разбудить его, как тот и просил делать после вечеринок, где он выпивал. Вот только дверь ему открывает не Енджун, а Бомгю. — Доброе утро? — здоровается Субин вопросительным тоном и удивленно вскидывает брови, когда получает в руки пакет со своими вещами, которые он вчера оставил в шоу-руме. — Мы больше не нуждаемся в твоих услугах, ты получишь финансовую компенсацию за потраченное время на карту, я сегодня к обеду свяжусь с тобой и уточню все детали, — громко говорит он ошарашенному Субину, а затем добавляет едва слышным шипением: — Уходи, Субин, я тебя прошу. Потом все объясню. Енджун вне себя, и я не хочу, чтобы ты это видел. Мы все умрем. Оно нас поглотит. После этого Бомгю резко закрывает дверь перед носом Субина и оставляет того пялиться в цифры квартиры Енджуна, не веря в то, что он только что потерял работу, на которую полагал столько надежд. И почему? Потому что отказался поцеловать Енджуна? Потому что недостаточно крепко обнял? Или потому, что, наоборот, обнял? А может быть, Енджун узнал, что он альфа?