16/18.
Сынмин закусывает губу, чтобы не застонать в голос и не разбудить остальных в доме. Разумеется, кровать всё равно скрипит при каждом толчке, но совесть у него есть; а спалиться за занятием сексом в доме депутата — нет уж, увольте. Это будет тотальный позор. — Ещё, ну!.. Младший впивается короткими ногтями в кожу, царапает чужие плечи. С Минхо каждый раз как последний (не первый, потому что то представление на пару минут — позор, о котором лучше не вспоминать). Но как бы Ли не хорохорился, всё действительно приходит с опытом, а не потому что кто-то настолько хорош в этом с рождения. Дыхание сбивается, глаза крепко зажмурены. Сынмин резко выгибается, царапнув короткими ногтями по лопаткам старшего. Это самое настоящее «блять», больше чем обычное «вау». У Минхо навязчивая идея, как принцип: кончить последним. Мина размазывает по подушке, тело становится желейным и непослушным, но после оргазма чувствовать Минхо внутри — тысячу раз да. — Через двенадцать лет, — тяжело дыша, начинает старший. — Когда мне исполнится тридцать, если твой папуля ещё не будет знать о нас, я ему сам расскажу. «Тогда конец не тебе, а мне», — думает Мин, обнимая Минхо за шею. Папуля-прокурор, в принципе, всегда выступал против ночевок у друзей и тому подобного, но к Ли отпустил. Потому что «мы нашли общий язык и стали друзьями, не нужно волноваться». И Сынмин прекрасно понимает, что отец далеко не дурак и выстраивает логические цепочки. А в случае внезапного вопроса напрямую Ким не сможет соврать — под таким тяжёлым взглядом могут крошиться бетонные плиты. — Ты не можешь обещать, что через столько лет мы будем вместе, — слова даются с трудом, но это ведь правда. — Для начала хотя бы года три нужно провстречаться. Слышал, что любовь живёт именно три года? Это кто-то доказал с научной точки зрения. Минхо утыкается носом в сынминовскую шею, сопя: — Я только слышал то, что секс продлевает жизнь — вот тебе настоящая наука. — Мудак. — Я тебя тоже, прокурорская умница. Я тебя тоже.***
Ким спускается по лестнице медленно, однако даже у него, несмотря весь образ мягкого облака (особенно в этом свитере) не получается по-хёнджиновски. Чонин замечает его раньше, чем тот подходит близко, а потом успевает полностью выйти из полудремы мечтаний. Да. Друзья у Хёнджина классные. Такие разномастные, забавные, но совсем не похожи на Джисона. Ну, разве что если взять крупицу от Минхо и смешать с такой же от Ликса — ещё более-менее. И всё-таки Чонин чувствует то ли тревогу, то ли опасение — эфемерное, сравнимое с лёгким дуновением ветра. Потому что дурная голова подбрасывает образ счастливого старшего с его приятелями, и в нём совершенно точно нет Ян Чонина. В такие минуты Чонин будто бы вновь оказывается в том самом детском доме; ты не один, но одинок. Вздохнув, младший почти что заинтересованно спрашивает: — Что за крики? — В Галагу играют. Дети малые, ей-богу, — выдыхает Сынмин, улыбаясь. — Почему ты сидишь здесь один? Со старичками вроде нас молодым не весело? — Вы все тычете возрастом или нет? Тихий смех. Не такой глухой и «в себя», как у Хёнджина, но весьма приятный. Сынмин садится в кресло напротив, складывая руки на груди, и смотрит всё с тем же пониманием. Удивительно, что именно он — фактически мало знакомый человек — будто бы видит Яна насквозь. И вопреки всему с Мином комфортно. Он выглядит располагающе и ведёт себя также. — Я пришёл поговорить с тобой, — мягко начинает Ким. Чонин кивает, подталкивая. — Не думаешь что твои действия слишком очевидны для него? Может, пора разложить по полочкам? Чонин ведёт головой и чуть хмурится. Ему уже не нравится то, куда клонит Сынмин, однако сам до сих пор до конца не понимает о чём речь. Ким всё ещё выглядит безопасно и как-то по-домашнему, но. — Не знаю, что ты имеешь в виду. — Хёнджин подсадил меня на сладости, — Чонин запутывается куда больше — нить потеряна. — Те самые, которые ты так любишь. Он много говорит про тебя, — какая-то грустная усмешка. — Говорил про тебя раньше. Жаль, что теперь мы не видимся так часто, как хотелось бы. Ты умный парень, но если хочешь, то я поясню: твой дядя, точнее, твои чувства к нему. Это я имею в виду. В глубине души Чонин знал, что этот день настанет. Что однажды либо Хёнджин, либо кто-то посторонний (за исключением Хана) догадается об его чувствах. Или заметит восхищённые взгляды младшего и поймёт, не забывая ни на секунду о том, что они не родственники. Чонин не чувствует ничего, кроме тянущей боли в затылке и бешеного желания выпить стакан холодной воды. Ему отнюдь не стыдно — совсем ни капли — однако скулы знакомо зудят и сердце колотится где-то в глотке. — Не думаю, хён, что хочу с тобой обсуждать такое. И прошу тебя, пожалуйста, больше не поднимать эту тему. — Справедливо, — Мин кивает, разглаживая несуществующие складки на джинсах. Впрочем, другого он и не ожидал. — Мы все уезжаем завтра утром. Я говорю это, чтобы… Замолкает, обдумывая что-то. Чонин отчасти боится нравоучений. Без сомнений, у Сынмина больше того же самого жизненного опыта, но ему это не нужно. Пусть всё будет так, как уготовано; так, как оно было всегда. —…Забудь.***
ему 8,5 лет.
Чонин недоверчиво смотрит на стол. — Разве можно есть торт просто так? Мне кажется, хён, что ты меня обманываешь, потому что так хорошо бывает только в день рождения. — Можно, мелкий. Кто тебе сказал, что нельзя радовать кого-то без повода? Из-за Птичьего молока ещё никто не расстраивался, так что жуй молча. Ян чуть ли не визжит от радости, выбирая самый большой кусок торта. В этот раз Хёнджин не станет подкупать, а младший отказываться, будучи слишком проницательным в свои годы. — Я люблю тебя, хён! — восклицает он, перед тем как отправить ложку с лакомством прямиком в рот. — Больше всех люблю! Хёнджин тихо смеётся. — Ха, вот уж удивил. Я и без тебя давно это знаю.***
15/17.
Сынмин долго и внимательно рассматривает лицо старшего, пытаясь зацепиться хоть за какое-то проявление нужных эмоций. Тех самых, которые выдадут его с потрохами, потому что с подобным не шутят. Даже у приколов и всяких словечек Минхо всегда был предел, но кто знает. Не наедине и не в закрытой комнате. Мину пора бы засобираться домой, чтобы уже там тщательно обдумать услышанное и сделать выводы. Очень может быть, что после крепкого сна или совета от Хёнджина, с которым временами юмор старшего совпадает; да и у них больше общего. — Честно, я тебя люблю, — повторяет он, и Сынмину охота начать истерично смеяться. Господи, что за дурацкий розыгрыш? Этот нелепый анекдот от Бога начался тогда, когда Мин всего лишь завязывал шнурки, и продолжается до сих пор. О кульминации и подумать страшно. И ведь самое противное в этой непонятной ситуации, что Мин уже давно знает, что Минхо ему нравится. Потому что с ним хочется говорить, даже когда просишь его заткнуться (порой так сильно раздражает, что с ума сойти можно), с ним здорово молчать, гулять и переписываться. С ним нравится ссориться по мелочам, но не обращать внимания на действительно весомые проколы друг друга. — Ты чего такое говоришь? Ты головой стукнулся где-то сильно, да? — хриплым голосом спрашивает Ким, почему-то переводя взгляд на нервные пальцы старшего, которые тот сжимает и разжимает, — волнуется, значит. — Говорю, что мне нужно с тобой встречаться, — с нажимом отвечает Минхо. — Папе нужны связи в прокуратуре, мне в будущем тоже понадобятся. Даже чёртово признание Ли умело преподнесет так, словно ничего дельного — подумаешь, чувства. Если бы не эти два года, то Мин бы поверил в такую ахинею. — Ты совсем дурак? — Знаешь же, что нет. Я, блин, может быть, впервые в жизни признаюсь кому-то. Это стрёмно, вообще-то. Войди в моё положение. — Мог бы не раскрывать свой коварный план тогда уж. — А как ещё прикажешь к тебе подступиться? Секс тебе предлагай не предлагай — всё равно будешь ломаться, а ещё и по роже можешь вдарить. Остаётся заходить с козырей. Обещаю, что когда замещу своего папулю на должности, то буду отстегивать тебе проценты с наворованного. Ли Минхо такой Ли Минхо. С виду кажется фальшивым и надменным, а в действительности откровенный до мозга костей. Иногда младший задаётся вопросом: «А способен ли он рассказать родителям и друзьям о том, что ему могут нравиться не только девушки, но и парни? Насколько Минхо верен себе и своему мнению, что на чужое ему плевать?». Сынмин готов попробовать. Это ещё далеко не любовь, но искренняя симпатия и расположение; с Минхо вроде бы сложно, однако очень легко. — Подумай над моим предложением, Мин-а. Мы отличная пара. — Воровать плохо, — чуть-чуть приподнимает уголки губ младший. Намеренно делая вид, что проигнорировал его последние слова. — Но ворует каждый, кто оказывается на вершине карьерной лестницы. Сомневаюсь, что я буду белой вороной. Но ты можешь попробовать изменить меня, если хочешь.***
*«…поверь мне, горестно и мучительно видеть любовь, которой из-за тебя суждено остаться безответной.»
Проводив друзей в половине шестого утра, Хёнджин уже наверняка знает, что сегодня что-то произойдёт. Может, виной тому наглядный пример в виде Кима и Ли; может, младший просто увидел в приглашении погостить у него дома что-то этакое. В любом случае, Хёнджину нужно разгребаться во всем. Предчувствие не обмануло ни на секунду, первые мысли важны — Йерин взяла эту ответственность не только на себя, но и на него. Быть примером или, вернее будет сказать, идолом для кого-то мучительно. — Хён? Хёнджин замечает его, стоит обернуться. Кухня кажется чертовски маленькой, как и сам Ян — такой милый, немного растрепанный и в забавной пижаме — как в детстве. — Ты чего так рано проснулся? Приснилось что-то? — Они уехали? — хрипя, спрашивает Чонин и делает шаг ближе. — Почему не разбудили? Я бы попрощался, наверное. — Они поймут, не волнуйся. Не хочешь чай или?.. Чонин целуется мокро и едва ли умело, по-подростковому резко. Хёнджин на автомате отвечает (такой себе самообман). Хёнджину почему-то тут же вспоминается он в пять — неловкий, задумчивый и со слюнями в уголках губ. В том Чонине уверенность была задушена, нелепость над ним брала верх. Это был на самом деле потрясающий ребёнок, который упорно не оправдывал хёнджиновых (неважных) ожиданий, и его детская непосредственность подкупала. Племянник вырос; Хёнджин этого бессовестно не замечал, а может и не хотел вовсе, будучи свято убежденным в том, что ничего плохого не случится. Увы, случилось. А старшему хочется только оттолкнуть и вытереть тыльной стороной ладони губы — неправильно всё. Что он и делает. Растерянный взгляд младшего и его алеющие скулы — как пощечина. Хёнджину нужно было сделать это, позволить младшему поцеловать себя, но не так рьяно и долго. Чайник свистит как раз (не) вовремя. Хёнджин отворачивается, невозмутимо насыпая в кружку сахар и растворимый кофе. Губы и внутренности словно находятся в кипящей кастрюле. — Дурости во мне хоть отбавляй, но я не буду мучить человека, который мне дорог. Без шуток, нравоучений и прочего сейчас, Чонин, — Хван привычно ставит горячий напиток на кухонный остров; громко. — Ты видел Минхо и Сынмина, слышал их историю. Теперь знаешь, как должно быть по-настоящему, как это выглядит в реальной жизни. Я — не лучший выбор. Чонин пару раз закрывает и открывает глаза, пытаясь собраться. Собрать себя в кучу и хоть как-то обдумать то, почему старший начал говорить об этом так внезапно, ведь всё было хорошо. На лживые несколько секунд ему показалось, что это так, но. Он аккуратно присаживается на стул — Хёнджин замечает боковым зрением. — Я что-то не очень понимаю… — Помолчи, пожалуйста. Дай мне договорить. Ян кивает. Машинально, практически бездумно и щипает себя за кожу на коленке — не просыпается. Хёнджин выглядит как никогда собранным. Нет ни весёлого тона, ни колючих высказываний или ухмылок, которые он так любит. Перед Чонином лишь серьёзное лицо старшего, который абсолютно не намерен шутить. — Избыток сладкого убивает, Чонин. Не зря же нам запрещают есть торты, конфеты и булочки каждый день, потому что у всего есть предел. Мой — это. Чонин вновь до жути медленно моргает, пытаясь впитать каждое слово и принять его. Выходит хреново, потому что буквы отфутболивают от Яна, как мячик от стены, и падают куда-то под ноги. Чонин ни черта не понимает. — В чем тогда?.. Зачем ты меня целовал, если… В смысле, ты же ответил! Почему ты сделал это, если ничего быть не может? — Потому что мне захотелось. — Это жестоко. — Но это правда. Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь. Но и не могу больше делать вид, что ничего не вижу и не слышу. Я всего лишь прошу тебя отказаться от меня, как от чего-то вредного, потому что последствия могут обернуться не только против меня и тебя, но и остальных. Подумай о маме — не об этом она мечтала. Слёзы начинают застилать глаза. Будто бы под веки насыпали жгучего перца или песка, а старший вдобавок готовится вот-вот сделать в разы больнее. Это как смотрины в детском доме: надежда — ожидание — нет; всё повторяется. — А обо мне кто подумает, хён? — севшим голосом спрашивает младший. Ян всхлипывает, утирая рукавом пижамы свои до невозможности острые скулы. — А думать о тебе, видимо, только моя забота.