Вселенная и мы, и ночь

      Театр возвышался над человечеством дворцом тысячи жизней. Люди вереницами семей и парочек степенно заполняли его, чтобы хоть на один вечер забыть свою историю и пережить чужую.       Театр скрывает в закулисье часы репетиций, мелкие бытовые радости, победы и сор текущих беспричинных ссор. Зрителям остаётся только шоу. Ни в одном другом месте не отыскать столько лжи, сущность которой – самые искренние чувства. И потому ей не страшно верить.       Обман без обмана – так, подобно вечным актёрам в собственной жизни, и существовали вампиры.       В театре фон Кролоков знали под их истинными именами. Так уж вышло, что люди искусства способны переносить правду за гранью человеческой привычки к рациональному без психологических травм и попыток сдать их на опыты.       Раз в год в театре происходило необъяснимое. И никто из зрителей не подозревал, что в зале бок о бок с ними восседают собственной персоной герои мюзикла, который все они пришли посмотреть. И что едва после спектакля гаснет свет софитов и замолкает человеческий шум, сцену занимает полночный Бал, и правят этот бал порождения темной силы, растратившие весь свой темносильный пафос в пользу простого человеческого уюта. В конце концов, к чему кошмарить смертных, если они и сами справляются блестяще?       Граф вёл под руку Сару в мерцающем винного цвета платье. Не бальное, как в ту ночь, да и фон Кролок больше не расхаживал в величественных мантиях, о чём, откровенно говоря, временами даже тосковал. Герберт лучился счастьем и будто светился – то ли от удовольствия, то ли дело было в его костюме. Альфред, к своему облегчению, сумел среди этого трио благополучно затеряться и лишнего внимания не привлекать.       Они заняли места, начался мюзикл. Альфред мюзиклы любил и не понимал, как подобная красота прошла мимо него. В конце концов, он мог бы встретиться с фон Кролоками раньше, узнай он про Бал.       Актёры оказались на редкость талантливыми – Альфред смотрел на себя со стороны и тихонько посмеивался – какой же нелепый путь они прошли в жизни. Аспирант вдруг подумал, что тоскует по профессору. Старик сам обернулся тем, против кого боролся, и вампирская сущность вынудила его перестать охотиться на себе подобных, поэтому Абронсиус просто стал экологом. Профессор жестоко карал своими трудами всех, кто считал, что экология наукой не является.       Сара временами несколько хмурилась, когда речь заходила о её матери, но даже боль с годами выцветает и ты отпускаешь прошлое – только тогда и оно отпустит тебя.       Склеп... Альфред покосился на Герберта, но ни он, ни граф значения этому не придавали.       Аспиранту же было не по себе – их с профессором поступок должен был остаться в тайне, и Альфред лишь надеялся, что сцена в склепе – простое совпадение фантазии создателя с действительностью.       Паника развеялась, когда, подобно принцессе Дисней, на сцене возникла совершенно феноменальная реконструкция Герберта фон Кролока.       – Хорош, а? – хихикнул шепотом тот прямо над ухом у Альфреда. – Так и в самого себя недолго влюбиться.       Альфреду, покоренному подобным перформансом, оставалось только согласиться.       Книжка со стихами, танцы, неловкие разговоры, поцелуй руки. Побеги по замку и замкнутому кругу. Альфред боялся, до смерти боялся фон Кролока, но в нынешней ситуации осознавал, что зря.       Герберт вдруг поднялся со своего места и с присущей вампирам немыслимой скрытностью направился прочь из зала. Граф не заметил – или, скорее, сделал вид, что не заметил этого, и Альфред, вздохнув, направился следом.       Герберта он отыскал не сразу, фон Кролок сидел на лестнице на входе в театр, как был, не надев пальто. Холод его тревожил даже меньше, чем заинтересованные взгляды случайных прохожих. Хоть время и было позднее, город никогда не спал.       – Хэй, ваше сиятельство, ты куда убежал? – негромко окликнул его Альфред, приземляясь рядом.       – Просто решил проветриться, – отмахнулся Герберт, прекрасно понимая, что подобная отговорка даже на людей, проживших менее одного столетия, едва ли сработает. – Выкинуть всякую чушь из головы... Кхм, как тебе спектакль? Фон Кролок стряхнул накатившую задумчивость и слабо улыбнулся.       – Забавно видеть, как люди принимают за художественный вымысел наше прошлое. Так странно взглянуть на себя со стороны, ведь это... чертовски, пугающе достоверно. Я был таким наивным и пугливым, – хихикнул Альфред. – Не то чтобы сейчас что-то поменялось. А ты им нравишься, Герберт. Они тебя любят.       – Это все благодаря актеру, я и вполовину не такой харизматичный как этот черт, – фыркнул тот.       Альфред скептически закивал:       – Да, конечно, в твоей ли харизме сомневаться, ваша светлость.       Герберт довольно глянул ему в глаза и пожал плечами, мол, обрати внимание, ты сам это признал.       – Понимаешь, все вампиры, они... мрачные, грозные, я на их фоне эдакое фиолетовое чудо. Людям такое нравится. Знал бы ты, сколько фанфикшена породили эти пять минут сценического времени! Их забавляет неудачливый графский сынок-гей, гоняющийся за робким влюбленным мальчиком, – сказал Герберт, и лицо его постепенно заволокла белесая пелена печали. – Мне не было смешно, Альфред. Ни в ту ночь, ни на балу. Когда отец укусил Сару, я думал, с ума сойду. Кроме того... все те, с кем отец знакомил меня прежде были моими игрушками. Я совсем не горжусь этим, но от себя и века спустя не скроешься. Однако к тебе я и правда испытывал что-то большее. Оно заглушило даже непреодолимое желание вытянуть душу из живого тела и выпить его до капли. И я прекрасно знал, что ты пытался сделать со мной и отцом ночью в том склепе. И я знаю, что не смог. Ты трус, Альфред, но это не было страхом. Это было великодушием, вот почему я все ещё жив. Когда я сдал вас отцу, я испугался. Никто не заметил, но я умолял его, когда они найдут вас, оставить тебя в живых. Хотя бы тебя. Он так посмотрел на меня, до сих пор не по себе от этого воспоминания. Мне было страшно и стыдно.       Альфред слушал, не решаясь перебивать. Вероятно, Герберт впервые за всю свою жизнь попытался быть с кем-то искренним – тогда, на балу, с ним. И теперь «фиолетовое чудо» вновь отважилось перестать притворяться, что его ничто в этом мире уже не тревожит.       Альфред, на мгновение усомнившись в том, что поступает правильно, осторожно взял Герберта за руку, и фон Кролок будто слегка вздрогнул от неожиданности.       – Люди совершают ошибки. Непростительно много ошибок для одного неполного века своего существования. Я ошибся, ведь юность не ведает, что правильно, а что нет. Мы с Сарой быстро перегорели друг к другу, я не в состоянии выносить её ветреную импульсивность, её же нервирует, что я не граф фон Кролок, и мне зачастую просто не хватает стержня, чтобы соответствовать её идеалам, – подумав, произнес Альфред. – Мы остались друзьями, и это очень спасло. Но годы спустя я осознал, что, хоть ты и вел себя как эгоистичная сволочь...       Герберт с усмешкой покачал головой, мол, с фактами и не поспоришь.       – Я поступил с тобой не лучше. И долго жалел, что не исправил этого, когда узнал, что случилось с вашим замком. Я счастлив, что дороги наши всё-таки сошлись и я могу, наконец, извиниться перед тобой столько лет спустя.       – Брось, мы... мы оба проиграли ту партию, mon chéri.       Герберт больше не спускал глаз с лица Альфреда, будто стараясь поверить, что все это действительно происходит.       – Знаешь, а я до сих пор помню эти стихи, – улыбнулся Альфред, заглядываясь на всевидящий всеобъемлющий небосклон. – Как нежная скрипка в душе поёт любовь. Но счастье так зыбко, оно боится слов.       – И порою глаза способны сказать, о чем мы молчим с тобою в ночи, – рассмеялся Герберт. – Ты ведь только что подслушал это в театре. Ещё бы не вспомнить!       – Нет-нет, я... Помню это с той встречи в библиотеке.       Альфред чувствовал, что краснеет.       А Герберт молча разглядывал его точно картинку в галерее, памятник непрожитого прошлого, которое каким-то образом стало настоящим.       – Мне очень страшно произносить это вслух, – отважился вдруг Альфред. – Ты будешь смеяться, это так нелепо! Но, быть может, мы дадим всему этому, ну... Ещё один шанс?       Вместо ответа фон Кролок положил голову ему на плечо.       – ...п-полагаю это «да»?       Герберт тихонько рассмеялся, прикрыв глаза от удовольствия.       – О-о, mon chéri, mon chéri... И как кто-то настолько умный как ты может так безбожно притворяться идиотом?       Альфред смущённо хмыкнул.       – Сомненья ложные прочь? – неловко напел он.       – Вселенная и мы, и ночь, – подхватил Герберт.       – Вселенная и мы, и...       – И нам лучше вернуться. Идём же, идём! Сейчас мы познакомим вас с ребятами из театра. Уверен, они будут в восторге от тебя... уж я-то знаю.