Группа охраны базы "Черепаха"

      Люди делятся на тех, кто жив, на тех, кто мёртв, и на тех, кто в море. Ушел корабль за горизонт — и всё: думайте-гадайте, покажется он из-за кромки снова или нет. Греки — настоящие, те, которые эллины, а не нынешние безалаберные потомки турок, славян, фракийцев, сирийцев и еще целой прорвы народов, — умели видеть истину. Мудрые были люди и жёсткие, плодовитые на короткие, ёмкие афоризмы.       Особенно яркими красками это высказывание заиграло после очередного возрождения Глубины. Почему очередного? Ну, а вы как думали? Сцилла с Харибдой, пожирающие одна моряков, другая — и сами корабли в проливах. Кракен и Левиафан, наводившие ужас на финикийских, египетских, римских, а потом и средневековых моряков. Стоило хлипким скорлупкам новоявленных "хозяев морей" куда-то не туда заплыть — бирюзовую или свинцовую водную гладь разрывали колоссальные щупальца, и через считанные минуты на спокойной поверхности моря ничто не напоминало о произошедшей трагедии. Или полурыбы-полулюди — тритоны с русалками — тоже вообще-то совсем не друзья мореплавателей, разные там сирены с дагонианцами — всё это дошедшие до нас из дали тысячелетий отзвуки встреч людей и глубинных.       Ну, так мне кажется, очень уж симптомы похожие. Просто в те времена человечество не имело интернета для мгновенного обмена информацией, зато имело не знающую меры фантазию, с которой выжившие расписывали свои столкновения с Глубиной во всех портовых кабаках. Да и не было тогда у человечества ресурсов и возможностей так засрать океаны и моря, чтобы вся эта нечисть смогла расплодиться в товарных количествах и неимоверно усилиться, как это произошло к 2012 году.       Слишком мало народа ходило по морям, слишком мало людей и плавсредств гибло для появления действительно сильных глубинных. Ну, а примитивов плющили обычные моряки, пусть с дикими потерями в экипаже, — вот уж не знаю как, но у них получалось не просто противостоять порой чудовищным ненасытным тварям, а уничтожать их, не допуская до побережья.       Но в ХХ веке ситуация поменялась радикально: человечество понастроило и понатопило достаточно корабликов всех классов и рангов для обретения душ Высшими особями, да и для низших глубинных намусорило столько, что они размножились просто в нереальном количестве. А потом вся эта нечисть выплеснулась на берег, сожрала прибрежную инфраструктуру самую малость меньше, чем полностью, и отхлынула обратно в океан.       Да-да, речь о так называемой Первой Волне — событие было настолько невероятным и страшным, что даже на следующий день некоторые новостные сайты подавали его как фейк. Все наработки и заготовки для борьбы с такой напастью оказались либо позабыты, либо спрятаны в архивах под такими грифами секретности, что их не смогли найти, когда это было нужно. А потом стало уже поздно.       Итог — конец морских перевозок, крах прибрежной инфраструктуры, добыче ресурсов в море тоже пришел конец. И — привычной мировой цивилизации не стало. Там ведь ещё по мелочи набежало — мама не горюй: тут и помноженные на величину чуть больше ноля флоты ведущих мировых и региональных держав, и слепые зоны для спутников, и скушанные с аппетитом межконтинентальные кабели связи, и практически полностью потерянные для человечества острова Тихого, Индийского и Атлантического океанов, да много ещё чего… Всё перечислять — за сутки не управлюсь. Да что говорить, когда все выжившие и так про это знают.       Вы не подумайте, это всё не бред умалишённого, просто мысли в голове гоняю уже третий день, с тех пор как очнулся. Или очнулась — чесслово, не знаю, как теперь правильно будет. Сами посудите: в пятницу ехал уставший, с работы, по всем московским пробкам. Само собой, по дороге прикупил пивка разливного, рыбки, орешков разнообразных — хотел посидеть-поразмышлять о смысле жизни в тишине и одиночестве.       Имею полное право в сорок-то с лишним лет! — тем более, дома никого нет: Даша, дочь, уже совершеннолетняя, в универе учится, в лаборатории сегодня зависнет допоздна, а жена умчалась навстречу новым перспективам и новой любви. И, что характерно, никакой многотонный грузовичок-кун меня не трогал, странные личности передо мной из ниоткуда не возникали, новой жизнью и избранностью заманивая. Даже молния в темечко не ударяла. Да я даже приступить ни к чему не успел, только рыбку почистил, налил бокал пенного, втянул ароматный, пахнущий ячменём и солнцем воздух над белоснежной шапкой, зажмурился… Моргнул там, выморгнул тут.       Открываю глаза, а передо мной медсестричка в очках с овальными стёклышками, аккуратном халатике и косынке с красным крестом тараторит:        — Доктор, она пришла в себя! Наконец-то, милая, мы так волновались, ты как себя чувствуешь, сколько пальцев видишь, хочешь пить, как тебя зовут? — и всё без пауз, как вода из лейки.       — Пить хочу, чувствую себя странно, пальцев три. Почему "она"? — удалось мне вклиниться и прохрипеть сухим надтреснутым шёпотом, пока эта мелкая набирала воздух для новой пулемётной очереди. — Где я…       И тут на меня нахлынули воспоминания. Явно не мои, но в то же время о случившемся со мной: я осознавал словно начало другой моей жизни, случившееся точно со мной, только с другим мной (путаный бред какой-то, если вдуматься).       Вот в огромном кабинете, явно принадлежащем большому начальнику, после вялых десятилетних дебатов и последующего годового рассмотрения проекта наконец-то принимается решение: "Строим!", вот на стапеле закладывается корпус — на мелькнувший вопрос "где?" — "в Турку!" — сам собой появился ответ.       Вот из Германии поступило силовое оборудование, из Швеции, Дании и Англии — вооружение и броня, вот уже через четырнадцать месяцев я-корабль (что???? что значит "я-корабль"????) был спущен на воду. Быстро: ведь я не эсминец и даже не лёгкий крейсер какой-нибудь.       "Когда?" — в декабре 1930 года, а уже в мае 31-го был произведён монтаж механизмов, потом отладка, затем, в феврале следующего года, установили вооружение, а 30 июля прошли заводские ходовые испытания. Перед глазами мелькают люди, события, места, кадры летят, как в чёрно-белой кинохронике 30-х годов.       31 декабря 1932 года произошла торжественная передача нового корабля флоту. "Кто я?" — "Первый в серии из двух кораблей, броненосец береговой обороны 'Вяйнямёйнен', — ласково ткнулся ответ прямо в мозг. — Мы с тобой теперь одно целое, девочка, мы будем вместе сражаться и вместе уйдём, когда придет срок".       Да охренеть — не встать, как так-то? Где я и где финны, я в Финляндии и не был ни разу, а уж Вторая Мировая вообще закончилась, когда ещё моя мама не родилась. Какой нахер броненосец! Я на море-то появлялся раз в год и дальше пятидесяти метров от берега не отплывал, потому что плаваю, как топор! Но это уже были так, вялые трепыхания: не успел я осознать новую безумную вводную и попытаться вспомнить, чем я вчера таким забористым закинулся, как заявила о себе третья составляющая моей новой личности. И это был куда больший шок, чем бредовые воспоминания о себе как о корабле.       Кстати, да, девочка. Кира Орлова, восемнадцать лет на днях исполнилось, младше Дашки на три года… И всё. Дальше как-то схематично, как автобиография размером в лист А4: студентка первого курса, воспитывалась отцом. Мамаша давным-давно унеслась в закат искать любовь и богатство, а балласт в виде дочери в этом поиске был явно лишним. Ну надо же, какое совпадение в биографиях.       Папа делал, что мог, впахивал на двух работах и дома появлялся только ночью, чтобы поспать, спросить "как дела?" и, не особо вникая в ответ, бежать дальше зарабатывать денежку на оплату счетов за коммуналку и учёбу дочери. Что поделать, финансовым гением или баловнем судьбы он не был, "трудолюбие и упорство" был его девиз.       Мотивы отца девочки, чьё тело теперь занимал новый квартирант, мне были понятны, только вот дочь он потерял: когда ей стукнуло двенадцать лет, она приняла свое постоянное одиночество — а он этого даже не заметил. Бывает, сам чуть не совершил такую же ошибку, когда остался с дочерью в опустевшей квартире. Но всё же не совершил. Впрочем, какое значение это имело теперь?       Но вот мне-то теперь что делать с этим батей? Как отец отца, я его понимаю, и его дочь, по-хорошему, очень многим ему обязана, только вот для меня он абсолютно чужой человек. При воспоминании о нём никакого намёка на родственные чувства даже в глубине души не замаячило.       Как поступить: играть в амнезию, типа тут помню, а тебя не помню, незнакомый человек... хотя почему играть? в памяти действительно осталось с гулькин нос... начать всё с чистого листа? Да и сама личность Киры… я не знал ни её предпочтений в еде или одежде, ни что её интересовало и чем увлекалась, ни как друзей зовут и были ли они, эти друзья, ни где училась, ни с кем встречалась — ничего. Блин, да о чём это я?       Рассуждаю, как будто всё это со мной действительно произошло... не может такого быть, ясно же, что это всё видения воспалённого мозга, вот он и защищается, делая вид, что во всё это верит... Что ж на самом деле случилось-то? Наркотиков я никогда не пробовал даже лёгких, до белой горячки ни разу не нажирался...       Я что, всё же попал в какую-то аварию, и сейчас лежу в коме, накачанный не пойми какой дрянью, а воспоминания о последних минутах перед тем, как попасть под колёса или получить по башке бейсбольной битой в тёмном подъезде, просто выпали, стёрлись из памяти? Или у меня ураганно развилась вдруг шизофрения с глюками? Похоже на то... Но чёрт возьми, до чего ж реальные эти глюки! и до чего же реально и непривычно ощущение моего тела, которое на самом деле не моё!       Тем временем медсестра прекратила попытки достучаться до моего неожиданно для неё (а на самом деле, абсолютно ожидаемо) зависшего мозга и, не видя никакой реакции ни на свои вопросы, ни на осторожные похлопывания по плечу, щёлканья пальцами и размахивания ладошкой перед глазами, поступила незамысловато и прямолинейно, чисто по-медицински: поднесла к моему носу склянку с нашатырём. А аммиак, если кто не пробовал, пахнет отнюдь не садовыми розами — от резкого, выворачивающего наизнанку запаха глаза буквально выскочили из орбит, дыхание перехватило, а сознание вернулось к реальности. Которая не могла быть реальностью.       — Блин, вы охренели?! — из горла вырвался непроизвольный вскрик, когда меня вскинуло над подушкой. — Сдурели вабще!!       — Доктор Рантанен, пациентка опять пришла в себя, девочка, не пугай нас так, ты меня видишь, ты меня понимаешь? — вновь затараторил электровеник в белом халате. — Пей! — к моим губам поднесли стакан с водой.       Несколько раз стукнув зубами о стекло, я сделал пару глотков.       — Да, я вас вижу... — я посмотрел на маячивший перед моими глазами бэйджик, приколотый к кармашку белоснежного халата, — нейтти Анна. И... понимаю... — а КАК??? Только сейчас до меня дошло, что медсестра обращалась ко мне не на русском языке, но это было бы ещё полбеды — я отвечал ей на том же, странно певучем, с обилием необычных гласных и чётко слышимыми сдвоенными согласными, — финском? Я же его НЕ ЗНАЮ!!! И никогда не знал, что к финской девушке надо обращаться "нейтти"!!! Так, всё хорошо, я во сне, всё вокруг — выкрутасы одурманенного или умирающего мозга, почему бы ему не подыграть? — Только я почему-то ничего не помню. Что произошло, какая-то катастрофа или авария?       — Анна, не тормоши, пожалуйста, девочку. То, что вы мало что, мнэээ, помните — не страшно, в подобных вашему случаях такое бывает. Давайте, я сейчас, в известной мере, расскажу вам, что случилось, и попробую ответить на ваши, мнэээ, вопросы, — в моё поле зрения вальяжно вплыл невысокий толстячок самого, как говорили раньше, академического вида. Весь комплект: пенсне, бородка клинышком, седина и слегка занудный вид прилагаются.       — Четыре дня назад вы, дорогая нейтти, со своим уважаемым отцом приехали в гости к его, мнэээ, я так полагаю, старому другу. Вы собирались, некоторым образом, провести недельку на лоне природы, с рыбалкой, барбекю, сауной и тому подобным приятным и всенепременно полезным времяпрепровождением, что всегда только на пользу молодому, эээ, организму, — начал он вводить меня в курс дела. — Наша страна славится, так сказать, своей природой, чистейшими, мнэээ, озёрами, сосновыми лесами, да… Но, как бы вам сказать, грубая реальность внесла, мнэээ, некоторые коррективы в ваши планы, понимаете? Мда... — забавный доктор, словно сошедший с чеховских или купринских страниц, вдруг замолчал, задумчиво разглядывая меня сквозь круглые стёклышки пенсне.       — Пока не очень, — вставил я совершенно ненужное замечание, явно вызвавшее удивление доктора, который словно что-то вспомнил.       — Да… Как бы, мнэээ, сказать… Вы, дорогая нейтти, почувствовали определённое, эээ, недомогание сразу после вашего, так сказать, прибытия в Суоми, а к вечеру у вас, только не пугайтесь, мда... произошёл мощный, я бы даже отметил его как ураганный, взрывной всплеск инициации. Слава богу, никто не пострадал, херра Ярвинен оперативно и очень, кхе-кхе, своевременно поставил в известность, мнэээ, компетентные инстанции, они сообщили нам, и вот, всё завершилось наилучшим образом. Мда... именно так, на-и-луч-шим об-ра-зом! Ваша инициация прошла просто замечательно, мнэээ, дорогая нейтти Кира, аппаратура не фиксирует никаких отклонений и, мнэээ, побочных эффектов. Беспокоиться, так сказать, совершенно не о чем и не стоит. Поздравляю Вас!       Доктор уставился на меня с видом человека, совершившего научный подвиг, как минимум достойный нобелевки. Я, так ничего и не понявший, вылупился на него в ответ. Поморгал. Перевёл взгляд на медсестру — нейтти Анна с обожанием и гордостью взирала на своего патрона. Пауза затягивалась, ситуация становилась откровенно комической.       А когда я решил, наконец, прервать его триумф недоумённым вопросом, на арене цирка, звездой в программе которого я оказался, появилось новое действующее лицо, похоже, незаметно проникшее в палату ещё во время докторского монолога, — стройная, подтянутая девушка в военной форме. По возрасту, навскидку, — ровесница Киры, по внешности — явный претендент на титул "фройляйн Третий Рейх": пепельная блондинка с выдающимися формами, ярко-синими глазами и открытой слегка ироничной улыбкой, не сходящей с безупречно правильного лица.       Берцы и камуфло в комплекте, на комке красная нашивка с одной звездой, над правой грудью (четвёртый? или третий всё же? в любом случае впечатление самое то) тоже, но с надписью "Königsberg", под названием города флаг, только какой-то незнакомый...       Тут она немного повернулась, и мой взгляд упал на другой флаг — нашивку на правом рукаве. Красный фон, чёрно-белый прямой крест, в центре — белый круг, в центре круга... мне захотелось протереть глаза или наконец проснуться. Теперь было ясно, что под названием "Кёнигсберг" имеется в виду не только город. Даже, скорее, не в первую очередь город: я всегда интересовался историей войн на море и, хотя не считаю себя экспертом, флаг Кригсмарине со свастикой в центре белого круга не узнать не мог.       Все же, где я и в когда? Нет, понятно, что всё это происходит в моём галлюцинирующем мозгу, но мир, в который меня занесли мои глюки, явно не моя Земля. И, более того, несмотря на современное оборудование медицинской палаты, в которой я очнулся, не мой XXI век, в котором в любой "свободной" стране свободная "демонстрация" символики древних ариев, мягко говоря, не приветствуется.       Вот почему у меня сразу возникла мысль о Третьем Рейхе! Но при чём тут... эта девушка — и лёгкий крейсер, погибший прямо у причала в Бергене в начале Второй Мировой, — какая тут может быть связь?       — Док, при всём моём огромном уважении к вам... боюсь, фройляйн Кира мало что поняла из вашего объяснения. В принципе, всё, что требовалось по вашей медицинской части, вы уже сделали самым лучшим образом... у вас, должно быть, ещё много других важных дел? — не слишком вежливо сообщила она доктору об окончании его миссии. — А ты не дёргайся, — это уже мне, — сейчас все расскажу и объясню. А то док, — мотнув головой в исполненную оскорблённого достоинства спину уходящему величавой походкой врачу, пожаловалась она, — может говорить только либо так заумно, что понять его могут лишь такие же яйцеголовые, либо вообще считает, что нам, неучам, достаточно одних общих слов, которым мы должны внимать столь же благоговейно, как фройляйн Анна. Ведь так? — подмигнула она растерянной медсестре, которая аж задохнулась от возмущения, но не нашла, что сказать.       Самое поразительное (хотя что теперь можно вообще назвать поразительным?), что девушка-крейсер (очень приятно, а я — броненосец береговой обороны, вам уже поставили диагноз?.. а Маяковскому-то, наверно, казалось, что он такую удачную метафору придумал...) говорила явно на легко узнаваемом немецком, но я снова всё прекрасно понимал, хотя раньше знал по-немецки десяток слов. Всё страньше и страньше — как говорила одна девочка, столкнувшаяся с не менее увлекательными глюками.       — Ладно, подруга, вижу, мало что помнишь из прошлой жизни? Иначе так глазками не лупала бы, — она снова ободряюще улыбнулась. — Ничего страшного, инициироваться, да ещё так резко как ты, чуть ли не в скорой помощи, это не сигаретку выкурить. У одной из трёх память отшибает. Но, знаешь, так даже лучше: меньше будешь переживать о прошлом и безвозвратных потерях! Нормально себя чувствуешь? Впрочем, иначе Док меня сразу из палаты выгнал бы. Давай, устраивайся поудобнее! Начнём познавать дивный новый мир? — подмигнула она мне, отстёгивая толстые эластичные ленты, фиксировавшие до сих пор мои руки и ноги.       Я поёрзал на кровати, стараясь не слишком обращать внимание на непривычные ощущения от нового тела, и наконец уселся, опершись спиной на большущую мягкую подушку. В конце концов если это действительно всего лишь сон или галлюцинация, от меня ничего не зависит и стоит попробовать хотя бы получить удовольствие. А если это то, о чём мне даже подумать было настолько страшно, что мыслительный процесс сразу входил в ступор... то от меня ничего не зависит тем более. Всё, решено. Сейчас любопытство — моё второе имя, что я и постарался отразить на лице, порадовавшись заодно, что мимические мышцы прекрасно слушаются нового хозяина.       А дальше просто молча обалдевал от услышанного, пока сразу треснувшая и развалившаяся вдребезги и пополам картина мира понемногу вновь собиралась, словно фантастический пазл, из осколочков и постоянно подкладываемых заботливой девушкой-крейсером всё новых и новых деталек. Глубинные монстры, жадно жрущие металл и бетон, как голодные пираньи кусок сырого мяса, опустевшие, ставшие смертельно опасными воды Мирового океана, закрытые даже для глаз спутников, крах привычной цивилизации, сотни миллионов погибших... и самое невероятное: канмусу, флотские девы — возрождённые души кораблей Второй Мировой в девушках от двенадцати до двадцати, вновь запылавшие океаны и горящие небеса, под которыми сражались и уходили из жизни хрупкие на вид девчонки, по ударной мощи равные крейсеру или линкору.       И вот на этом тортике, для завершения картины и чтоб окончательно прибить мой уже поплывший куда-то разум, — небольшая вишенка: я отныне и на всю жизнь — одна из таких канмусу. А "бесхозных", "своих собственных" корабледевочек не бывает. Слишком ценный ресурс для остатков человечества, слишком много специфических ресурсов им нужно для жизни и работы, от спецпайка до обвеса, боеприпасов и оружия, слишком они зависимы от открытых водных пространств, на которых одиночке делать нечего: сожрут.       Поэтому все канмусу либо тянут лямку во флотах бывших великих морских держав, либо в Объединенном Флоте ООН службу несут. Третьего не дано. На фоне этого тот факт, что я теперь — "она", со всеми прилагающимися к этому первичными и вторичными, факт, при других вводных вполне достаточный для назначения минимум годичного курса реабилитации в психиатрическом санатории, просто потерялся и скромненько отступил куда-то на задворки моего сознания. Да, к такому повороту меня ни одна из трёх доставшихся предыдущих жизней не готовила. От слова "совсем"...       И тут моё подсознание решило, что хватит меня щадить, недостойно это будущего участника великих океанских битв. Оно выпустило в мой судорожно укладывающий в картинку последние кусочки мозаики разум до сих пор гуманно придерживавшуюся мысль, ударившую меня с силой, с какой в днище корабля бьёт гидродинамический удар от взорвавшейся под ним магнитной мины: Дашка!       Ей теперь там, в навсегда покинутом мной мире, жить и выживать одной, а мне больше никогда её не увидеть! Я считал себя достаточно, в общем-то, закалённым жизненными невзгодами, но это было уже слишком даже для меня — картинка перед моими глазами внезапно размылась, а в палате словно резко стало темнеть… заваливаясь куда-то уже в полной темноте, я успел ещё подумать: "Дашка, прости меня!" — и кто-то в моей голове нажал кнопку "off".