Группа охраны базы "Черепаха"

      Очнулся я на удивление спокойный, уже через пару часов. Как мне сказали, во внезапном обмороке новорождённой канмусу нет ничего необычного, случается сплошь и рядом. Меня просто уложили поудобнее в кровати, заново пристегнули эластичные ремни, чтобы не прибил кого-нибудь в беспамятстве, и оставили в покое. Доктор запретил меня будить или вообще трогать, пока я сам не очнусь, усадив рядом бдительную стражу в лице всё той же нейтти Анны.       Нет, тяжкая, свинцовая тоска от внезапной и навсегда разлуки с дочерью и боль от знания того, что не только не смогу прийти ей на помощь, если что-то с ней случится, но даже никогда об этом не узнаю, не исчезли. Просто мудрое и милосердное подсознание, защищая меня от подступившего вчера вплотную безумия, заботливо уложило и заперло их в потайной шкафчик на самом донышке моей души.       Вместе с менее острым и беспросветным, но тоже лёгшим на совесть немалым грузом чувством вины перед стёртой из этой реальности личностью настоящей Киры. (Причём стёртой практически полностью: кроме крайне скудной и отрывочной информации о её возрасте, имени и отце — ничего, самое главное — никаких следов переживаний и чувств, кроме разве что глухой обиды на отца, мне в наследство не досталось. Все новые эмоциональные реакции на сто процентов — мои собственные). На поверхности остался только слабый ноющий отголосок — как вечное напоминание о долге, который мне предстоит отдавать до конца моей новой жизни.       Понимаю, что должен теперь говорить про себя "очнулась", "спокойная", но дело даже не в том, что непривычно, — всё равно ведь придётся теперь постоянно следить за языком во время общения с кем угодно. Дело в том, что не воспринимаю я себя ни в малейшей степени ни восемнадцатилетним, ни, самое главное, существом женского пола. Пока, по крайней мере, не воспринимаю.       Нет, конечно, физически-то ощущаю, ещё как! — двигаться и легче одновременно, и труднее: молодое, здоровое, гибкое тело, сбросившее вместе с годами немало килограммов — но и непривычно сместившийся вниз центр тяжести, другие размеры и пропорции тела... ну и, ясное дело, к тому, что где-то убавилось, а где-то, наоборот, прибавилось (хорошо ещё, что не слишком много — не разбираюсь я в размерах лифчиков, но у Киры, в смысле теперь у меня, по-моему, где-то между первым и вторым, ближе к первому), что писать теперь приходится чаще и сидя, привыкать и привыкать ещё... блиин! а ведь ещё теперь и тампонами с прокладками пользоваться придётся научиться! — что ж, жизнь меня по разным полосам препятствий за 40 с лишним лет прогоняла, пройду и эту.       Но, видимо, главное в нас, разумных существах, всё-таки то, что зовётся учёным словом "менталитет". Так вот, ментальных изменений не чувствую ни малейших — продолжаю ощущать себя прежним, немало повидавшим и побитым жизнью мужчиной за 40, разве что вид симпатичных девушек не возбуждает от слова "совсем" — приятное глазу зрелище, но не более... кстати, на вполне себе симпатичную девушку смотрю теперь всякий раз при взгляде в зеркало — спасибо Кире, её родителям и прошедшей инициации!       Хотя, знаете... наверно, симпатичная — не совсем подходящее слово в данном случае. "Симпатичная" ведь означает "приятную глазу", но, в общем, довольно обычную внешность, а Кира... я бы назвал её теперешнюю даже красавицей, но... слишком уж необычен её облик, подходящий для истории в духе фэнтэзи по мотивам скорее карело-финского или скандинавского эпоса, чем морских и океанских битв Второй Мировой. (Почему "её теперешнюю"? Оказывается, превращение в канмусу не ограничивается изменениями в физиологии и строении внутренних органов, внешний облик тоже подстраивается под новую сущность! — вот почему настолько хрестоматийно прусской была внешность Эльзы.)       Первое, на чём сразу остановился мой взгляд, когда ещё вчера я, более-менее успокоившийся, оказался наконец наедине с собой в женской комнате, были мои глаза. Получив непередаваемый и незабываемый опыт опустошения мочевого пузыря в непривычной, хотя и довольно удобной позе, а затем приведя себя в порядок, повернулся к большому, в рост человека зеркалу, — и остолбенел.       На меня в упор смотрели огромные глазищи никогда не встречавшегося мне ранее глубокого тёмно-синего цвета, создававшего почему-то ощущение льдистого холода. Может быть, оно возникало от их своеобразного сочетания со снежно-белой кожей лица, аккуратным правильным носиком, слегка выдающимися скулами и тонкими бледно-розовыми губами.       Если смотреть в целом, общее ощущение от сочетания цвета глаз и кожи лица было настолько невероятным, что сначала я даже подумал о гриме, подобном тому, что накладывают актёры театра кабуки. Однако, проверив другие участки тела, понял, что это всё-таки естественный цвет моей кожи, причём моей здоровой кожи, раз доктор Рантанен ничуть не обеспокоился. А вот волосы — вы, наверно, догадались — были чёрными с глубоким тёмно-синим оттенком и блестящими, словно оперение Хугина и Мунина, воронов Одина, ну, или словно воды потока Гьёлль...       Что же до фигуры, то, потеряв в росте из моих прежних 185 минимум сантиметров 20, она вовсе не приобрела форму песочных часов, став, скорее, мальчишечьей. Новая я-Кира совсем не казалась при этом хрупкой. Довольно широкие, особенно для моего роста, плечи и бёдра, сила, ощущаемая мною в мышцах крепких рук и ног, разумеется, далеко не та, какой я обладал в прежнем теле, но для девушки-тинэйджера явно незаурядная. Причём в то же время эта девушка, повторяющая в зеркале мои движения, делала это с несомненной грацией и изяществом, как бывает у людей, много занимавшихся танцами или фехтованием со шпагой.       Ну, что же. Раз уж внезапные переносы сознания в другие вселенные существуют... могло быть куда хуже. Как вам, к примеру, Чужой из знаменитой франшизы? Удивляло ли меня самого моё странное относительное спокойствие? Да не особенно.       Во всяком случае, когда обнаружилась измена жены и мне было объявлено, что все те 20 лет, что я, как мне казалось, жил только ради неё и дочери, она лишь терпела меня, пребывая в поиске "настоящего мужика, который обеспечил бы ей всё необходимое, чтобы она могла наконец ощутить себя женщиной" (в списке необходимого были вилла в Крыму, общий порше и её личный феррари, а также минимум два месяца в год в местах вроде Куршавеля и Мальдивов — и конечно не было довеска в виде дочери-студентки и мужа-неудачника) — я впал в настолько безнадёжную и затяжную депрессуху, чуть и дочери меня тогда не лишившую, что лезть на стену теперь, оправдывая известный мем о трагедии, повторяющейся как фарс, было бы просто нелепо.       На следующий день, после утреннего осмотра и очередного профессорского: "Мнэээ… девочка, как все замечательно, мда... на первый взгляд, феноменально быстрая адаптация, никаких признаков постинициационного шока — превосходно, просто превосходно, мда…" — начался форменный кавардак. Едва успел перед началом назначенных процедур поговорить с отцом Киры.       Придумывать что-то и врать не стал, внезапного порыва броситься на шею с криком: "Папа, забери меня отсюда!" — тоже не испытал, потому подошёл и объяснил всё как есть — разумеется, без ненужных подробностей про своё попаданчество. Что ничего не помню, никого не узнаю, спасибо, что в туалет хожу самостоятельно, — вот так неслабо меня приложило. Но отказываться от родного отца не собираюсь, потому прошу понять, простить и начать всё с чистого листа.       А как ещё было себя вести, если в голове сложносочинённое рагу и самому бы кто объяснил, как дальше жить? Кирин отец оказался кремень-мужиком, по поводу всего случившегося и услышанного от меня лишь вздохнул и ответил, что лучше так, чем никак, он и без того уже чуть со мной не простился. Договорились писать друг другу, звонить по возможности, я обещал приезжать в отпуск, если он вообще канмусу положен. Так и попрощались.       А потом началась медицинская круговерть. Меня просветили на всех приборах, какие только были в клинике, измерили все физические показатели, какие смогли придумать, взяли все анализы, какие взбрели в голову, и прогнали через все тесты, какие родила медицинская наука. Очень пытливые и творческие личности оказались эти работники таблетки и пипетки. Только после обеда был небольшой перерыв, чесслово, образовавшийся не по вине медицинского персонала.        Дело в том, что, узнав о появлении канмусу легендарного в здешних пенатах корабля, перевозбудились финские военные моряки. Приехавшая делегация впечатляла блеском кокард, шириной погон и разнообразием нагрудных иконостасов. Увешанный наиболее пышными регалиями представился как "липпуэамираали (контр-адмирал, если перевести с туземного) Сеппяля" и с ходу огорошил новостью о том, как весь народ Суоми счастлив, что в рядах ВМС Финляндии наконец-то появится такая замечательная я.       Рассыпаясь в многословных комплиментах, он извлёк из стильной кожаной папки контракт на прохождение службы под финским флагом и попытался не отходя от кассы всучить его мне в руки. От этакого напора я слегка обалдел — хорошо, что вчера за вечерним чаем с плюшками "Кенигсберг", в миру носящая классическое имя Эльза (вот кто бы сомневался, на нее глядя) и нежную фамилию Нахтигаль, подготовила меня к чему-то подобному, всё объяснив буквально на пальцах:       — Такие, как ты и я — очень ценные ресурсы. Канмусу — не люди, запомни, и равными людям нас мало кто считает. Только жители побережья, рыбаки и моряки конвоев, чья жизнь зависит от того, успеем мы их спасти или нет. Остальные люди относятся нейтрально: мол, есть такие, бегающие по волнам, и ладно, своих проблем хватает. Кто-то от нас фанатеет, кто-то понимает, что без нас кранты портам и остаткам торговли, есть коллекционеры, кому интересны остающиеся от нас... вещи. Есть и неадекваты, осыпающие нас оскорблениями, — попы всех религий, например, никак не придут к общему мнению, есть у нас душа или нет, — немка опасно прищурилась, видимо, вспоминая какие-то неприятные для себя моменты жизни. — Но это всё так, цветочки-лютики. Самые ягодки заключаются в другом. В том, что не люди мы и для властей — поверь опытной тётушке Эльзе на слово, подруга.       Глаза германской Девы Флота потемнели, как штормовая волна, став из серых почти чёрными. И боль, то и дело сквозившая в словах, казалась пугающе-привычной, словно от застарелой раны.       — Мы уж точно не красивые девушки, с которыми приятно прогуляться под луной и всё такое. Мы — ресурсы, мы — штатные юниты, когда нас убивают — мы не умираем, как солдаты или моряки, по документам мы "выводимся из состава флота как потерянные в ходе военных действий", когда нас калечат — мы не раненые и не пострадавшие. Мы всего лишь "получаем критические повреждения", нас не лечат — в обходном листе будет написано "для ремонта в медицинской капсуле необходимо столько-то дней". Для ремонта, поняла? — Эльза зло выругалась, сплюнув прямо на пол, выдохнула и засадила остывший чай, как рюмку шнапса. Похоже, наболело. Посопела немного, прикрыла глаза, пытаясь успокоиться, и продолжила, зло чеканя слова:       — Уже завтра к тебе придут большие дяди с большими золотыми лёвами на погонах. Они станут обещать что угодно и сулить золотые горы, лишь бы ты подписала контракт. Не спеши. Тебя будут называть "хорошей девочкой", взывать к совести и долгу, рассказывать о всенародной любви. О слезах и страданиях этого самого народа, о бедах и разрушениях, которые случатся, если ты не согласишься. Тебе будут внушать, что ты должна. Должна просто по факту своей инициации. Должна всем и, желательно, бесплатно. Но никто, запомни, никто, кроме таких же канмусу, как ты, не придёт тебе на выручку в трудный момент. Никто не будет считать тебя человеком, и потому тебе, — тут Нахтигаль подняла изящный пальчик вверх, подчеркивая свои слова, — не должен никто и ничего — такое мнение имеют на самом деле те, кто приедет завтра. Еда, ремонт при необходимости, койка в благоустроенной общаге на базе, несколько магазинов, чтоб не заскучала, деньги по контракту, обвес и снаряды. Много снарядов. Это всё, что ты получишь, поэтому внимательно смотри на сумму, проставленную в графе "Итого", чтобы не подохнуть совсем забесплатно.       — Как-то всё безрадостно, — протянул я, — вот как-то вообще...       — Как есть. Тебе ещё повезло: можешь выбирать, куда податься. Аж из трёх вариантов. Финны, русские и ооновские "общечеловеки". Те ещё паскуды, — Эльза опять заметно разозлилась, резко встала и, уже разворачиваясь к двери, бросила:        — Извини, накипело. Послушай добрый совет опытной тётушки Эльзы: пока не пройдёшь обучение в центре подготовки, шли всех нахер. Потом поймёшь, почему. Ладно, пора баиньки. Завтра договорим.       И вот теперь, слушая заливающегося соловьём адмирала задрипанного флота третьестепенной европейской страны, проникновенно втирающего мне про страдания финнов и спонтанно возникший мой долг перед ними, я не мог понять, он серьёзно верит вот в это всё или просто работу старательно работает. Слишком уж морда у него стала кислая после моего принципиального отказа что-то подписывать не читая. А уж после второго отказа — и подавно.       Минут двадцать ещё морячки взывали к моей совести, но так и уехали ни с чем. Когда Эльза прочитала заныканный мной экземпляр контракта, она восхищенно выматерилась. (В смысле, выругалась по-немецки, с "шит", "грюнехунд" и "швайн", а я услышал это, как родной и привычный мат. Оказывается, все канмусу — полиглоты и мгновенно переходят на тот язык, на котором с ними заговаривают, причём их мозг автоматически подбирает адекватное соответствие чужим словам на их родном языке.) Мол, подобной наглости никогда не видела, за проставленную в контракте сумму не каждый эсминец согласится голову под снаряды подставлять. А пункт о бессрочности службы вообще заставил её удивлённо присвистнуть.       — Такого раньше не было. Ставили десять лет, с возможностью продления. Ну, горячие финские парни, ну, молодцы! Осталось только сделать приписку: "Доброовольноо уступааю себбя в пожиизненное раббствоо", — Нахтигаль довольно похоже спародировала только что ушедших представителей коренного этноса, — и вообще идеально получится.       В последующие два дня больше никто не приезжал. Кёнигсберг предположила, что русским про появление в районе досягаемости канмусу броненосца "Вяйнямёйнен", он же монитор ДКБФ "Выборг", сообщить либо "постеснялись", либо "забыли". Короче, русских ненавязчиво кинули. (Почему-то это никак не задело мои патриотические чувства. Если от них что-то ещё оставалось после всего, что я видел в России. Да и где теперь та Россия, в которой я вырос? Это другой мир, в котором я никому ничем не обязан и ничего не должен!) Объединённый Флот же по госпиталям эмиссаров не посылает, эти ребята по учебным центрам специализируются.       В итоге, после неоднократных повторных исследований моей тушки, врачебный консилиум наконец-то сделал вывод, что всё окей, и можно меня выпускать в пампасы без угрозы для жизни. Пампасами в данном случае стал один из немецких учебных центров, откуда и примчалась по мою душу Эльза. (Фигасе скорость реакции. Но — немцы во всех мирах немцы, понятно...) На вопрос, почему именно туда, она пожала плечами и ответила, что у скандинавов своих учебок нет, всё равно отправляют либо в Германию, либо в Англию, а конкретно финны — традиционно только к дойчам. Поэтому и мне туда дорога.       На маленьком аэродроме, находившемся рядом с местом базирования единственной чисто финской группы проводки конвоев, умотавшей еще вчера в Таллин, дул пронизывающий сырой ветер. Казалось, он задался целью выдуть последние остатки тепла из-под трёх слоёв одежды: водолазки, толстого пушистого свитера и плотной утеплённой куртки с капюшоном. Над головой проносились свинцовые облака, клочья которых складывались в фигуры фантастических тварей или во что-то вовсе уж невообразимое.       Но, как ни странно, мне такая погода даже нравилась. Лёгкий запах йода и подгнивших водорослей, доносящийся из-за прибрежных дюн, непривычно будоражил кровь и звал, звал, звал… Хотелось забыть обо всем и рвануть навстречу этому зову, нестись навстречу волнам, запрокинув голову к затянувшим небо тучам, раскинув руки в попытке обнять огромное, такое родное, живое море. Так вот, что значит быть Девой Флота... чувствую, меня ждёт ещё немало потрясающих открытий. Но нельзя, не сейчас, не в этот раз. Остановившись за углом ангара, две канмусу: броненосец береговой обороны и лёгкий крейсер — прикуривали очередные сигаретки и продолжали уже ставший привычным разговор.       — Знающая тётушка Эльза не всегда будет рядом, подруга, поэтому ещё раз говорю: не ведись ни на какие суперзаманчивые предложения сразу, не подумав как следует и ни с кем не посоветовавшись. Тебе много чего будет в уши заливать разная высокопоставленная сволочь, — зажигалка наконец-то успела поджечь сначала её, а потом мою табачную палочку, прежде чем вновь потухла под напором настырного ветра. — Помни: на твои интересы и выгоды всем плевать. Наобещают всякого, запудрят мозги — не успеешь глазом моргнуть, как окажешься в охране какой-нибудь дыры, где не то что адмирала — никого из старших офицеров нет, а весь персонал — два непросыхающих техника, ученик повара и малолетняя эсминка-напарница родом из какой-нибудь бразильской фавелы. Или хуже того: отправят на большую базу, где-нибудь на Гуаме или в Датских проливах, где всё будет поначалу хорошо и красиво, но…       Эльза замолчала, выпустив струю горьковатого дыма и уставившись в облачное небо остановившимся взглядом. Порыв ветра, залетевший в наше укрытие, сдул с сигареты небольшой столбик пепла.       — А в этом случае что не так? Большая база — это ведь много народа, магазины-рестораны, большие пушки у больших девочек? Я-то буду тянуть патрулирование в прибрежных водах, конвои мне не водить, сама понимаешь, и группа быстрого реагирования мне не светит (Эльза понимающе хмыкнула). Береговая оборона — всё, что меня ждёт в любом случае, куда бы ни законопатили.       — Да всё так. На первый взгляд. Вот только я за два года "по морям, по волнам, нынче здесь, а завтра там" много чего насмотрелась и много чего наслушалась от девчонок, что давно стали канмусу, и подобралась у меня интересная статистика по разным поводам...       — Блин, да говори уже! Поняла уже, что жизнь мне в основном пакости приготовила.       Эльза затянулась, с сожалением посмотрела на истлевшую до фильтра сигарету, воровато оглянулась по сторонам и притоптала бычок каблуком берца. (Хорошо их тут, в европах, выдрессировали, но явно не до конца.) Вздохнула, собираясь с мыслями и начала рубить правду-матку:       — Понимаешь, подруга. Ты же знаешь, что ты тихоход. Причём тихоход слабо бронированный. И дальность плавания... а лучше сказать, близость. ТТХ твой аватар имеет печальные, одним словом. Я, пока над тобой в больнице измывались, почитала про Вяйнямёйнен. На любой базе ты будешь как сыр в масле кататься: патрульную службу в береговой охране мало кто любит, всем подавай рейды, наскок-удар, адреналин в кровь и ветер в лицо, враг навстречу, а рядом твои подруги так же, как ты, азартно матерятся и высаживают боекомплект по тварям.       Нахтигаль прервалась на глоток коньячка из небольшой серебряной фляжки, взглядом предложила выпить мне — я не отказался, естественно, — после чего она завинтила колпачок, сунула сосуд с согревающим в карман и продолжила:       — Но у всего есть обратная сторона. На крупные базы, базы А-класса, раз в полгода выходит Глубинный флот. Миграция диких Глубинных. Отчего, почему — никто не знает, это просто случается, и всё. Яйцеголовые себе все лысины расчесали в попытках родить что-то правдоподобное, но пока всё без толку. Иногда это происходит чуть чаще, иногда чуть реже — в любом случае попавшим под раздачу остается только молиться, чтобы этим флотом не командовала Химэ. Но и без принцессы тебе хватит выше головы. Если тебя подловят в патруле — тебе хана. Уйти не сможешь, только геройски потонуть. Спасти тебя не успеют, да и вряд ли вообще будут заморачиваться. Идём дальше. Даже если ты не оказалась в этот момент в патруле. Если оборона базы окажется на грани прорыва и последует приказ на отход — тебе опять хана. Ты отстанешь, а ждать никто не будет. Иначе погибнешь не только ты. Если прикрепят к какой-то группе — при пиковой ситуации тебе снова хана. Эсминцы и крейсера уйдут, а прикрывать отход будешь ты.        Нахтигаль пристально посмотрела мне в глаза, видимо, пытаясь понять, насколько серьёзно я отношусь к её откровениям.       — Понимаешь, никто, разумеется, специально тебя подставлять не будет, наоборот, постараются вытащить — канмусу друг за дружку горой стоят, но, видишь ли… При выборе между твоей жизнью и спасением всей группы любой командир выберет группу. Да, потом нажрётся вдрабадан в ближайшем порту, да, будет чувствовать себя последней сволочью, но тебе-то легче не будет. Знаешь, я попыталась вспомнить хотя бы одну известную мне тихоходную канмусу с основных баз, которая прожила бы больше года. И ничего не вышло. Прости тётушку Эльзу за то, что такое тебе говорю, но мне кажется, лучше сразу всё узнать...       О как. Мало того, что попал на чужую войну, так ещё и в принципе попал. Мысли заскакали взбесившимися тушканчиками. Не, такой хоккей нам не нужен: выбирать между полной задницей и полным... Где в одного на краю географии с ума сходить — самый шикарный расклад. В подходе отцов-адмиралов, в принципе, ничего нового нет: тяни лямку, а там на амбразуру, когда понадобится. Если верить Эльзе, а не верить ей вроде никаких причин нет, другие варианты не предусмотрены. А вот не хочу! Что же делать, что же делать…       — Ты права, конечно. И спасибо тебе! Но блин, интересно, неужели нет никакого менее удручающего варианта? Адмиралы что, только на парадных построениях умеют грудь в орденах выпячивать? Кто-нибудь вообще другие решения искал? Вот, с ходу: почему таких, как я, не собрать в отдельную группу — и вуаля, готова мощная береговая оборона? Как тебе? — озвучиваю первую пришедшую в мою голову мысль.       Во взгляде Кёнигсберг, которым она меня окинула, смешались ирония и печаль:       — Ага, круто. Шедевр тактики и стратегии. Только вот в чём дело: скоростью до пятнадцати узлов во времена Второй Мировой обладали какие корабли? Или реликты начала века, или колониальная мелочь, которую саму спасать придется. Потому что канмусу более серьёзных кораблей подобного класса служат по месту своего "гражданства": в Дании, Швеции, Норвегии. И никто их никуда не отдаст, даже за сто тысяч мильонов крон!       Твёрдый, как стальной прут, палец немецкого крейсера уперся мне в грудь: — Учитывай, что это на Балтике спокойно, тут всю Глубину повыбили ещё в самом начале, а Датские проливы — тот ещё ад. Канонерки разные были, но, сама посуди: канонерка, даже с парой приличных пушек, — это хлипкая посудина, а уж скорость... по сравнению с большинством из них даже ты — гоночный болид. Ну, и мониторы. Их в основном просвещённые мореплаватели строили, мощные штуки получались. С мореходностью у них, правда, полный швах, но калибры впечатляющие.        Немка скривилась, произнося "просвещённые мореплаватели", снова достала свою фляжку, мы с ней снова отхлебнули по маленькому глотку, и, пока я прикуривал, решила пояснить об англичанах поподробней:       — У островитян своих баз и своих проблем выше головы, чтобы такие плавучие батареи разбазаривать. Они их так и распихивают: о, инициировалась канмусу монитора "Робертс", например. Отлично! Отправим-ка её в Гибралтар, а оттуда заберём лёгкий крейсер "Эдинбург" и эсминец "Кандагар": они нужнее для проводки конвоев, а каждый конвой — просто сумасшедшие деньги для бюджета. В итоге во время очередного замеса при прорыве Глубинных в Средиземку Робертс отстала от сводной эскадры и не помог ей её впечатляющий калибр. Да, она ушла не одна, но размен не назовёшь удачным, а ключевое слово — "ушла"! Навсегда... И таких историй... не одна, в общем. Вот так.       Помолчали. И, пока я переваривал очередную порцию неприятной информации, Эльза добавила еще немного дёгтя в и без того не слишком привлекательную картину этого мира:       — Да и инициировались все тихоходки в разное время. Одна появилась, обучилась — в Африку её, следующая — посреди Тихого океана службу несёт, потому как туда даже эсминец посылать жалко, а глубинных примитивов гонять всё же нужно. Мониторы поодиночке английские порты охраняют, чтобы в случае сильного навала, пока их будут гасить, адмиралы успели силы флота в кулак собрать. Так что думай, подруга, думай. Ищи шанс. Может, к скандинавам метнёшься? Там точно подольше проживёшь. В Объединённом Флоте тебе однозначно ловить нечего. Эти за бабки продадут всё, потом купят и снова продадут, но уже дороже. И на финнов не надейся: у их флота нет задач для твоих калибров. Балтика, как я говорила, — маленькая, давно вычищенная лужа. Если даже появляется здесь случайный глубинный, ему и тральщика выше головы. Так что сдадут они тебя в аренду тем же ооновцам: те платят больше. У скандинавов таких денег нет, чтобы их переплюнуть. Короче говоря, думай. В больнице ты молодцом себя повела, качественно фиников отшила, теперь снова только в конце обучения с вербовкой подкатят. И там уж держи ухо востро, не дай себя провести.       Эльза умолкла, задумавшись о своём, но самолёта все не было, а немногочисленный персонал маленького аэродрома обходил двух незнакомых канмусу по широкой дуге. Курить больше не хотелось: даже несмотря на запас прочности канмусу, в горле уже першило, и язык высох. В ангаре было стерильно, пусто и скучно. Бесцельно пошатавшись по лётному полю, дюнам, окрестным зарослям, где также не было ничего интересного, я вернулся к задремавшей на какой-то табуреточке в ангаре Кёнигсберг, растолкал её и задал последний волновавший меня вопрос:       — С финнами понятно, с ооновцами тоже. А про русских что скажешь?       — А что про них говорить? Если есть желание всю оставшуюся жизнь по Северному Морскому пути шастать — вперёд. Деньги у них есть, платят не сильно много, но без задержек, дополнительное обеспечение отличное, вот с водными просторами — беда. Хотя у них Владивосток вроде есть, где-то на Тихом океане, ещё какие-то города... Не знаю, я в тех краях не была и не собираюсь. У нас это очень плохая примета — ходить на восток, — хохотнула потомок тевтонских рыцарей. — Так что тем, что там происходит, особо не интересовалась. Тут уж ты сама. Тем более, что ты как раз русская, тебе это будет проще. Полтора-два месяца у тебя есть до часа Х... О, смотри, летит наконец-то. Сейчас загрузимся, и в путь. И знаешь, что теперь самое главное?       — Что?       — На ужин не опоздать! Жизнь без вечернего приёма пищи грустна и печальна, поверь многоопытной тётушке Эльзе.