Венера в кандалах

Должна освоить в Риме чужестранка Чтоб быть усладой для души и глаз Поэзию и музыку кифары, Должна быть безупречная осанка, То повышает цену много раз. Надеется и молодой и старый, Что господин еще ее продаст. Дается хорошо рабыне лира, И ждут все приглашения и пира. Поскольку жаждет римская вся знать Приобрести, раз будут продавать. Прекрасна ты, но дерзость и гордыня Запрещена и сдержана уздой. Должна ты помнить то, что ты - рабыня, Приветствовать склоненной головой. Стоять, без разрешенья и приказа Не поднимая головы и глаз, Не начинать ни просьбы, ни рассказа, Пока хозяин слово лишь не даст. А чуть забудешь, из повиновенья Чуть выйдешь, нарушая сей запрет, Плотней тебя цепей охватят звенья, И отведут в подвал, где света нет. И в той темнице, приковав надежно, Подвергнут наказанию плетьми И по-другому будет невозможно Проступки искупить тебе свои. Замок тяжелый на дверях темницы Решетка наверху так высоко. И долго так красавица томиться, Не видя господина своего. Лишь в час урочный посланные слуги Тебе приносят пищу и питье, И такова суровость сей науки, Чтоб воспитать смирение твое. И снова омовений, благовоний Тебе необходима череда, Снаряжена, омыта, и тогда Целуешь ты господские ладони. Не отворяя уст, склонись пред ним, В покорной позе, у его сандалий, И станет этот миг неповторим, Когда с тебя покровы все упали. Но никогда не снимешь кандалы, И вот ты усладишь его балы Под звон запаянного крепко злата, Невольничьею пляской в час заката. Прозрачна ткань особых покрывал, Фигуру облачив замысловато, Гостей здесь именитых полон зал, К большому пиру убранный богато. Слегка струится золото волос Из-под убора складок прихотливых, И ты несешь им с яствами поднос, Почти не пряча глаз своих стыдливых. Обнажены лишь руки и ступни, И грациозна в кандалах походка, Вино изящно в кубки им плесни, И жди приказов господина кротко. Здесь много и свободных дам, гетер, Но мнение гостей единодушно - Что без тебя был пир бы этот сер, Однако лишь хозяину послушно Внимаешь ты, в смущеньи покраснев. Согласен он, ты лучшая из дев. Наряд ее - восточная манера, На новый лад хозяин дал ей имя. "А может ли цитировать Гомера И на кифаре струнный перебор?" И этому обучена рабыня. Вино рекою и гостей завистлив Огнем налитый восхищенный взор. Но цепи натянулись и повисли В руке господской хваткой ледяной, Лицо покрыто тонкой пеленой, Устами овладеть, сорвав убор Желает каждый на пиру патриций Но дразнит их хозяин всех девицей, И обнажив в величии немом Бедро рабыни, хвалится клеймом. А между тем прекрасной нежной тканью, Которая струится по плечам, Неясно обрамляет очертанья Лица, давая волю лишь очам. И контуры танцующего тела Рисуют складки тонких покрывал, Хозяин приказал - рабыня спела, Настала ночь, и он окончил бал. И щиколотки, скованные златом, Мелькали из-под тканей дорогих, У ног его, на мраморе богатом, Коленей полукружия нагих Простерлись в завершающем поклоне, Приняв покорно властные ладони. Дрожит девица, полная боязни Быть проданной, как выгодный товар. И видится такое хуже казни, Ужасен расставания кошмар. И тело от любви оцепенело, Когда, ведя ладонью по клейму Сказал он - только мне она всецело Принадлежит, и больше никому! И поцелуем каждый плети взмах. Печать запечатлелась на устах, Страсть, затаившись в сердце, ядовита. Венера не в мехах, а в кандалах, Плененная земная Афродита.