The Light of Darkness // Свет Тьмы

Изо дня в день на протяжении пары недель я оттачивала мастерство меча. Записалась на секцию по фехтованию, а в свободное время гонялась за преступниками подземного мира. На универ я полностью забила. Зимняя сессия прошла давно, а меня, как и десятки сокурсников отправили на дополнительные экзамены, которые, к счастью, будут в середине весны. Полностью погрузившись в потусторонний мир, я невольно начала задумываться: «А что мне делать потом? После окончания войны, если я выживу в ней?». И вот тут небольшой тремор или паника прокатывались по всему организму. Вернуться в ВУЗ, к обычной жизни или найти другой путь, связанный с этой реальностью. Однако кем я могла быть в этом мире, полным загадок, других рас, смертей и войн. Продолжать быть охотником и ищейкой или попытаться выйти на новый уровень? Однажды Кронпринц сказал, что после моей победы над врагом, вряд ли меня отпустят. Сделают персональным стражем, защищающим расы от войн. Тогда его идея напугала меня, со всей моей тягой к потустороннему, я больше всего боялась потерять связь с миром людей. И этот страх был подкреплен другим пугающим вопросом. Позволят ли мне остаться здесь, в своем мире, с мамой и Филом или же придётся навечно отказать от семьи во благо более глобальной проблемы? Насколько я была эгоистичной к родным, как и к себе, чтобы найти силы переступить их и отказаться о жизни с ними? Я была эгоистичной, но одновременно с этим я не хотела покидать любимых мне людей. И эти мысли были подняты с дальнего угла моего сознания после восстановления общения с Филом и большего времяпровождения с мамой. Более всего я боялась потерять их, утратить связь, которую ни с одним существом я не смогу наладить больше. Я не нуждалась в общении с другими расами или людьми, я сторонилась всегда всех и вся, не понимала тонкости и надобности дружеских связей, и мне было бы не страшно уйти в другой мир, зная, что за моей спиной не останется семья. Люди, окружавшие меня с рождения и детства… Я не могла их упустить, потерять единственную связь меня, как гибрида, и людей, дорогих моему сердцу. Отрешенность от других впервые делала меня слабой. Никогда бы не подумала, что такая черта моего характера может весомо повлиять на будущее… И только в мимолетные моменты единения с родными, такие, которые другим покажутся обыденным и душными, я понимала, что готова была поставить на кон всё, только бы не терять их. — Долго ждешь? — я покачала головой, улыбаясь своему оппоненту. — Завалы в универе. В отличие от других, я всё ещё посещаю его. Нежного поцелуя в лоб было более чем достаточно, чтобы я полностью избавилась от тягостных мыслей. Парень что-то сказал, про мою весьма не тёплую одежду для поздней зимы, запахивая края моей куртки, застегивая молнию до самого конца. Я снова усмехнулась, принимая чужую и такую нужную заботу. Когда ты самостоятельный, да ещё и один на один с ужасами мира, начинаешь отвыкать от чужой помощи, от ласковой заботы. Я настолько пропиталась ощущением надвигающейся войны, страхом и желанием усовершенствовать свои способности, что потеряла ту грань, когда ты имеешь право получать нежность от других людей. — Всё хорошо? Ты словно не со мной, а своих мыслях витаешь… — Тебе не о чем беспокоиться, просто мысли. — Парень повел бровью, не доверяя моей обманчивой интонации. На что я засмеялась, убирая выпавшую прядь темных волос с глаз. Провела пальцами дальше, прислоняя ладонь к чужой горячей щеке. Парень улыбнулся, наклоняя лицо, ближе прижимаясь к моей холодной руке, проявляя нежность в ответ. — Пойдем или хочешь ещё постоять на лютом морозе в легкой куртке? — Я привыкла к холоду, — немного погодя прошептала. Пусть меня проклянут на месте, если я солгу, что моя фраза не имела подтекста. Произнося это, я говорила отнюдь не о погоде, а о холоде и пустоте внутри меня. Они пропадали, когда я отвлекала себя охотой или вот такими разговорами, но тягучие мысли и страх ожидания создавали омут, заглатывающий с головой. После борьбы с Синди, я перестала ощущать боль сердца и души, но это не изменило состояние мира и мой страх перед войной. Чем дольше ждешь неизбежного, тем нервознее становится, и ты стараешься ухватить каждый кусочек обычной жизни. Я привыкла к холоду. Многие были добры со мной, помогали безвозмездно, но одновременно с этим, я больше вязла в пустоте и одиночестве. Парень усмехнулся моему замечанию, но решив действовать, переплёл наши пальцы и потянул за собой. Я не могла упустить эту обыденность, которую теряла с каждым днем. — Куда хочешь сходить сегодня? — такой простой вопрос заставил задуматься. Последние недели мы проводили много времени, и уже побывали во всевозможных местах. Я словно пыталась оставить как можно больше воспоминаний, как будто чувствовала: после войны мне не удастся этого сделать. Был ли это страх смерти или что-то ещё, но я отчаянно хваталась за спокойную обыденность — затишье, тягучее перед ядерным взрывом финала. — Хм… Удиви меня, — прошептала на ухо, слегка прикусывая. Искрометный взгляд, заставил засмеяться. Он так и говорил: «Очень вовремя… Однако сейчас не то время и, не то место». И вместе с этими искрами, возникла пелена возбуждения. Мимолетная, но слишком яркая, чтобы не заметить. Нежные пальцы очертили подушечками мою челюсть. Голубые радужки долго смотрели на наше единственное соприкосновение, а потом перевелись на мои глаза. И снова усмешка, как обещание… Нежно, почти не касаясь, чужие губы соприкасаются с моими, а потом отдаляются, оставив табун мурашек на теле. Голубые глаза заискрились, словно мы играли в игру, и их владелец только что выиграл. Губы отстранились, но лицо оставалось почти впритык к моему: кончики носов едва ли соприкасались. Чуть поддалась вперёд, трепетно коснулся его губ, таких мягких и соблазнительных, оставляя такое же мимолётное прикосновение. Пальцы аккуратно прошлись по щеке, словно боясь повредить хрупкую кожу. Но я знала, что это был за жест. Страх и неверие. Те чувства, что заполняли и меня саму. Было сложно поверить в происходящее, сложно представить, что вот мы здесь оба, оставляем нежные касание на чужих губах. Неверие того, что мы оба заслужили награду в качестве друг друга после всего произошедшего в прошлом. Уголки его губ дрогнули в искренней улыбке. Теплые пальцы сжали крепко мои в ответ, и меня вновь потащил дальше, будто он заранее знал куда мы идём сегодня. *** — Это было весело! — неожиданно, но нежно, меня приобняли за плечи утягивая ближе к теплому мужскому телу. — Нет, это было страшно, — тихонько прошептала под нос. К моему голосу уже давно привыкли все, за исключением меня самой. Я не знаю, как так вышло, но без объяснений моя мама, как и другие посчитали, что я сорвала его на морозе. Пусть будет и так, поскольку более умной отмазки я не придумала. Шрам приходилось заделывать тонной косметики, и благо он позволял себя скрывать на целые дни. — Не будь занудой. Я знаю, тебе понравился такой экстрим… — шепот окатил ухо интимно близко. Чертила. Не переставал подкалывать меня, после моей же выходки. Я прижалась плотнее к парню, откидывая голову на куртку. — Мне понравилось, безусловно… — также тихо и медленно выдохнула в чужое горло. Я увидела, как табун мурашек разбежался после соприкосновения моего горячего дыхания и прохладной кожи. Парень наклонился, соединяя наши рты, утягивая в глубокий и сносящий любое самообладание поцелуй. Нежно прикусила за теплые губы, разворачиваясь лицом и обхватывая шею ладонями, начиная выводить узоры кончиками пальцев. Я почувствовала, как мужские ладони сжали куртку на моей талии, затягивая дальше в нежную и вспыхивающую страсть. Меня весьма резко подтянули ближе, одновременно с тем, как я дернула за шею ниже к себе. Сквозь поцелуй, он улыбнулся, веселясь моем напору. Когда он вновь вернулся к моим губам, я уже не замечала ни мороза, ни сильного ветра, рядом с ним моё тело плавилось, испуская волны жара. Я боготворила каждую секунду сейчас, поскольку чувствовала себя живой и такой, мать его, нужной. Губы немного засаднило от долгого и чувственного поцелуя. И словно почувствовав мой дискомфорт, соревнующийся с ещё большим желанием, он отстранился первым, уткнувшись губами в лоб. Такой обычный жест, а уже такой родной. Руки обвили мою талию, синхронно с тем, как я вцепилась в куртку на торсе парня. Мы притянули друг друга ещё ближе, чтобы, крепко обнимаясь, согреться в холодную зиму. Парень продолжал касаться моего лба, горячими после поцелуя, губами, виска, нежно водить кончиком носа по лицу, повторяя одну фразу: «Я так счастлив». Те же эмоции испытывала и я. Я была окрылённой, в животе порхали бабочки, щекоча внутренности. Мне было хорошо, мне было чертовски уютно и комфортно, я снова была дома. *** — Аттракционы были не плохой идеей, не находишь? — я сжала чужие пальцы в одобрении, подтверждая слова парня. — Любая идея, связанная с тобой — потрясающая, Фил… — Голубые глаза вспыхнули обожанием. Более чем уверена, мои светились от счастья, умиротворения и такого же сильного обожания. — Полностью солидарен… — Фил уже потянулся за новым поцелуем, но я в шутку опередила и чмокнула в щеку. — Мы так опоздаем, поторопись! — Шепчущий крик ещё та картина. Парень постоянно смеялся, когда я пыталась поднять тон и силу голоса, потому что в купе с выражением лица — это было незабываемое представление. Я вырвала свою ладонь и чуть пробежала вперёд, зазывая парня ускориться. Почти каждую минуту, что мы шли от парка, нас манило к друг другу. Мы не могли сделать нормально десяти шагов, чтобы вновь не поцеловаться, нежась в объятиях друг друга. Из-за этого мы опаздывали чуть ли не на полтора часа домой, где моя мама готовила грандиозный ужин. — Думаю один поцелуй нас не задержит… — Фил резко развернул меня, обхватывая талию руками, закрывая пути для отступления. Я в шутку насупилась, слегка отталкивая парня в грудь, на что голубые глаза только сильнее заискрились игривостью. И утонув в глубоком взгляде, я поддалась искушению, потянувшись за новой дозой теплых чужих губ. Фил растянул уголки рта в той самой обворожительной улыбке, что сносила мне крышу последние недели, и также потянулся ко мне, как я мгновение назад. И перед самым соприкосновением жаждущих губ, пробежала искра… И она никак не относилась к клубящейся страсти и возбуждению в венах. Она была другой… Она была на подкорке сознания, на внутренней стороне век, она ужалила больно, до тошноты. Я резко отстранилась, пытаясь понять откуда она исходила, что это было за знакомое чувство. Феликс, заметив мое помешательство, отклонился. — Что-то не так? — я молчала, перебирая снова и снова это ощущение. — Эй, если ты этого не хочешь, не заставляй себя. — Теплые пальцы коснулись щеки. Но этого было мало, чтобы вывести меня из анализа. — Пойдем дальше. — Фил потянул меня за руку, как собаку заставляя тащиться за ним. Я же продолжала упорно молчать, поскольку голова и сознание полностью погрузились в странную мимолётную искру. И когда перед глазами, вспыхнула картинка костра… Всепоглощающий ужас взял вверх над всем телом. — Нет… — последнее, что я прошептала с нарастающей паникой. Выдернув руку, я буквально подскочила и ринулась вперёд по единственной дороге, ведущей домой. Фил меня окликнул, но я только ускорила бег. Ноги скользили по ледяному тротуару, подгоняя и колыша самый настоящий ужас внутри меня. Только не это… Только не сейчас… Только, мать его, не со мной! И словно пытаясь убить меня изнутри, две пожарные машины пронеслись мимо. Какофония сирены стояла в ушах, голове, она отбивалась ритмом моего сжимающегося сердца. И я бежала за ними, пытаясь догнать, опередить… Да, блять, что угодно лишь бы успеть и не видеть… Мой горящий дом. Тело прошибло током. Огонь заглотил всё здание, переключаясь на соседние строения. Мощный, и жадный, и голодный… Словно сама Преисподняя переместилась в мой мир. Страх, боль и отчаяние, все те чувства, что я упорно сокрыла, горящим бензином выливались внутри. Пожарные машины, спасатели тушили здание — мой родной дом. — Мама… — я выскочила вперёд, пробираясь сквозь толпу зевак, отталкивая человека, протягивающую желтую ленту между моим домом и людьми вокруг. — Девушка, здесь опасно! И снова вырываясь из чужих рук, отталкивая офицеров вокруг я тянулась к горящему дому. Мама… Мама… Мама… Всё что я могла произнести, всё о чём я могла думать. — Мааам! — я почти добежала, почти коснулась края огня, почти соединилась с ним… Когда чужие руки намертво схватив оттаскивали меня по земле обратно. Страшно не бежать к горящему зданию, страшно отдаляться от него, зная, кто остался внутри. — Мааам! — шепчущий и хриплый, изнеможденный тихий крик. Крепко меня придавили к земле. Я видела пожарных, они суетились, но продолжали выполнять свою работу. — Мамааа! И на этих мольбах, дом взорвался. Нет, мать его… Нет! Оглушающая волна дыма, копоти сопровождались писком в ушах. А я продолжала пытаться кричать, словно меня кто-то мог услышать сквозь сирены, сквозь какофонию звуков. Ногти впились в землю, подтягивая тело, но меня продолжали прижимать, и все всплески руками были похожи на предсмертные колыхания рук утопленника. Я тонула, тонула изнутри. Я вязла в страхе, в гниющей боли, в смердящем ужасе. Я заглатывалась самой тьмой, самой пустотой… Мамочка. Расплескивая руками, я в немом гневе оттолкнула локтями человека позади. Физически я ринулась, но ментально продолжала падать, снова и снова ударяясь насмерть о глыбы льда. И вновь, как жаждущее смерти животное, кинулась на прицел охотника. И снова меня оттаскивали, тянули по земле всё дальше и дальше от родного дома, соскабливая остатки души, остатки чего-то хорошего во мне. Меня звали, руки держали, а я шептала и звала маму. Мою родную мамочку. Ещё один взрыв. Здания рядом, вслед предыдущей ударной волне, начали взрываться по этажам. Больше оглушительной сирены. Больше людей, снующих туда-сюда. Больше… Слишком много, но среди них не было той, кого я так отчаянно звала. Почему меня держали?! Почему не позволяли? Мой выбор, это был мой выбор… мой последний шанс… Черные силуэты появились словно из ниоткуда, словно вестники из самого пекла Ада. Пелена слез уже застилала глаза, размывая все детали, к чертовой матери. И когда неподвижное тело закрепили на носилках, только один звук перекрывал все другие. — Мама! — громкость собственного голоса оглушила меня саму. — Мама! — Кровь соленая, металлическая и едкая брызнула на землю. Ротовая полость заполнилась звериными криками и ядовитой жидкостью. Глотка сжалась, опаляясь физической болью. Кашель вперемешку с криками стоял в ушах. Сгустки крови выходили из горла, мешая дышать, мешая кричать в мольбе. Руки, державшие меня, наконец-то отпустили. И словно готовясь всю жизнь к такому моменту, тело, превозмогая боль, ринулась в одну сторону, будто подлетело, будто кто-то подтолкнул… — Ма…а…а.ма! — Кашель был настолько сильный, что перебивал мои крики. Я почти добежала, но меня снова перехватили, выворачивая на 180 градусов, прижимая к себе. Нет. Нет. Нет. Я уже не звала маму, я просто бессвязно кричала и кашляла. Кулаками, пытаясь отбить человека, я толкалась, пиналась, но продолжала утыкаться в чужую куртку для поддержки. Солёные слезы, заглатываемые горлом, разъедали открытые раны. Тело опустили на землю, на этот раз не прижимая к ней, а удерживая, обнимая. Сквозь какофонию голосов, я слышала один единственный, пытающийся достучаться до вывернутого наизнанку сознания. — Альф, остановись. Её забирает скорая, все хорошо, она живая… Нет. Блять, нет. Я хотела видеть ей, хотела быть рядом… Однако продолжала сжимать одежду Фила, до боли в суставах. Почему с ней? Почему сейчас? Почему… Блять, почему?! Хриплый крик сменил оглушающий. Моя душа ревела, как зверь в предсмертной агонии. Она издавала звуки, которые я никогда не слышала. Я повисла на парне, удерживаясь за одну лишь куртку. Кровавые хрипы продолжали выходить изнутри. И все стихло. Только вой сирен, суета спасателей и мои тихие стоны, и мольбы самому Господу. — Альфия, — не менее тихий голос позвал меня. Обессиленная я даже не могла разглядеть людей, подбежавших к нам. Я видела только свет от пламени позади нас, освещавший фигуры, всё размывалось новыми потоками дерущих глаза слез. Голубые локоны, единственное, что мне удалось разглядеть вблизи, когда человек присел на корточки рядом. Харкая кровью, я произнесла имя, как мольбу о помощи. Новые чужие руки, буквально оторвали меня от Фила, не менее крепко прижимая к себе. Второй высокий человек, что-то сказав первому удалился в сторону скорой. Я дёрнулась туда же, но худенькое тело, намертво приковало к себе. Мокрые капли падали мне на лоб. И тогда я снова себя отпустила. Слезы, рев, кашель, все смешивалось с сиреной, с какофонией звуков вокруг. Худые руки прижимали к себе, поддерживая и ища поддержку во мне. — Альф, посмотри на меня. — Я замотала головой. Я не могла увидеть чужие слезы, иначе мои никогда не перестанут течь. Мою голову нежно запрокинули. Чужие, незнакомые светло-карие глаза смотрели на меня. В них взрывалась боль, почти подстать моей, выливаясь наружу дорожками слёз. — Она живая, её успели спасти. Не отводи взгляд… — пальцы снова приподняли мою голову, заставляя смотреть в них. — У тебя кровь, Господи. — Пальцы прошлись мягко по губам и подбородку, когда глаза резко перевелись на горло. Он понял, хрупкий демон всё понял. Он мог видеть ту рану на шее, ведь он чувствовал, как моя дрожащая аура пытается залечить что-то внутри горла, то, что не дано увидеть глазами, то, что она не способна регенерировать. Парень выругался, сильнее прижимаю к себе, позволяя пачкать раскрытую куртку, футболку кровью и слезами. И башню снова сорвало. Душа заревела с новой волной, вытягивая слёзы и вырывая хриплые бессвязные крики наружу. — Кто ты? — беспокойный голос Феликса донёсся, как из глубин моря. — Эдриан, — демон прошептал, продолжая поглаживать меня по голове. Ласково, трепетно, изредка сжимая чуть сильнее пряди. Он был на грани истерики, но ради меня терпел ту ужасающую боль внутри. — Точно. Мам… — Не смей, даже закончить фразу, — грубый и почти угрожающий тон, был так несвойственен Эдди, что даже я вздрогнула. Хотя мои плечи и без того ходили ходуном от всхлипов и кашля. Мы сидели и сидели, обнимали друг друга. Демон раскачивался пытаясь убаюкать, что-то говорил, но его голос дрожал, а иногда обрывался, глотая слёзы. — Малышня, в машину и быстро, — приказной голос принадлежал мужчине, с которым демон приехал. Я подняла свой взгляд, чтобы снова рассмотреть незнакомца, который оказался мне более чем знаком. Роберт, мамин коллега и начальник Эдди, возвышался над нами. Я тихо прошептала его имя, здороваясь с ним. Мужчина кивнул и отвел взгляд. Но я успела разглядеть искры боли и влажные глаза. Эдди начал вставать, утягивая меня вверх вслед за собой. Однако я и без его помощи кинулась к высокому мужчине. Я прижалась к нему. Роберт, видно не зная, как реагировать, слегка приобнял за плечи, продолжая идти к машине. — Что… сказали врачи? — и вновь хрип вперемешку с шепотом. Мужчина перевел взгляд на меня и, словив мой, резко отвел. — Она в критическом состоянии, но живая. Живая, пусть хотя бы так. Она — живая. Моя мама — жива. И новые слезы полились из глаз, слезы облегчения. Я вжалась лицом в пиджак маминого коллеги, продолжая вымаливать у Бога снисходительности. Меня почти запихнули в машину, потому что тело совсем не слушалось и готово было вот-вот рухнуть на землю. Худые руки, подхватывая за локти, аккуратно утянули в салон авто. Феликс, уже занявший сидение, притянул к себе, позволяя снова уткнуться в шею и течь моим нескончаемым слезам. Глаза опухли и болели, горло жгло и кровоточило, а сердце грозилась разорваться и убить меня прямо сейчас. *** Отделение неотложной помощи было забито ранеными. Моя мама не единственная пострадала при поджоге, или возгорании, или гребаном пожаре… Неважно. Настолько неважно и всё более бессмысленно с каждой секундой, потраченной на долгую и сложную операцию за белыми дверями. Другие пострадали меньше мамы, отделавшись испугом и парой ожогов. Подняла взгляд на Роберта. Мужчина нервно теребил пиджак, постоянно задирая рукав, проверяя время. Неважно, что электронные часы висели на стене. Он единственный, кому удалось поговорить с врачами перед маминой транспортировкой, он единственный, кто видел её тело… Я боялась представить самый худший расклад, но картинка сожжённого тела, словно хрупкий уголь все больше расцветала в сознании, подгоняемой фантазией и страхом. — Как вы успели так вовремя, Роберт? — я почти переступила через себя, чтобы вообще заговорить. Но мертвое и отягощающее молчание было ненавистным и самым разъедающим состоянием, витавшем в помещении. — А? — Мужчина резко перевёл взгляд. Я подумала: он не услышал мой вопрос из-за хрипоты и шепота. Однако тусклый взгляд, направленный далеко за меня, сказал о другом: мужчина был глубоко в своих пугающих мыслях. Я уже хотела повторить вопрос, однако Эдди перебил меня. — Мистер Вайз разговаривал с… — Демон сделал паузу, не зная, как произнести имя моей мамы или вообще упомянуть. — …с ней по телефону, обсуждая последний судебный иск их клиента. И когда в трубке мы услышали взрыв, а потом связь оборвалась, то тут же пытались перезвонить. Однако номер был недоступен, поэтому Мистер Вайз вызвал по твоему адресу службу спасения. И сами поехали на место. В моей груди заныло до такой степени, что я невольно задумалась, сможет ли сердце выдержать ещё что-то. Было физически больно слушать то, о чем демон рассказывал — как будто эти слова разрывали меня пополам. «Моя мама… Господи, это же моя мама! Этого не может происходить на самом деле, так ведь?». Я зажмурилась, закрывая лицо ладонями, словно прячась от мира. Я попыталась сказать себе, внушить, что все будет хорошо. Маму оперируют в лучшем из возможных мест, не без помощи Роберта. Однако не имело значение сколько раз я повторяла себе это, реальность чертовски пугала меня. Секунды превращались в минуты, минуты — в часы, и где-то около полуночи я обнаружила, что сижу в той же позе, которую и приняла первой. Моя спина ныла, опухшие глаза болели после слез, и голосовые связки сжимались болью, даже от глубокого дыхания. Слева от меня устроился Эдди, а рядом с ним Роберт, который в какой-то момент ранее пересел к нам. Словно таким образом мы объединялись и поддерживали друг друга морально. По другую сторону сидел Фил, облокотившись затылком на стену позади. Что у Эдди, что у Фила глаза были закрыты. Эдди дернулся, просыпаясь, быстро смотря на время. Сонный и не менее усталый взгляд бегал, пытаясь понять закончилась ли операция или нет. Демон устал, я знала это, я чувствовала, как ещё чуть-чуть и он свалиться в обморок. Я аккуратно потянула парня за шею. Эдди, не сопротивляясь, улегся на моё плечо, используя длинную шевелюру, как подушку. Я завидовала их возможности сна в такое время. Как бы глаза не резало, а зрение не размывало, я не могла уснуть. Стоило провалиться в сон, как я тут же резко просыпалась. Я отдала бы все, чтобы избавиться от всепоглощающей потребности знать, что происходило за белыми, двойными дверями всего в нескольких шагах от меня. Роберт сдвинулся, резко меняя положение ног. Мужчина зажмурился и поднес руку к лицу. Он потёр глаза, а потом посмотрел на часы, но уже на стене. Повторила его действие. Несколько часов. Прошло ещё несколько часов, а ничего нового нам так и не сообщили. Врач пулей выскочил из операционной, но пробежав мимо нас, скрылся за поворотом. Я не заметила, как вскочила и теперь стояла в пустом коридоре. Я немного прошла дальше, выглядывая из-за стены в поиске недавнего врача. Однако заметила, как чёрный кот стремглав двигался по направлению ко мне. Сама не ожидав от себя такой прыти, я выскочила навстречу ему. Рэм быстро приклеился к коже, пока персонал больницы не подумал, что я совсем двинутая. Извинившись перед женщиной, что я задела, вернулась в «коридор» ожидания. «Господи, я так переживал, что ты могла пострадать…» Змея извивалась, сильнее обвивая тело, пытаясь обнять и защитить. Мои ноги подогнулись, опрокидывая на свободное место между Эдди и Робертом. Взрослый мужчина перевел задумчивый взгляд на меня, а потом приобняв за плечи, по-отцовски, придвинул к себе, прислоняя мою щеку к своему плечу. Невнятный ритм отстукивали пальцы на косточки ключицы, а я в такт нему, вспоминала самый страшный момент из своей жизни. «Лучше бы я…» Кадры, возникший в моей голове за мгновение до пожара. И вид моего горящего, уничтоженного дома. А потом силуэты с безжизненным, обвисшим телом. «Прости меня, я не должен был уходить от неё… Я погнался за запахом буквально на минуту, а потом… взрыв.» Я не винила Рэма, да и чем фамильяр мог помочь моей маме? Ничем в тот момент, лишь только сам мог погибнуть. «Значит взрыв. Неужели всё-таки несчастный случай… Но за какие такие, мать его, грехи, Господи?» Рэм завибрировал, источая страх вперемешку с яростью. Это имело запах тлеющего костра, углей и бензина. Змей сдвинулся, располагая удлиненную голову между лопатками. Это означало, что сейчас мне покажут воспоминание. Я вцепилась в пиджак Роберта, боясь, что увиденное добьёт меня окончательно. И оно добило. Вот Рэм ластиться к маме, а она, тихо смеясь, ругает его за воровство еды, параллельно разговаривая по телефону. И неожиданный запах. Манящий, ускользающий, словно он специально заманивает подальше… И Рэм, не зная о событиях будущего, подается и выбегает на улицу. Гибкое тело выпрыгивает в окно, отбегая дальше за незнакомым запахом. И вот тот момент: либо обоняние подвело, либо упустил, либо ветер рассеял манящий вкус. Кот только успевает обернуться, чтобы посмотреть в окно… Пламя, сильное и жадное, вспыхивает прямо у маминых ног. И словно весь дом, изнутри залитый бензином, вспыхивает оранжевой искрой. Взрывается красно-оранжевым огнем. И конец… Дом, объятый пламенем, с каждым ударом сердца фамильяра, звучащее быстрым ритмом в ушах, с каждым тактом сильнее возгорается, тянет языки пламени в небо. Тело выламывает пополам, а ком крови в горле вырывается ядовитым гейзером изо рта. Резко вырываюсь из чужих объятий сгибаясь в ужасе. Ладони сжимают губы, не позволяя тихим крикам и крови выйти. Но багровая жидкость течет сквозь пальцы на белый больничный пол. Рэм, не ожидав такой реакции, уползает к пояснице, словно соскакивает с лопаток, оттолкнутый неведомой силой. Вокруг меня резко становится шумно, но… Оранжевый огонь… Искра… Пламя, там, где его не должно было быть. Поджог. Кто-то пытался убить мою маму… «…создавать огонь способность адская. Мы почти ничего не знаем об этом даре. Ведь до сегодняшнего дня Хелл был единственным носителем…» Единственным носителем… Единственным… Носителем. Слова Аста ножом разрывают сердце. Нет. Нет. Как же… Почему… Это он?! Жажда мщения, жажда ненависти?! Он пытался убить мою маму? Убить?! Нет. Нет. Он не мог. Он бы не тронул… Или. Нет… Нет. Блять, нет! Почему Он на это решился, что им двигало… Запах. Рэм почувствовал не чужой запах, он уловил что-то знакомое, поэтому побежал… Это было спланировано? Убить только маму, не трогая фамильяра… Или, просто оплошность. А если оплошность? Он вернется за Рэмом? А если не добил маму, если она выживет… Он вернется? Мать твою, нет! Моя кровь утекала с последней верой… С надеждой, что это была ошибка… Ошибка, стоящая жизни моей мамы. И я почувствовала цепкие пальцы на своей глотке. Они были эфемерными, они были удушающими. Объятия безумия. Настоящего Ада и Хаоса. Мои плечи вздрогнули, но не от слез, не от страха, а от истеричного припадка. Едкого, противного и леденящего душу смеха. Он рвался изнутри, из умирающей души… Страшный и безумный гогот. Он полоснул мои уши тысячами раскалённых клинков, он сжирал с болью и шипением мою глотку. Безумие, рвущееся наружу, будто из глубины древности, и пытающееся достучаться до меня через страдающее сознание. Я не могла сопоставить факты, того демона, что я знала и того, что устроил террор в моих мыслях. Я не могла оправдать, я хотела верить, я хотела мести, я хотела убедиться… Я хотела знать причину и одновременно с тем, она была не нужна. Я могла простить ему всё, любой проступок, любую ошибку, но такое… Как покушение на родного человека вообще можно простить? Он не просто пытался добить меня, он пытался уничтожить, искоренить без остатка. Для чего? Месть… Или так он поставил точку, которую я самолично определила пару недель назад? Что ему было нужно? Почему он продолжал преследовать? Не мог отпустить? И снова почему… Почему не объявился раньше, зачем так больно, зачем так обжигающе смертельно? *** Несколько медсестер услышали смех. Безумный, страшный, заставляющий кровь стынуть в жилах. Это не был смех человека, это был хохот животного… Адского существа. А потом зовы людей, пытающиеся перекричать истинное помутнение сознания. Все, кто был свободен, ринулись к высокому мужчине, зовущему врачей и помощь. И пусть была ночь, но даже пациенты с ужасающим любопытством метнулись на источник. Но страшен был не смех, а тот, кто его производил. Совсем юная девушка, сидящая на коленях, грубо сжимала губы. Люди застыли в немом ужасе. Никогда такое не видели, даже, прошедшие через разных пациентов, медсестры. Ногти впивались в щеки, словно пытаясь заглушить какофонический звук. Два парня дергали девушку за плечи, но она не реагировала, подаваясь мути, тонущего сознания. Сквозь белую, мертвую кожу проступили синие вены, а сквозь тонкие пальцы на вид, как тощие кости, лилась кровь. Багровая, теплая и грязная. Она пачкала пол, заливая свежими каплями с новой волной истерики. И вот, когда показалось, что молодой парень смог вывести чужое сознание на поверхность, мужское тело отскочило в испуге и первородном страхе. Тогда все присутствующие увидели эти глаза. Зеленые, безумные и пустые. Зрачки настолько уменьшились, что их нельзя было определить, нельзя было понять куда направлен омерзительно пугающий взгляд. Он проклинал, каждого человека, каждое живое существо, даже воздух, наэлектризованный в напряжении. Безумие лилось в такт крови, слезам, кристально чистым, но в тот момент кажущимися чёрными и едкими… Люди кожей ощущали, как темная и взрывоопасная магма впитывается в них, внутрь, до самого сердца, души, проклиная и отправляя тех в самые глубины Преисподние. Один человек, жертвуя самообладанием, жертвуя спокойным сном на весь остаток жизни, приблизился к безумной. Медбрат быстро, испуганно вколол успокоительное, пока все, как в трансе, как завороженные, но одновременно с тем запуганные, смотрели в лицо истинного, не наигранного безумия… В тот момент, когда жертва сбита с ног, какой же слабой и манящей добычей она становится в глазах хищника.