Ваши требования неуместны

Когда Тобиас впервые ударил сына, он чувствовал только всепоглощающую ярость — огромную и горячую, как солнечный шар, обжигающий своим жаром мёртвый космос. Когда он впервые ударил сына, казалось, будто белая пелена перед глазами роилась тысячей осколков, впивающихся в веки. Звенело в ушах. Звенело диким звоном, сводящим с ума, приводящим в неистовство звоном. Это случилось давно. С тех пор как Тобиас впервые ударил сына, прошло много лет. Двенадцать лет. Прошло двенадцать лет. Двенадцать лет назад гнев управлял Тобиасом. Злость управляла им, бьющим уродливое отродье Эйлин — своего сына. Своего сына, карикатурную копию его самого. Сына, чьё лицо было искажено, испорчено лицом Эйлин. Когда Тобиас ударил своего сына, он чувствовал только ненависть — ненависть к уродливой Эйлин, которая сумела произвести на свет столь уродливое потомство. И теперь, двенадцать лет спустя, Тобиас снова бы ударил. Он ударил бы снова, он бил бы снова и снова — пока от мерзкого лица не осталось бы лишь кровавое месиво. Теперь, двенадцать лет спустя, ярость, огромная и горячая, как солнечный шар, обжигающий космос своим жаром, снова клокотала внутри. Его сын. Северус. Северус уехал — и стало легче дышать. Тобиас сделал глубокий вдох — и воздух до краёв наполнил лёгкие. Северус уехал — и напряжение, сковывающее каждую мышцу, каждую клеточку тела, исчезло. Тобиас верил, что огненный ком ненависти не вернётся. Не вернётся, пока не вернётся его сын. У него в запасе от года до бесконечности. У него в запасе то время, за которое он сможет отвыкнуть от мысли о сыне. Сквозь узкое окно пробивалась темнота холодной вечерней улицы. Крохотный кабинет сдавливал Тобиаса в тиски, сковывал его в тяжёлые оковы бездействия. Не стоило недооценивать тихие вечера в одиночестве, когда в здании Академии не оставалось ни преподавателей, ни студентов. Идеальное время для приведения в порядок рабочих дел, — бумага требовала внимательности, аккуратности и пунктуальности. Бумажной работы было много. Но в первый раз за последние две недели заведующий кафедры реставрации Тобиас Снейп поднялся из-за своего узкого тёмного стола с чахлой настольной лампой намного раньше наступления ночи. Мысли полыхали огнём, и Тобиас невольно вспоминал тот день, когда впервые ударил сына. Сейчас он испытывал ту же ненависть, будто видел перед собой трусливо вздрагивающую фигурку шестилетнего Северуса — жалкого недоноска, навязанного ему уродливой Эйлин. Чёрт дёрнул Тобиаса проверить личную почту этим вечером! Теперь на экране ноутбука светилось первое письмо от Северуса. В двух коротких абзацах говорилось, что он обладает тем необходимым минимумом мозга, здравого смысла и самостоятельности, чтобы успешно долететь, устроить быт и наладить учебный процесс. Сыну хватило наивности полагать, что его дела всё ещё интересуют Тобиаса, и это злило, выводило из себя ничуть не меньше, чем обещание “держать в курсе”, данное в конце письма. Захлопнув ноутбук и бросив его в сумку, Тобиас покинул кабинет, закрыл дверь на ключ, спустился на первый этаж и, дожидаясь вахтёра, гнал мысли о том, нужно ли отвечать на это глупое письмо. Лучшее решение — сообщить Северусу, чтобы тот писал только в экстренном случае. Тобиас согласен принять участие в решении проблем, если таковые возникнут. Внести залог в полиции, оплатить перевозку останков — запросто. Как человек чести, давший слово, он согласен оберегать сына от крупных неприятностей. Но не более того. Лучшее решение — не всегда верное, ведь Северус может воспользоваться этим обещанием и ощутить собственную безнаказанность. Стоит ли отвечать на письмо? Стоит ли дать понять, что ему вообще есть дело до сына? Тобиас широко шагал по холодной мокрой мостовой, погружённый в мрачные мысли, полные затухающей ярости. Сам по себе поступок Северуса был наглостью, поощрять которую не было смысла. * * * Вот уже две недели Поттер избегал его. Поттер тщательно избегал его. Избегал его взгляда, избегал случайной встречи и любых разговоров. Избегал его и делал это так очевидно и топорно, что всякий раз Тобиас не мог сдержать усмешки, в которую вкладывал всё своё презрение. Тем сильнее было его удивление, когда в четверг Поттер нарочно замешкался, собирая вещи, и медлил покидать аудиторию. Нацепив маску самого холодного равнодушия, Тобиас готовился к первому за две недели разговору. Медленно и печально, будто на казнь, Поттер шёл к кафедре — так неуверенно, будто каждую секунду надеялся, что передумает. Он остановился напротив Тобиаса, глядя на дверь. — Профессор. — Вы что-то хотели, Поттер? — Тобиас старался вложить в собственный голос как можно больше льда. — У вас есть вопросы по лекции? — Нет, сэр, — Поттер покачал головой, всё так же глядя в сторону выхода. — В таком случае прошу вас освободить аудиторию. — У меня есть вопрос не по лекции, — упрямству Поттера можно было лишь удивляться. Он наконец отвёл взгляд от двери и теперь разглядывал кафедру. — Мне написал Северус. Выпрямившись, Тобиас зло посмотрел на Поттера. — С чего вы взяли, что этот факт будет мне интересен? — Северус говорит, что вы не отвечаете на его письма, сэр, — Поттер заметно осмелел, его интонации стали увереннее. — Он не просил меня ни о чём, просто упомянул... Мне кажется, это неправильно. — Вам кажется, — Тобиас понизил голос. — С чего вы взяли, что вам следует вмешиваться в чужие дела? Не сами ли вы выступали против подобных инициатив по отношению к себе? Поттер нахмурился и замолчал. — Меня удивляет, что вы продолжаете общение, — Тобиас сложил файлы в папку и убрал их в свой портфель. — Но в любом случае — это ваш выбор. — Я не продолжаю... то есть... — Поттер всё так же отводил взгляд. — Я просто хотел узнать, как он. Но вы, видимо, не хотели. — Именно так. Поттер мялся, поглядывая на выход, — видимо, его решение подойти и начать этот разговор было довольно спонтанным, или он сомневался до последней минуты. Более того, он всё ещё сомневается. — Мне показалось, он волнуется. Тобиас усмехнулся, но быстро подавил усмешку. — Передайте Северусу, что волнения излишни, — сухо отозвался Тобиас, застегнул портфель и направился к выходу. — Я не стану ничего передавать, — Гарри вышел следом. Тобиас повернул ключ в старом скрипучем замке дважды. — Поттер, — негромко сказал он. — Посмотрите на меня. Несколько минут колебаний — и Тобиас имел удовольствие смотреть прямо в зелёные глаза, с недоверием разглядывающие его лицо. — Я думаю, вы должны ответить. — Я никому ничего не должен, — хмыкнул Тобиас. Тревога в глазах Поттера росла, перерастала в панику, расширяя зрачки, и он нервно сглотнул. Стоило огромного труда уйти вот так, прямо сейчас, оставив панику беспричинной. Тобиас развернулся и начал долгий путь по неоправданно длинному коридору с войском дверей в пустые заброшенные аудитории по обеим сторонам. — Просто напишите ему. Любой ответ, чтобы он не думал, что вы умерли или ненавидите его до такой степени, что решили теперь полностью игнорировать, — тихо проговорил Поттер, шагая рядом. Такой смелый, такой наглый и нахальный — Тобиас знал, как быстро подобные качества пресекаются жёстким обращением, нужно было только видеть ту грань, за которой дисциплинарные меры наконец-таки начинают производить свой живительный эффект. Тобиас резко остановился и, сделав короткий шаг, приблизился к Поттеру почти вплотную, вновь наслаждаясь зрелищем мгновенно расширившихся зрачков. — Я вижу, у вас много свободного времени, Поттер, — гневно прошипел он, позволяя ярости, огромной и горячей, как солнечный шар, наполнить его голос. — Свободного времени, не занятого учёбой, которое вы тратите так бездарно! Поверьте, я найду способ занять вас чем-то более полезным и эффективным, чем чтение мне нотаций. Сегодня же я пересмотрю систему студенческой мотивации, пересчитаю проходной экзаменационный балл, пересмотрю результаты проверочных тестов — и будьте уверены, ваши вечера будут заняты отнюдь не личной перепиской! В глазах Поттера — протест, разочарование. То, что нужно. Спешно покидая старый корпус, Тобиас Снейп был доволен собой. Всё шло так, как нужно. Желание — тонкая материя, неподвластная ни логике, ни разумному объяснению. Желание не рождается из равнодушия, никогда не рождается из равнодушия. Холодный салон старого "Вольво" нагревался медленно, но стрелка на приборной панели неизменно ползла вверх. Когда той ночью на соседнем сиденье, откинувшись на низкую спинку, сидел Гарри Поттер, в его глазах не было равнодушия. В его глазах было желание — Тобиас чувствовал его, ощущал в холодном воздухе промёрзшего салона. Желание никогда не рождается из равнодушия, но и из ненависти — почему бы нет? Не давая себе никаких обещаний и не питая ни единой призрачной надежды, Тобиас вырулил на узкую дорогу, тёмную и блестящую от дождя.