Ваши требования неуместны

Всё, что имеет начало, имеет и конец. За окном по небу блуждали быстрые серые тучи. Есть ли начало у неба? Есть ли конец у сырых серых туч? — Завтра приезжает мой брат. Ничего, если он поживёт у нас? — бросил между делом Ник, откупоривая бутылку вина. Он ввинчивал штопор с таким усердием, что, казалось, его интересует только это занятие — таким увлечённым он выглядел. Казалось, его интересует только вино. Красное сухое. Не то чтобы Тобиас не любил красное сухое. Или белое. Или какое угодно другое. Не то чтобы его мутило от запаха. Не то чтобы он ненавидел звук, с которым вино падает в бокал, плещется бордовой волной о края. — У тебя нет брата. За окном по небу блуждали быстрые серые тучи. К дождю. Тобиас внимательно следил за руками Ника — ловкие пальцы, вкручивающие штопор в пробку, затем резкий рывок — на мгновение напряглись мышцы, и пробка с характерным звуком покинула узкое зелёное горлышко. Всё вино, которое появлялось в доме, приносил Ник. И пил тоже он. Тобиас не возражал. Не высказывал ни малейшей критики. Вот как и сейчас. — Филч мне как брат, — отмахнулся Ник, аккуратно наполняя свой бокал. Он поставил бутылку на стол, взял бокал, отпил немного и широко улыбнулся Тобиасу. — Да брось ты, он хороший парень. Тобиас не говорил с Ником о том, сколько сил и времени было потрачено на борьбу с разрушительной, страшной, пагубной зависимостью. Никогда не упоминал об этом. — Почему в таком случае я слышу о нём впервые? — Не было случая, — бросил Ник. Он сделал ещё пару глотков и продолжил: — А вот теперь есть. Так ты не против? Тобиас ясно видел, что вопрос не был вопросом. На самом деле это было своего рода уведомление. Ник ставил его перед фактом. — Против. Тобиас следил за тонкими запястьями Ника. Под прозрачной белой кожей виднелись синеватые полоски вен. — Но он впервые в городе! — голос Ника звучал удивлённо. — И я уже предложил ему приехать к нам. Я уже сказал, что ты не будешь против. Хочешь, чтобы я нарушил своё слово? — Ты не должен был обещать того, что не в силах выполнить, — заметил Тобиас. Он был спокоен, как чистое чёрное небо в безлунную ночь. С чистым спокойствием он следил, как бокал с лёгким стуком опирается круглым основанием ножки на стол. — Но я не могу оставить Филча ночевать на улице! — упорствовал Ник. — В городе полно отелей. Он может выбрать на свой вкус. — Но… — Разговор окончен, — сказал Тобиас, поднимаясь. — Улаживай всё сам. Его коробило удивлённое и по-детски наивное выражение, застывшее на лице Ника. Коробил этот обиженный тон, безответственность, но больше того — пренебрежение его, Тобиаса, мнением. — Ты говорил, что это и мой дом тоже! — донёсся последний крик о помощи из кухни. — Ты ошибаешься, — громко ответил Тобиас. — Я никогда такого не говорил. Он надел пальто, бросил ключи в карман и вышел из дома. Низко и мрачно серело небо, в воздухе повисла сырость. До ближайшей лекции оставалось несколько часов, и особенного желания прибыть в институт раньше срока Тобиас не испытывал. Он чувствовал первые обжигающие волны ярости, расходящейся от груди к солнечному сплетению и оттуда — прямиком в мозг, чувствовал в своей голове роящийся улей горячей, как угли, злобы. Тобиас стискивал зубы, сжимал кулаки в карманах и шёл пешком вдоль дороги, жадно вдыхая холодный мокрый воздух, — к парку. В такую пасмурную погоду тот был подходящим местом разве что для тех, кто собирался свести счёты с жизнью. Толстые стволы деревьев чернели сквозь зябкий туман, безрадостные каменные дорожки, тоскливо петляя, уводили всё глубже и глубже в одинокое серое нутро парка. Редкие порывы ветра приносили глухой звук ударов: ветви деревьев, что росли слишком близко друг к другу, переплетались и издавали тихий печальный треск. Дышалось тяжело — будто сам воздух стал гуще и с трудом проникал в сжавшиеся лёгкие. Тобиас прекрасно понимал, как это глупо и бессмысленно — делать трагедию из-за пустяка. И поэтому был рад отсутствию свидетелей, пусть даже случайных прохожих. Он широко шагал по сырым каменным плиткам и старался успокоить колотящееся сердце. Тобиас не был склонен драматизировать. Но хуже всего было бы в один прекрасный момент сорваться — и выплеснуть наружу всё то раздражение, что накопилось за эти несказанно долгие месяцы их с Ником совместного проживания под одной крышей. Широко шагая по скользким от сырости плитам дорожки, Тобиас старался успокоиться, взять себя в руки, взвесить всё хорошенько. Он привык тщательно прощупывать почву перед каждым своим шагом, продумывать каждое решение — чтобы видеть перспективу, чтобы вовремя заметить, почувствовать, где стоит остановиться. Потому что не стоило всему дурному, что только было у него внутри, выходить наружу. * * * Тучи кружили над городом весь день, чтобы ночью взорваться тёмным холодным ливнем. Вода хлестала в стёкла "Вольво", била в тёмно-серый асфальт, стекала вдоль дороги в канавы. Крупные неровные круги и длинные корявые росчерки — отпечатки воды, сквозь которые едва можно было различить очертания дороги. Тобиас ехал медленно — быть может, из-за дождя, а может, из-за того, что не хотел возвращаться. Ник был дома — в окнах горел свет. Прежде Тобиас всегда чувствовал некое тёплое и приятное ожидание при виде горящего в окнах света, но сейчас на душе было скверно. Крупные капли дождя сыпались на лицо, пока он шёл к крыльцу, волосы моментально промокли. — Вот и ты, — Ник мягко улыбнулся и кивнул в сторону стола. — Я заказал пиццу, но она уже остыла. Ни слова не говоря, Тобиас прошёл мимо кухни в гостиную. Он слышал, как хлопнула дверца холодильника, как включилась плита, слышал и стук дождя в окно. Шуршала вода, стекающая через сточную трубу. Простые и привычные звуки. Не было никаких сомнений — Ник не уяснил ни слова из их утреннего разговора, и его так называемый брат заявится сюда завтра. Если бы Тобиас чётче обозначил границы личного пространства, то не пришлось бы иметь дело с подобными конфликтами. Эта мысль прочно въелась в мозг, и выкинуть её было непросто. Он осмотрел гостиную — здесь всё было точно так же, как и год назад, и пять лет назад. Следы пребывания Ника будет хранить лишь спальная комната и кухня. — Эй, я подогрел несколько кусков, — в комнату заглянул Ник. — Я не голоден, — Тобиас оглядел гостиную ещё раз и повернулся к выходу. — Если хочешь, просто заварю чай. Идёт? Лицо Ника не было омрачено сомнениями или колебаниями, взгляд был прямым, мысли — односложными. Сославшись на то, что пришлось взять работу на дом, Тобиас устроился в кресле и обложился тестами студентов, к которым Ник никогда не проявлял ни малейшего интереса. Это позволило ему выиграть время — пусть и всего пару часов, — чтобы снова всё обдумать. Взвесить все «за» и «против». Тобиасу было жаль признавать, что он очень привязался к Нику за эти долгие месяцы: к его постоянному присутствию в доме, к его нехитрой заботе, к свету в окнах иногда по вечерам. Прикрыв глаза над страницей, сплошь покрытой мелкими чёрными буквами, Тобиас прислушивался к шуму дождя. Сейчас, когда окна были плотно закрыты, в комнату проникал лишь слабый отголосок звуков бушующей стихии. Свет настольной лампы рассеивал тьму и всё же сохранял некоторую интимность, уединённость. Располагая целой гостиной, Тобиас при свете крохотной настольной лампы чувствовал себя восхитительно одиноким. Но это хрупкое, почти невесомое чувство должно было рано или поздно разрушиться. — Я уже говорил тебе, что ты слишком много работаешь? — в приоткрывшуюся дверь просунулась голова Ника. — Возможно, — сухо отозвался Тобиас. — Кстати, — вслед за головой появились плечи, туловище, а затем весь Ник целиком. — Может, ты и не знаешь, но на свете существует уйма более интересных дел. Тобиас знал наизусть все эти заискивающие улыбки и витиеватые вступления. — Дай мне десять минут, — он дождался, пока дверь снова закроется, и начал собирать бумаги, наводя слабое подобие порядка — всё равно завтра всё раскладывать. Затем вспомнил, что завтра, вероятнее всего, комната будет оккупирована этим самым Филчем, и убрал всё как следует. Тягостное чувство неправильности происходящего не отпускало Тобиаса ни в душе, пока он задумчиво размазывал по плечам хлопья пены, ни по дороге в спальню, пока он на ходу завязывал халат, ни во время степенных задумчивых поцелуев, на которые Ник сегодня был особенно щедр. Тобиас всегда ценил его податливость, но сейчас его мысли были заняты совсем другим. И засыпая, он вслушивался не в тихое дыхание Ника, а в стук капель по подоконнику и шорох ветра за стенами. * * * Серая вода стекала вниз, где дно было мягким, как песок и тёмным, как уголь. Тобиас задерживал дыхание и нырял в густую чёрную бездну, проводил по дну пальцами, словно искал что-то, но поиски были безуспешны. Сквозь мутную воду он видел только серый свет вверху, над поверхностью, но на глубине было темно. Так темно, что казалось, эта тьма осязаема, её можно нащупать руками, хотя пальцы раз за разом натыкались на пустоту. Наконец, Тобиас остановился, открыл рот и позволил чёрной густой тьме наполнить свои лёгкие. Вода жгла горло, но он старался не двигаться, замереть, ничего не чувствовать.