With a Conquering Air

Лютик просыпается от стука в дверь спальни и в течение нескольких секунд не может понять, где находится: он ни дома в Леттенхове, ни в оксенфуртской комнате и точно не на одном из слегка сомнительных постоялых дворов, в которых он ночевал последние несколько месяцев. Вдруг воспоминания лавиной обрушиваются на него, и Лютик подскакивает на кровати, потому что он находится в убежище Белого Волка, и ему было велено спуститься вниз к ужину. А если Лютик не сделает этого, то может разозлить Эскеля, который вел себя очень участливо и даже отчасти дружелюбно, а вызвать на себя гнев своего первого потенциального приятеля будет означать Чертов Прокол. — Иду! — кричит Лютик кому-то за дверью и торопливо поправляет дублет — он помялся от сна (ложиться в кровать в верхней одежде было определенно не лучшей идеей), однако Лютик ни черта не может сделать со своими опухшими глазами и отпечатком одеяла на щеке. Дерьмо. Открыв дверь, Лютик обнаруживает мальчика лет четырнадцати, терпеливо ждущего его в гостиной. — Лютик? — уточняет мальчик. — Эскель послал меня проверить, как ты, и позвать в столовую. Лютик с облегчением расслабляет плечи. — Спасибо, — благодарит он. — Могу я сначала где-нибудь умыться? Или… О, мои вещи уже здесь. — Я принесу вам лоханку с водой, — кивает мальчик и быстро выходит из комнаты. Лютик вытаскивает из сумки новый дублет, переодевается и, когда паренек возвращается с тазом воды, умывается, слегка приглаживая волосы для пущей опрятности. — Как я выгляжу? — спрашивает Лютик мальчика. Тот внимательно осматривает его и пожимает плечами. — Причудливо, — отвечает он. — Но мило. Что ж, Лютик не видел здесь ни одного, кто носил бы что-нибудь кроме крепких кожаных доспехов или удобной одежды для прислуги, так что… да, верно, его повседневный бирюзовый дублет довольно причудлив для местных людей. Пусть переодеться и стоило бы, времени на это не остается. — Спасибо, — Лютик делает маленький благодарный поклон, и мальчик улыбается. — Вас проводить в холл? — спрашивает он. Лютик, немного подумав, кивает. Ему потребуется несколько дней, чтобы получше запомнить коридоры замка. Очевидно, у него будет это время, если уж он станет придворным бардом и наставником принцессы, а не… жертвой Белого Волка. Паренек довольно бодро ведет Лютика вниз и проходит через небольшую дверь, открывающуюся примерно посередине длинной стены холла. Большие столы теперь накрыты, за каждым из них теснятся и Ведьмаки, и обычные люди. Лютик замечает, что ужинающие за разными столами носят разные медальоны. За ближайшим к нему столом сидят те, кто носит на груди подвеску с рычащим медведем; за соседним — те, кто надевает медальон с грифоном. Главный стол, который находится ближе всех к помосту и расположен перпендикулярно остальным, заполнен людьми с медальонами волков. — Вот ты где, — говорят за спиной Лютика, и тот, обернувшись, обнаруживает перед собой Эскеля. — Пойдем, — он подталкивает барда вперед, к самому краю Волчьего стола. Место является наименее значимым за главным столом, но все же Лютик сидит на возвышении, и это то, чего он точно не ожидал. Здесь не так много не-Ведьмаков: Цири, уже отмытая от сажи, сидит слева от массивного кресла в центре стола, а Йеннифэр находится по левую руку от девочки. Еще одна женщина, вероятно, тоже колдунья, сидит приблизительно на половину длины дальше. Помимо них все сидящие — Ведьмаки. А еще… Лютик. Эскель садится справа от Белого Волка, а Лютик обращает внимание на своего соседа: трезвый на вид, темноволосый Ведьмак, с сомнением рассматривающий Лютика. Бард протягивает ему руку: — Я Лютик. — О! — Ведьмак пожимает его ладонь. — Обри. Я думал, что слова Ламберта о приехавшем барде — брехня. Приехавшем барде? Не отправленном, как дань? Лютик на секунду прикрывает глаза. — Что ж, это я, — в конце концов говорит он за неимением других идей. — Это ты, — соглашается Обри и, похоже, считает диалог оконченным. Лютик сидит в неловкой тишине, наблюдая за тем, как зал постепенно наполняется людьми. В один момент в воздухе раздается скрип отодвигаемых стульев, и сидящие поднимаются со своих мест. Лютик спешит встать вместе с ними, когда замечает, что в холл входят Белый Волк и старый Ведьмак, чье имя бард до сих пор не слышал. Белый Волк подходит к своему месту за столом, оглядывая зал, и кажется, будто золотые глаза отмечают каждого присутствующего. Лютик резко вдыхает, когда этот пронзительный взгляд останавливается на нем. Но Белый Волк просто кивает и садится. Все остальные следуют его примеру, и прислуга вереницей вносит в зал блюда, наполненные яствами. Обри не самый блистательный собеседник, но он убеждается в том, что блюда доходят и до Лютика. Это делает его намного бдительнее любого родственника барда. Лютик решает, что Обри ему нравится. Еда оказывается непримечательной — оленина, ржаной хлеб с солью и маслом, слегка увядший шпинат с беконом. Подобные блюда чаще оказываются на столах зажиточных крестьян, если не учитывать их количество. Но еда неплоха на вкус и горяча, а Лютик в последнее время плохо питался. Он наедается до отвала и решает: это лучшее, что он ел за… за очень долгое время. Приемы пищи дома всегда были приправлены смесью разочарования и насмешки; а в Оксенфурте поесть удавалось лишь в перерывах между лекциями, практикой и (если быть полностью откровенным) неловким флиртом. Получается, это был лучший ужин Лютика со времен, когда тот был слишком мал, чтобы понять, каким разочарованием для отца он стал. Лютик чувствует себя в достаточной мере удовлетворенным миром, когда его тарелка наконец пустеет. Он берет в руку кружку чудесного эля и осматривается вокруг. Ведьмаки ведут себя шумно: гул разговоров настолько громкий, что Лютику, должно быть, пришлось бы кричать, чтобы Обри его расслышал, если бы барду захотелось поговорить. Разговоры наполнены весельем и смехом, то и дело звучащим со всех сторон. Лютик замечает, как Ведьмаки толкают друг друга в плечи или похлопывают по спине как сидящих с ними за одним столом, так и тех, кто находится за соседними. Обычные люди, рассредоточенные между Ведьмаками, похоже, не боятся своих товарищей; Лютик видит, как женщина за Медвежьим столом ругается на своего соседа, выглядящего забавно пристыженным, или как мужчина за столом Грифонов увлеченно рассказывает какую-то историю, активно размахивая руками, и Ведьмаки по обе стороны от него каждый раз терпеливо уклоняются. Цири, сидящая совсем рядом с Белым Волком, ерзает на своем месте, разговаривая с отцом, и Лютик слегка удивляется, когда Белый Волк с легкой улыбкой на губах наклоняет голову к дочери, чтобы лучше слышать ее, приветливо кивая ей. Йеннифэр прячет хихиканье за кубком — она пьет вино, и, кажется, Лютик — единственный, кто это заметил. Вторая колдунья, дальше от Йеннифэр, оживленно болтает с Ведьмаком перед собой, и тот заинтересованно слушает ее. Ни один обычный человек из сидящих за столом или из снующих повсюду слуг не кажется напуганным своими сверхъестественными товарищами. И ни один из Ведьмаков, насколько видно Лютику, не делает ничего, что могло бы вызвать страх. Большинство просто… едят, разговаривают друг с другом и шутят, как совершенно обычные друзья; некоторые, закончив ужинать, устраивают соревнования по рестлингу между столами. Единственное, что делают окружающие их люди в ответ — это отодвигают подальше свои скамейки. И еще одна молодая женщина пинает двух Ведьмаков, пока те не выкатываются к концу зала, а после возвращается на свое место, будто бы это не она только что отметелила пару мужчин, способных с легкостью убить ее, даже не сбившись с дыхания. И то, что они способны на это, вовсе не означает, что они это сделают. Такой уровень безоговорочного доверия можно лишь заслужить, и факт того, что каждый человек в зале кажется совершенно спокойным по отношению к Ведьмакам, значит… значит, пока ты на стороне Ведьмаков, они не несут действительной опасности. Наверняка есть границы, которые нельзя пересекать, и Лютику еще удастся узнать о них; барду известно, что быть с Ведьмаками во вражде ужасно, потому что каждый Ведьмак намного опаснее целого человеческого войска; но, наверное, это будет… выживаемо. Возможно, даже весело, если Лютик освоится. Конечно, не все Ведьмаки соответствуют тому хмурому образу, сложившемуся вокруг Белого Волка. Лютик возвращается взглядом к Белому Волку, который… Который смотрит прямо на него. Лютик тяжело сглатывает. Белый Волк совсем слегка наклоняет голову, подзывая. Лютик отставляет кружку с элем, делает глубокий вдох и встает, проходя между столами настолько спокойно, насколько это возможно, пока не оказывается рядом с креслом Белого Волка. Белый Волк отодвигает свой стул, поднимаясь, и хлопает Лютика по плечу, подталкивая его к себе так, чтобы они оба оказались лицом к людям в холле. Эскель коротко и звонко свистит, и тишина заполняет помещение намного быстрее, чем того ожидал Лютик. Все взгляды направляются на Белого Волка — и невольно на Лютика. Это чувство отличается от выступлений на сцене. На самом деле, у Лютика никогда не было боязни публики — от представлений бард испытывал больше удовольствия, чем страха — но если она похожа на нечто подобное, то сопереживать сокурсникам, которые страдали от нее, становится намного проще. — Это Лютик из Редании, — говорит Белый Волк. — Наш новый бард, — в ответ раздается шепот легкого удивления, оборвавшийся, когда Белый Волк добавил глубоким рыком, от которого на шее Лютика поднялся дыбом каждый волосок: — И он мой. — Белый Волк, — отвечает ему хор голосов каждого присутствующего, и в этих простых словах слышится согласие, повиновение и нечто, что Лютик может охарактеризовать лишь как преданность. Белый Волк кивает и садится обратно, отпуская плечо Лютика, и внимание каждого возвращается к их еде и разговорам. Лютик делает шаг назад, отступая за высокую спинку кресла Эскеля, чтобы немного скрыться за ним. Какого… какого хрена Белый Волк имел в виду? Лютик до сих пор не замечает в Белом Волке желания затащить его в постель — хватка на плече, достаточно крепкая, чтобы удержать Лютика на месте, и достаточно мягкая, чтобы не причинить боль, казалась абсолютно отрешенной и не задерживалась дольше положенного. Но такое… прямолинейное заявление о том, что Лютик принадлежит Белому Волку, трудно интерпретировать как-то иначе. Белый Волк откидывается на спинку кресла и смотрит на Лютика нечитаемым взглядом золотых глаз: — Лютни нет, — тихо замечает он. — Э, нет,.. эм… мой господин? — нервно мнется Лютик. Он понятия не имеет, какой титул ему стоит использовать — просто называть человека Белым Волком, как его воины, кажется неуместным. Лютик не хочет казаться оправдывающимся или подставить Эскеля в попытке объяснить. — В хранилище их не было, — к удивлению Лютика говорит Эскель. — Отправил вниз одного пацана, но чтобы достать ее потребуется пара дней. — Хм, — кивает Белый Волк. — Умеешь петь без лютни? — Да, мой господин, — отвечает Лютик. — Хм, — повторяет Белый Волк и еще немного отодвигает стул. Цири перебирается со своего места к нему на колени, властно глядя на Лютика. — Спой что-нибудь о приключениях, пожалуйста! — просит она. — Что-нибудь о приключениях, — задумывается Лютик, начиная улыбаться. Пусть Белый Волк и пугает его, но бояться человека, держащего на коленях дочь и одаривающего ее снисходительным нежным взглядом, уже немного труднее. Что-нибудь о приключениях, но подходящее для ребенка… — Как насчет Баллады о Деве Мэриан? — Я такую не знаю, — удивляется Цири и поудобнее усаживается на коленях отца. — Давай, — Йеннифэр встает и подходит к ним, опираясь на спинку кресла Белого Волка, с ожиданием глядя на Лютика. Лютик берет разогревочную ноту, бросая короткий взгляд на Белого Волка, который наблюдает за ним с непроницаемым выражением лица, хотя и не кажется раздраженным, и начинает петь, достаточно тихо, чтобы не потревожить тех, кто не хочет слушать. Если бы у него была лютня и пара часов практики, он был бы очень счастлив выступить перед всеми в зале, но прямо сейчас Лютик пытается угодить только одному человеку: маленькой принцессе Цири, которая выглядит все довольнее с каждым спетым им куплетом. Баллада о Деве Мэриан повествует о юной дворянке, которая, переодевшись в юношу, убегает из дома, чтобы стать лучшим лучником в стране, победить своего возлюбленного в состязании и заставить его признать свое поражение перед ней. Версия, которую исполняет Лютик не похабна даже слегка — а существуют и такие — Дева Мэриан доблестна, умна и героична и однажды спасает жизнь своего возлюбленного. Выступление было бы лучше, если бы голос Лютика поддерживала музыка, но и без нее он поет вполне сносно, даже после месяца без практики — во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы порадовать маленькую принцессу. Цири счастливо аплодирует Лютику, когда он завершает балладу и делает изящный поклон. А потом она толкает своего отца локтем и говорит: — Было и правда здорово, да? Ты должен сказать, что тебе понравилось, иначе это будет грубо. Белый Волк одаривает ее очень нежным взглядом и кивает Лютику: — Это было неплохо, — Лютик мог бы оскорбиться отсутствием энтузиазма в его голосе, но, похоже, Белый Волк не испытывает энтузиазма по отношению к чему-либо вообще, и «неплохо», возможно, самая щедрая похвала, которую можно от него получить. — Спасибо, мой господин, — Лютик снова кланяется. — И вам спасибо, милая леди. Цири хихикает: — Я не леди. — Маленькая катастрофа, — дразнит Йеннифэр. — Ты благородная леди настолько, насколько возможно в этой безумной стае. В каком-то смысле, твой отец — король. Что интересно, Белый Волк строит гримасу на это заявление: — Фу, — произносит он, и Йеннифэр смеется. — Должно быть, неплохо иметь рядом кого-нибудь, разбирающегося в придворном этикете, — говорит она. — Здесь это, конечно, не очень уместно, но тебе приходится общаться со всякими королями и им подобными, так что было бы полезно знать, насколько ты с ними груб. Эскель усмехается: — Мне лучше научиться придворному этикету, — он слегка разворачивает свой стул, чтобы взглянуть на Лютика. — Судя по прошлому опыту, я буду главным переговорщиком. У некоторых людей может пропасть желание к общению от одного хмурого взгляда, но, увы, я не один из таких, — он усмехается Белому Волку, который в ответ вздыхает намного драматичнее, чем того ожидал Лютик. Он подыгрывает, вдруг осознает Лютик. Белого Волка дразнят, а тот изображает раздражение, потому что это веселит его… друзей? Союзников? Семью? Стаю? — А мне обязательно учить придворный этикет? — спрашивает Цири, заглядывая в лицо отцу. Белый Волк немного хмурится, раздумывая. Лютик сглатывает и осмеливается вставить свои пять копеек*: — Большая часть придворного этикета направлена на то, чтобы очень вежливо оскорблять людей. Изумрудные глаза Цири в удивлении распахиваются: — Правда? — О, да, — подтверждает Йеннифэр. — Хм, дай-ка подумать, прошли годы с тех пор, как я пыталась оскорбить кого-то вежливо, — она оглядывает Лютика с макушки до пят. — Должна заметить, у брюк и дублета нашего барда чарующе уникальное цветовое сочетание. Лютик мог бы возмутиться, но, во-первых, Йеннифэр, очевидно, проверяет его, а во-вторых, она все еще говорит будто дразняще. Проверка заключается не только в том, сможет ли он принять колкость, но и в том, сможет ли он стать частью их общества. — Это писк моды в Оксенфурте, дорогая, — настолько елейно, насколько может, произносит он и прижимает ладонь ко рту в преувеличенном смятении. — О, прошу прощения, я совсем забыл, в какой провинции вы живете последние несколько лет. Йеннифэр взрывается звонким смехом: — У маленького цветочка есть зубки, — приглушенно хихикает она. — Видишь, детеныш, вот так можно вежливо оскорблять людей. Цири смотрит на них обоих осоловелыми глазами. Эскель фыркает от смеха, прикрывая лицо ладонью. А Белый Волк… ну, не то чтобы он улыбается, но в уголках его глаз появляются морщинки, предполагающие улыбку, если бы для него не было свойственно удерживать на своем красивом лице это каменное выражение. — Я хочу уметь так, — вздыхает Цири, и Лютик отвешивает ей поклон до пола, полный красоты и грации. — Тогда для меня было бы честью учить мою леди, — улыбается он. Цири хихикает и спрыгивает с колен своего отца, пытаясь сымитировать поклон барда. Лютик проводит остаток вечера, обучая очень маленькую принцессу, как правильно делать придворный поклон, пока Йеннифэр смеется над ними обоими, Эскель раздает абсолютно бесполезные комментарии, а Белый Волк наблюдает за всеми нечитаемым взглядом золотых глаз. Нечитаемым до тех пор, как Цири не исполняет поклон идеальным образом и не оборачивается, чтобы увидеть, заметил ли ее отец. Белый Волк слегка улыбается ей и медленно кивает, что заставляет маленькую принцессу просиять и подпрыгнуть на носочках от восторга. — Ты хорошо учишь, — сообщает Цири Лютику. — Ты можешь быть моим наставником. Я не буду пугать тебя, как прошлого. — …О? — вопрошает Лютик. — И что же вы сделали с прошлым, моя леди? Он выпадает в осадок, когда ему отвечает Белый Волк теплым от веселья голосом: — Возможно, тебе лучше не знать. Лютик придает тону свое лучшее выражение невинности, обращаясь к Белому Волку: — Но как же я тогда узнаю, чего мне опасаться, мой господин? — Просто берегись жаб, — отвечает Белый Волк все с тем же теплым весельем в голосе и встает, поднимая Цири на руки. Она извивается, как змея, и в конце концов повисает на вытянутой руке Белого Волка, обвившись вокруг его предплечья и свесив голову вниз. Лютик пытается представить, сколько сил нужно иметь, чтобы удерживать извивающегося девятилетнего ребенка одной рукой без каких-либо видимых усилий, и это вновь напоминает ему, что в настоящее время он находится в убежище Белого Волка. И по непостижимым причинам Белый Волк продолжает быть… Добрым. Это не то, чего ожидал Лютик. — Я отведу тебя к твоим комнатам, — предлагает Йеннифэр. — Если ты собираешься учить Цири, тебе стоит поработать над расписанием. — Ты тоже учишь ее? — спрашивает Лютик, послушно следуя за ней. — Она станет сильнейшей колдуньей тысячелетия, — Йеннифэр хищно ухмыляется. — Она станет непревзойденной. Лютик кивает. Он не совсем уверен, что на это ответить. — Какое у вас сейчас расписание уроков? — интересуется Лютик вместо того, чтобы придумать, как реагировать на то, что его ученица — подающая надежды колдунья. К тому времени, как они добираются до комнаты Лютика, им удается составить, по меньшей мере предварительное расписание Цири — которое включает в себя не только обучение магии, но и уроки владения мечом. Очевидно, ее тренировки соответствуют ведьмачьим. Йеннифэр решает, что Лютик — нечто среднее между новой игрушкой и приятным союзником. Она хлопает его по плечу и оставляет у двери, лишь с озорством ухмыльнувшись и дав ему один совет: — Ведьмаки уважают мужество. Стой на своем, маленький цветочек, и будешь в порядке.