With a Conquering Air

Лютику нужно несколько дней, чтобы привести свои мысли — и чувства — в порядок, потому что в последнее время они стали действительно спутанными. Как раз вовремя король Ковира в порыве вдохновенного идиотизма решает, что, раз уж Каингорн — самое мелкое и наименее удачно расположенное владение Белого Волка, Владыка Севера точно не станет возражать, если его просто отнимут. Белый Волк возражает. Йеннифэр внезапно получает по ксеновоксу весть о нападении приблизительно в середине дня. Геральт объявляет о вторжении за ужином и озвучивает четкие и понятные указания своим воинам. Следующим утром Йеннифэр и ее связующий в Каингорне открывают портал между ним и Каэр Морхеном, а Белый Волк, возглавляя войско из более, чем трех сотен Ведьмаков, стремительно проходит через портал. Лютик, крепко сжимающий ладонь Цири в своей руке, провожает их, стоя на ступенях крепости. Пусть отец девочки и сам Владыка Севера, это не значит, что она рада видеть, как он отправляется на войну. Лютик даже не пытается провести обычный урок этим утром. Вместо этого он просит Цири показать ему ее любимые уголки Каэр Морхена, и они проводят все учебное время, гуляя туда-сюда по узким коридорам и винтовым лестницам замка. Цири болтает без умолку, рассказывая о примечательных местечках и интересных для десятилетней девочки закоулках. На самом деле, это занятие достаточно отвлекает их обоих от мыслей о том, что папа Цири совсем недавно отправился на поле боя. В обед Лютик замечает почти пустые столы и качает головой. В Каэр Морхене остался костяк прислуги и около пятидесяти воинов, которые в основном представляют из себя старых Ведьмаков, не подходящих для сражений в пекле войны, но достаточно опасных для защиты крепости. Остались те, кто тренирует мальчиков, только готовящихся стать Ведьмаками; остались и сами впечатленные и слегка напуганные мальчики — примерно сорок юношей от восьми до четырнадцати лет. Трисс, от которой больше пользы в приготовлении зелий, чем на поле боя; Весемир, поддерживающий порядок; еще, конечно, сам Лютик и Цири. — Пойдем, — тихо зовет он и ведет девочку от главного стола к медвежьему, знаком приглашая Трисс, Весемира и одного очень старого Ведьмака, имя которого он ни разу не слышал, присоединиться к ним. Понемногу рассредоточенные по залу люди стекаются к медвежьему столу, усаживаясь поближе, чтобы отвлечься разговорами и поддержать друг друга. Лютик никогда бы не осмелился пригласить кого-либо за главный стол без согласия Геральта, но спустить Цири вниз в такой момент показалось единственно верным решением. И все действительно выглядят немного счастливее, проводя время рядом, вместо того, чтобы рассеяться по залу, делая пустые кресла и скамьи еще более заметными. — Хорошая идея, — шепчет Трисс сквозь гул разговоров. — Есть новости от Йеннифэр? — осторожно спрашивает Лютик. Несколько близко сидящих Ведьмаков, несмотря на его старания, бросают на них острые взгляды. Трисс слегка морщится и качает головой. Видимо, еще слишком рано; даже Ведьмаки не могут выиграть войну за одно утро. — Тогда ты займешься с Цири магией после обеда? — добавляет Лютик, притворяясь, будто это главная причина, по которой он задал прошлый вопрос. — Это будет честью для меня, — улыбается Трисс. __________ Когда Цири с Трисс уходят на занятия, Лютик возвращается в свою комнату и садится за сочинение следующей песни в «Восхождении Белого Волка», предварительно названной «Отмщением за Венгерберг». Благодаря Йеннифэр он полностью осведомлен о событиях, и большая часть мелодии готова, поэтому остается лишь написать текст. Однако спустя какое-то время Лютик находит себя уставившимся в окно вместо того, чтобы сочинять. Когда Лютик отвлекается от работы в третий раз, то вздыхает, отодвигая едва начатые записи подальше, и со стуком утыкается лбом в стол. Чу́дно. Чу́дно. Он поглощен мечтательными мыслями о чертовом Белом Волке, потому что, как оказалось, тот безбожно красив, обладает чувством юмора, души не чает в своей дочери, ведет себя до очаровательного заботливо по отношению к народу, а также безбожно красив — похоже, Лютик повторяется — и воспоминание о руке Геральта, так осторожно сжимающей талию Лютика, судя по всему, не собирается выходить из головы барда в ближайшее время. «Глаза любимого сияют блеском злата, А волосы, - как будто свет луны, Свиреп он, как зима, что вьюгою объята, И нежен, как лучи, что солнцем созданы́…» Хорошо. Нет, просто ужасно, но к черту все это, Лютик не сочинял глупые любовные стихи уже целую вечность. Не то чтобы он когда-либо покажет их кому-нибудь. Может быть, написание парочки глупых и сентиментальных любовных песен сможет выбить подобные мысли из головы Лютика до приезда Геральта. Никогда не поздно надеяться. Лютик придвигает несколько листов чистого пергамента поближе и начинает писать. Слова легко выходят из-под пера, намного легче, чем в «Отмщении за Венгерберг», а мелодия наполняет разум, как бегущий с вершины холма поток воды, живой и звенящий. Лютик теряется в дурманящем веселье от написания чего-то, что не обязано в конце концов стать шедевром, что не обязано вообще быть завершено. Когда он чувствует, что поток слов в его голове иссякает, то откидывается на спинку стула, беря в руки лютню, подбирая аккорды к только что написанному, беззвучно пропевая слова и посмеиваясь над собственной глупостью. Мелодии получаются простыми, их было бы легко насвистеть или промычать, и пусть они немного кривоваты — Лютик никогда не представил бы их профессорам на занятиях в Оксенфурте — но музыка получается веселой, а людям не обязательно знать, к каким стихам прилагаются эти мелодии, не так ли? «Коли выйдешь на холм темной ночью, Ты узришь там заблудшего волка И увидишь тогда ты воочью, Будь ты заяц, олень, перепелка, Как охотится он за тобою По лугам, по лесам, по горам. Под холодною бледной луною Будет следовать он по пятам И во тьме тени словит, поймает. Зубы словно серебряный лёд. Взгляд как злато маняще сияет. Там он сердце твое заберет» Лютик продолжает напевать ее, даже когда спускается на ужин. __________ На ужине все вновь собираются за Медвежьим столом, а после еды Лютик вскакивает со своего места, чтобы спеть все, что кто-либо просит — к счастью, никто не предлагает ничего пошлого, в силу присутствия Цири. Он выступает намного дольше, чем обычно, потому что большинство пребывают в рассеянном состоянии из-за отсутствия остальных жителей крепости, и никто не хочет идти спать. Когда Цири, несмотря на все свои попытки подпевать, наконец засыпает на плече Весемира, Лютик доигрывает последнюю песню и поднимает руки вверх в знак окончания выступления. — Можно я… помогу уложить ее в постель? — предлагает Лютик, на что Весемир отвечает кивком и поднимает Цири, баюкая ее на руках, пока они поднимаются в комнату принцессы. Бард открывает дверь, чтобы Ведьмаку не пришлось возиться с кучей обмякших конечностей и белоснежных волос. Цири что-то бормочет во сне, когда Весемир опускает ее на кровать, а Лютик расшнуровывает ботинки девочки, аккуратно ставит их на пол у края кровати и укрывает ее одеялом. Весемир беззвучно кладет кинжалы Цири на прикроватный столик и убирает волосы с ее лица. — Она милый ребенок, — улыбается Лютик, когда они чрезвычайно тихо выходят из спальни. — Она хороший детеныш, — отвечает Весемир, и это самая нежная вещь, которую Лютик слышал от него. — Я подумал, что Геральт выжил из ума, когда он привез ее домой, но оказалось, она хорошо влияет на него. На всех нас. — А ее мать? — со всей деликатностью, на которую способен, спрашивает Лютик. Весемир качает головой: — Понятия не имею, — его ответ приводит Лютика в замешательство. — Ведьмаки бесплодны. На поверку оказалось, что к Геральту это не относится. — О, — кивает Лютик. — Должно быть, ее мать — сильная женщина, раз родила такую дочь, как Цири. — Хм, — хмурится Весемир. Хотя, возможно, у него всегда такое выражение лица; Ведьмаки, как выяснил Лютик, склонны хмуриться. Весемир дружелюбно хлопает его по плечу, когда они оказываются у подножия лестницы. — Ты хорошо поработал сегодня, — хрипло произносит он. — Отвлек детеныша и организовал приемы пищи. Это первый раз, когда она достаточно взросла, чтобы понять, куда делся ее папа. — Надеюсь, я помог, — говорит Лютик. — Да, — кивает Весемир и тяжелыми шагами направляется в сторону ведьмачьих спален. Согретый похвалой Лютик поднимается в комнату и засыпает в кровати, сжимая в ладони свой медальон. Лютику снятся золотые глаза. __________ Утром Трисс получает от Йеннифэр сообщение о том, что все идет хорошо — настолько хорошо, насколько это возможно на войне. Лютик передает Цири новости сразу, как поднимается в ее комнату на урок. Она даже достаточно оживляется для того, чтобы немного заняться учебой — на самом деле урок длится совсем недолго, но Лютик не может винить Цири за отсутствие внимания. Обед вновь проходит за столом школы Медведя, а послеполуденное время бард проводит за сочинением. Он даже продвигается в написании «Отмщения», но все же большая часть того, что выходит из-под его пера, является любовными песнями. Ну. Некоторые из сочинений, если быть полностью честным, получаются даже пошлыми. Белый Волк — до непристойного привлекательный мужчина, а Лютик, в конце концов, просто человек. Посреди написания очередной песенки Лютик даже погружается в пучину сожаления о том, что плохо разглядел некоторые вещи, когда они все находились на горячих источниках. В тот момент это казалось довольно невежливым, но теперь голову Лютика занимают картинки обнаженного ниже пояса Белого Волка. Не то чтобы широкая, иссеченная шрамами грудь Геральта не достойна прославления, но все же. К слову, Лютик понятия не имеет, повлияли ли ведьмачьи мутации на… так сказать, нижние части. Если от них глаза становятся похожи на кошачьи, то почему бы и члену не сделаться как у кота. С другой стороны, насколько Лютику известно, некоторые люди в Каэр Морхене имеют любовные связи с Ведьмаками, что не было бы осуществимо, будь их взаимодействие болезненным. Кроме того, мутации, судя по всему, должны приносить только пользу — делать чувства острее, регенерацию быстрее, движения плавнее — а какие-нибудь безумные сексуальные примочки вовсе не кажутся применимыми в бою. Поэтому, вероятнее всего, в этом плане Ведьмаки довольно похожи на обычных людей, и секс также не слишком отличается… за исключением того, что Ведьмаки обладают куда большей силой и выносливостью. Что… ну. Что может оказаться изнуряющим в конце, но, вероятно, очень, очень приятным в процессе. А Лютик всегда любил принимать вызовы. Что ж, такая возможность вряд ли ему представится. Лютик прекрасно понимает: все его размышления о том, каково было бы оказаться в постели с Белым Волком, несомненно, являются обычными фантазиями и на самом деле никогда не произойдут в реальной жизни. Во всяком случае, Лютик почти уверен, что Геральт и Йеннифэр состояли в неких сексуальных отношениях, поэтому, учитывая факт существования Цири, Белый Волк заинтересован в женщинах. А на то, что Геральта интересуют и мужчины, Лютик не слышал даже намека, за исключением возмутительных слухов, распространяемых людьми, которые ни разу не видели Владыку Севера вживую. Он мог бы спросить Трисс. Она должна знать. Но это было бы чересчур откровенно, и, несмотря на открытость Лютика, у него все же нет стоящих причин выставлять свое сердце напоказ, верно? Кроме того, все это может оказаться лишь обычными фантазиями, праздными капризами, которые врываются в жизнь бурей любовных стихов и мечтательных вздохов, а месяц спустя исчезают без следа. Лютик уже проходил через подобное. Иногда и вовсе кажется, что все годы учебы в Оксенфурте прошли в бесконечном потоке блаженных влюбленностей в любого мимо проходящего. (Хотя ни один из них не называл Лютика маленьким жаворонком. Ни один из них не брал его под свою опеку, уложив руку на плечо со словами «мой», не надевал на его шею медальон, подтверждая преданность. Ни один из них не смотрел на Лютика обжигающим золотом глаз и не видел в нем того, кто достоин быть принятым.) Да. Все это точно скоро выветрится. При небольшой удаче Лютик до возвращения Геральта с предполагаемого завоевания Ковира напишет достаточно любовных песен и проведет достаточно вечеров за драматичными страданиями во время игры на лютне, чтобы пережить свою влюбленность. __________ Геральт возвращается три чертовски долгих недели спустя, а Лютик свою влюбленность все еще не пережил. Он до сих пор занят сочинением любовных стихов, хотя должен бы сконцентрироваться на «Восхождении Белого Волка», по-прежнему находит себя погруженным в мечты о золотых глазах и сильных руках, сжимающихся вокруг него, чтобы укрыть от опасности (обычно это происходит в самый неподходящий момент, например, когда Цири или Трисс спрашивают Лютика о самочувствии, замечая, насколько потерянным он выглядит) и все еще просыпается от поразительно ярких снов о том, как именно сверхчеловеческая сила и выносливость может повлиять на секс. И, возможно, Лютику все же удалось оказаться на горячих источниках с одной женщиной-воином, наверняка состоящей в отношениях с Ведьмаком школы Змеи и не участвующей в сражениях из-за сломанной ноги, и абсолютно случайным образом перевести разговор в сторону ведьмачьих сексуальных наклонностей, что в конце концов вылилось в самый грязный монолог, который он когда-либо слышал. Это оказалось чрезвычайно познавательным во многих отношениях, и Лютику пришлось пересмотреть свое мнение о том, что у бардов пошлейшее воображение в мире. В конце концов, у Ведьмаков больше времени для практики. Так что да. Лютик до сих пор не разобрался со своими чувствами. Армия Белого Волка возвращается в крепость через обширный портал, трусцой пробегая сквозь него по десять человек в ряд, некоторые из них поддерживают раненых товарищей. Лютик в ожидании стоит на ступеньках с Цири, крепко стискивающей его руку и наблюдающей за потоком Ведьмаков. Она продолжает нетерпеливо дергаться, пока, наконец, из портала самыми последними не выходят Геральт, Эскель и Йеннифэр, за которой проход сразу же закрывается. Геральт выглядит… уставшим, как кажется Лютику. Будто он бодрствовал в течение нескольких дней. Эскель столь же измучен. Йеннифэр немного пошатывается, ее обычно идеальная укладка пребывает в беспорядке, а макияж размазался, чего не случалось никогда ранее. Но они улыбаются Цири — и, возможно, даже немного Лютику. Принцесса отпускает руку барда и с радостным вскриком сбегает со ступеней, сжимая руки вокруг талии своего папы. Геральт опускается на одно колено, чтобы заключить ее в объятия. Лютик тихо шмыгает носом — это так мило! Он бард! Он и должен быть эмоциональным в такие моменты! — а после тоже спускается вниз, чтобы подставить плечо Йеннифэр. Она коротко и печально ухмыляется и опирается на Лютика намного сильнее, чем он того ожидал. Эскель начинает раздавать Ведьмакам указания, отправляя раненых с сопровождающими в одну сторону, а уцелевших — в другую. Весемир встает рядом с ним, чтобы помочь направить поток людей. Лютик доводит Йеннифэр до ее спальни, отправляя одного слугу за едой, а другого за тазом воды, и успевает влить в нее миску супа до того, как она, что довольно неожиданно, засыпает на его плече. Он осторожно укладывает ее на кровать, стаскивая обувь и натягивая повыше одеяло, а после находит Трисс, чтобы вверить ей заботы о Йеннифэр, потому что, если она не просто переутомилась, ему одному с этим не справиться. Потом на Лютика нападает смятение: он хочет найти Геральта и убедиться, что с ним все в порядке, но… тот может оказаться где угодно. Наверху, в комнате Цири, внизу, на источниках, в кабинете, в своей собственной комнате… — Вот ты где, — Эскель кладет руку Лютику на плечи. — Пойдем. __________ Лютик послушно следует за ним вниз, к горячим источникам, где Геральт, Цири и Весемир расположились в одном из безопасных для людей бассейнов. Геральт, кажется, дремлет, но приоткрывает один глаз, когда Лютик соскальзывает в воду, и спрашивает: — Йен в норме? — Думаю, она просто устала, но я попросил Трисс заглянуть к ней, — сообщает Лютик. Геральт кивает и снова прикрывает глаз. — Удерживала портал в одиночку, — бормочет он. — А… другой маг? — спрашивает Лютик. Должен был быть еще один. У Лютика не было времени спросить о потерях ведьмачьей армии, о том, погиб ли кто-то, кого он знает. — Измотал себя, защищая ее в последнем сражении, — отвечает Эскель. — Он в порядке, просто вышел из строя на несколько дней. Лютик с облегчением кивает. Он в курсе, что колдуны, присоединившиеся к армии Белого Волка вместе с Йеннифэр, представляют собой подобие семьи, будучи друг другу некровными братьями и сестрами. Потеря одного из них могла бы ударить по Трисс, Йеннифэр и, наверное, даже по Цири. — Итак, — начинает Лютик. — Стоит ли мне добавлять Ковир в список ваших владений, о Владыка Севера? Геральт стонет и прикрывает глаза рукой. Цири хихикает. — Да, — очень сердито ворчит Геральт. — Безмозглый король предпочел не отступать. — Ты же понимаешь, что мне понадобится намного более подробное описание для песен, — Лютик ухмыляется осознанию того, что он дразнит Белого Волка, что ему позволено это. — Он был глуп. Мы сразились. Я убил его, — ровным голосом отвечает Геральт, но в уголках его закрытых глаз появляются маленькие морщинки, а Цири опять хихикает. — Это не лучше, — приподнимает брови Лютик, стараясь сдержать собственный смех, и протягивает руку, чтобы толкнуть Ведьмака в плечо. Это первый раз, когда он касается Геральта, а не наоборот. — Ну же, ты умеешь быть красноречивым! Он двигается, чтобы толкнуть Геральта снова, но тот достает руку из воды и хватает его запястье, стремительно, как змея. От его хватки невозможно избавиться, но она недостаточно крепкая, чтобы причинить боль. Эскель фыркает. — Поймал, — губы Геральта изгибаются в слабой улыбке. — Как ты сделал это не глядя? — спрашивает Лютик, лениво шевеля пальцами. Очевидно, он не получит свою руку назад в ближайшее время. Цири смеется над ним. — Дерьмовый был бы из него Ведьмак, если бы ему были нужны глаза, когда ты так плещешься, — бормочет Эскель. Весемир кивает. — Очаровательно, — ухмыляется Лютик. — Ты вернешь мне руку, или теперь она твоя? Геральт мычит: — Если я отпущу, ты толкнешь меня. — Конечно, нет! — восклицает Лютик, подмигивая Цири. — Никаких толчков, не-а. Я бы никогда так не поступил. Цири смеется громче. — Мне даже не нужно слышать твое сердцебиение, чтобы услышать, что ты лжешь, — улыбается Геральт, и теперь это настоящая живая улыбка, а не привычный слабый изгиб губ. — Так ты собираешься и дальше… держать меня за руку, — делает предположение Лютик. — В какой-то момент это может стать неудобным. — Хм, — говорит Геральт, будто бы действительно глубоко задумывается над словами Лютика. Бард снова шевелит пальцами, а потом начинает складывать из них фигуры, как в театре теней. Цири хохочет так громко, что Эскелю приходится удерживать ее от утопления в бассейне. — Ты не мог бы рассказать историю полностью? — предлагает Лютик, придвигаясь ближе, чтобы не держать руку выпрямленной, и расслабленно ложится спиной на стенку бассейна. Ноги Лютика, Геральта, Эскеля и Весемира переплетаются в центре. — Война — пиздецки плохая история, — отвечает Геральт, но больше не выглядит счастливым. — Были глупый король, и глупая война, и люди, которые не должны были умереть. Это не было героически или… — он обрывает себя и потирает лицо свободной рукой. — Чертовы короли. — О, — говорит Лютик, потому что, хоть это и нехарактерно, у него нет слов. Он никогда не видел войну на самом деле. Лютик много пел о них — на это его обязывал пост придворного барда Белого Волка. Но ему приходит в голову, что военные кампании Геральта направлены в первую очередь на уничтожение королей и лордов, являющихся настоящими чудовищами, а во вторую — на сохранение как можно большего количества невинных жизней. Он приходит к главе какой-либо армии, убивает его и отправляет бедных невольных солдат к своим семьям в каждом случае, в каком это возможно. Ха. «Восхождению Волка» требуется по меньшей мере две песни, раскрывающие милосердие Геральта. Может быть, три. Лютик мог бы поработать и над чем-нибудь об убийстве чудовищ… О! Нужна песня об охоте Ведьмаков на монстров, в которой будут прослеживаться отчетливые параллели со свержением лордов и королей. Если Лютик немного переставит мелодию… использует ту же тему из основного сюжета и добавит к ней охотничий мотив, чтобы провести ассоциацию с… — Ну, вот мы и потеряли барда, — слегка фыркает Весемир. — Он опять улетел сочинять. Лютик пренебрежительно машет пальцами занятой руки в сторону Весемира. Второй рукой он ищет оставленную вместе с одеждой дощечку для письма, которую он всегда носит с собой на случай внезапного вдохновения. Эскель тянется подальше и впихивает дощечку в ладонь Лютика. Бард берет в пальцы небольшой кусочек мела, привязанный к деревяшке, и начинает записывать. Только спустя несколько мгновений он понимает, что пишет левой рукой. — Мы можем поменять руку, которую ты держишь? — спрашивает он Геральта. — Мне вроде как нужна эта. — Хм, — отвечает Геральт, а после отпускает запястье Лютика, чтобы вместо этого взять его за талию, сдвигая ближе к себе так, что бард прижимается к нему от плеча до бедра. Лютик роняет мелок. Это… Это… — Прекрасно, — поднимает брови он, зная что звучит задушенно. — Эффективный способ поимки бардов, очень хорошо, высший балл, — Цири смеется над выражением лица Лютика. — Возвращайся к песням, маленький жаворонок, — усмехается Геральт, и Лютик снова берет мелок в руку, которая определенно не дрожит, потому что он не позволяет ей, и начинает записывать все идеи для песенного цикла, приходящие ему в голову, пока они еще не забылись. Мелок летает по поверхности дощечки, пока Цири и Эскель негромко переговариваются, Весемир вставляет редкие комментарии, а Геральт… Геральт просто укладывается спиной на стенку бассейна, удерживая руку на талии Лютика, и за всем беспорядком и шумом мелодий, текстов, гармоний, переполняющих разум барда, одновременно кричащих в его голове, он слышит, как слабый голосок напевает: «Маленький жаворонок. Маленький жаворонок, он снова назвал тебя маленьким жаворонком».