Только вперёд!..

      …двенадцать лет назад…       Их не существовало.       Не было ни города, ни дома, ни детей, которые в нём обитали.       Местные власти закрывали глаза на беспризорничество и нищету, поскольку пропащим городом уже давно заправляли наркодилеры и прочие бандиты, которые вели незаконные дела и щедро доплачивали за молчание. А для того, чтобы город хоть как-то функционировал и продолжал служить прикрытием, они спонсировали учреждения вроде убежищ для беспризорников, больниц и школ, которые отличались от нормальных лишь отсутствием государственных лицензий.       Любые подлинные документы были здесь роскошью, которую могли позволить себе далеко не все. Если нет бумажки с номером и печатью, значит и человека никогда не было. Так удобнее и для властей, которым не нужны пугающие отчёты о смертности, и для тех, кто крышевал город. Поэтому младенцы появлялись на пороге покосившегося здания без родителей, без имени, даже без свидетельства о рождении. И никому не было дела, когда они умирали.       Никому, кроме Нейта.       В семь лет у него, как у многих других детей, была только кличка. Будучи очень мягким и чувствительным ребёнком, он был готов лить слёзы по любому поводу, за что его и прозвали Плаксой.       — Опять ревёшь? — спросил его мальчик, которого в приюте называли Кислым за характерное выражение лица. Бледная поганка с холодными голубыми глазами и кривыми зубами, которая в будущем превратится в довольно красивого парня и возьмёт себе имя Уильям.       Была глубокая ночь. За окном лил дождь. Все дети спали на широких матрацах, тесно прижавшись друг к другу. Уилл спустился в комнату для младенцев, потому что ему было холодно одному. Нейт несколько дней нянчился с новым ребёнком, но тот ожидаемо умер.       — Н-но она же… Она же ела сегодня, — оправдывался он сквозь слёзы, баюкая на своих руках холодное тельце, укутанное в старые тряпки.       — Ну и что, старшие сказали, что она умрёт. Оставь, завтра похороним. Пойдём спать, — сказал Уилл.       Нейт посмотрел на него с обидой и непониманием. Уилл был не похож на других детей. Никогда не плакал, никогда не злился и не радовался. Его никто не любил, а многие даже боялись.       Иногда Нейт тоже боялся. Например, когда Уилл складывал дохлых мышек под матрац, на котором они спали, или, когда специально бил Нейта, чтобы тот разразился громким воем, а потом «играл в утешение». Вот и сейчас, обидев резкими словами, Уилл сразу подошёл и обнял его, погладив по голове. Нейт был довольно крупным мальчишкой, зато Уилл — тонким и длинным, поэтому легко мог обхватить его руками.       — Не плачь ты. Не плачь, а то сейчас всех разбудишь, — сказал он, потом забрал у Нейта свёрток и положил обратно в самодельную кроватку с бортиками. — Пойдём.       Уилл взял Нейта за руку и на буксире потащил к двери. Нейт продолжал всхлипывать по пути в комнату, потом притих, боясь разбудить старших. Ему и так часто доставалось от них за свою кудрявую «щенячью» внешность.       Они прокрались к своему матрацу, огибая чужие спальные места, и забрались под одеяло. Сразу тесно-тесно прижались друг к другу и задрожали. На дворе была поздняя осень, сквозь щели в деревянных стенах задувал холодный, влажный ветер. Старшие присвоили себе все шерстяные одеяла, поэтому мелким приходилось довольствоваться пледами и тянуть соломинки, чтобы решить, кто будет спать посерединке, а кому придётся мёрзнуть по бокам.       Нейт и Уилл спали вдвоем под шерстяным одеялом. Никто не пробовал его у них отнять после того, как Уилл безжалостно воткнул карандаш в глаз одного из старших. В тот раз воспитатели даже побоялись бить его ремнём. Вместо этого куда-то надолго увезли, а когда они вернулись, Уилл сказал, что ему дали какую-то бумажку в местном психиатрическом отделении.       Уилл гораздо быстрее открыл в себе качества, необходимые для покорения вершин детдомовской иерархии: жестокость, манипуляторство и хладнокровие. Он со всеми был очень грубым и прямолинейным, только Нейту удавалось застать его в хорошем расположении духа. Но пользы от этого было мало. С годами Нейт становился только более открытым и ранимым. Возможно, потому что ему не давали шанса взрастить в себе хоть какой-то стержень, а может, он сам по себе был таким человеком.       К одиннадцати годам Нейт окончательно превратился в грушу для битья, и его тесная связь с Уиллом резко ослабла. Чтобы не терять лицо, тот старался держаться подальше от неудачников, иногда и сам отпускал в сторону Нейта злые шуточки.       На слабаков всегда вешали самую тяжёлую и грязную работу, вроде мытья посуды или унитазов. У них внаглую воровали еду в столовой. Нейт постоянно ходил с пустым желудком и иногда, со злости, даже пытался отобрать украденное. С лиц насмешников сразу пропадали улыбки. Особо злой мальчишка, которого называли Лещ, всегда недобро щурился, а потом толкал Нейта на пол, да так сильно, что у того на глаза сразу наворачивались слёзы.       Однажды, вместо того, чтобы побить его, Лещ сказал:       — Считаешь, это твоё? Ладно, забирай.       Он кинул хлеб на пол и наступил на него ботинком, превратив в лепёшку. Насмешники ушли, а Нейт остался сидеть с этой лепёшкой в руках. Есть хотелось ужасно, поэтому он начал потихонечку обгрызать незапачканные места.       Уилл сам подошёл к нему и протянул свою горбушку. Нейт недоверчиво посмотрел на него исподлобья и побоялся взять. Тогда Уилл вложил хлеб ему в руку. Нейт был искренне тронут этим жестом и наивно посчитал, что должен выразить свою благодарность. Он подошёл к Уиллу во время послеобеденной уборки и робко выдавил:       — Спасибо.       — Что?       — Ну, за хлеб. Спасибо.       Ребята вокруг недобро зашушукались. Уилл поспешно оттолкнул от себя Нейта.       — Отвали от меня, убогий!       Это, конечно, вызвало волну смеха. Нейт, как всегда, залился слезами и убежал, а Уиллу стало ужасно не по себе.       У него часто случались перепады настроения. Он сочувствовал Нейту, злился на него, переполняясь звериной жестокостью, иногда ему хотелось смеяться без причины и весело прыгать по комнате, а потом он внезапно набрасывался на того, кто неудачно подвернулся под руку. Уиллу хотелось рвать учебники и срывать уроки, хотелось драться и чувствовать боль, доставлять её кому-то другому и слушать чужие крики.       И он никогда не знал наверняка, что почувствует в отношении того или иного события.       Однажды, когда он возвращался с улицы в компании своих «друзей», Уилл услышал знакомые всхлипы из кабинета воспитательницы.       — Ха, ты глянь, Плакса опять что-то натворил, — мерзко оскалился Лещ.       Дверь была открыта. Уилл сразу увидел Нейта. Тот стоял, понуро опустив голову, пока воспитательница заливалась злобными криками. Ребята не нашли это особо интересным, поэтому сразу потопали наверх, но Уилл словно прирос к месту.       Нейт опять плакал. Ну, конечно, как же иначе. Только и умеет, что слёзы лить. Слабак. Уилл презирал таких детей, а Нейт был худшим из них. Не стоил даже крупицы внимания, не говоря уже о беспокойстве.       Воспитательница отвесила Нейту пощёчину. Он приглушённо вскрикнул, схватился руками за ушибленную щёку и согнулся пополам. Ему на спину тут же обрушился тяжёлый удар ремня. Нейт закричал, упал на пол, сжался в комочек и разрыдался. Воспитательница размахнулась и ударила его снова, вырвав ещё один душераздирающий крик.       Внутри Уилла всё перевернулось. Не помня себя от ужаса и злобы, он бросился в кабинет.       — Стойте! Не трогайте его!       Он успел заслонить Нейта, и следующий удар пришёлся ему прямо по лицу. Щёку обожгло болью, кожа около брови лопнула, кровь потекла по щеке и стала капать с подбородка. Уилл пошатнулся, мотнул головой, чтобы избавиться от звона в ушах и поднял на воспитательницу взгляд, полный ледяной ненависти.       — Зачем лезешь? — резко спросила она, боязливо попятившись от странного ребёнка.       — Не трогайте его. Он больше не будет, — процедил Уилл сквозь зубы.       — Убирайтесь оба с глаз моих!       Уиллу хотелось причинить боль этой женщине, но Нейт так горестно всхлипнул, что это мгновенно его отвлекло. Болевой шок не позволил Нейту подняться на ноги самостоятельно, поэтому Уилл подхватил его под руку, оторвал от пола и практически волоком вытащил из кабинета. Дети смотрели на них и зло перешептывались, но Уиллу было всё равно. Его переполняли странные эмоции, мысли путались. Уилл не мог понять, что сподвигло его вступиться за этого плаксу, но он точно знал, что поступил правильно.       — Прости, — Нейт робко коснулся его ушибленной щеки.       — Да всё нормально, — Уилл резко дёрнулся в сторону и оттолкнул его руку. — Только не реви больше. Обещаешь?       — Обещаю, — прошептал Нейт дрожащими губами.       Уилл почувствовал раздражение вперемешку с жалостью.       — Как ты? Сильно досталось?       Нейт закивал.       — Пошли уже, — Уилл подхватил его покрепче и потащил в комнату.       Их нельзя было назвать друзьями. Нейт даже не вписался в компанию ребят, с которыми большую часть времени ошивался Уилл. Нейта продолжали дразнить, он по-прежнему оставался изгоем и одиночкой. В большинстве случаев Уилл не вмешивался и вёл себя так, будто ему правда всё равно, но всё чаще стали проскальзывать моменты, когда им приходилось взаимодействовать и помогать. Они были никем друг для друга, но, когда созданная в младенчестве связь вновь стала крепнуть, вздохнули с облегчением.