⛸⛸⛸
Юнги медленно потягивает газированную воду из автомата с напитками, бездумно тыкая в телефон. Мимо пальца проносится яркая лента социальной сети, пестрящая фотографиями радующихся жизнью людей. Юнги ни на чём взгляд не задерживает. На шее покоится «золотая» медаль с громкоговорящим первым местом. Спасибо, что не шоколадная. Мероприятия такого низкого уровня проводятся для фигуристов, не покоривших мировой лёд, или для тех, у кого нет денег на нормального тренера, который пробьёт вас, куда угодно. Кажется, Юнги не относится ни к тем, ни к другим. Он все свои восемнадцать лет был знаком с Риналем, который сразу заприметил в мальчике талант. Талант. Какое жалкое слово. Оправдание для тех, кто ничего не делает для достижения цели. Проще обозвать человека талантливым, не вникая во всю подноготную его истории. Не обращая внимания на то, что за этой картонкой скрываются пот, разбитые губы и коленки, слёзы, сотрясения, переломы и кровь. Много крови, которой окрашивается гладкая поверхность катка, что впитывает всю до последней капли. Юнги вздрагивает от вибрации телефона в руках. На дисплее высвечивается фотография улыбающейся мамы. На ней она с какой-то неуклюжестью показывает сердечки на камеру, чуть прищуривается, а Юнги в голове воспроизводит тот самый момент, когда фотографировал её. Он до сих пор помнит, как она не спешила соглашаться на фото, стесняясь людного места, а смех родного брата всё ещё стоит в ушах. Юнги сразу суёт в уши наушники, стараясь изолировать себя от посторонней суеты и шума, чтобы получше услышать такой родной голос. После соревнований в буфете творился полнейший Армагеддон. Фигуристы сновали по всем углам, рыдали из-за результатов или заедали стресс снэками под гневные крики их тренеров. На Юнги вся эта обстановка ужасно давила, хотелось зарыться в локоть, лишь бы не слышать ничего. — Мам, — машет в камеру Юнги, когда видит чёткое изображение тёмноволосой женщины. Та по-особому любовно глядит на сына, растягивая губы в улыбке. — Зачем ты звонишь, я бы зашёл к тебе сегодня. — Восьмой час на дворе. Дам я тебе шататься по ночному Сеулу, — сетует женщина, смешно морща нос. — Он по-особенному красив в это время суток, — возражает Юнги. Улыбаясь в камеру, парень прячет улыбку за кулаком. В переломный момент взросления он стал её стесняться. Просто когда-то какой-то урод сказал, что выпирающие дёсны Юнги отвратны. Сейчас Юнги вряд ли бы обратил на это внимание, но тогда он долго смотрел на своё отражение, вглядывался, пытался вернуть любовь к своей улыбке, которая безвозвратно тонула в плохих словах, погибая с каждой секундой. — Да брось, — отмахивается та, Юнги знает этот её жест. Кас обычно так делает, когда не хочет спорить, но и слушать возражения не желает. — Лучше побудь побольше с Моной. Она, наверное, совсем недавно закончила занятия. — Она обещала встретить меня у комплекса, но пока не отписалась, — пожимает плечами Юнги, тыча пальцем в экран, проверяя уведомления. — Совсем скоро я сдам на права… — начинает любимую тему Юнги и тут же сильнее прикрывает губы, шире улыбаясь, отлично зная реакцию матери. Та слишком по-смешному надувает щёки и грозно складывает руки на груди. Она думает, что выглядит весьма убедительно, Юнги всегда уверяет её в этом. — И будешь засорять и так отвратную экологию? Пешая прогулка полезна для здоровья. Вот твой брат говорит, что человеку надо проходить в день аж два километра! А он медик! — Словно учёный выставляет палец Кас, на что Юнги прыскает. Это больная тема для них. Юнги, как любой растущий парень, хочет машину, а Кас слишком любит смотреть телевизор и слушать паникёра Мин Сокджина. Эти двое действительно родственники, ведь иногда и Юнги начинает верить их причитаниям. — Он людей режет, мам, — снова прыскает Юнги, на секунду прикрывая глаза и вспоминая лицо старшего брата. Такое чувство, будто он не видел его лет сто, а на деле прошло не так уж и много времени. — Как он там? Я уже давно не разговаривал с Джином. — Позвони ему потом. Они с Элис активно готовятся к свадьбе, хотя это и секрет, походу, — пожимает плечами женщина, пытаясь одной рукой заварить себе чай. Она всегда его пьёт по вечерам, это уже словно какая-то традиция. Юнги помнит каждую полочку Кас, заставленную её любимыми видами чая. — Но для Мин Кас нет секретов в этом мире, да? — Юнги любит наблюдать за мамой. За её нахмуренными бровями, тёмными глазами. Для Юнги эта женщина - воплощение силы. Она вырастила двоих детей и подняла их на ноги. Ну, один из них успешен, по крайней мере. Мин Сокджин — старший брат Юнги, — работает в местной клинике Сеула хирургом. Кас не сразу приняла выбор сына — конкретно, это направление. Она всегда с ужасом смотрела свои «любимые» передачки с расчленением людей по местным каналам и отчего-то до сих пор считает, что это одно и то же. Они с Джином часто шуточно ругаются из-за этого, потому что Кас насмотрится этих страшилок для стариков, которые продвигает телевидение, чтобы срубить с пенсионеров побольше денег за счёт их несуществующих болячек, а всё принимающая близко к сердцу женщина верит каждому слову, потом убеждая в этих выдумках своих детей. Каждый раз Юнги садится на диван, жалея об отсутствии попкорна, потому что как бы Сокджин со своим медицинским словарным запасом ни пытался вразумить причитающую женщину, Кас всегда стоит на своём. Это замкнутый круг, каждый раз закачивающийся тяжёлым вздохом Джина и его жалобным взглядом в сторону младшего. А Юнги в ответ лишь прячет вырывающийся смех в кулак и пожимает плечами. Отца Юнги не застал в здравии, зато Джин видел полное погружение человека во тьму, скрывающую в себе пугающую примитивность. Будто бы самое дно, отнимающее контроль у разума. Юнги лишь знает, что тот был жутким пьяницей, а в молодости занимался фигурным катанием. Юнги противно думать, что ему передались гены слабого человека, не сумевшего побороть собственное «я», увязшее в отвратной зависимости. — А ты как думал? — Гордо хмыкает женщина. — Юн, если ты думаешь, что я за экологию… Да чёрт с ней. Я о тебе волнуюсь, не доверяю я этому транспорту. Ты лучше на такси или на метро. И вроде бы… какая разница: собственная машина или такси, но вряд ли это можно разъяснить женщине. — Я знаю, мам. Ещё два года можно не говорить об этом, — Юнги не имеет привычки спорить с мамой, это право всегда остаётся за Сокджином. — Ну и супер, — отхлёбывает чай женщина, залипая на какую-то мелодраму, что идёт по телевизору. Это ещё одна её нерушимая традиция. Юнги поднимает голову и видит, как неожиданно появившийся Риналь отодвигает стул напротив с явным намерением поговорить. — Ладно, мам, я пойду, — Юнги переводит взгляд с тренера на экран и машет кистью, привлекая внимание матери. — Давай. И не броди ночью по улицам! Попроси лучше Риналя подвезти вас с Моной, — Кас в последний раз глядит на сына, прежде чем он страдальчески вздыхает, тем самым обещая Кас выполнить все её просьбы, убирает телефон экраном вниз. Юнги поднимает взгляд, изгибая брови, словно интересуясь, о чём таком серьёзном тренер хочет поговорить. Тот кладёт свой смартфон перед ним и запускает видео без лишних слов, Юнги приходится опустить свой взгляд. Из-за галдежа ничего не слышно, но на экране откатывает свою программу синеволосый парень. Его движения нежные, но динамичные. Он словно не чувствует мелодию, а живёт ею. Юнги много смотрел различных видео, кажется, пересмотрел их все, но этот фигурист был за гранью чего-то нереального. Паренёк был словно не с этой планеты, потому что его движения с трудом воспринимались стереотипным умом Юнги. С первого взгляда — ничего необычного, но эти эмоции, эта звериная мощь, с которой он катает «лебединое озеро», у Юнги внутри всё замирает. — Знаешь, кто это? — Интересуется Риналь, кивая на видео со своего места. Получив чуть заторможенный отрицательный кивок, продолжает. — Это ученик Чон Чонгука. Его-то ты должен знать. — Слышал что-то по новостям, когда гостил у мамы. Я телевизор не смотрю, вы же знаете, — Юнги задерживает дыхание, когда парень в видео выполняет два идеальных четверных прыжка подряд. — Чонгук — величайший тренер. Все его подопечные выигрывали только золотые медали. Настоящее золото, Юнги, — тренер скептически смотрит на пластмассу, что висит на шее парня. — Я безумно рад за его многочисленных учеников, у которых, кажется, есть деньги, чтобы оплачивать обучение с этим потрясающим тренером, — Юнги уже не хочется продолжать этот бессмысленный разговор, но Риналь удерживает его за руку, не давая подняться. — Чонгук обучает лишь одного ученика. Он уделяет ему столько времени, сколько требуется для вступления в мировую лигу фигурного катания. И все его выпускники вступали. Ты осознаёшь этот уровень? Юнги тяжело выдыхает на воодушевлённую реплику тренера, но снова опускается на стул, подпирая голову руками, всем своим видом показывает, как ему тягостен этот разговор. Риналь напирает словами: — Последний его ученик вступил в национальную сборную Кореи. Теперь он проводит кастинг — ищет нового ученика. — На что вы намекаете? — Конечно, Юнги прекрасно понимает, на что намекает мужчина. Но осознать и принять до конца не выходит. Сердце внутри где-то неприятно бухает. Юнги — последний человек на этой планете, кто любит перемены. Перемены в жизни — это признак развития личности, как всегда твердила Кас, но Юнги эту теорию никак не хочет воспринимать. Ему приятнее жить в своём панцире, томиться в своём болотце, жить по заранее написанному сценарию. — Я знаю тебя уже столько лет, знаю, как ты хочешь на настоящий лёд, как хочешь почувствовать настоящую тяжесть золота. Ты — талант, Юнги. Неогранённый алмаз, и не в моих силах сделать тебя звездой, исполнить твою мечту. А он сможет. Тебе просто надо доказать ему, что ты достоин. — Я не… — не успевает договорить, как его перебивают, сильнее сжимая ладони. — Мне обидно смотреть, как ты просаживаешь свой талант на этих мелких шоу. Тебе просто нужен был шанс, и вот он, — мужчина тычет пальцем в экран телефона, где одновременно открывает бланк регистрации. — Сайт доступен лишь сутки. — У меня нет шансов. Там будет много народу, — жмётся Юнги, всё ещё не веря в происходящее. Ему боязно представить этот ажиотаж, что будет твориться в главном ледовом дворце города в день кастинга. Он слышал о Чон Чонгуке, о нём слышал любой, кто хоть как-то связан с фигурным катанием. Юнги видел с ним интервью, которые длятся не больше трёх минут, и только от этих трёх минут по коже бежит табун мурашек. Его малословность и строгость, от которых у Юнги волосы на загривке поднимаются. — Я знаю, на что ты способен, Юнги. Я вижу в тебе особенное, значит и он обязательно увидит. Не подведи ни меня, ни себя, — Риналь встаёт, оставляя Юнги тонуть в своих тяжёлых мыслях. Они путаются между собой, давят. Юнги ненавидит за это Риналя, потому что одним разговором он может поднять в парне бурю, которая поглощает его мысли с каждой секундой. Согласиться на авантюру тренера — значит выйти из своего панциря, оставить привычный образ жизни. Но в тоже время Риналь как никогда прав. Юнги всегда с замиранием сердца смотрит на переливающееся здание ледового дворца в центре Сеула, когда проезжает мимо на велосипеде по выходным. Он задерживает взгляд на выходящих из больших стеклянных дверей фигуристах, удивляясь, что они трудятся семь дней в неделю, когда официальные занятия Юнги всего три раза в неделю. Каждый раз, засыпая, Юнги тоже представляет себя в строгой экипировке с эмблемой дворца. Сейчас ему предоставляется этот шанс, а вместе с ним и сложный выбор: спрятать голову в песок или сделать шаг в бездну. Шанс.⛸⛸⛸
— Поздравляю с первым местом! — Хлопает в ладоши темноволосая девушка, запрыгивая на Юнги со спины, когда тот выходит из обшарпанного здания катка. Она тянется своими пальчиками к медали, разглядывая её, будто никогда не видела. — Снова пластиковая, — констатирует она и поджимает губы. Юнги кажется, будто ей всегда обиднее, чем ему самому, словно всю боль парня она пропускает через себя, как через марлю, процеживает. — Им жалко хотя бы алюминий, что ли? Её чёрное платье развевается в тёплом порыве ветра. Для начала сентября погода стоит отличная, даже в вечернее время. Листочки на деревьях только начинают желтеть, окрашивая улицы в яркие цвета. Юнги всегда нравилось это время года, потому что это единственный период, когда в мире спорта более-менее спокойная обстановка. Разве что у футболистов начинаются сборы, а остальные просто зализывают раны или готовятся рвать соперников весной. — Ты не замёрзла? — Юнги оглядывает девушку с ног до головы, мягко улыбаясь. Лёгкая курточка на ней явно не внушает доверия. Он тянется за олимпийкой, пытаясь снять её со своих плеч, но мягкая и тёплая ладонь Моны его останавливает. — Не стоит, — шепчет она, опаляя горячим дыханием щёку парня. Юнги разворачивается к ней и, обхватив тонкую девичью талию одной рукой, прижимает ближе, касаясь призывно приоткрытых пухлых губ. Мона жмётся ближе, зарывается наманикюренными пальчиками в его светлые локоны и легонько стонет, когда пирсинг на его языке скребёт по её нёбу. — Всё никак не привыкну к нему, — в поцелуй улыбается девушка, прикрывая глаза. — Я тоже, — Юнги упирается носом в её шею, вдыхая такой любимый запах выпечки и уюта. — Прогуляемся? — Ты не устал? Может, лучше такси? — Интересуется Мона, продолжая поглаживать парня по слегка мокрым от пота волосам. — Всё хорошо, — кивает ей Юнги, отстраняясь и забирая из её рук коричневый рюкзак. — Хочу поскорее в душ. Юнги никогда не любил принимать его в комплексе, где нет даже створок для разделения душевых, да и вода горячая там бывает только по праздникам. — Я помогу тебе его принять, — прикусывает Мона губу, подхватывая парня под руку. Юнги глубоко вдыхает вечерний воздух так, что лёгкие начинает саднить. Юнги крепче сжимает хрупкую ладошку, медленно ступая по мощёной дорожке. Он поджимает губы, размышляя, как лучше сказать Моне о предложении Риналя. Сам это решение он не примет, а Мона всегда трезво рассуждает, помогая Юнги в принятии многих решений. — Риналь предложил поменять тренера. — Что? — Девушка аж останавливается — настолько неожиданно звучит для неё эта фраза. — Какой-то супер-классный тренер проводит кастинг, по результатам которого выберет себе одного ученика. Риналь предлагает попробовать. Говорит, с ним я могу стать новой звездой льда, — неуверенно делится Юнги, пока Мона внимательно его слушает. Вряд ли она знает о Чон Чонгуке, поэтому Юнги даже его имени называть не хочет, ведь Мона сразу начнёт искать информацию о нём в интернете, а первое впечатление этот устрашающий мужчина производит весьма не лучшее. Она отвечает не сразу, разглядывая яркие высотки. — Попробовать стоит. — И ты туда же? — Возмущённо клацает зубами парень, выдыхая. Он сильнее натягивает олимпийку на шею, будто на улице в один момент температура понизилась до нуля. — От тебя не убудет, если ты попробуешь. Может, это твой шанс, ты ведь так хотел выполнить обещание, которое дал бабушке, — она сильнее обхватывает его руку, жмётся ближе, словно успокаивая напрягшиеся мышцы. — Лучше попробовать и не пройти, чем потом жалеть. — Ты правда так думаешь? — Поднимает на неё взгляд Юнги и сталкивается с такой тёплой и внушающей уверенность улыбкой. — Правда. Можешь ещё посоветоваться с Джином, но он скажет тебе то же самое, поверь, — кивает Мона и тычет пальчиком в цветные лавки уличной еды, снова утаскивая Юнги вглубь улицы и развеивая снова натянувшуюся дымку мыслей. — Давай купим токпокки домой и яблочки в карамели? И она строит такое лицо, выставляя свои пухлые губки — Юнги никогда не сможет ей отказать. Даже если очень захочет. Он мельком целует подставленные губы и тянет девушку к лавкам, у которых толпится множество голодных корейцев.⛸⛸⛸
Девушка на ощупь крутит вентиль, пуская на них обоих струи прохладной воды. Но никто не замечает её градус. Юнги с всплеском вжимает худое тельце Моны в светлую плитку, продолжает терзать раскрасневшиеся губы. Девушка запрокидывает голову, пальчиками скользит к возбуждённому члену. Она обхватывает его, выбивая из губ Юнги утробный рык. — Токпокки стынут, — сглатывает вязкую слюну Мин, обхватывая ладонью девичьи запястья и фиксируя их над её головой. — Да пусть стынут, — нетерпеливо шепчет Мона, льнёт ближе. Юнги скользит поцелуями от её ключиц, спускаясь к груди. Девушка громко стонет, когда холодный пирсинг задевает её сосок. — Чёрт, Юн... Юнги… — парень хищно улыбается и вновь находит её губы. Пальцами скользит по её бёдрам, медленно поглаживает подушечками нежную кожу. Девушка выгибается — аж позвонки хрустят. У Юнги этот хруст стоит в ушах. — Я тебя укушу, если ты сейчас не… — шипит она, но не договаривает, когда Юнги одним движением погружает в неё член. Он делает пробные толчки, вызывая ещё больше стонов. Выкручивает вентиль на полную, заглушая хлюпающие звуки, что отскакивают от стен ванной. Девушка подмахивает бёдрами, а когда Юнги отпускает её руки, зарывается в его мокрые волосы. Он оглаживает её талию, плавно скользит по коленке, прижимает ближе и не останавливается до тех пор, пока она не растворяется в оргазме, задыхаясь и изгибая спину в судорожном удовольствии. Мона с ухмылкой обхватывает его член, проводит большим пальцем по головке, когда он со вздохом кончает. — А теперь можно и токпокки, — обессилено улыбается девушка, когда Юнги вновь прижимает её лопатками к кафелю.⛸⛸⛸
Юнги до последнего не понимает, что он делает перед огромным стеклянным зданием, которое совсем не внушает доверия. Куда привели его часы безудержных ночных мыслей и угрызений? Зачем надо было ночь напролёт терзать себя, чтобы в итоге действовать по заранее написанному сценарию? В центре Сеула Юнги редко бывает, ведь не являясь спортсменом высшего уровня, здесь делать нечего. Район усыпан множеством комплексов, спортивных залов, отелей и включает в себя несколько жилых многоэтажек. Юнги долго рассматривает словно другую часть родного города: эти подстриженные газоны, аккуратная плитка и огромный ледовый дворец. Облицовка из винтажного стекла переливается в свете осеннего солнца, а Юнги уже жалеет о том, что всё же поздно ночью, за минуты до окончания приёма, заполнил заявку. В голове Юнги до сих пор горит этот красный таймер отсчёта. Мерещится кисть руки, замершая в тот момент над клавиатурой. Юнги видит, что слишком много людей тянется ко входу, а от их самоуверенных лиц парню становится дурно. Внутри дворца ситуация ещё хуже, но не от высоченных потолков и запаха хлорки, а от количества фигуристов на один квадратный метр. Все суетятся, кто-то разминается прямо в холле, кто-то уже безудержно рыдает. Если парни, которых оказалось намного больше, чем Юнги предполагал, ведут себя так или иначе сдержанно, то девушки от страха готовы в обморок свалиться. Юнги сглатывает вязкий комок, игнорируя покалывание в пальцах, и подходит к стойке регистрации, выбирая на удачу ту, что оказывается пустой. — Извините, я… — неуверенно начинает Юнги, но девушка за стойкой даже не смотрит на парня — продолжает бездумно щёлкать по клавиатуре. Юнги теряется от этого монотонного звука с рыданиями на фоне. Ещё стоя там, у порога, Юнги знал, что внутри устрашающего здания будет в несколько раз волнительнее. — На кастинг? — Лишь спрашивает она, а Юнги тут же нервно кивает, но понимает, что та не видит и соглашается вслух. Тогда девушка тянет руку к стопке бумажек с номерами и протягивает одну Юнги. — Это ваш номер. Прикрепите его к костюму и выходите тогда, когда его назовут. Удачи. Это «удачи» прозвучало слишком безэмоционально. Последние остатки уверенности Юнги сгорали у него на глазах. Юнги снова кивает, принимая бумажечку и опуская на неё глаза. Двадцать семь. Юнги не суеверный, но это отличное число, которое вполне может хоть немного успокоить расшатанную нервную систему. Мона права, ничего не случится, если Юнги не пройдёт, не удивит этого Чон Чонгука. Юнги ни разу не видел знаменитого тренера вживую, да и откуда, но, чтобы с ним познакомиться, личной встречи и не нужно. Юнги хватило пяти минут, когда он открыл биографию Чонгука и его короткое интервью у Джеймса. Чонгук отвечал коротко, по существу, смотрел в камеру очень редко, но каждый раз, когда он это делал, у Юнги пробегали мурашки по всему телу. Его приказно-повелительный голос звучал слишком, даже в обычной жизни, вне льда, он приказывал, Юнги был в этом уверен. Интернет сказал, что мужчине двадцать семь лет, хотя на вид Чонгуку можно было дать максимум двадцать пять. «Великое совпадение», — мысленно хмыкает Юнги, переводя взгляд на свой номерок. Свою карьеру Чонгук закончил в двадцать лет и сразу начал давать частные уроки в элитных школах. Причину его ухода так никто и не объяснил, а сам мужчина отвечал кратко и надменно, словно желая избавить себя от обсуждения надоедливой темы. От его прощального видеоинтервью хотелось сжаться в комок. Смотреть в антрацитовые радужки Чон Чонгука было неприятно до отвратного покалывания, которое Юнги ранее никогда не испытывал. Там словно никогда не видывали солнечного тепла, а от одного его голоса кожа словно слоиться начинала. Как его ученики выносят его неподъёмную ауру на тренировках, Юнги оставалось лишь гадать. Да, Чонгук — последний шанс Юнги стать хоть кем-то, похожим на свою мечту. Но даже изображение этого человека на экране телефона вызывает мурашки. Правила кастинга гласили, что нужно выбрать любую мелодию, просто откатать поставленную программу и вновь выйти в холл, чтобы там уже дожидаться объявления результатов. Юнги долго думал над своим репертуаром, выбирая самый сильный. Но те номера, что казались великолепными, в этой ситуации, перед лучшим тренером страны, выглядели нелепо и до банальности легко. А Юнги хотелось удивить, блеснуть, и если не пройти, то как минимум оставить о себе яркое впечатление. Юнги снимает олимпийку и кладёт рюкзак на свободное место между растягивающимися девушками на пластмассовое кресло в зале ожидания. — Тоже на кастинг? — Раздаётся сзади тихий голосок. Когда Юнги поворачивается, он видит худенькую девочку пятнадцати лет в кофточке и с кошачьими ушками. Пёстрый костюм и ярчайший макияж вовсе не сочетаются с её невинным голосом. Кажется, здесь только Юнги не особо настроен рвать глотки и идти по головам, чтобы стать учеником какого-то тренера. Не какого-то. Девочка ничего не сделала, но от неё тянет блевать. От того, что она сделает всё ради своей цели. Но ведь многие так и поступают, не только спортсмены. Юнги давно пора было снять свои розовые очки и окунуться в реальность, где всё решается с помощью связей. На талант в двадцать первом веке все класть хотели. Хочешь чего-то добиться — начни лизать задницы уже сейчас. — Типа того, — пожимает плечами Юнги и отворачивается, не имея желания продолжать ненужный разговор. Девчонка и не настаивает — продолжает тянуть шпагат. Юнги обводит себя взглядом в отражении гладкой поверхности, поглаживая бисер на костюме. Единственный приличный наряд для выступления, который Юнги смог взять напрокат, почти поцапавшись с арендодательницей костюмов. Чёрно-белая ткань отлично сочеталась с его выбеленными волосами, напоминая «Круэллу». Когда на каток стали вызывать людей, обстановка начала ещё больше давить. Ещё ни один не вышел оттуда с улыбкой или гордостью за себя. Одну девушку даже выносили медики — бедняжка потеряла сознание. А из отрывков брошенных фраз Юнги понял, что фигуристы проходят эмоциональную мясорубку. И Юнги вроде эмоционально устойчив, но, сидя перед этими дверьми в ад, хотелось убежать. Внутри разворачивался дикий Армагеддон. К чёрту мечту. К чёрту этого Чон Чонгука. Юнги поднимается с точным намерением уйти, когда из колонок доносится его номер. Сердце делает кульбит и останавливается вместе с Юнги. Он не видит несколько пар направленных на него глаз, словно эта гонка за победу превратилась в «как защитить свою психику от тирана-тренера». — Иди, — говорит кто-то, а Юнги словно приклеился к полу. Не хочется. Или хочется? Надо снова абстрагироваться, забыться. Это то, что он умеет делать идеально. Тяжело вздохнув, Юнги с огромной силой отрывает свои ступни от пола и идёт прямо к огромной двери, которую ему любезно открывает мужчина из стаффа. Юнги проходит в огромное помещение катка, с него привычно тянет холодом. Но этот холод не приятно холодит кожу, а угнетающе морозит. Юнги с восторгом оглядывает окружающее его пространство, поражаясь немыслимым размерам строения. Оно в раз пять больше того, где он обычно занимается. Целое раздолье для прыжков и каскадов. В нескольких метрах у бортика стоит невысокая девушка с папочкой в руках. Её светлые волосы небрежно собраны в пучок, а сама она внимательно оглядывает Юнги, будто сканирует, сравнивает реальность со своими ожиданиями. Юнги отводит взгляд чуть правее, наконец замечая настоящий кошмар всех фигуристов. Чонгук стоит за спиной девушки — скорее всего, его помощницы. Его почти не видно. Пока Юнги идёт к бортику, он успевает проскользнуть взглядом по острому профилю, смоляным волосам, монолитно зализанным назад. Юнги не видит глаза Чонгука, но даже так он источает необъяснимую силу, от которой неприятно ведёт голову. Как эта девушка спокойно стоит рядом с ним — Юнги не знает. Чонгук на Юнги даже не поднимает взгляд, стоит, облокотившись локтями о бортик и обхватив голову руками. Словно этот кастинг для него тяжелее, чем для сходящих с ума фигуристов, словно всё это сборище слишком обременительно. — «La Di Die» — ваша песня? — Интересуется девушка, когда Юнги тяжело вздыхает у бортика, касаясь пальчиками холодной стенки. Юнги неуверенно кивает, расслышав в вопросе помощницы лёгкую насмешку. Когда она даёт указания человеку за аппаратурой, вскинув руку, Юнги вновь переводит взгляд на Чонгука. Он поставил себе чёткую установку, всю ночь вёл с собой беседу, решил, что в данную секунду нужно показать всё, чему он научился за несколько лет своего упорного труда. И не ради учёбы у лучшего тренера, не ради Чон Чонгука, а ради себя, чтобы доказать именно себе, что он достоин находиться здесь. Парень набирает в лёгкие воздух и ставит правый конёк на лёд, словно желает убедиться в его прочности. Почему-то забыться не получается — руки одолевает мелкая дрожь, и Юнги комфортнее думать, что это из-за холода, а не из-за перенапряжения и всепоглощающей ауры тренера. Когда девушка кивает Юнги, тот встаёт в исходную позицию и закрывает глаза.La Di Die — Nessa feat. JXDN
Это выступление ничем не отличается от других, так почему сердце готово переломать все рёбра к чертям. В данную минуту неудачным кажется всё: костюм, песня и даже сама идея прийти сюда. Юнги старается отречься от разума и отдаться ощущениям, заходя на дорожку шагов. Чонгук плавно переводит ладони с висков на лицо, хмыкает, когда слышит начало песни. Ужасно подобранной для выступления песни. Чонгуку хочется посильнее сжать голову, лишь бы не слышать этот современный кошмар. Чонгук не старой закалки, он тоже предпочитает слушать нынешних исполнителей, но как вбить в головы тех, кто собирается к нему в ученики, что с таким музыкальным репертуаром они заведомо провалятся на кастинге. Хочется остановить и сказать, что это не фестиваль рок-песен, и девчонка, очевидно, перепутала заведения. В том, что это снова была мелкая разукрашенная девчонка, Чонгук не сомневался, пока не поднял взгляд. Фарфоровая кожа блестит в искусственном свете, белоснежные волосы развеваются от скорости, которую набрал паренёк. Чонгук вдруг понимает, что глаз оторвать от него не может, хотя Айрин что-то спрашивает. Несмотря на то, что он обычнее самых обычных, даже если и занимается фигурным катанием всю свою жизнь, переместить зрачки в сторону никак не удаётся. Грубоватые и бездумные движения и… Паренёк заходит на прыжок и пытается выполнить тройной аксель. Лишь пытается, потому что падает. Чонгук хмыкает, зачёсывая и так идеально уложенные волосы пятернёй и выпрямляясь в спине. Но Юнги поднимается и продолжает с ещё большим рвением. Будто этот казус не сломал его, ни разу не пошатнул его уверенность. Чонгук с намеренной придирчивостью вглядывается в каждое движение, обращает внимание на все мимические изменения. С большим усилием пытается найти в нём хотя бы одну деталь, в которой бы разочаровался. Ищет изъяны в навыках, которые парень успешно демонстрирует плавными изгибами, что смешиваются с неопытностью. У Чонгука даже глаз дёргается, когда он опускает взгляд на ступни парня. Девственно чисты, их будто совсем не трогал ни один станок. Этот паренёк напоминает ещё не распустившийся цветок, который надо поставить в вазу и обогреть тёплыми солнечными лучами. Снова заходит на прыжок, а Чонгук расслабленно откидывается и закрывает глаза. В Чонгуке просыпается тот самый второй, кто любит поспорить, оценить. Не прыгнет. Давно Чонгуку не было настолько интересно, внутри идёт рьяный спор. Родной звук идеального соприкосновения коньков и льда оглушает. Чонгук открывает глаза и смотрит на продолжающего программу Юнги. Скалится лишь самым краешком губ, облизывает верхний ряд зубов. — Это сейчас был четверной? — Выгибает бровь Чонгук, чуть поворачиваясь к помощнице. — Тройной тулуп. Хотел четверной, но не докрутил. Останавливать музыку? — интересуется Айрин, глядя на босса, старается прочитать давно известный ответ в его взгляде. Странно, что этот парень даже откатал почти всю программу и его не остановили на первой ноте. Кажется, что-то в Чонгуке изменилось. Так сразу и не видно, но словно что-то щёлкнуло. — Да, я увидел всё, что мне нужно, — грациозно вскидывает руку Чонгук и выхватывает папку из рук девушки. Мин Юнги. С фотографии на него смотрит восемнадцатилетний мальчик с идеальным лицом. На дне зрачков что-то такое, от чего Чонгук хмыкает. Чонгуку и фотография не нужна была, чтобы распознать ту редкую искру, которую во всём мире найти почти невозможно. — Я беру его. Заканчиваем это бессмысленное мероприятие. — Как заканчиваем? — Айрин в шоке хлопает глазами, поглядывая на тяжело дышащего парня — тот с непониманием глядит на обоих. — У нас ещё около пятидесяти хороших кандидатов. — Первую двадцатку ты тоже называла одарёнными, только кроме позёрства я ничего не увидел, — отрезает он и кивком отправляет девушку к выходу. Слишком исчерпывающе, чтобы Айрин смела возразить. Она, кивнув, скрывается из виду. Чонгук облокачивается о бортик и поворачивается к застывшему парню. Юнги сглатывает и обхватывает себя руками под этим тяжёлым взглядом. Хочется смыть его с себя. Когда его музыку бесцеремонно остановили, Юнги начал осознавать, что это конец. Не хотелось оставаться и выслушивать оскорбления в свою сторону. — Ты ещё можешь что-то, кроме как падать? — Вопрос Чонгука разносится по всему катку. Строгая и холодная интонация режет слух. — Могу, — отвечает совсем тихо Юнги, будто он потерял голос. Смыть с себя его взгляд. Смыть, смыть, смыть. — Не слышу, — это звучит слишком грубо, отчего хочется сжаться в маленький клубочек. Юнги слышал голос Чонгука, когда смотрел видео, но вживую тон кажется ещё более давящим. — Могу, — выкрикивает Юнги, пиная лёд с досады, отчего от лезвия летит мелкая крошка. Чонгук выгибает бровь и еле заметно скалится. — Пока я ничего не увидел. Лишь бездарность, возомнившую себя фигуристом. Ни грации, ни чувства ритма, ни эмоций, а от подбора музыки вообще уши закрыть хочется, — говорит, а лицо вообще не меняется. Всё такое же холодное и отстранённое, словно он родился с таким. — Я могу идти? — Сквозь зубы спрашивает Юнги, сжимая руки в кулаки, впиваясь ногтями в плоть. И Юнги впервые видит жестокую ухмылку. Зловещую и не предвещающую ничего хорошего. Чонгук будто наслаждается этим бессилием и беспомощностью, в которых утопает его собеседник. Характерный. — Можешь, но завтра в пять утра чтобы был тут. Я ненавижу опоздания. Мне ничего не стоит вышвырнуть тебя, ведь никакой ценности в тебе нет. Юнги в удивлении поднимает голову, но мужчина уже не смотрит на него. Чонгук суёт руки в карманы чёрного пальто и отворачивается от в шоке открывшего рот парня. — Я принят? — Не верит. — К твоему ужасному сожалению. Я забираю душу взамен на победу, — Чонгук тормозит у дверей, чуть поворачивает голову и скалится. Масштабно зловеще, как может только он, Чон Чонгук. — И отдаёте её дьяволу? — Голос Юнги вздрагивает, а по пальцам ползут неприятные мурашки. — Я и есть дьявол, — вскидывает руку Чонгук, на которой под искусственным светом блестит перстень, и скрывается в дверях раздевалок.