⛸⛸⛸
Юнги стоит в ванной и долго глядит на своё отражение. Из телефона, что лежит на раковине и проигрывает музыку, начинает доноситься трель входящего звонка. Юнги недоумённо косится на время, а потом на звонящего. На фото мигает светлая макушка старшего брата. Юнги по-доброму закатывает глаза и тычет мокрым пальцем в экран, оставляя пару капель на дисплее. — Опрометчиво звонить мне в такое время, — бурчит Юнги с полным ртом пасты и, быстро обтерев мокрую руку, прислоняет телефон к зеркалу, чтобы его было хорошо видно. Сокджин всё ещё сидит в белом халате, а вокруг него всё те же привычные светлые стены. — И тебе добрый вечер, — хмыкает старший Мин, растягивая губы в приветливой улыбке при виде младшего. — Ты уже спать? — Я не ночная пташка, в отличие от тебя, — пожимает плечами Юнги и склоняется над раковиной, ополаскивая лицо холодной водой. — Ну, у меня ночная смена. Поэтому сегодня я вынужден хлебать горький кофе из автомата, чтобы не заснуть. Я провёл аж три консультации и осмотра и валюсь с ног, — вымученно стонет Джин, а Юнги с наигранным сочувствием ахает, от чего старший негодующе щёлкает по экрану телефона, как бы пытаясь дотянуться до младшего. — Я что звоню, — спохватывается Сокджин. — Могу поздравить будущего чемпиона? — Это тебе мама уже напела? — Юнги выпрямляется и выгибает бровь, смотря прямо в экран. — Ну так. От тебя же не дождёшься! — Джин поднимается со стула, отчего тот неприятно скрипит. Тянется за новой порцией кофе. — Я ещё не успел! — Тычет в экран мокрой щёткой Юнги, капли от которой летят прямо на экран. Юнги тихо ругается и яростно трёт телефон рукавом светлой пижамы. — Но да. Я прошёл в свой личный ад. — Я погуглил этого Чонгука на перерыве, мне было интересно. Могу пожелать тебе лишь терпения и удачи. Я много людей видел за свою медицинскую жизнь, но такого тяжёлого взгляда — ещё нет. В комментариях, что он жёстко дрючит своих учеников. Если бы у вас была группа, то ещё не так урон бы скапливался на тебе, — Джин уводит куда-то в сторону задумчивый взгляд, а Юнги передёргивает от его слов. Вот тебе и братская поддержка. — А так я один. Бездарность без чувств и слуха, — бурчит Юнги, вытирая рот полотенцем. — Это он тебя так назвал? — Заливисто смеётся Джин, пугая проходящих медсестёр своим смехом, и ловит осуждающий взгляд младшего. — Извини, — тут же одёргивает себя старший и закрывает рот ладонью, чтобы скрыть пробирающийся смех, на что Юнги остаётся лишь устало закатить глаза. — Ненавижу тех людей, которые возомнили из себя богов, стоило им добиться хоть каких-то высот, — агрессивно мотает головой Юнги, вздыхая. — А может он такой человек, не думал? Все тренера со стальным стержнем и старой закалкой. — Сколько ему вообще лет? — Спрашивает Юнги, у которого из головы вылетела цифра. Он же читал его биографию, но, кажется, из-за волнения многая информация просто выветрилась. — Это же твой тренер, — хмыкает Джин. — Ты всё равно рылся в его биографии! — Двадцать семь. Почти как я, — смеётся старший, отхлёбывая кофе. — Старики, — скалится Юнги, высовывая язык. — А ты молодуха прям великая, — корчит рожицу в ответ Джин. Он такой всегда, сколько Юнги его помнит. Никогда не скажешь, что старшему Мину скоро стукнет аж двадцать девять. Почему-то в голову снова лезет Чонгук и его замораживающий кожу взгляд. Юнги тоже никогда не подумал бы, что этому человеку за двадцать пять. Он не разглядывал его лицо особо, зная, что такая возможность представится. Джин долго молчит, обдумывая что-то своё, пока младший мысленно сгорает от раздумий о завтрашнем дне. — Я женюсь через два месяца, — вдруг говорит старший, вглядываясь в лицо брата, что так и не изменилось в эмоциях. — Я знаю, чёртов ты конспиратор, — хмыкает Юнги, садясь на бортик ванной. Кажется, Мона тоже с кем-то начала разговаривать, а может это просто её включённый сериал. — Мама? — Мне кажется, что о твоей свадьбе она узнала раньше тебя, — Юнги заливается смехом, а Джин страдальчески стонет. — Ничего не скроешь от этой женщины, — выдыхает старший Мин. — Я пришлю тебе пригласительное позже. Постараешься прийти? — Я не пропущу свадьбу родного брата, хён. Какого ты обо мне мнения? — Самого наилучшего, — посылает воздушный поцелуй старший, когда младший морщится. — Ладно, иди спи. Завтра у тебя первая тренировка с этим Чонгуком. — Он тиран, а не Чонгук! — Возмущается Юнги, вскидывая ладонь. — Просто думай о нём так, будто он единственный, кто приведёт тебя к славе. Я пошёл. Удачи завтра! Возможно, Джин прав. Чонгук — лучший тренер, способный привести к золоту. У Юнги появился шанс исполнить мечту, и он им воспользуется, даже если придётся продать душу и тело этому Чон Чонгуку. Пусть забирает.⛸⛸⛸
В просторной квартире приглушённый полумрак. Из слегка прикрытых панорамных окон, задёрнутых плотными шторами, слышится гул просыпающейся улицы. Клаксоны машин, что стоят в пробке, несмотря на ранний час, исполняют какофонию. Все спешат на работу — многие нервные и невыспавшиеся. Квартира новая и ухоженная, выполненная в стилизации «модерн». Чёрные однотонные стены, пол из крупной тёмной плитки, на которой расстелен белый пушистый ковёр. Посередине панорамных окон участок заделан светло-деревянной тумбой, там стоит огромный плазменный телевизор. Прямо напротив него большая двуспальная кровать с такими же деревянными вставками. Рядом с ней небольшая тумбочка, на которой покоится будильник и единственный в квартире кактус. Будильник начинает резко звонить, из-за чего мужчина, по голову укрытый в чёрные простыни, шевелится. Он сначала просовывает руку, с размаху грохая по кнопке, а потом резко поднимается. — Твою мать, — шипит Чонгук, хватаясь за голову. Подъём был слишком резок, из-за чего череп готов взорваться. Чонгук медленно встаёт, вдыхая свежий воздух с еле уловимым запахом выпечки ближайшей кондитерской, что веет из открытого окна. Он подходит и решительно дёргает шторы. На небе горит короткая красная полоска, настенные часы показывают четыре утра. Чонгук трёт переносицу и подходит к турнику прямо у панорамного окна, с лёгкостью хватается за балку, начиная подтягиваться. Чёрный доберман, заслышав пробуждение хозяина, с лаем заскакивает в комнату. Чонгук провожает собаку нечитаемым взглядом и, выполнив назначенную норму, спрыгивает, потирая чуть ноющие ладони. Под льющуюся из колонок музыку, Чонгук следует в ванную, а из неё на кухню. Кухня выполнена в таких же чёрных тонах с деревянными вставками. Мужчина ставит сковороду на плиту, наливает туда оливковое масло и разбивает пару яиц. Пока глазунья тушится, Чонгук наливает себе свежевыжатый апельсиновый сок и сразу делает глоток. Монсаль громко хрустит кормом, смешно чавкая. Чонгук поглядывает на время, зачёсывая пятернёй всё ещё мокрые волосы. Уже через полчаса на мессенджер телефона приходит сонный смайлик, и Чонгук, хмыкнув, натягивает на чёрную рубашку такого же цвета пальто и выходит в подъезд. На подъездной дорожке уже стоит неизменный чёрный Рендж Ровер Вилар, а его хозяин мирно посапывает на руле. Тот вздрагивает, когда дверь пассажирского сидения громко хлопает. Чонгук словно специально это делает, каждый раз растягивая губы в ухмылке вместо приветствия. — Напомни мне, почему я должен выступать в роли твоего водителя? — Неуклюже ноет Хосок, поправляя каштановые растрепавшиеся волосы. С утра он выглядел слишком не выспавшимся, не привыкший подниматься к раннему времени. — Потому что ты проебал спор, — пожимает плечами Чонгук, даже не меняясь в лице. — Блять. Когда твою тачку сделают? У меня тренировка в девять. В девять! — Возмущённо взмахивает руками Хосок. — А я обязан подрываться к четырём, гасить бензин и переться аж в центр по пробкам, — возмущается Хосок, сопровождая свою реплику активным жестикулированием. Но Чонгук привычно молчит, и тот, вздохнув, заводит машину. Чон Хосок двадцатиоднолетний и весьма успешный футболист, который в свои годы был номинирован на ценную награду для каждого футболиста после «Золотого мяча». — Прикинь, вчера на тренировку наши двое пацанов заявились, держась за руки. Я сначала не понял, чего они замутили, может тик-ток какой, тренды там. А они встречаться начали, — смеётся Хосок, выворачивая на главную улицу и вливаясь в поток однотипных машин. Чонгук рефлекторно морщится, но тут же отворачивается к окну. Солнце восходит красиво, заливая красным цветом весь Сеул. — Мне сложно это понять и принять, — отрезает Чонгук, а мужчина рядом тяжело выдыхает. Он знает, как друг относится к однополым отношениям. И если нынешнего Чонгука можно лишь слегка назвать гомофобом, то до признания брата он был одним сплошным сводом правил по презиранию педиков. Чимин в свои семнадцать заявил брату, что не по девочкам, и что ему даже нравится один человек. Чонгуку тогда пришлось нелегко, не говоря уже о Чимине, который не был готов к ярости старшего брата. Человек привыкает ко всему и, спустя полгода, Чонгук больше не обращал внимания на ориентацию брата, его парня, который оказался его вторым лучшим другом, и на геев в целом. Сейчас Чонгук просто избегает этой темы, стараясь молчать в разговорах. Хосок сглатывает, думая о смене темы. — Я видел в инсте твоего нового ученика. В первый же день кастинга, это нонсенс. Он так хорош? — Он бездарность, — морщится Чонгук, прикрывая глаза от лучей солнца. — Да брось. Будь он полным профаном, ты бы никогда не взял его, — усмехается Хосок, поворачивая к ледовому дворцу. — И почему в такую рань? Ты же с шести занимаешься. Хосок поворачивается к другу и смеётся, когда видит ничего не выражающее лицо. — Уже испытываешь пацана? — Паркуется. — Хочу убедиться в его никчёмности, чтобы выкинуть и не тратить своё время, — Чонгук толкает пассажирскую дверь, выходя. — И всё же, Чонгук, почему именно он? — Облокачивается о руль Хосок, дожидаясь ответа от остановившегося мужчины. — Он был лучше всех остальных, из него можно что-то слепить. Такой ответ тебя устроит? — Раздраженно рявкает тот, захлопывая дверь. Хосок хмыкает, прикрывая глаза. — Более чем.⛸⛸⛸
Утром в мессенджере Юнги приходит электронный пропуск в ледовый дворец. Кажется, от помощницы Чонгука. В тексте сообщения она ещё раз напоминает время и говорит, что коньки брать не нужно. Юнги сглатывает неприятный ком. Когда он входит в здание, часы показывают без десяти пять. Охранник что-то сонно бормочет проходящему Юнги, даже не глянув на пропуск. Кажется, он первый, кто пришёл в такую рань. Честно, если бы не Мона, что приготовила завтрак, он бы опоздал на свою первую тренировку. Он проходит по тёмному и узкому коридору. Коридор кончается дверью, Юнги тянет ручку и окунается в холод катка. Абсолютная темнота и тишина, которую разбавляет работающая льдоуборочная машина. Она медленно катит с характерным шумом, освещая лишь нужную часть. Юнги, оперевшись локтями о бортик, лениво наблюдает за ней и за сонным мужчиной за её рулем. Трибуны погружены в кромешный мрак, белыми софитами освещается лишь лёд, подсвечивая неравномерными пятнами. Юнги вздрагивает, когда за спиной хлопает дверь. Поворачиваться не хочется, потому что Юнги знает, что сзади его прожигает пара антрацитовых глаз. Но повернуться приходится, когда Чонгук, словно не замечая его, проходит мимо. — За мной, — лишь бросает он, скрываясь в дверях кабинета. Он оказывается просторным, с большим окном и кофемашиной. Юнги неуютно мнётся в дверях, когда Чонгук облокачивается о перед стола, складывая руки на груди. — Это, — он кивает на синюю папку, покоящуюся на столе. — Твой договор. Там прописаны все пункты, которые ты обязан выполнять. Ознакомься и поставь подпись. Юнги делает неуверенные шаги к столу и протягивает руку, неприятно ёжась от горячего дыхания совсем рядом, но Чонгук не двигается с места, наоборот, внимательно разглядывает, словно в самую душу смотрит, потаённые страхи узнает. Юнги резко тянет папку на себя, делая три шага назад, лишь бы не чувствовать эту ауру близко и, сглотнув, вчитывается в каждую строчку. Все абсолютно технические моменты, известные каждому фигуристу. — Что означает пункт «Не афишировать свои отношения»? — Хмурится Юнги, когда останавливается на непонятной строчке. — Никаких фотографий в сеть, никаких комментариев на интервью кроме достижений и спорта. Разрешаю лишь благодарность родителям. — Но у меня есть девушка. — Поздравляю, — выгибает бровь Чонгук, скользнув взглядом по нахмуренному лбу. — Она не должна мешать твоей карьере. Никаких проявлений отношений во время тренировок. Выгоню сразу. Юнги плохеет от его тона. Словно кровь сворачивается в венах, прекращая свой ток. Юнги вновь опускает взгляд, бегло проходясь по строчкам. — Насчёт музыки… — мнётся он. — У меня непереносимость классики. Юнги вздрагивает под смешок Чонгука. Тот поднимает свой взгляд, продолжая насмехаться. Но это не просто добрые или бесчувственные смешки, от них хотелось вскрыть себе кожу, настолько они выворачивали. Юнги жмётся к выходу, сглатывая. — Фигурист с непереносимостью классики? Тогда что ты тут делаешь? Если ты думаешь, что я буду позволять тебе выбирать такую музыку, которая была на кастинге, можешь смело разворачиваться и больше никогда не возвращаться в фигурное катание. — Просто согласовывайте со мной, — набирается в легкие воздух и твёрдо отвечает Юнги, тут же добавляя неуверенное: — Пожалуйста. У Чонгука внутри диссонанс. Никто ещё не осмеливался ставить ему условия, а этот парень стоит перед ним в первый день и требует согласованности. Кажется, тот его ещё не раз удивит. — Через два месяца начинается Гран-При. Надеюсь, ты знаешь, что это, — Чонгук молча протягивает Юнги ручку, когда тот заканчивает читать. — В этом году его перенесли из-за олимпиады, поэтому он проводится раньше на два месяца. — Я участвовал в пятнадцать, — возражает Юнги. — Даже не спрашиваю, прошёл ли ты первый этап, — усмехается Чонгук, облокачиваясь на окно. Юнги мысленно уже избивает его, твёрже вцепляясь в пластиковую ручку так, что та готова переломиться. — Через месяц будет жеребьёвка в два этапа. У нас месяц, чтобы сделать из тебя того, кто выиграет золото. Ты должен осознавать уровень тренировок. Юнги даже замирает, когда выводит свою подпись. За месяц прижиться к новому тренеру, выбрать программу и настроиться на важный конкурс? Кажется, этот Чонгук сошёл с ума. Чонгук отталкивается от окна, в два шага преодолевая разделяющее их расстояние. Юнги дёргается назад, когда руки мужчины в тяжёлой хватке вцепляются в его плечи, оставляя синяки даже через ткань. — Твои прошлые достижения ничего не стоят. Они говорят о том, какой ты был. Важно то, что ты покажешь миру сейчас. Забудь того, кто вошёл в тот день в это здание. Твоя перестройка начинается сейчас, — Чонгук смотрит прямо в глаза, а Юнги против воли опускает свой взгляд на его двигающиеся ровные губы. Когда Чонгук сжимает его плечи ещё сильнее, Юнги возвращает свой взгляд обратно. Юнги смотрит прямо в эти бездонные глаза, а внутри такая тишина, словно и сердце перестаёт биться. — Я хочу, чтобы с твоих губ сходило только слово «золото». Золото, ради которого ты прольёшь семь потов и отдашь плоть во власть льда. Ради которого ты готов порвать образ прошлого себя, самолично сломать ему кости и построить себя заново. Обычно никто не справляется с этим в одиночку, поэтому я начну ломать тебя. От этих слов у Юнги начинает кружиться голова. Он пошатывается, когда мужчина отпускает его и отходит. — Прямо и направо. Там спортзал. Начинай растяжку, я сейчас подойду. Юнги словно в прострации двигается к двери, останавливаясь. — Я не увидел ничего насчёт оплаты, — как бы не хотелось это говорить, но лучше Юнги узнать сейчас. — Плохо смотрел, — хмурится Чонгук. — От денежного приза за золото — тридцать процентов. Я не гонюсь за деньгами, мне важно другое. — А серебро и бронза? — А остальное меня не устраивает. Теперь пошёл разминаться.Ruelle — Madness
Пока Юнги идёт от раздевалки к нужной двери, заранее переодевшись в чёрную майку и легинсы, он думает, что насчёт оплаты не всё так плохо. С тем исходом, что нет гарантии в золотой медали. Почему-то в голове сам собой всплывает вопрос о заработке Чонгука. Ведь на тридцати процентах долго не продержишься, хотя мужчина выглядит весьма солидно. Юнги начинает обычную разминку, которой их научили ещё в школе, постепенно переходя к шпагату. У парня всегда была проблема в прямом шпагате прогнуться вперёд, касаясь ладонями пола как можно дальше. Юнги аккуратно начинает тянуться, раскачиваясь, когда сзади к плечам прикасаются холодные пальцы. Юнги не успевает повернуть голову, как его резко наклоняют вперёд так, что он грудью полностью соприкасается с полом. Из губ вырывается глухой вскрик, а лицо Юнги перекашивается в гримасе боли. Хочется разогнуться, уменьшить боль громко хрустнувших костей и сухожилий, но тяжёлые руки не дают этого сделать. — Привыкай именно к таким тренировкам, — шепчет Чонгук, опаляя горячим дыханием ушную раковину тяжело дышащего Юнги. — Под словом «ломать» я имею в виду реальность. А потом он резко дёргает Юнги на себя, вырывая из его губ ещё больший крик боли. Мужчина держит крепко, прижимает вспотевшую спину парня к своей груди, сидя за ним на корточках. Юнги задирает голову, в попытке словить ртом воздух, но натыкается на тёмные радужки. — Я не шутил, говоря, что я дьявол, — на его губы ползёт оскал, от которого хочется выблевать свои внутренности прямо ему под ноги. В глазах всё плывёт и мутнеет, когда Юнги из последних сил держится за ускользающее сознание. Слова, полные грубости и стали, словно окунают в холодный океан, пробуждая. — Отрубишься, сделаю так ещё несколько раз, — а потом он отпускает его плечи, отходя от Юнги на несколько шагов и закатывая рукава чёрной рубашки. Именно в этот момент Юнги понимает всю суть его слов про «золото», про душу и сломанные кости. И теперь он не уверен, что мечта того стоит.