На меже

Агата Кристи — Я буду там.       Конечно Турбина подозревала, что приехала не вовремя.       — Горько!       А у нее не было свадьбы. Она вообще тогда замуж выходила впопыхах. Чтоб никто и не подумал, что ребенка она нагуляла. Ну ничего. Всяко лучше так, чем оставаться в Москве. Москва! Как много в этом звуке для сердца русского слилось! Хотелось закурить. Она зажмурила глаза, ощущая, как ее пальцы сжимает Ромка. Глазами своими яркими покосился, как бы спрашивая — «чего, мать, в машине сидим?» Она бы сказала, да только вот Ромка-то и не спрашивал — он ребенок достаточно понимающий, что удивляло ее до чертиков. Это давало простор для воли Андрея, то и дело снимать в фильмах, засовывать в эпизоды и в принципе не плохо зарабатывать на нем.       Наверное, это была одна из причин, по которой Андрей так странно выносил ее ребенка, как родного. Почему «как»? Ромка называл его папа, а о том, что она действительно нагуляла ребенка почти никто и не знал. Ну может быть кто-то и знает, хотя этот «тот» о существовании ребенка-то и не знает. Чего беспокоится? Турбина погладила маленькую ладошку. Выходить из такси не хотелось совершенно. Она нарвалась. Конкретно нарвалась. И неизвестно сколько они тут около дома проторчат. Так и чуяло сердце вообще не стоит пересекаться с Дубной. Лишние воспоминания, трепание нервов.       С Андреем ее свел отец. Получается эта «тайна» оставалась между ими троими и планировалась тщательно скрываться. Хотя… Странно было скрывать ребенка постоянно его снимая. Да и черт с ним. Она вообще до этого момента не беспокоилась о том, что может вскрыться вся эта дрянь. Конечно! Приехать к матери с Ромкой и попасть на свадьбу к Стрелецкой. Да это не то, что вляпаться, это с размаху влететь в бетонную стену нужно.       — Долго сидеть-то будете?       Турбина выругалась.       — Выходим мы, выходим.       Ладно хоть на легке, планировалось, что она приедет на пару часов, а там уедет. А теперь как?       Регина вышла из машины, обошла ее и взяла Ромку на руки, закрывая собой. Ладно, посидят на детской площадке пару минут. Или сколько там выкуп длиться? Она ведь звала ее на свадьбу, приглашение через мать передавала. А Регина как сука себя повела. Как обычно. Кому мстит — сама не понимает. Она сейчас вообще мало думала о себе, о том, что назовут ее шалавой или еще кем похуже. Она просто знает на своей шкуре как это расти без отца. Поэтому всю эту грязь Ромке она показывать не даст. Ей сплетен хватило, своего ребенка она от этого будет ограждать до последнего.       Март — противный месяц. Грязный, мокрый. Давно она на этой площадке не была. Ничего не изменилось с того момента. Детей на площадке сейчас толком и не было. Шум явно спугнул детей с площадки. В носу защипало. Обидно, конечно, до чертиков. Она все понимала. Была у нее знакомая с папашей авторитетом. Еще в то время угроз хватало. А сейчас? По плечам пошли мурашки. Возможно ей было просто холодно, а быть и нервы. Все-таки погода в марте обманчива.       — Мама, а когда мы домой пойдем? — Ромка начинал ныть.       Она залипла взглядом на родном подъезде.       — Смотри, — она говорила с ним как со взрослым, — Там толпа. -он протянул свое томное «ага», — Вот давай мы мешать не будем, подождем как все уйдут и пойдем к бабушке?       По наиграно тяжелому вздоху Ромки она поняла, что в целом он согласился на ожидание. Она и сама, говоря на чистоту, сидеть и ждать, когда это все закончится, не особо хотела. В какой-то момент, Регина перестала бороться с чужим счастьем. Данные у всех изначально разные, а выбор… Выбор тоже разный. Иногда у нее были моменты некоторого созерцания, когда она представляла, что было бы, если бы она тогда призналась, что залетела. И сказать, что это будущее радовало было бы сложно. Знала она, как кончил у них Валера. Знала, а потому после этого крупного события с таким воплем умоляла Андрея взять их тогда в Америку, что и не описать. Нет, Андрей ее любил и Ромку любил, а Регина любила Ромку, поэтому она была в некотором обречении сидеть с ним до последнего.       Но все-таки находить чужие черты в Ромашке было отвратительно. И надежда на то, что на нее он будет похож чуть больше все-таки в ней жила.       — Горько! — вот на этот раз голос она узнала.       Регина на это лишь ответила очередным толчком старой качели, на которой сидел Ромка. Губы в тонкую линию сжала. Почему именно от него так получилось?       — Это Турбина что-ли?       — Похоже. — сухо тогда ответит Витя.       — От кого ребенка настругала?       — Известно же, от режиссера, она же замуж вышла.       И, собственно, хорошо, что этого Регина не услышала. А если бы и услышала, то подумала бы, что какая она молодец, никто на настоящего не подумал. А Стрелецкая в тот момент все поймет и даже простит Регину в некотором смысле. И поймет, почему она от свадьбы от ее отмазалась. Все-таки пора взрослеть. Пора!       Стрелецкая же понимала то, что в принципе ее жизнь плохой нельзя было назвать. Живет-то она себе припеваючи. Сейчас поняла и наглость иметь стало. А вот Турбину понять с этим показательным жестом…       Значит права была Кира, когда спрашивала у нее в девяносто седьмом от кого у нее малой. Три года с того момента уж прошло. Только Регина на прямую ничего и не скажет. А вот Стрелецкая знатно озадачилась. Однако мысль эта быстро ушла. Слишком уж полный на будущие воспоминания день.

***

      — Ну Региш, не смогу я сегодня! — слышалось из трубки.       Она вздохнула.       — Давай заберешь завтра с утра. — Она не унималась.       — Тебе так важно чтобы тебя забрал я?       — Да! Важно! — она истерично бросила трубку и потянулась к сигаретам.       Пустая пачка. Да это издевательство какое-то! Мать ушла на работу в ночную смену. Оставалось только ночевать в Дубне, чего делать вообще не хотелось. Она вляпалась сама того не желая. Слезы к горлу подступали. У нее же все хорошо, все же, блин, хорошо! Сама себе об этом кричала. Только вот как жить с осознанием того, что она так и осталась совершенно одна? Центр в жизни пусть сменился, но все же оставалось трагически привычным. У нее есть карьера, семья! Подумаешь папаша кавалера выбрал, подумаешь! Не велика драма. Главное, что у ребенка есть отец. А она потерпит. У нее ведь тоже карьера есть — снимается, растет. Все хорошо.       Чего тогда так тошно тебе, Турбина?       Ее любили за тело, а ей хотелось за душу, за ее хамство и необузданный характер. Да и вообще мало ли что ей хотелось? Она проглотила ком, который скопился за пару секунд, едва Рома выглянул из комнаты.       — А когда мы поедем домой?       Она снова сглотнула ком.       — Завтра утром. Иди играй, все хорошо.       Нифига не хорошо, даже маленький Ромка это понимал. Вроде четвертый год, а все-таки не дурачок. Остался стоять около косяка все также разглядывая в полумраке силуэт матери. Как была тощей так и осталась. Она отодвинула телефонную трубку. А он подошел, прижался. И ведь большего сделать он и не мог. Хотя, Регине и это приятно было. У нее был тот, кто любил ее бескорыстно без всей этой напускной пакости — детской, чистой любовью.       Так и сидели на полу в полуобъятиях. Регина перебирала светленькие кудряшки, а Ромашка так и тормошил кулон почти во всю его детскую ладошку. Что ей нравилось в его детском характере, так это то, что он не спрашивал в чем проблема, он словно понимал своим ребячьим умом, что ему их решить не под силу, но своим присутствием он Регине все-таки напоминал зачем ей нужно жить и не распускать сопли.       Звонок в дверь прозвучал противно, но в целом, у Регины имелось пара наметок, кто там мог быть.       — Я же сказала, что не открою. — еще не подходя к глазку, твердила она.       Удары по двери послышались вполне ожидаемо.       — Кто это? — спрашивал Рома.       — Кто-то очень наглый, — фыркнула она, — Уйди в кухню.       Она хотела повернуть замок и послать к чертовой матери. Но посмотрела       Она свое отбоялась. Она репетировала это тысячи раз. Она глотала этот ком каждый раз, когда глядела на светлые Ромкины кудряшки. Она повторяла это, как повторяют заученную на сотни раз теорему перед доской. Но сейчас Регина молчала. Молчала, потому что в двух метрах от нее сидел Ромка. А потому язык не поворачивался говорить эту горько-вязкую правду.       — От кого у тебя ребенок?       Турбина тогда фурией взыграла.       — Пошел вон отсюда. — шипела она как можно тише.       — Что сказать стыдно?       — Если ты хотя бы на метр подойдешь…       — Так сложно говорить правду?       Тишина повисла тяжелой гирей, как в подъезде, так и в квартире. Рома так и стоял на кухне, боясь пошевелиться. Он ничего не понимал, он даже представить суть разговора еще не мог. Но Регина знала, через пару лет он точно спросит про это. Задаст вопрос, а она не сможет ответить.

***

      Стрелецкая радовалась как ребенок. Она считала, что этот день был в принципе даже лучше, чем она ожидала. И ничего зазорного в своей сказке она не видела. Цветы в зале, тарелка вишни на кровати. Это было слишком ожидаемо и без трагедий. Словно так и должно было быть. Над ее спокойствием было кому работать, а она подобно глупой кукле кивала головой. Она понимала какая грязь там находится и даже не пыталась ее понять. Стрелецкая четко решила для себя — сидеть в розовых очках до последнего. Потому что она не хочет замечать эту грязь. И это будет сугубо ее выбор.       И кукла будет тебе верна.       И кукла будет тебе жена.       Ее выбор — молчать, когда Космос громко ругается по телефону с кем-то на кухне, уезжает по среди ночи, поздно появляется. Она даже не борется с этим и принимает это как данность. Кира молчит почти на каждую такую выходку. Слишком легко она приняла эту роль — глупой и наивной. Но разве не верх разума принимать всю свою дурость? Ей казалось, что устроено это именно так. Именно так…       Она потянулась к ягодке.       Что она могла изменить? — Ничего. А потому она даже не вникала в его дела. Зачем? Она выбрала самый легкий путь.       На счет Турбиной она решила одно и точно — родила она ребенка явно от Пчелкина, больше не от кого. По датам сходилось, Ромка родился в июне. И эту загадку Стрелецкой все-таки хотелось разгадать, однако она опять же поняла одно — это не ее дело. Нет смысла копаться в Регининой башке. Если она молчит — на то есть объективные причины. И даже со всей своей напущенной дуростью Кира понимала эти причины. Какому ребенку нужен вечно пропадающий папаша бандит?       А Регинка и так не плохо справилась, раз умудрилась найти за кого выйти замуж, да так, чтоб этот лопух еще и ее ребенка на себя записал. Видимо наглость — это действительно второе счастье. Она все устроила. Осечка в пути Турбиной была только одна и произошла она сегодня. Не вовремя приехала к матери, у которой она и так года два не была. Она хотела лучшего своему ребенку, это было понятно даже Стрелецкой. Только вот ее суеты все равно ей было не понять.       — Спать-то собираешься? — слишком по-родительски звучало это от Космоса.       — Ага, — однако она сосредоточено думала.       Плевать на вьюгу, плевать на метель.       Она улыбнется и ляжет в постель.

***

      Он всего-то спросил чей Ромка. Она же молчала. Они закурили. Молчаливо и тошно. Чей Ромка? Ее Ромка! Так и крикнула со всей мочи. Ее ребенок. Она его носила все девять месяцев, она таскалась с ним по врачам, проводила бессонные ночи черт пойми из-за чего. Но это ее ребенок. Когда Регина была младше, ей казалось, что кроме самой себя, ее волновать в целом никто не сможет. Оказалось кто-то, да смог.       Конечно, практически за четыре года много всего поменялось. Все перевернулось. Только вот Ромка действительно вдруг стал центром ее маленькой вселенной. Эгоцентризм сменил свое положение на него и на что-то кроме обращать внимания совершенно не хотелось. Ее не волновало совершенно то, что думают о ней люди, но за ребенка все же душа болела. Никто не знал, что Ромка Андрею не родной. Ну кроме Андрея естественно. Ее это, говоря на чистоту, искренне удивляло. Но старалась такое положение дел не спугнуть, уж слишком хрупким было это спокойствие. Она знала ему цену.       — Муж-то в курсе?       Она тяжело вздохнула.       — У него своих никогда не будет. — сложно было объяснить поведение Андрея, — Больше меня рад ему.       И вроде Пчелкин рад, что у ребенка все хорошо. И вроде сам он понимает, что отец бы из него вышел никакущий, а любви между ним и Региной один хрен не было. Но внутри все равно что-то ныло и тянуло. Как-то не так все мечталось в этой жизни.       — Дай какую-то его фотографию и я уйду.       Регинка подорвалась, вскочила к стенке в зале, замечая в каком смятении сидит Рома около батареи, считая ее рейки. Сжимая альбом в руках она остановилась на несколько секунд. А узнает ли Рома когда-то всю правду? Успеет ли он застать и увидеть все собственными глазами? Турбина ощущала как внутри что-то ухает. Бесполезно, назад уж как четыре года не повернуть. Уже ничего не поменять, она никогда не сможет повернуть время вспять. Регина выбрала карьеру. Как и десять лет назад, когда бежала из Дубны в Москву. Вот только стоило ли оно того? Она никогда не сможет ответить на этот вопрос. И через десять лет, и через двадцать все равно не сможет.       — Спасибо. — сухо ответил он. — Я пойду…       Турбина прижмется к косяку в смешанных чувствах. Может быть это и вправду последний раз она его видит?       — Береги себя, — вырвется у нее, едва хлопнет дверь.       И она знала, что не сбережет. Она знала только то, что вся ее остальная жизнь будет в руках одного маленького человека. Регина прижалась затылком к только что закрытой двери, медленно осела и закрыла глаза в надежде не пустить слезу в порыве сентиментальности. Она переживет. Всегда переживала. К тому же, ей есть зачем жить…       — Мама, а кто это был? — подбегая к ней, спрашивал Рома.       Регина сглотнула ком.       — Когда ты вырастешь, я обязательно тебе все раскажу, — это единственное на что у нее хватит сил.