До самого вечера они бесцельно шатались по городу: набивали щёки мороженым в тени каштановой аллеи, сидели на бордюре фонтана на главной площади города, слушая выступления уличных музыкантов, наблюдали за заходом солнца с шестого этажа заброшенной стройки. И с каждым новым маленьким приключением Максимов становился чуть более похожим на себя прежнего. Лена не давила, но когда, стоя перед светофором на перекрёстке, её неожиданно притянули к себе и заглушили удивлённый возглас неприлично долгим для оживлённой улицы поцелуем, она решила, что этот день просто обязан стать для них особенным от начала и до конца.
Макс ещё ни разу не приглашал её в свою квартиру, где летом жил совсем один, без бабушки. В самом начале все их рандеву проходили под чутким надзором полковника Жарова, на его же собственной даче. Потом – по классике: кафе, кино, парки, набережная. Самым укромным местом для свиданий у них была, пожалуй, университетская библиотека, но и там иллюзия уединения, которая не позволяла зайти дальше наиневиннейших прикосновений, доводила Лену до белого каления. А сейчас распрощаться с ним, как обычно, у двери подъезда означает дать ему возможность прокрутить в голове произошедшее ещё раз и прийти не бог весть к каким выводам. Неохотно оторвавшись, она обхватила обеими руками гладко выбритые по случаю экзамена щёки, отчего его губы смялись в причудливую гармошку. Общей картины это всё равно не портило. Она улыбнулась в ответ на комично распахнутый вопросительный взгляд.
— Давай зайдём к тебе? Мне нужно хотя бы отзвониться папе, я обещала приехать после обеда.
— Так, может, я тебя отвезу? – любая другая обиделась бы, услышав некоторую надежду в его голосе, но только не Лена. Теперь, зная откуда растут ноги у этих его изворотливых попыток скрыть от неё значительную часть своей жизни, она была готова навязываться и, как танк, пробиваться через его упрямство, замаскированное обаянием.
— Нет, я с тобой хочу побыть. Если ты не против.
— Я не против, только… – Максимов бездумно перебирал в ладони пальцы её руки. Это немного нервировало, но пусть лучше он позволит себе психовать и колебаться, чем сходу откажет, – у меня заняться особо нечем. Ты не заскучаешь?
Лена склонила голову набок, и с осторожным любопытством заглянула в его лицо, пытаясь уловить блуждающий взгляд, и с детским нетерпением потянула на себя его руку.
— Как же я заскучаю, если там будешь ты?
В ответ только неопределённый тихий смешок. Парень обречённо вздохнул, очевидно отпуская с миром оставшиеся неубедительные предлоги, которые бы всё равно не заставили её передумать.
— Жаров с нас три шкуры спустит, вот помяни моё слово.
— Не переживай, твоя шкура останется невредима. Отца я беру на себя, только мне понадобится твой телефон, – она прикусила губу и поднялась на носочки, – Пожалуйста?
— Вы, Елена Николаевна, до беды меня доведёте.
— Ты раскусил мой коварный план... Зелёный. Пойдём скорее.
Оставшиеся пару кварталов Лена преодолела едва ли не вприпрыжку, чем ещё больше повеселила Макса, наблюдавшего за ней со спины. Как бы она ни убеждала себя, что всё это представление только ради того, чтобы поднять настроение своему спутнику, чувство неукротимого подросткового восторга, которое Жарова не испытывала уже лет пять, накрывало её с головой. Все её намерения вести себя по-взрослому, доказать Максимову, что он может положиться на неё как на равную, были под риском провалиться. Но ответственным и взрослым он был и до этого. Что-то подсказывало, что минутка юношеского безрассудства после целого дня, проведённого в тяжёлых, затягивающих, словно трясина, размышлениях, была как раз тем, что нужно.
Во дворе его дома, когда Лена уже заприметила серую “Волгу” своего бойфренда со сколотой краской на крыле, Макс снова остановился, позвякивая связкой ключей.
— Ты это… Если всё-таки захочешь домой или к отцу, не стесняйся, говори сразу, я отвезу.
И вот как ещё достучаться до этой лысой башки? Прежде, чем Максимов успел среагировать, его задницу ловко припарковали на невысокий забор, отгораживающий газон от тротуара. Подруга его упёрлась ладонями ему в плечи и настойчиво заглянула в глаза.
— Ты трупы в холодильнике прячешь?
— Чего?.. Нет, какие…
— Может, у тебя в квартире канализацию прорвало? Или по пятницам сектанты Сатану вызывают?
— Ты обо мне слишком хорошего мнения, сектанты со мной дружбу не водят. Лёха только иногда по пьяни унитазу молится, – смотря на неё из совершенно непривычного положения, снизу вверх, Макс устало улыбнулся, – Я понял намёк, замолкаю.
— Чудесно. Потому что я добровольно уйду, только если ты сам захочешь. Ты хочешь?
— Не-а. Хочу… фотки свои детские позорные тебе показать, вредной фигнёй объесться, фильм посмотреть, не спать полночи. Или что там ещё в гостях принято делать?
— Вот видишь, такой хороший план, а ты всё отговорки придумываешь. Завязывай, – он послушно поднял голову для отрывистого, словно точка в обсуждении, поцелуя, а на Ленино тихое “Пойдём?” ответил лишь коротким кивком, с прикрытыми глазами и абсолютно расслабленной улыбкой на губах.
... Бывают такие места, попав в которые мгновенно чувствуешь себя как дома, даже если объективно ничего особенно “домашнего” в них нет. Эти места не забываются, неважно, побываешь ли ты там один раз или сотню. И дело чаще всего не в красоте интерьера, а в людях: в их вещах, запахе и всём, что с ними связано. В места влюбляются из-за людей, а никак не наоборот.
Она хорошо помнит своё первое впечатление от его квартиры. Длинный неосвещённый, а оттого немного пугающий, коридор по щелчку выключателя обратился порталом в параллельную реальность. Повсюду тёмная деревянная мебель – массивная, раритетная, хоть и немного потёртая, – стены украшены картинами и произведениями этнического искусства со всего мира. Медали, кубки и относительно новые по виду склеенные модели парусников – всё это несомненно принадлежало нынешнему хозяину квартиру, а не его покойному отцу. Но главное – книги. Огромное количество книг, сколько она за всю жизнь не видела. Высокие полки были забиты под завязку художественной литературой, историческими хрониками, академическими трудами, а те, что туда не поместились, занимали все мыслимые и немыслимые горизонтальные поверхности. Лена со своей укоренившейся репутацией книжного червя вдруг почувствовала себя Белль из мультфильма о красавице и чудовище.
— Будешь что-нибудь? Кофе там, чай? – Максимов суетился, открывая все наподряд дверцы высокого кухонного шкафа. Его попытки найти хоть что-то не увенчивались успехом, и у Лены даже проскользнула абсолютно дикая мысль о том, что он в итоге привёл её не к себе домой, а к другу или родственнику. Иначе как объяснить тот факт, что человек, проживший всю жизнь в одной квартире, не знает где лежит такая жизненно необходимая вещь, как банка кофе?
Она ещё раз прогнала в голове все предполагаемые сценарии развития вечера и решила, что, хотя запах арабики и может создать достаточно располагающую к откровенности атмосферу, её привкус на губах может привести к ровно противоположному эффекту.
— Чай, если можно. С сахаром.
Макс на секунду замер, а затем медленно повернулся к ней и с вымученной улыбкой потёр висок.
— Я надеялся, что ты выберешь кофе. Чай уже месяц забываю купить.
Лена изумлённо усмехнулась.
— А предлагал тогда зачем?
— Гостеприимство, будь оно неладно.
Оттолкнувшись от стойки, она уверенно – насколько можно быть уверенной без привычных каблуков – прошагала к холодильнику и, распахнув дверцу одним рывком, осмотрела содержимое. Точнее его полное отсутствие.
— И чем, позволь узнать, ты вообще питаешься?
Парень с загадочной улыбкой закатил глаза.
— Ты только бабушке не говори, но…, – присев на корточки, он опустил деревянную створку самого нижнего ящика, который оказался забит всевозможными пакетиками и стаканчиками с лапшой быстрого приготовления, чипсами, консервами и – что хоть немного радовало – коробками с сухими завтраками.
— Да-а-а, пипец, – констатировала Жарова, не отрывая взгляд от натюрморта из фастфуда, – Придётся тебя кормить, пока взрослые не вернутся.
— Ну ладно тебе. Сессия же была, с завтрашнего дня вот начну готовить, – выпрямившись, он захватил с полки пару кружек, мельком бросил взгляд на их дно, дабы убедиться в чистоте посудин, и закинул в каждую из них по пакетику Эрл Грея.
— Кстати, насчёт сессии… – она подошла к нему со спины и, поднявшись на носочки, осторожно, чтобы не напугать, положила подбородок ему на плечо, – Может отпразднуем?
Максимов закинул в рот остатки сырных крекеров из открытого пакета на стойке и пробубнил что-то, прикрывая смысл высказывания раскатистым хрустом.
— Чего говоришь?
— Говорю, зачёт по физкультуре ещё остался... Рано как-то праздновать, получается.
— И какие шансы у нас его не сдать? – девушка смахнула крошку с его подбородка и обняла за грудь. Раньше они едва ли могли позволить себе подобное, а сейчас с чистой совестью ловили момент. Дьявол в деталях, счастье в мелочах.
— У тебя – никаких, у меня – прямо пропорционально количеству прогулов, значит… процентов сорок.
— Ну, перед смертью не надышишься.
— И то верно. Не надышусь, так хоть напьюсь.
Макс буквально затылком почувствовал не всерьёз укоряющий взгляд и положил свои ладони поверх её в примирительном жесте.
— Шампанское?
— Полусладкое. Можно мускат или “Советское”.
— Понял. Хот-доги или бургеры?
— Тебе виднее, гурман.
... Когда входная дверь за Максом закрылась, Лена уже слушала долгие глухие гудки в трубке стационарного телефона, и через пару секунд на другом конце линии раздался тихий щелчок, а затем знакомый слегка скрипучий голос отца:
— Жаров, слушаю.
Она сделала глубокий вдох. За столько лет противостоять своей строгой семье привычным не стало.
— Пап, это я.
— О! Пропащий мой ребёнок, – Лена будто видела собственными глазами, как её родитель, кряхтя, усаживается в своё излюбленное деревянное кресло и возится с вечно путающимся телефонным проводом, – Ну ты как? Всё сдала?
— Сдала, пятёрка.
— Умничка моя. Говорил тебе, только зря себя накручивала. Вы там с ребятами загулялись, празднуете?
— Не совсем, – в последний раз пообещав себе, что не уйдёт из этой квартиры, даже если недовольный отец пришлёт за ней группу захвата, она собрала остатки воли и выпалила чуть громче, чем надо, – Я с Максом.
— А, ну привет ему. Он тебя потом привезёт или мне забрать?
Два сапога – пара. Хотелось капризно топнуть ножкой и захныкать, что ей вообще-то уже девятнадцать.
— А я... сегодня у него, наверное, останусь.
В трубке воцарилось молчание настолько продолжительное, что показалось, будто прервалась связь. Наконец отцовский голос произнёс тихо и предупредительно:
— Лена…
— Пап, ему сейчас это нужно, правда…
— Что “это”, Лен? – перебил отец, – Мне как вообще сейчас надо реагировать? Ты у матери отпрашивалась?
— Я совершеннолетняя и не обязана ни у кого отпрашиваться, – упрямо отчеканила девушка. Вести себя как ребёнок, возможно, было не лучшей тактикой, учитывая все обстоятельства, но коли Жаров сам растил дочь ответственной и самостоятельной, пусть теперь сполна пожинает плоды своих трудов.
— Знаешь что, совершеннолетняя… Не надо мне тут, будут свои дети – сама поймёшь, что возраст опыта не заменит. Макс рядом? Передай-ка ему трубочку.
— Макс в магазине. Папуль, ну я же тебя никогда не подводила, да? Могла бы соврать, что переночую у девчонок… Но мне очень нужно, чтобы ты меня выслушал, хорошо?
— И чтобы перед матерью прикрыл, – это даже не прозвучало как вопрос. После развода отношения между её родителями оставляли желать лучшего, и подливать масла в огонь Лена не собиралась. Однако добиться взаимопонимания с отцом представлялось более возможным, а значит, как ни крути, от кого-то хотя бы часть правды придётся скрыть.
— Возможно.
В трубке послышался тяжёлый вздох человека, который совершенно не желал контактировать с бывшей женой и врать ей о реальном местонахождении их единственного общего отпрыска.
— Ох, доча, доведёшь ты меня до беды.
Лена только усмехнулась.
— Мне сегодня это уже говорили.
— Расскажешь, может, всё-таки, что у вас там произошло?
И она рассказала. Заново переживать у себя в голове хаос прошедшего дня оказалось ничуть не легче, чем в первый раз. Жгучая злость, тревога и неконтролируемая потребность защитить того, кто всегда защищает сам, заставляли всегда собранную и разумную Жарову сбиваться, путаться в словах, захлёбываясь воздухом. Отец слушал молча, лишь изредка вздыхая и неопределённо поддакивая. Лена уже понадеялась, что её маленький акт хулиганства на сумму в двести долларов удастся скрыть, но Николай Георгиевич не стал бы полковником, если бы в своё время не отличался проницательностью на допросах. Уловив каким-то шестым чувством нежелание любимой дочери посвящать его в детали происшествия, он парой фраз – которые, как она, чёрт побери, заметила, уже несколько раз применял на ней и Максимов – выудил из неё неохотное признание.
— То есть мне стоит ждать звонка Хильковского-старшего с требованием арестовать тебя за порчу имущества?
— Вряд ли он пойдёт плакаться к папаше с таким позором, – в памяти всплыло красное от ярости и унижения лицо Кирилла, и губы сами собой растянулись в злорадной ухмылке.
— Будем надеяться, что гордыня возьмёт своё… Ладно. Я, конечно, надеялся тебя повидать на выходных, но раз уж такое дело… Ночуй у Макса, бог с ним. Тамарке я наплету чего-нибудь.
Хотя она уже была готова от радости прыгать до потолка, эта небольшая грустинка в голосе отца притупила ожидаемую эйфорию.
— Пап, ну чего ты? Мы завтра к тебе вместе приедем, шашлыков привезём…
— Да не приедете вы, – тоскливо пробормотал Жаров, – Не до меня вам будет. Из квартиры если выползете до понедельника, уже хорошо.
— Да ну тебя, – Лена покраснела. Оставалось надеяться, что для Макса её намерения не столь очевидны, как для опытного дознавателя.
— Ну чего, я молодым разве не был? А тут, гляди, уже и звание дедушки скоро присвоят.
— Я кладу трубку! – возмущённо выкрикнула девушка и прикрыла ладонью глаза, стараясь игнорировать доносящийся из динамика задорный смех.
— Всё-всё, закрыли тему. Вы там покушайте обязательно. И звони вообще, где ты, как.
— Позвоню. Спасибо большое, пап.
— Да вроде бы не за что. Ну всё, люблю-целую.
— И я тебя. Пока.
Едва она опустила трубку на рычажок аппарата и задумалась о том, что отец только что официально вошёл в стадию активного ожидания внуков – её детей… их с Максимовым общих детей, – как телефон снова подал признаки жизни. Да, популярность просто зашкаливала.
— Алло?
— Макс, ну ты там… А… – звонивший запнулся, услышав не тот голос, который ожидал, – Лен, ты?
— Я, Лёш. Привет ещё раз.
Не то чтобы она была не рада звонку Леонидова, но говорить по телефону один на один было как-то неловко. На тот момент единственным связующим звеном между ними был Макс, а обсуждать своего молодого человека за глаза с его лучшим другом, пусть и исключительно из добрых побуждений, казалось ей немного… неправильным.
— Всё у вас там нормально?
— Да, всё хорошо. Погуляли по городу, Макс вроде оклемался… Он вышел ненадолго, попросить его тебе перезвонить?
— Не, не надо. Хотел просто узнать как он, может, отвлечь немного… Но вы походу и без меня справились, – если Лене в тот момент и показалось, что в голосе Леонидова проскользнула нотка ревности, то она предпочла её проигнорировать. Опять-таки Лёшу она знала недостаточно хорошо, – Ты мне скажи, ты как уломала его на поход в гости?
— С трудом, – присев на край журнального столика, она ещё раз обвела взглядом квартиру, – Он не сопротивлялся, но как-то… нервничал что ли. Пришлось немного надавить.
— Это не страшно. Главное, что прогресс есть.
Прогресс. Знать бы ещё, где изначальная точка этого прогресса. Взвесив все “за” и “против”, Жарова решила, что Макс со всеми его заскоками ей дороже, чем заповедь “не сплетничай о ближнем”.
— Лёш, а ты, получается, в курсе?
— Ну, как сказать… – парень на мгновение замялся, – Ну… да, я в курсе.
— Может, расскажешь? Я не любопытничаю, просто хочу понять, как сейчас лучше… – нить мысли потерялась в её попытках не показаться чересчур навязчивой. Лена досадливо поджала губы и потёрла пальцами внезапно запульсировавший от тупой боли висок.
— Да было дело… Мы как-то год назад в гости к нему нагрянули большой компанией. Ну, вот с нами была девчонка одна, они с Максом то ли встречались тогда, то ли нет, но… в общем, дома она у него частенько бывала. Суть не в этом. Мы посидели где-то часик, пивасик, болтовня, вроде всё нормально. И тут эта деваха выдаёт: “Давайте, мол, в клуб поедем, а то у Максимова тут со скуки помереть можно”. Никто как-то внимания не обратил: все же знали, что её, кроме как тусовками, было не развлечь. Только вот с тех пор он никого в гости не приглашал, кроме меня, и то не особо охотно. Надо было поговорить с ним ещё тогда, наверное, но ты же его знаешь. Втемяшит себе чего-нибудь, и хрен развернёшь.
— Не выражайся, – по привычке бросила Лена, хотя мысли её занимал отнюдь не Лёшин лексикон, – В смысле “частенько бывала”?!
Леонидов гоготнул так громко, что пришлось отвести трубку подальше от уха.
— Тихо-тихо, ты не кипятись. Вы же тогда даже знакомы не были. Она перевелась в другой универ зимой, и мы все выдохнули, Макс в первую очередь… В общем, ты теперь в курсе, но я тебе ничего не рассказывал, договорились? И вы, это, если соберётесь потусить, приезжайте в наш бар на проспекте. Отпразднуем твой маленький подвиг, – Лёша произнёс последнее слово едва ли не с гордостью. Вспомнив, что сегодняшняя история вряд ли скоро забудется той сотне студентов, что наблюдала за ними на крыльце, Жарова в очередной раз поклялась, что без тотальной пластической операции в новом учебном году она в универе и носа не покажет.
— Давай сейчас не будем… Мы вообще планировали в квартире остаться, отдохнуть как-то после экзамена, отметить по-тихому… Выспаться, в конце концов, – и хотя Лена ждала смешков, подколов и шуток про контрацепцию в стиле типичного двадцатитрёхлетнего парня, Леонидов только сдавленно прокашлялся.
— Понял, не дурак… Вы тогда сами звоните, как... выспитесь. Не буду беспокоить.
“Господи, он что, правда Макса ревнует?” В подобном, крайне запущенном случае, выбора у неё, собственно, и не было. Оставалось только налаживать контакты и надеяться, что крепкая мужская дружба переживёт такое травматичное событие, как начало серьёзных отношений у одной из сторон.
— Спасибо, Лёш. Хорошо вам повеселиться.
— Ага, и вам. Пока.
... Ребяческий интерес не давал ей покоя. В это чудно́й квартире хотелось увидеть, узнать всё и сразу: как выглядел её хозяин, когда был совсем маленьким, в какую школу ходил, с кем дружил и кем мечтал стать, когда вырастет, кто был его кумиром в нелёгком подростковом возрасте, куда он ездил отдыхать с родителями, как он живёт сейчас… что это такое круглое и синее лежит на холодильнике?
Осторожно, дабы не обрушить на себя очередную стопку книг, Лена дотянулась до сложенных вместе боксёрских перчаток и тут же чихнула от заклубившейся в воздухе пыли.
Лет в двенадцать, насмотревшись на двоюродных братьев, она загорелась идеей пойти в секцию джиу-джитсу. Мальчишки с отцом и отчимом её замысел поддержали, даже младшая сестра начала канючить, что хочет пойти вместе на первую тренировку. Мама, однако, посчитала, что для отличницы-олимпиадницы, уже занятой в музыкальной школе и на танцах, лишняя нагрузка ни к чему, и мечты так и остались мечтами. Бокс и боксёры, в купе с неполным комплектом зубов и разбитыми в кровь носами, её никак не привлекали, хотя Максимова в одних шортах, ритмично колотящего по груше, представить было нетрудно.
Липучка на перчатках едва держалась. Скорее всего, это было чревато травмами различной степени тяжести, но Лена всё же рискнула нанести пару лёгких пробных ударов по ближайшей ни в чём не повинной стене
— Не поранься, – раздался голос материализовавшегося из ниоткуда хозяина квартиры.
Девушка резко повернулась вокруг собственной оси, по привычке спрятав руки за спиной, как дошколёнок, которого застали за покушением на праздничный торт. Макс поставил пакет с продуктами на кофейный столик и дозволительно махнул рукой – ничего чрезвычайно ценного или сверхсекретного на видном месте он бы не оставил.
— Раскопала моё криминальное прошлое?
— Ты боксом занимаешься?
— Занимался. До конца одиннадцатого, а потом экзамены, поступление… Времени уже не хватало.
У Лены в глазах и без того плясали любопытные бесята, но это новое маленькое открытие теперь так и требовало проведения небольшого следственного эксперимента. Зря она что ли два года зубрила УПК?
— А покажи что-нибудь?
Выпрямившись, он сложил руки на груди и окинул её беглым оценивающим взглядом с головы до пят. Ну да, она с малолетства была невысокая и худая, но ветром же её не сносило. Да и лупить по-настоящему вроде никто никого не собирался.
— Ну, попробуй двоечку пробить, – перешагнув через столик, Макс встал перед ней в классическую стойку. Девушка повторила, но недостаточно точно, и её, словно куклу, переставили в нужное положение.
— А это как?
— Да просто два прямых. Левой-правой, – ладони на уровни груди демонстрировали, куда именно нужно наносить удар, но Лена медлила. Одно неосторожное движение – и привет, приёмный покой. Максимов только закатил глаза, – Не сделаешь ты мне ничего, Тайсон. Давай, для самообороны полезно.
— Для самообороны у меня есть телефон отца, – когда после первой успешно отражённой атаки её живая боксёрская груша даже не пошатнулась, она ударила чуть быстрее и сильнее.
— Чего Георгиевич сказал, кстати?
— Не бойся, жить будем. Съездим к нему завтра? А то он как-то... раскис, – Макс одобрительно кивнул и жестом показал держать темп. При всей любви Лены к йоге и пробежкам в парке подобная кардиотренировка уже начинала выматывать, но с таким наставником грех было не потерпеть лишние пару минут, – Леонидов ещё звонил. Кажется, обиделся, что я тебя монополизировала на вечер.
— Ничего, переживёт. Знает же, что под венец я всё равно только с ним.
В ответ на её драматично-шокированный вздох, он лишь рассмеялся, за что тут же получил пару несанкционированных удара по корпусу.
— Это уже не двойка, заяц, это… Всё, хорош, завязывай!
Лена уже не обращала никакого внимания на инструкции и со смехом барабанила перчатками по его плечу. Максимов ещё пару секунд с каменным лицом терпел побои прежде чем схватить нерадивую ученицу за запястья и завести обе руки ей за спину.
— Так нечестно! – заверещала Лена на частотах, близких к ультразвуку, – Это не по правилам!
— Ничего не знаю, на войне и в любви все средства хороши, – а пока мозг силился в полной мере осознать услышанное, парень звонко чмокнул её в нос и, захватив шампанское с кофейного столика, принялся сдирать фольгу с горлышка бутылки.
Сказать, что они оба уже полтора месяца откровенно морозились выразить словами банальную симпатию, не говоря уже о чём-то более серьёзном, – ничего не сказать. Лену в детстве никаким вербальными проявлениями чувств и эмоций не баловали и не учили, и теперь все сентименты, сколь бы сильными они не были, застревали у неё комом в горле и казались неуместной подростковой ерундой. Макс со своим монолитным фасадом и умением изящно отшучиваться при любой перспективе серьёзного разговора никаким подвижкам также не способствовал. И непонятно, с чего она решила, что физическая близость в любом её проявлении поможет им преодолеть этот барьер, но интуиция у юной Жаровой всегда была сильная. Да и другие варианты в голову не приходили.
— Макс? Ты не будешь против, если я у тебя в душ схожу? Жарко очень, – пробка с хлопком вылетела у него из-под пальцев и, отскочив от стены, приземлилась где-то за холодильником. Максимов, так и замерев с поднятой, облитой сладкой шипучкой рукой, виновато улыбнулся.
— Не против, конечно. Я… вспомню только, где у нас полотенца лежат, – потупив взгляд, будто бы в мыслях перед ним уже стояла полностью обнажённая женщина, он быстром шагом направился в сторону спальни. Остановившись в арочном проёме, он неуклюже повернулся и задумчиво ткнул пальцем куда-то в сторону закрытой двери, – Тебе может переодеться во что-то?.. А то платье, неудобно.
— Если можно, – ангельская улыбка окончательно убедила Макса в незамеченности его реакции, хотя у Лены в ушах гулко звенели фанфары.
Всё ещё было непонятно, куда их занесёт в этот вечер, но по крайней мере направление заноса она сумела выбрать верное.
...Собрав волосы в пучок найденной в недрах настенного шкафчика заколкой, она упёрлась ладонями в край раковины и внимательно осмотрела себя в зеркале. Пойти ва-банк сначала показалось ей смелым, но рациональным – как раз в её стиле – решением, которое было вполне оправдано реакцией её потенциального любовника. С другой стороны, был велик риск напомнить Максимову о событиях годовой давности, а значит и заставить его сомневаться в серьёзности её намерений. И всё-таки, никто, находясь в стабильных, пусть и совсем новых конфетно-букетных отношениях, не отказался бы от беззаботного красивого флирта, этой игры в наивную простоту, когда ещё охота ради забавы пощекотать себе нервы, даже если обоим уже давно всё понятно.
Только понятным оказалось не всё и, очевидно, не всем.
Ведь её навеянные голливудскими фильмами фантазии о том, как она будет щеголять по квартире перед Максимовым в его собственной рубашке, непременно белой и соблазнительно короткой, были разбиты в пух и прах, когда он показался в дверях ванной с аляпистым нечто в руках. Тёмно-синие треники из грубоватой синтетики и не то футболка, не то блузка вырви-глаз красного цвета в несуразно огромных маковых цветах... Мода с огорода, как есть. И в этом ей надо было выглядеть желанной для парня, у которого всё прошлое лето ночевала какая-то безбашенная тусовщица? Не беда. Катастрофа.
— Это бабушкино, – совершенно бесполезно уточнил Макс и уложил стопку текстильного безобразия на край ванны, – Всё чистое и… Ты, конечно, повыше будешь, хотя размер почти одинаковый… должен быть. Но я могу ещё что-нибудь поискать.
Сообразив, что неожиданное разочарование было буквально написано у неё на лбу, Лена мысленно отвесила себе бодрящий подзатыльник и с энтузиазмом повисла на шее неловко переминающегося с ноги на ногу джентльмена неудачи, который едва успел поймать равновесие, а заодно и её саму.
— Всё просто прекрасно, – оставив очередной след стойкой помады на его щеке, девушка улыбнулась, – Я быстро, ладно? Подождёшь?
— Тебя – хоть всю жизнь.
... Как бы ему и вправду не пришлось ждать всю жизнь. Закутавшись в полотенце, Жарова уже пять минут гипнотизировала нетронутые вещи в надежде, что они станут менее безобразными. Конечно, можно отказаться от своего гениального замысла и просто посмеяться вместе с Максимовым над собственным обликом, да и вряд ли это оставит какое-то неизгладимое впечатление в мужском сознании. А вот для Лены, привыкшей к безукоризненности во внешнем виде, это стало бы травмой. Ну не сидеть же ей здесь вечность, в конце концов. И платье ещё, как назло, оказалось испачканным лимонадом из паркового кафе.
От глухого стука в дверь пульс у неё подскочил к опасному пределу.
— Уже выхожу! – она одёрнула край полотенца и отступила на пару шагов от двери, будто бы Максимов со своим викторианским воспитанием позволил бы себе зайти, даже с разрешения.
— Да нет, не торопись. Я забыл, там где-то рядом с машинкой твои вещи должны быть, ты у меня в багажнике после майских посиделок забыла. Всё постирано, так что… Вот... Не буду отвлекать, – шаги нарочито шумно удалились.
Хоть убей, но даже копаясь в стопках одежды, пахнущей кондиционером для детского белья, она не могла даже примерно вспомнить, что носила на весенних праздниках. И всё же стоило поблагодарить высшие силы за собственную забывчивость, ведь каждый наряд, в котором её видел Макс, до сего момента был тщательно выверен и одобрен экспертным мнением подруг.
Бинго: на самом дне плетёной корзины, сложенные заботливой, очевидно, женской рукой, лежали пара её джинсовых шорт и лёгкий белый топ, простой в покрое, но нескучный, с кружевными вставками и декоративной шнуровкой на спине. Папа, впервые увидев её в обновке, поджал губы и вопреки всем возражениям накинул ей на плечи свою пропахшую костром спортивную куртку. Макс и остальные присутствовавшие на шашлыках парни расстроились тогда чуть ли не больше, чем сама Лена.
Макияж контрастный душ не пережил, пришлось смыть. Одно счастье, что в сумочке у неё завалялись тюбик туши и бесцветный бальзам для губ. Вновь распущенные волосы слегка вились от густого пара в ванной: все её утренние мучения с утюжком – псу под хвост. Но это было даже к лучшему: если она будет выглядеть проще, немного по-домашнему, Максимову, возможно, будет легче осознать, что от него в кои-то веки не ждут подвигов и грандиозных впечатлений, что на войне и в любви – на самом деле не одно и то же.
... Из ванной она вышла не под восхищённо-влюблённые вздохи, как хотелось бы, а под скрежет ножек мебели об пол гостиной, сопровождающийся отборным матом сквозь зубы. Пробежав на цыпочках по пыльному полу коридора, девушка остановилась в проёме между кабинетом и гостиной.
— И чего ты тут психуешь?
Макс дёрнулся и едва не опрокинул бутылку с игристым. Выражение лица у него было – ну точь-в-точь удивлённая сова из “Ёжика в тумане”. Но даже эта карикатурная мордашка не шла ни в какое сравнение с тем состоянием энтропии, в котором пребывал доселе вполне нейтральный кофейный столик. В небольшую салатницу, ровно по центру стола, как полагается, были насыпаны солёные фисташки уже практически вперемешку с мармеладными мишками (упаковку, к слову сказать, он выкинуть не успел и теперь шумно сминал её в ладони). Рядом маленький пузырёк из тёмного стекла, в котором, должно быть, раньше хранили какое-то лекарство, служил подставкой для пары длинных церковных свечей. Воск плавился, и капли падали на деревянную поверхность, в опасной близости от одного из бокалов с шампанским. Строго говоря, и бокалов-то не было. Их заменяли два разных высоких стакана для сока или газировки, один из которых – Лене бы не хватило духу ему это сказать – на самом деле был небольшой декоративной вазочкой для гербария. Только тарелки с выложенными на них хот-догами не несли в себе никаких сюрпризов, за исключением, пожалуй, пары узорных завитков из кетчупа – последней попытки уровнять в ценности домашнее свидание и полноценный поход в ресторан.
Лене хотелось то ли посмеяться, то ли размякнуть в слезах умиления. На такой эксклюзив был способен только Максимов.
— Да-а... – он устало махнул рукой, отворачиваясь от своего смелого дизайнерского решения, – Херня какая-то выходит, а не романтика…
— Ну почему же? – Лена подошла ближе и поправила одну из свечей, – Ты просто в своём репертуаре. Всё очень спонтанно, оригинально. Харизматично. Девушкам такое нравится.
— Харизматично – это да, это я могу. И если прогнозы верны, харизма будет работать на меня ещё пару лет. Может, к тому времени найду, чем ещё удивить. А может, ты и сама сто раз передумаешь.
Вот так резко поменять тему разговора на более серьёзную – это было на него совсем непохоже. И вовсе не важно, нужно ли ему по-настоящему поговорить или просто выплеснуть эмоции. Лена скажет ему всё, что хотела. Честное слово, наберётся где-нибудь смелости и скажет.
— Ты же понимаешь, что это всё бред обиженного папенькиного сынка с букетом комплексов? Ему же нечем было крыть, а ты повёлся.
— И тем не менее, даже с моей полной стипухой ресторана нам не видать.
Она даже не знала, из-за чего больше негодовать – из-за его притворно равнодушного тона или из-за явного непонимания азов её мировоззрения.
— Может я тебя сейчас удивлю, но для девушек романтика – это не свечи, цветы и вечернее платье. Это даже не серенады под окном или там... прогулки под дождём и прочая неубедительная показуха. Романтично – это когда вам друг с другом спокойно и хорошо, не так, как с остальными, – и да простит её Леонидов, сейчас недоговаривать совсем не вариант, – Например, когда пускаешь кого-то к себе домой, хотя давно зарёкся так рисковать.
Секунд пять Макс буравил её непонимающим взглядом, а затем покосился на телефон.
— Лёша – трепло, - беззлобно хмыкнул он и плюхнулся на диван.
— Он за тебя переживает. Как и я. За тебя, понимаешь?
— Конечно понимаю. За такого трудно не переживать, – насилие не выход, но может быть стоило приложить ему к голове излюбленную боксёрскую перчатку, чтобы излечить от этой непостижимой любви к самоуничижению.
— Понимает он… Не заметил, что помимо меня ещё несколько человек готовы были за этого “такого” глотки порвать на крыльце? Тебя столько людей любят, Максимов… И ты попал, если честно. Со мной – так уж точно.
Как бы он ни бесил её – и в тот момент, и в браке, и после развода, – у этого “такого” засранца была слишком очаровательно-наглая улыбка, чтобы по-настоящему злиться дольше необходимого.
— Серьёзно?
— А куда я от тебя теперь денусь? – Лена сделала глоток и кивнула в сторону кофейного столика, – И Лёше придётся подвинуться. Свечи-то венчальные.
Макс медленно опустил взгляд на оплавившиеся огарки и тяжело сглотнул.
— Упс…
... День постепенно клонился к завершению. Солнце ещё не село, но жара, державшая столицу за горло последнюю пару недель, немного отступила, из приоткрытого окна повеяло слабым подобием прохладного ветерка.
Устроившись полулёжа на разобранном диване, она рассеянно листала каналы в поисках очередного фильма. Видака с кассетами в квартире не было, но на одной из программ им посчастливилось застать “Одиннадцать друзей Оушена” практически с самого начала. По итогу они посмотрели от силы половину хронометража, постоянно отвлекаясь на еду, шампанское, а главным образом – друг на друга. После второго бокала-вазы Максимова сморило, и он лёг головой ей на колени, позволяя поглаживать себя по переносице, как ленивого кота. Они пребывали в комфортном молчании уже минут десять. Лена была практически уверена, что парень успел пару раз задремать и проснуться от меняющихся с одной и той же частотой голосов в телевизоре.
Всё снова шло не по плану. Ему уже было значительно лучше – спокойный, хоть и измотанный, немного запьяневший, а оттого довольный моментом в высшей степени, он ни в чём больше не нуждался. Ни в чём, кроме крепкого сна, таких же крепких объятий и вкусного завтрака с утра. А если Максу этого было достаточно, то ей – тем более.
Он разлепил глаза, когда его импровизированную подушку затрясло от беззвучного смеха. На экране мультяшная рыжеволосая принцесса в бархатном зелёном платье с лёгкостью раскидывала шайку Робина Гуда. Капец, как символично.
— А ты круче Фионы, – заплетающимся языком пробубнил молодой оперативник и смазано поцеловал в ближайшую к лицу коленку. Пальцы, гуляющие вдоль переносицы, игриво щёлкнули его по губам.
— Это чем же?
— Ты стрелять умеешь. У тебя батя не лягушка. И ноги красивые.
Лена со смехом закатила глаза.
— Ну, за ноги спасибо, а за остальное… наверное, тоже спасибо.
— Это вообще-то... серьёзные комплименты.
— Ты правда в стельку или придуриваешься?
— Правда в стельку придуриваюсь, – Макс зажмурился в предвкушении логично последовавшего шлепка по лбу, а затем издал нечленораздельный возглас возмущения, когда та же карательная рука начала мягко спихивать его с налёжанного места.
— Ладно, стелька, дуй-ка ты в душ, и пойдём спать. А то мне тебя потом не растолкать будет.
— Есть, мой капитан.
Лена смотрела в след по-медвежьи ковыляющему Максимову до тех пор, пока дверь в ванную за ним не закрылась. Дотянувшись до своего стакана, она залпом выпила остатки шампанского и с удовлетворённым вздохом растянулась на животе, подложив руки под голову. Ни одна из немногочисленных студенческих вечеринок, на которых ей довелось побывать, не приносила того эмоционального насыщения, которое приятными волнами плескалось в ней сейчас вперемешку с алкоголем. Понятное дело, что правильная компания – залог успешного времяпрепровождения, но в тот вечер как-то всё сложилось: и знойная летняя погода, и возможность расслабиться после экзаменов и дурацкой драмы, и эта квартира, которой она была готова признаваться в любви не меньше, чем её обитателю.
За мультфильмом она следила вполглаза. Реплики героев уже давно отскакивали от зубов, вдобавок приближалась сцена расставания, которую Лена терпеть не могла. Двое влюблённых, саботирующих перспективу крепких, пускай и сложных, отношений – всё это глупо, не нужно и случается только в кино. У неё такого точно никогда не будет.
Хмельная медитация в любой момент грозила обернуться несвоевременным сном, и девушка нехотя стащила себя с дивана, чтобы прибраться. Пакеты, бутылка, крошки – всё в мусорку. Будь она дома, ни за что бы не позволила себе закинуть посуду в раковину до утра, а уж в гостях...
Поэтому несколько минут спустя Макс, в шортах-карго и свободной футболке, через всю комнату неодобрительно буравил её глазами, пока его ненаглядная сосредоточенно вытирала вымытые тарелки чистым кухонным полотенцем.
— Поверь мне, утром будет не до уборки. У меня уже голова гудит… – остатки дисциплинированности и голос матери, постоянно твердившей о важности аккуратности девочки всегда и во всём, в одно мгновение покинули сознание, когда Максимов протянул руку и молча поманил её к себе.
То ли она была уже в той кондиции, когда мозг самостоятельно рождал бы подобные умозаключения, то ли парень действительно добавлял приворотное зелье в свой гель для душа, но настолько приятного запаха от другого человека она ни до ни после не чувствовала. И возможно, она просто приняла желаемое за действительное, но что-то уже тогда подсказывало, что её домом в один прекрасный, а пусть даже и не очень, день станут именно эти стены и именно этот человек.
— Я вот только сейчас понял… Какое же ты чудо в перьях, – Максимов хихикнул (по-другому не скажешь) и впечатал её носом в своё плечо.
Лена честно попробовала обидеться, но сил не хватило, поэтому она предпочла многозначительно ущипнуть его за бок и пробурчать ровным сонным голосом:
— Поясни.
Мелодия саундтрека, льющаяся с хрипловатыми помехами из телевизора, была не то, что знакома – она въелась в мозги их поколения, первого открывшего для себя зарубежную музыку во всей полноте спектра. Её достаточно среднее знание английского и здравый смысл заставили Лену на секунду задуматься, как песня с откровенно сексуальной, а не религиозной, как многие ошибочно полагали, тематикой обрела новую жизнь в семейной анимации. Но Макс стал медленно раскачивать их в такт музыки – и тут уже не до философии.
— Ну ты представь… живёшь ты двадцать лет, думаешь, взрослый, самостоятельный, всё уже знаешь, никто тебе не нужен. А потом появляется такой вот метр в кепке на каблуках. До двух ночи учит с тобой билеты по телефону, стоит над душой, пока нормально не пообедаешь, на день рождения не скидывается на подарок в общий конверт, нет. Зато устраивает гулянку в центре с фейерверком и умудряется где-то починить отцовские часы. А сегодня, – он обхватил её за голову, ненароком взъерошив волосы, и быстро, с какой-то тихой горечью, поцеловал её в лоб, в висок и в щёку, будто бы только что вытащил её из горящего здания, – сегодня ты… ну прямо принц на белом коне. Хотя по-моему должно быть наоборот.
— Да кто кому должен-то? Я тебя люблю и не собираюсь… не знаю, вести счёт, выдумывать какие-то сложности. Ты… просто скажи, что тебе нужно, и всё. Хорошо?
Он бы мог сказать, говорить всю ночь и всё равно не суметь описать, чего ему раньше так отчаянно не хватало. К сожалению или к счастью, слова всегда были не на стороне Максимова. Он мог лишь показать. Так и сделал.
Гостиная, спальня… Даже обидно, что с годами многие детали безвозвратно затерялись в памяти.
Хорошо, что она была у него не первая – это стало бы для него чересчур большой ответственностью. И хорошо, что он у неё не первый, потому что тратить время на страх и стеснение никто не собирался.
Не было фантомных бабочек в животе. Вместо них – вполне осязаемые мурашки и шторм всех вместе взятых гормонов счастья. Кто-то из них задел книжный шкаф, и полки угрожающе задрожали под неустойчивым весом истории. Они только рассмеялись друг другу в губы. Меньше знаешь – крепче спишь. Ну или не спишь вовсе.
Час назад она бы впитывала в себя мельчайшие детали интерьера его комнаты, складывала бы в уме паззлы в попытках узнать о нём что-то новое, пустячное, но совершенно необходимое в перспективе. Она же будущий учёный, любопытства ей не занимать. И пускай кому-то такое сравнение покажется кощунственным, но ни одна аутопсия, ни одна даже самая грандиозно запутанная экспертиза не приковывала её внимание так, как Максимов, одной рукой удерживающий её практически на весу над кроватью, а другой судорожно выдёргивающий из-под них обоих колючий шерстяной плед. В повседневной жизни убийственно непоколебимый, как айсберг перед Титаником, он теперь отвлекался на каждое движение её волос, на руки под футболкой, на сдавленный смех от щекочущих поцелуев в шею.
Черту они переступили так легко и незаметно для самих себя… Как будто мчались по шоссе и пересекли границу страны, но на таможне их никто не остановил даже на секунду, не дал понять, что теперь это совсем другая, незнакомая территория. Только когда они вместе сражались с тугой пуговицей у неё на поясе, она про себя отметила, что граница давно осталась где-то далеко позади, за горизонтом. Но эта условная линия никого не волновала, гораздо интереснее то, что было за ней.
Макс поначалу пытался всё делать медленно и эстетично, как в кино. Но оказалось, что смеяться над собственной нетерпеливостью намного веселее и приятнее, и попытки так и остаются попытками. Лена была бы благодарна за такую предусмотрительность, если бы у неё ещё оставались какие-то сомнения, но по итогу терпение пришлось проявить ей.
Она едва не скинула их с кровати, когда резко перевернулась, прижимая его спиной к сбившимся в ком простыням. Снизу на неё теперь смотрели удивлённые и немного настороженные серо-голубые глаза. И нет, дело не в том, что он непрошибаемый альфа-самец, привыкший быть исключительно сверху. Просто образ правильной, всегда ходящей по тонкой струнке общественных норм принцессы не сразу связался с образом другой, взрослой, настойчивой и уверенной в каждом движении женщины, которая появилась из ниоткуда и сменила первую.
Они молодые. Им кажется, что за одну ночь всё успевает измениться до неузнаваемости, стереться с лица Земли и построиться заново, с самого основания. Хотелось знать всё и сразу, но времени катастрофически не хватало. Любовь на всю ночь – тоже красивая сказка, которую портит банальная потребность во сне. У Максимова на вспотевших плечах две симметричные полосы от ногтей, которые приятно горят под малейшим прикосновением. Он в тайне надеется, что они останутся с ним дольше обычного. У Лены на шее, на груди и на бедре по небольшому синяку, которые она не может и не хочет скрывать от зорких осуждающих взглядов окружающих. На сегодня им достаточно. Завтра и каждый последующий день они упорно будут открывать что-то новое, будут искать ответ на незаданный вопрос, пока не поймут – горизонт удаляется по мере их приближения. Разгадать другу друга у них никогда не получится. В этом весь смысл.
Well, maybe I've been here before
I know this room and I've walked this floor
I used to live alone before I knew you
And I've seen your flag on the marble arch
But love is not a victory march
It's a cold and it's a broken Hallelujah
... Последний раз, когда Лена просыпалась в чужой постели, первые секунды пробуждения были испорчены моментным страхом и непониманием того, где и с кем она находится. Сейчас, ещё даже не открыв глаза, она лишь шумно вздохнула и зарылась носом в пододеяльник. Звуки и запахи в этой квартире ни с чем не спутаешь, хотя описать их практически невозможно. Они по сей день приносят спокойствие и уверенность в том, что здесь ей всегда рады, а ничего более ценного для неё нет.
Даже сквозь прикрытые веки первые лучи солнца настойчиво выкликивали её из постели откуда-то из-за горизонта высоток. Никогда ещё так не хотелось послать всё к черту и навсегда прирасти к этим застиранным до катышков простыням и тяжёлым пуховым подушкам.
На секунду оконный свет заслонила тень, и девушка нехотя высвободила руку из запутанных слоёв ткани в надежде на ощупь разыскать родное татуированное плечо и спрятаться за ним от навязчивой зари. Плеча рядом не оказалось, зато тень у окна тихо усмехнулась.
На фоне загорающегося неба, в одних только расстёгнутых, сползающих с бёдер шортах Максимов был… если не обложкой Men’s Health, то уж точно первым разворотом. Он сидел на подоконнике, поджав под себя одну ногу и рассматривал её. Рассматривал не так, словно любовался новой долгожданной добычей в постели, а так, будто просыпался вместе с ней уже много лет и в любой момент ожидал услышать детский плач из воображаемой кроватки. Но она не телепат, чтобы без спросу лезть к нему в голову. Может быть опять – желаемое за действительное.
Прекрасно осознавая собственную несуразность, она закуталась в пододеяльник, словно в мантию, – это не стеснение, а выпавшая на улице холодившая воздух роса – и подошла ближе. Макс выпустил из лёгких серые клубы дыма и щелкнул пальцем по невесть откуда взявшейся сигарете. Пепел, затухая, опустился в пожелтевшую консервную банку. Лена отказывалась гадать, откуда в квартире у её парня и его бабушки-традиционалистки взялась пачка тонких ментоловых "Морэ". Не её это дело. По крайней мере до тех пор, пока законной владелице не вздумается за ними вернуться.
— Доброе утро, – остановившись перед ним вплотную, она провела костяшками пальцев по трём розовым припухшим полосам на мужской шее. Ещё одно утерянное воспоминание, но оттого не менее прекрасное. Максимов же провёл большим пальцем под её правым глазом, вероятно, смахивая осыпавшуюся тушь, и выдохнул очередную порцию никотина в форточку.
— Не рановато для доброго утра?
— Ты куришь?
Макс неопределённо пожал плечами. Окурок с тихим шипением затух на донышке импровизированной пепельницы.
— Редко. Когда выдаётся плохой день.
— А сегодня был плохой день? – холодная ладошка скользнула в задний карман шорт в поисках тепла. Парень не смутился, как ожидалось, но воспользовался близостью и поцеловал её в беспорядочно вьющиеся от влаги волосы.
— Не плохой, просто насыщенный. Я к такому не привык.
Небольшие медные выполненные под старину часы на комоде скромно звякнули, оповещая о времени – без пятнадцати четыре. Во вчерашнем дне осталось столько всего: целый учебный год, изрядно потрепавшие нервы экзамены, все отцовы представления о его тихой и правильной дочери и хотя бы некоторая часть максимовских недомолвок. Это много, если подумать. Вымученно улыбнувшись в знак солидарности, она поцеловала его в шею и пристроила голову в изгибе плеча, будто намеревалась продолжить спать прямо в таком положении. “И как же он всё-таки обалденно пахнет.”
— Лен?
— М-м? – сонно сползая щекой по прохладной коже, девушка приоткрыла один глаз.
— Вот то, что ты сказала… взаимно, короче, – похоже, ему самому не слишком понравилось, как это всё прозвучало. Парень скривился, заново собираясь с мыслями и словами, – Я тебя люблю. Но ты же и так знаешь.
На улице ночь окончательно сменялась утром – в квартале одновременно погасли все уличные фонари, погружая город в серо-розовый рассвет. Будь Макс один, он бы беспомощно потонул сознанием в этой на редкость тихой красоте столичной панорамы. Но вместо этого мысли, глаза, уши, руки и губы были полностью заняты единственным, самым волшебным и неповторимым по своей сути чудом в перьях. Не обращая внимания на спавшую на пол простыню, Чудо потянуло его за собой обратно в постель и оторвалось от беспорядочных поцелуев, только чтобы еле слышно произнести с победной улыбкой:
— Теперь точно знаю.
***
Между “тогда” и “сейчас” уже целая жизнь. С той ночи они, сами того не подозревая, начали строить свой дом на ближайшие шесть с половиной лет. Всего на шесть с половиной. В разводе скоро будут вдвое дольше. Кто знает, какие бы горы они ещё свернули, сложись всё по-другому. Но “тогда” тоже было не просто. И дом – это не только две с половиной комнаты, ванная и коридор. Это старый стационарный телефон, по которому они ссорились и мирились бессчётное количество раз, это плохая проводка, из-за которой ужины при свечах случались чаще, чем планировалось, это шкаф, в который едва помещалась их висящая вперемешку одежда, это письменный стол, за которым они, на эмоциях от тяжёлого ранения её отца, подписывали первые версии своих завещаний, а пару лет спустя – документы о расторжении брака. Свидетелем каждого самого незначительного события была добрая дюжина фотографий одной любящей пары, которая улыбалась из-под тонкого стекла и напоминала, ради чего им постоянно приходилось бороться с обстоятельствами. И они боролись. Столько, сколько могли.
Но одна мысль всё так же не покидала их головы. “Сейчас” – это не конечная станция. Всё может измениться в любую секунду, свернуть в совершенно непредсказуемое русло, но ведь что-то они могут решать и сами. Нужно-то всего ничего – капля смелости и один честный незамысловатый жест.
Апокалипсиса не случится. Мир слишком большой и помешанный на собственной важности, чтобы остановиться ради двух людей, решившихся бросить вызов одной крошечной в глобальном масштабе ошибке. Это на самом деле утешало.
Максимов не был фаталистом. Предпочитал всё решать своими силами и по возможности – без посторонней помощи. Поэтому для него было неведомо, как так получилось, что пандемия, перевернувшая жизнь целой планеты с ног на голову, привнесла в его жизнь больше ясности и счастья, чем всё последнее десятилетие. Он не верил, что это воля судьбы, но если случай то и дело приводил его к возможности броситься в омут с головой… Наверное, в этом был какой-то смысл. Наверное, стоило ловить момент и не ждать, когда удача в один непрекрасный день иссякнет.
Лене, которая, кажется, всю жизнь безуспешно пыталась примирить в себе эмоции и разум, вдруг показалось, что каждая мелочь в тот момент неожиданно встала на своё место. Её ладонь и плечо колет вновь отрастающая борода Макса, приглушённая классическая музыка (Шуберт или Малер, она путает) искушающе напоминает о таком приятном времяпрепровождении, как сон, Пёс своим сопением вторит этому замыслу. Это был если не рай, то по крайней мере лимб. И пройти оставшиеся круги чистилища и ада уже не представлялось такой уж глупой идеей. Любит она его постоянно и непримиримо почти половину своей жизни, но таким простым и очевидным ответ предстаёт впервые. Прозрение или наваждение – да какая разница?
У Макса мысль не успевала за рефлексом – нет, всё-таки за инстинктом, – и губы коснулись её шеи раньше, чем внутренний голос завопил от ужаса. Он потихоньку сходит с ума. С каждым днём грань между “можно “ и “нельзя”, “правильно” и “неправильно” стирается, но она всё ещё бывшая жена, которую он не собирается ни у кого уводить, потому что как можно? Но с каждым днём он всё лучше понимает Леонидова.
Лена затаила дыхание и лежала настолько неподвижно, что перестала чувствовать собственное тело. Любое шевеление может быть расценено как разрешение продолжать или категоричный отказ. Она пока не готова ни к тому ни к другому. Им давно не двадцать. Ни один обманчивый коктейль гормонов в крови не заставит взрослого здравомыслящего человека одним широким мазком перечеркнуть все отношения и связанную с ними ответственность, которые выстраивались потом и кровью на протяжении стольких лет. Пару таких импульсивных решений однажды уже благополучно разделили жизнь на “до” и “после”, оставив горький привкус практически в каждом воспоминании. Но опять-таки, какая к чёрту разница, если самым невероятным образом в её “после” всё ещё есть Максимов? Все двери, которые она успела закрыть между профессиональным и человеческим, между Леной Максимовой и Леной С-какой-то-другой-фамилией, между потребностью создавать порядок и умением подчинять себе хаос, все эти двери он выбивает с ноги и вытаскивает её в реальный мир, где разделить не получится. Где оба, такие разные, несовершенные, парадоксальные, они всё равно остаются друг другу самыми близкими.
Она повернулась к нему, чтобы об этом сказать. Ну или поцеловать. Тут уже не было большой разницы.
Обычно в такие моменты в кино раздаётся звонок телефона, но поскольку их жизнь – один очень грустный водевиль, вместо трели мобильника из ограниченной диваном реальности их вырвал оглушительный стук в дверь.
Оба подскочили от неожиданности. Максимов больно вписался лбом ей в челюсть, а Лена, инстинктивно потянувшись левой рукой к ушибу, зашипела от боли, когда игла кольнула вену изнутри. Её запястье перехватили и прижали к дивану.
— Осторожнее.
Запрокинув голову на подушку, она упрямо сморгнула подступившие невесть откуда слёзы досады и стыда. В одно мгновение всё просто и понятно, в другой – снова клубок сомнений. Никакое это было не прозрение. Обыкновенный не пойманный за хвост порыв эмоций.
— Уже всё.
Стук продолжался. Кем бы ни являлся этот загадочный посетитель, он был в секунде от того, чтобы начать ломиться в квартиру. Макс подскочил, будто на раскалённой сковородке, не слишком грациозно перемахнул через спинку дивана и направился к двери, попутно стараясь разобраться, кого ненавидит больше – себя за то, что не мог чуть-чуть поторопиться, или засранца в подъезде, вознамерившегося кулаками пробить себе путь туда, где его явно видеть не хотели.
Ну а кто же ещё мог появиться на пороге его квартиры и испортить такой важный момент, как не Игорь Гнездилов собственной, мать его, персоной? Пёс, по привычке встречавший любого новопришедшего вместе с хозяином, издал непривычно низкий утробный рык, и Макс сделал шаг в сторону, закрывая спиной пусть и нежеланного, но всё же гостя от клацающих собачьих зубов.
— Ты, Максимов, как-то не очень похож на смертельно больного, – горе-оперативник вразвалочку прошёл в прихожую, демонстративно бросив аптечный пакет на комод.
— Сказал человек на пике болезни Пика, – бесцеремонность капитана ни капли его не удивила, но, несмотря на всю неловкость ситуации до его появления, оставлять больного человека в компании этого самодура было бы жестоко, и Макс поспешил вслед за ним, – Ты как тут очутился, Гнездо? Навигатор барахлит?
— Думал, хоть с температурой шутить научишься. Не вышло, да? – завернув за угол, Игорь остановился, показушно распростёр руки и проорал так, что эхо, отскочив от стен, ударило всем по ушам, – Елена Никола-а-а-авна! Ничё себе ты отдыхаешь.
Вид бледной и очевидно измотанной коллеги с катетером в ладони его особо не тронул, хотя Лена, которая в нормальном-то своём состоянии умела внушать страх и безмерное уважение к себе, теперь едва не метала молнии взглядом.
— Какого чёрта тебе надо, Гнездилов? В отделе поиздеваться не над кем?
— Смотрю, гостеприимство – это у вас семейное. Я лекарства привёз от Вакханга. Не за что, кстати, – со снисходительной ухмылкой Игорь заложил руки в карманы и осмотрелся, – Да хотя вам и так неплохо. Музычка, один пледик на двоих... Лемонидов бы точно оценил.
— Ты компромат себе сначала отрасти, прежде чем на рэкетирство замахиваться. Вахтангу – спасибо, а ты свободен, надеюсь, до не скорой ещё встречи, – Макс опустился в кресло, закинул ногу на ногу и безразлично махнул рукой в сторону прихожей, – Дверь там.
— Не переживай, задерживаться не собираюсь. Аура тут у вас какая-то… – принюхавшись и будто бы прощупав рукой воздух, оперативник недовольно покачал головой, – липкая такая, гадкая… Ну, в общем, твоя, Максимов.
Пёс, занявший стратегическую позицию между Леной и гостем, оскалился и гавкнул, на что в ответ получил оттопыренный средний палец прямо перед собственной мордой. Жарова решила, что неплохо было бы научить собаку откусывать подобные неприличные жесты.
— Хочешь, ускорения придам, чтоб не мучался? – одним точным разгибанием колена Макс катапультировал свой увесистый кожаный тапок ровно в скулу отвлекшегося капитана.
Удар получился несильный, но обидный. Игорь поджал губы и повернулся к нему, готовый излить остатки яда на обидчика. Оно того стоило – Лена, оказавшись за спиной этого безумного шляпника, смогла выдохнуть.
— Максимов, ты вот вообще не сечёшь? Один мой звонок – прилетит Лёша да порвёт вас двоих и тузика на маленькие грелки. И будет прав. Так что давай повежливее.
— Лёша ревнивый, конечно, но ведь не дебил, чтоб тебе на слово верить, – взгляд, брошенный на Жарову в молчаливой просьбе помочь ему как можно скорее выпроводить недобитого шантажиста из квартиры, замечен не был. Лена продолжала упрямо рассматривать свои сцепленные в замок руки, словно стараясь решить задачу высшей математики.
— А я при чём? Он сам знает, трахнуть чужую жену – дело нехитрое.
Счастье Гнездилова, что невыспавшийся и по-прежнему больной Макс не был способен на убийство или серьёзное членовредительство, поэтому, всего лишь с вывернутой в суставе рукой и нагнутый за шею параллельно полу, оперативник тащился по направлению к выходу, спотыкаясь и матеря своего сопровождающего на чём свет стоит. На лестничной клетке ему придали обещанное ускорение, и Игорь без всякой грации распластался на животе с ловко накинутым на голову для пущей ясности подолом расстёгнутого пальто.
— Максимов, сука, ты же мне…!
Хлопок двери заглушил дальнейшие бессмысленные угрозы. Макс устало прислонился лбом к холодному металлическому косяку.
Не надо было пускать этого клоуна даже на порог. До его появления, до этого его тупого никчёмного комментария всё ещё могло сложиться нормально. За всю неделю им не хватило каких-то пары минут, чтобы прийти… ну хоть к чему-нибудь. Лене всего лишь нужна была капля внутренней тишины, а ему – минимальной ясности. Куда уж теперь. Сил снова что-то исправлять уже тоже почти не оставалось.
Вслушиваясь в бормотание телевизора, Лена старалась заглушить в голове беззвучный голос, повторяющий по кругу одно и тоже.
Лёша.
Так нельзя.
Она не дома. Не со своим мужем.
Сколько бы раз Максимов не спасал её от верной гибели, Лёша однажды спас её от Максимова, когда он не просто пытался утопиться в бутылке – когда тянул её вместе с собой на самое дно. Она очень боится снова увидеть это дно так близко. Вдруг всё это было не совпадением, и у них правда не могло быть другой судьбы, кроме как постепенно спускаться вместе в толщу недопонимания и взаимных терзаний, приклеившись друг к другу, словно магниты?
Они смогли выкарабкаться лишь порознь. Её вытащил Леонидов, Макса – Пёс. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, особенно если они продолжают упрямо лезть в самый эпицентр водоворота после одного случайно-чудесного спасения.
— Ты прости, – краеугольный камень, по видимости, всех её проблем едва волочил ноги и агрессивно тёр пальцами и без того раздражённые белки глаз. Лена бы в очередной раз одёрнула его – обострение хронического конъюнктивита не поможет быстрее выздороветь, – но Макс выглядел слишком разбитым. Наверное, как и она сама, – Я правда не…
— Не стоит. Я... тоже виновата. Занесло. Бывает. Больше не повторится.
Неправильный ответ.
Максимов отнял руки от лица и вытянулся, будто бы впервые за долгое время вспомнив, какую осанку следует держать майору полиции. Немигающий острый взгляд пригвоздил её к месту.
— Вообще-то я извинялся за Гнездилова.
— Тогда тем более не стоит, – пару секунд он бесстрастно наблюдал, как Лена пережимает шланг капельницы колёсиком, отсоединяет его от катетера и постепенно сдирает с ладони слои пластыря. Его громкий, нервно-горький смешок заставил её с Псом, прячущимся под креслом, дёрнуться.
— Конечно, да, теперь отмалчиваемся. У нас же всегда просто охуенно это получалось.
— Следи за языком.
— Да какого хера-то?! Нет, давай я в миллионный раз притворюсь, что ничего не было, а что делать с миллион первым и миллион вторым? Их куда потом девать будем?! – вместо обычного рёва его голос сорвался на глухой сиплый крик тональностью чуть выше, чем характерный для него возглас возмущения. Хотелось верить, что это просто последствия бронхита.
— Не будет их. Макс, успокойся, нам и так…
— Лен... – он за секунду оказался перед ней на корточках и перехватил её руки именно в тот момент, когда она была готова окончательно извлечь катетер – одним движением, аккуратно, быстро, через знакомую боль, – Давай поговорим. Пожалуйста. Ну нельзя так…
— Скажи мне, только честно, – холодная от потери крови ладонь легла ему на лоб, удерживая на расстоянии и не давая отстраниться, – Ты когда-нибудь кому-нибудь изменял? Может, бросал кого-то, уходил к другой?
Максимов понимал: это не глупый вызов, не попытка оправдаться. Всё же вопрос этот его беспредельно бесил, потому что иногда так хотелось ответить по-другому. И даже не соврать.
— Нет. Не изменял, не уходил, никогда.
Лена только кивнула – медленно, вдумчиво – и убрала руку с его лба.
— И не начинай. Мерзкое чувство.
Пластиковый катетер со стуком упал на гладкую поверхность столика за его спиной, а когда короткое эхо затихло, она уже была на полпути в ванную, покачиваясь на нетвёрдых ногах. Макс услышал, как она остановилась, но не отрывал взгляд от точки, где только что были её колени.
— Я посплю сегодня на диване. А ты занимай кровать, хотя бы выспишься.
— Не могу там, – голос у него практически пропал. Хоть и говорить уже было толком нечего.
— Когда-то надо попробовать. Это твоя спальня.
Молчание. Он уже и так проиграл. Лена как всегда была права, даже если ошибалась по каждому пункту.
Его спальня. Её. Их. Ничья.
***
Вахтанг уже пять минут колесил вокруг многоэтажки, где жил Леонидов, пытаясь найти свободное парковочное место. Несмотря на разгар рабочего дня двор спального района был забит машинами так, что яблоку было негде упасть. “Будет смешно, если его ещё и дома не окажется.”
Но Лёша был дома. Его Додж стоял немного на отшибе, нечищеный, покрытый слоем подтаявшего снега и всё ещё на летней резине. На майора это было не похоже: они с Максимовым всегда первые переобували своих железных коней ещё до первых заморозков, постоянные выезды на вызовы и погони обязывали. Без автомобиля операм никуда – это не привычка, а жизненная и профессиональная необходимость.
Наконец прямо перед ним со стоянки выехал белый седан, и Леонов поспешно занял освободившуюся площадку. Из бардачка он забрал очередной пакет с зелёным крестом – что-то зачастил он последнее время в аптеки – и нехотя выбрался из прогретого салона на промозглый ноябрьский холод. Они с Лёшей уже достаточное количество раз зависали в барах, посещали корпоративы и дни рождения общих знакомых, чтобы Вахтанг запомнил, какое средство от похмелья ему помогает лучше всего.
Направляясь в сторону подъезда, он размышлял о единственных трёх вариантах развития событий, которые приходили на ум. Первый и самый очевидный: Леонидов запил. Как ни крути, привычка топить проблемы в первом попавшемся алкоголе всегда настораживала Лёшиных близких, главным образом, конечно, Лену, уже обжёгшуюся раз о пагубное пристрастие своего первого супруга. Вторая возможная причина: Леонидовы, а точнее Леонидов и Жарова, опять ссорились прошлым вечером, и тот элементарно проспал. Маловероятно, но всё же эта версия ему нравилась больше, чем последняя из оставшихся. Мог ли Алексей психануть и привести в дом женщину? В теории, разумеется, мог, хотя, учитывая их с женой непростое отношение к измене, которую они уже несколько лет пытались искупить безоговорочной верностью друг другу, Леонову и эта версия казалась неправдоподобной. И слава богу, ведь он понятия не имел, как себя вести, если ему всё-таки не посчастливится застать своего друга и непосредственного начальника с любовницей.
Подпертая обломком кирпича, дверь в подъезд была открыта – вот и отпала необходимость звонить на редкость вредной консьержке. Он бы поднялся на лифте, но лишний раз трогать кнопки, которые никто никогда и не додумается протереть, желания не было: дома Аля, на её сроке уже нельзя болеть. Поэтому он медленно поплёлся вверх по лестнице на четвёртый этаж, слегка задыхаясь, но не касаясь перил.
Оказавшись на нужной лестничной клетке, он остановился у знакомой железной двери. Леонов знал эту квартиру чуть ли не лучше, чем свою собственную. Несколько лет назад, когда маньяк Скворцов успешно и без особых препятствий проник в жилище семьи Леонидовых в поисках очередной жертвы, Вахтанг вместо Лены возглавлял группу криминалистов, занимавшихся поиском отпечатков, возможной прослушки и других улик. Проверяя замок на наличие следов взлома, он заметил и даже зафиксировал в отчёте, что если дверь не заперта на ключ, то между планкой наличника и уплотнителем остаётся небольшой зазор… Так же, как и сейчас.
Инстинкты эксперта сработали быстрее, чем сознание. Одно нажатие на ручку – дверь послушно открылась. В тот момент Вахтанг мог только пожалеть о том, что оставил свой табельный ПМ в отделе, ведь Лёша, даже нетрезвый, – тем более нетрезвый, – не стал бы так пренебрежительно относиться к собственной безопасности.
В квартире было чисто. Даже как-то слишком чисто. Ни горы грязных кофейных чашек в раковине, ни разбросанных по дому вещей, ни коробок из-под пиццы, ни других верных признаков временно холостяцкой жизни. Только разряженный телефон на тумбе в прихожей и полстакана прозрачной жидкости на кухонном столе – может быть, воды, может, водки или рома. А в воздухе – аромат женских духов, не тех дорогих и едва уловимых, которыми пользовалась Лена вне работы, а навязчивых и каких-то… очень стандартных. Такими пользуются сплошь и рядом.
Леонов сглотнул. Глупо было теперь просто развернуться и уйти только потому, что ему не хотелось стать свидетелем потенциального адюльтера. И хотя в прихожей он не заметил никаких женских вещей, которые бы явно не принадлежали хозяйке дома, не было гарантии, что их не обнаружится в спальне. Всё, что от него сейчас требовалось, – убедиться, что Леонидов не утонул в ванной, будучи мертвецки пьяным, и даже не был на полпути к подобной перспективе. Вахтанг не мог пообещать себе, что не расскажет всю правду Жаровой, если увидит нечто, о чём ей следовало бы знать. Но с этим он разберётся позднее. Собрав остатки стремительно тающей решимости, эксперт свернул в первую комнату слева по коридору.
И как это часто бывает в расследовании, разгадка крылась в одной из самых очевидных, лежащих прямо под носом версий. Ведь Макс передал ему, что Лена заразилась вирусом ещё до того, как приехала к нему в квартиру, а всё это время “до того” они с Лёшей, ничего не подозревая, жили под одной крышей. И вот, пять дней спустя, её супруг с трудом разлепляет покрасневшие отёкшие веки и смотрит на него, Леонова, из-под небольшой горы одеял и пледов так, будто заранее знал, кого именно сейчас увидит. Рядом с кроватью, прямо под рукой майора, лежит пара пластиковых бутылок воды. (Одна, кажется, уже пустая, в другой содержимого осталось меньше половины.) По классике вокруг него неровным овалом раскиданы скомканные бумажные платки. На тумбочке – пластинка каких-то таблеток и электронный градусник.
— Лёш, ты…
— Медсестра только что ушла, – голос его звучал так низко, что Вахтанг невольно перевёл взгляд на его лицо, дабы убедиться, что говорил именно Леонидов, – взяла мазок.
— Это, наверное, её духами пахнет…
— Не знаю, я не чувствую, – нащупав одну из бутылок, Лёша с видимым трудом открутил слабо завинченную крышку и сделал пару глотков, – Думал, что у меня тут подружка?
— Гнездилов решил, что ты запил... Не суть. Лёш, надо походу Лене звонить.
При одном упоминании имени жены тот заметно помрачнел.
— А смысл?
Поскольку Вахтанг не знал наверняка, что конкретно происходило за стенами обеих квартир, можно было только предположить, что маятник отношений в их тройственном союзе опять качнулся не в сторону Леонидова. Но сейчас был не тот случай. Мозг Леонова и без того уже выстраивал цепочку не самых радужных размышлений о том, как позвонить тестю и попросить его забрать Алю к себе на пару недель, пока он будет на карантине, как жена воспримет первую за всё время их недолгого брака разлуку, как объявить Георгиевскому, что отдел потерял ещё двух сотрудников и теперь сложнейшее дело о четверном убийстве полностью ляжет на плечи Гнездилова, где заказать доставку продуктов для себя и для Леонидова. И это даже был не полный список всех свалившихся на него в одно мгновение проблем. Так что его товарищ просто не имеет права утопать в жалости к себе и добавлять всем вокруг ещё больше головной боли.
— Перестань. Кто, ты думаешь, сможет позаботиться о тебе лучше, чем Лена? Да она сама примчится по первому звонку, когда узнает, в каком ты состоянии.
Лёша только усмехнулся, горько и немного снисходительно, вновь заставляя Леонова почувствовать себя зелёным стажёром, который, несмотря на профессиональный запал и желание выделиться из толпы ровесников, упустил очередную важную деталь в версии.
— Хороший ты человек, Вахтанг. Только очень наивный.
***
Как назло, ночь выдалась самой холодной из всех шести, что она уже провела в этой квартире. Метели не было, но ледяной ветер раскачивал деревья за окнами и посвистывал, сквозя через оконные щели. Засыпать одной на неудобном диване в гостиной, которая вдруг стала казаться огромной, было крайне неуютно. А от мысли, что обыватель этого дивана проводит так каждую ночь на протяжении многих лет, на душе становилось совсем гадко.
Силой воли она заставила себя погрузиться если не в забытьё, то по крайней мере в то хрупкое состояние между сном и бодрствованием, которое должно бы было принести некоторое облегчение, но не принесло. Сначала она проснулась от глухого удара веток дерева о раму окна, потом едва не скатилась на пол, с трудом поборов приступ сонного паралича. Бешеное сердцебиение и полупаническое состояние – последствия пугающих галлюцинаций – почти заставили её поддаться эгоистичному желанию позволить себе провести ещё одну ночь рядом с Максимовым. Но нет, хорошего понемногу. Да и было ли что-то хорошее в том, как упорно они игнорировали неправильность, неадекватность своей стремительно нарастающей близости, вопрос спорный.
Третье пробуждение было несравненно более приятным, чем предыдущие. Пёс, который последние пару часов бесцельно курсировал из комнаты в комнату, внаглую запрыгнул на “человеческую” сторону дивана, нарушая все запреты своего хозяина, и теперь лез мордой Лене под руку, требуя освободить ему место. Она молча откинула одеяло, позволяя своему ворчащему любимцу устроиться с краю, у неё под боком. Поддержанию дисциплины это не способствовало, да и вряд ли животному было холодно в его густой шубе, но как и Лена, которая теперь ещё острее ощущала навалившееся на неё чувство одиночества, всего сутки назад он вопреки правилам ночевал в одной постели с теми, кто был для него семьёй. Теперь меланхоличная атмосфера, разлившаяся по квартире, добралась и до него.
Лишь мельком она заметила силуэт в кресле и с трудом удержалась от того, чтобы не вскрикнуть. Человек сидел в странной и очевидно неудобной позе, завалившись на подлокотник и кое-как подперев голову кулаком. Одна нога была закинута на кофейный столик, другая – вывернута под немыслимым углом, словно у поломанного манекена. Как вообще можно заснуть в таком положении, превосходило её понимание, но один человек – упрямый, как баран, и вечно уставший, как Атлант, – мог.
По полу, как и всегда, жутко дует, а Макс в своём репертуаре – без тапок и в футболке прямо между дверьми и окном. И это при его бронхите. Даже если разбудить его и насильно отправить в постель, через пару часов он всё равно будет на этом же месте. Потому что паранойя. И потому что успел заново привыкнуть к комфорту удобной кровати, к отсутствию необходимости спать чуть ли не в уличной одежде и к человеческому теплу. Теперь придётся отвыкать, и такой способ – самый быстрый, болезненный, но надёжный.
Лена поднялась практически бесшумно и, захватив с собой длинное белое одеяло, на цыпочках обошла столик. Максимов даже не пошевелился, пока его от шеи и до ног плотно укутывали в тёплый кокон, не проснулся, когда его осторожно поцеловали в бровь, а после нерешительной паузы – ещё и в уголок поджатых во сне губ.
Пёс завалился на бок, следя дремотными влажными глазами за хозяевами. Неведомо, что творилось в тот момент в голове животного, но его громкий, по-человечески тяжёлый вздох сказал всё лучше любых слов. Люди – непонятные для самих себя и непонятые друг другом существа. И что такого нужно сделать, чтобы всё наконец стало на свои места, не знали ни Пёс, ни Лена, ни притворявшийся из последних сил спящим Максимов.
