Не оставляй меня одну

Покроется небо пылинками звёзд, И выгнутся ветки упруго Тебя я услышу за тысячу вёрст Мы эхо, мы эхо Мы долгое эхо друг друга Мы эхо, мы эхо Мы долгое эхо друг друга И мне до тебя, где бы я ни была, Дотронуться сердцем не трудно Опять нас любовь за собой позвала Мы нежность, мы нежность, Мы вечная нежность друг друга Мы нежность, мы нежность Мы вечная нежность друг друга И даже в краю наползающей тьмы — За гранью смертельного круга, Я знаю — с тобой не расстанемся мы. Мы память, мы память Мы звёздная память друг друга Мы память, мы память Мы звёздная память друг друга

Наиболее любимый всеми ведьмами праздник — в самом разгаре. На исходе октября в Академии мисс Робишо отмечается Хэллоуин, и каждая, без исключения, девушка из Шабаша с удовольствием предаётся этому традиционному осеннему празднеству. Гостиная Академии наполнена радостным гулом молодых ведьм, вокруг всё украшено тыквами с вырезанными на них пугающими мордочками, на столе еле умещается огромная горсть собранных из окрестных домов сладостей, звучит мрачно-мистическая, подходящая под настроение праздника музыка… Хэллоуин проходит на славу, в лучших традициях ведьм, и все они веселятся, шумят и радуются празднику — все, кроме одной. Мисти сидит, притаившись в углу, поодаль ото всех, и, прислонившись к стене, сосредоточенно рисует что-то в своём небольшом скетчбуке. Мисти старательно вырисовывает ровные линии, вся с головой уйдя в свой рисунок, словно усиленно стараясь отвлечься от других мыслей — совсем не о рисунке. И не о празднике. Что до Хэллоуина, то Мисти всегда любила его отмечать, но сейчас, именно в этот промозглый октябрьский вечер, Хэллоуин её совсем не радует. В гостиной Академии собралось множество людей, но нет одного. Самого важного человека. Именно эта мысль и гложет Мисти, не давая ей в полной мере насладиться всеобщим весельем. Закончив рисунок, Мисти устало закрывает скетчбук и без малейшего намёка на радость так и продолжает ютиться одна в углу, погружённая в свои мысли. — Дело пропащее — ты так и будешь одна на все праздники, — в реальность её возвращает голос подошедшей и присевшей рядом Мэдисон. Мисти поднимает глаза на блондинку и ничего не произносит в ответ. Разговаривать с кем-либо ей сейчас хочется меньше всего на свете. — Вот почему я никогда не лезу туда, где уже есть семья, — раз уж Мэдисон решила высказать своё мнение, то её уже ничто не остановит, она идёт напролом, — не хочу всего этого дерьма. — Откуда ты знаешь? — Мисти действительно удивлена и действительно не могла предположить подобного разговора. — Да всё яснее ясного, — отвечает ей Мэдисон в своей излюбленной небрежной манере, — от меня не скроешь. Ты так страдаешь, что мне тебя даже жалко. Поэтому советую тебе забить и пойти веселиться со всеми. Сучка, посмотри на меня! — тон её настойчив и эмоционален, — она сегодня не придёт, — слова Мэдисон — словно жестокий приговор, острым ножом вонзающийся в сердце Мисти, но вместе с тем — это правда, отчего ещё больнее, — я серьёзно — забей! А самое болезненное в словах Мэдисон — это то, что Мисти понимает, что она права. Мэдисон всегда жестока и в своей прямолинейности, и в итоге — всегда права. Права она и в этот раз, разнося в пух и прах одной лишь парой хлёстких фраз остатки слабой надежды, что, вопреки реальности, ещё теплилась на задворках души Мисти. И если до этого момента Мисти в какой-то мере ещё тешила себя этим самообманом, заменяющим ей всё на свете, то теперь, после слов Мэдисон, самообман рассеивается в прозрачной дымке, словно роса на траве поутру. Остаётся лишь принять эту данность, как бы тяжело ни было. — Я пойду, наверное, к себе, — бурчит Мисти себе под нос и со скетчбуком в руках спешно покидает гостиную. Ночь сменяет вечер, надвигаясь на Академию, словно ядовитая змея. Постепенно шумный праздник затихает, уступив ночной тишине, и тишина — словно насмешка над Мисти, что медленно сводит её с ума, сталкивая лицом к лицу с суровой реальностью. Мэдисон предложила ей «забить», но этот вариант — отнюдь не для Мисти. Глупая, глупая девочка попала в трясину, из которой ей уже вряд ли выбраться! Нырнула в этот омут сама, по собственной воле, и сразу — с головой, забыв обо всём на свете. И вот теперь эта глупая девочка двадцати лет от роду и пожинает плоды собственной наивности и преобладания чувства над разумом. И что же ей теперь делать? Ответом ей — лишь эта невыносимая в своей тишине, одинокая хэллоуинская ночь. Мисти включает песни Стиви Никс, — но даже они ей сейчас вряд ли способны помочь, — ложится на кровать, свернувшись калачиком, и постепенно усталость берёт над ней верх — она засыпает. *** На удивление крепко проспав до десяти утра следующего дня, Мисти сквозь слабую утреннюю дрёму слышит звук открывающейся двери своей комнаты и чьи-то тяжёлые шаги. Когда ей в нос ударяет до боли родной и любимый запах духов, Мисти понимает, что она не ошиблась, и сердцебиение её учащается. Корделия осторожно ложится на кровать рядом с Мисти и обнимает её со спины, целуя в плечо и играя её кудряшками. В такие моменты Мисти осознаёт в полной мере, почему она так легко сдалась, и почему она всё ещё в этой трясине с головой. Мисти открывает глаза, окончательно проснувшись, и спустя несколько мгновений поворачивается к Корделии. — Доброе утро, родная, — на губах Корделии играет до дрожи тёплая, согревающая улыбка, а в голосе столько нежности, что вся вчерашняя боль Мисти мгновенно улетучивается. Мир вокруг словно замирает. Есть только они с Корделией — и больше никого. — Доброе утро, мисс Корделия, — Мисти по-прежнему не оставляет своей привычки называть её так, и привычка эта кажется Корделии невероятно милой. — Родная, как ты провела Хэллоуин? — спрашивает Корделия. И тут Мисти начинает злиться. Она издевается, что ли?! Впрочем, Корделия так нежна и искренна, что своей злости Мисти всё же не выказывает. Хотя что-то вроде лёгкой обиды всё равно прорывается наружу, не сумев ускользнуть от внимательной Корделии. — Просидела в углу со скетчбуком, потом подошла Мэдисон, попыталась вправить мне мозги, потом я устала и отправилась спать, — выпаливает Мисти на одном духу, — а ты как? Впрочем, я не хочу этого знать, — из груди её сам собой вырывается тяжёлый вздох. — Мисти, ты на меня обижена? Давай поговорим, если хочешь, — Корделия начинает беспокоиться. А Мисти одолевает острая досада оттого, что она заставила её волноваться, сама того не желая. Хорошее же начало дня, ничего не скажешь! — Это мы обсуждали уже не раз, — отвечает Мисти, — очередной разговор ничего не изменит. Нет, я на тебя не давлю и ничего такого не жду от тебя, — тут же оговаривается она, — моё мнение ты и так знаешь. Мисс Корделия, я не хочу, чтобы ты думала, что я тобой манипулирую! — Мисти говорит это напрямую, — я не такая! И принимать никаких срочных решений заставлять я тебя не буду. Мисти практически тошно от самой себя, от того, что, вопреки своим только что произнесённым с такой горячностью словам, она всё же может показаться Корделии тем самым человеком, который пытается именно манипулировать. По крайней мере, выглядит это именно так. И тут ты хоть тресни! — Мисти, мне меньше всего на свете хотелось бы, чтобы Хэллоуин и прочие праздники у тебя ассоциировались с одиночеством, — мягким тоном произносит Корделия, — но ты всегда понимала меня, и я знаю — поймёшь и сейчас, — она накрывает своей рукой ладонь Мисти. Выходит, зря Мисти себя накручивала… Корделия — само понимание, Корделия никогда не истолковала бы неверно её слова или поведение. Ещё и за это Мисти так её любит, а в такие моменты, как этот, кажется, любит ещё сильнее. — Да, конечно, — только лишь и вырывается у Мисти в ответ, — конечно, я всё понимаю. Корделия обнимает её, крепко прижимая к себе, и начинает целовать Мисти в губы, в щёки, в подбородок, в нос, в лоб. Покрывает поцелуями всё её лицо. Губы Корделии сладкие на вкус, и от неё пахнет мягким, приятным французским парфюмом, запах которого для Мисти — словно наркотик. И сейчас она просто полностью растворяется в объятиях Корделии, напрочь забывая все свои обиды. Мисти в очередной раз сдаётся, погружаясь в столь привычный ей омут с головой, но о своём поражении она ничуть не жалеет — ни в предыдущие разы, ни сейчас. Стоит ли вообще о чём-либо жалеть, когда та, кого ты любишь больше собственной жизни, так тебя обнимает?