***
Они встречаются вновь на Хребте спустя несколько дней — Итер уходит сразу, Альберих даже не успевает как-то отреагировать. Честно, он и не хочет быть тут: снег падает на ресницы, тает, катясь по лицу точно слезинка, от чего пробирает до нервного смеха, который глушится им в последний момент [смех без причины][как это глупо, безнадежно и… слабо]. Альбедо учтиво молчит, роется в мешочке с травами, перебирает склянки и колбы, несколько раз открывает какую-то книгу и вчитывается — для него словно и нет Кейи. Снегопад усиливается — всё больше снежинок заметает внутрь лагеря. Алхимик раздосадовано вздыхает, наклоняя голову. — Холодно? — Только спрашивает он, не смотря на Альбериха. — Немного, — немеют пальцы, но он старается на это не обращать внимания, натягивая на лицо улыбку, точно пряча за ней острый клинок. — Знаете, я не чувствую холод, — алхимик, облокотившись о стол, наконец, будто и вправду только заметив Кейю, поднимает свой взгляд и встречается с чужим. Если Кейя это яркий фейерверк эмоций, то Альбедо тухнущая искра. — Боль. Жажда. Голод. Вкус. Ничто из этого никогда не было моим. Люди хороший материал — с него легко копировать, интересно изучать и всегда… находится что-то новое. — Я тронут, — Кейя ерничает, сжимаясь сильнее, подтягивая ноги, кутаясь в плащ — гордо выданный Итером [костер разгорался всё сильнее][ ужасно холодно, а небо затянулось тучами — совсем скоро оно «разорвется от ливня и бушующий ветер подымет залежавшуюся листву][голос отца звучит глухо — ты даже не пытаешься вслушаться][что-то о долге, мондштате и спасение] [отвратительно] — О, сарказм, — Альбедо наклоняет голову с легким кивком, будто и правда что-то понял. — Я не хочу вызвать сочувствия, просто занимаю время. Итер очень хороший неправда? Ищет сестру, помогает людям, _не бежит от прошлого_ — Хах, поддеть решил? — Человеческая реакция на так называемые триггерные темы довольно интересна, — ни капли сочувствия. Но почему-то это нисколько не обижает Кейю: возможно, он уже совсем из ума выжил. Ему кажется, что это уже скоро закончится: и разговор, и странное давящее чувство, и его жизнь в Мондштате. — От вас за версту саморазрушением веет. — А ты что? Самый умный? — Вроде того, — пожимает плечами Альбедо. — Меня создали таким. Рациональным, бескомпромиссным и любопытным. [и во взгляде][тебя ведь тоже создали] [таким] Они замолкают. Завывает ветер. Альбедо подкидывает веток в костер, проверяет факелы, а после садится рядом с Альберихом. Молчание затягивается, но впервые Кейя не хочет его разрушать — легкое раздражение, которое он ощущал во время их диалога, сменилось на спокойствие и отчуждение. Сейчас он точно рыбак, покачивающийся в своей лодке на волнах безмятежного океана — покорившейся судьбе и готовый ко всему, даже самому ужасному. Но вместо этого ничего не происходит. «Вот как», — устало думает Кейя, — «так тоже бывает». Альбедо, будто читая чужие мысли, поворачивает взгляд в его сторону и ждёт. — Знаешь, такое твоё поведение можно оценить жутким, — заминает тему он. Алхимик кивает в ответ. — Ясно, обычно я стараюсь копировать людей, чтобы им было уютнее рядом со мной, — отвернувшись, вновь подкидывает ветви в костер. Разгораясь, сильнее пламя почти касается его руки и перчаток, но он совершенно не отдергивается. «Любишь играть с огнем», — так и хочет съерничать Кейя. — Но рядом с тобой я так не делал. Мне перейти к обычной стратегии поведения? — Нет, можешь вести себя так, как удобно тебе, — ответ Альбериха обескураживает его. Вновь воцаряется тишина. Кейя, прикрыв глаза, невольно склоняет голову и утыкается случайно в чужое плечо. Так спокойно и хорошо.***
Мондштат — город свободы. Верный сам себе. Готовый принять кого угодно. Залитый солнцем и режущий глаза зеленым. Пахнущий свежей выпечкой, медом и ветряными астрами. Полный улыбок, счастливых людей и смелых авантюристов. «Чудесный город», — Кейя не знает правда ли так считает или повторяет чьи-то слова, но Альбедо только кивает [ты и не помнишь, когда он последний раз был в ордене или хотя бы на улицах мондштата].«Не хочешь вернуться в свою лабораторию?», — Альберих не уверен, какой ответ ждёт. Уверенность — большая роскошь отныне. Алхимик не спешит отвечать, рисуя что-то углем на листке. На секунду недовольство отражается на его лице. «Меня там ничто не ждёт», — и вновь ни капли грусти, словно Альбедо и не жалеет. Кейя этому завидует, по-черному, до ходящих по лицу желвак и сочащихся изнутри колкостей. Точно готовая напасть змея [только ты знаешь][они часто кусают сами себя]. Драконий хребет, успокоившись, всё равно не изменяет себе — холод кусает за руки и оголенную кожу. Он немного жалеет, что каждый раз приходит в своих излюбленных одеяниях — «ты так можешь умереть от обморожения» встречает его уже дежурной фразой Альбедо. — Мило, что ты заботишься обо мне, — Кейя хочет этого. Потому что впервые ему не просто холодно [и одиноко]. — Мне нравится, что ты приходишь сюда, — Альбедо делает пару небрежных штрихов, вновь недовольно сдвигает брови на переносице, но через секунду опять становится привычно спокойным. — Не хочу, чтобы это прекратилось. — Очаровательно прямой ответ, — смеясь, он старается скрыть смущение и странный трепет, исходящий от сердца и остающийся легким покалыванием на пальцах. Кейя привык смущать, но сам быть смущенным нет. — Не вижу причины юлить, — Альбедо поворачивается лицом к нему. Спокойный, словно олицетворение Драконье хребта: глаза льдинки, голос лютая буря [мальчик, скольких ты погубил][мальчик, на скольких даже не взглянул][скольким разбил и сердце, и тело, и душу][скольким][не дал и ответа]. — Люди, как правило, используют недосказанность и кокетство, чтобы что-то получить. Мне от тебя ничего не нужно. — Ощущение, что ты намекал на меня, — Кейя театрально хватается за сердце, наклоняясь, будто оно и правда болит, жмурит лицо в страдальческом выражении, в котором словно заключена вся печаль этого мира. — Я… я до сих пор не определился полностью ли фальшива игривость твоей натуры или в ней есть что-то и от тебя самого, — честно и прямолинейно. От такого у Альбериха аж зубы скрипят. — Предполагаю, спрашивать тебя прямо не имеет смысла, ведь лукаво уйдёшь от ответа. — Боже-боже, как с тобой просто и сложно одновременно, — Кейя, подойдя ближе, кладёт ладонь на чужую щеку. Удивительно, но теплая, даже горячая. Альбедо никак не реагирует, только лишь смотрит с любопытством и ожиданием. — Каково тебе в земном, еле живом теле, неудавшийся архонт? — Любопытно, — кроткая улыбка, словно лишняя на идеальной картине чужой безмятежности. Кейя видит её впервые, и как зачарованный касается большим пальцем его губ, ведёт по ним, будто стараясь запомнить. — Раздражает, — Кейя отходит, примеряет на лицо улыбку и вновь кокетливо продолжает диалог. — Каменная непробиваемость. — Человек предполагает, а архонт располагает. И они замолкают. Как те настенные часы в поместье Рангвиндров — стрелка остановилась на без пяти одиннадцати, точно чуть открытые ножницы [тебе бы их в руку и как бы глубоко вонзить][до самого сердца][и не чувствовать ничего][как он][просто быть]. Кажется, на Драконьем хребте только холод и они. И сам Кейя не уверен рад ли этому. «Если архонты», — начинает он, не выдержав, — «так велики, то почему _всё_ сгинуло». Альбедо не отвечает, склонив голову, будто от печали, сидит подобно статуи. «Архонты просто создания — чего-то более могущественного или человеческого, не так важно», — и взгляд его стрела в тетиве [вот-вот отпустит][и прямо в сердце] [как ты того хотел] [как ты того желал] — А всё созданное, когда-то ломается. — И ты? — И я. «Златокрылые птицы взмывают ввысь; возвышаются башни некогда царского дворца; дипломаты спускаются вниз по мраморным плитам лестницы — она тянется и тянется, словно жвачка, скрываясь от человеческого взора, и от одного взгляда на неё на плечи наваливается усталость. Солнце нежно целует в макушки прохожих, опускаясь за горизонт. Дети задорно смеются, бегут вперёд, по улице, изгибающейся змеёй до центрального фонтана – струи журчат совсем тихо, будто лесной ручей. На лавках сидят влюбленные и воркуют» Кейя выпрямляется, словно струна — звенит в ушах, а в горле, точно пустыня Сумеру. Всё в нем так и говорит — «нет, ты не можешь сломаться |умереть|». Даже вслух произносить не нужно, но Альбедо не спешит отрицать, объяснять и успокаивать. Прямолинейный, монументальный, недвижимый. Выжидающий. «Скажи честно, тебе просто нравится меня доводить», — Кейя надеется на «да». Потому что это хоть что-то объяснит. Но алхимик, пожав плечами, только вновь улыбнётся — «а я и не знаю, что сам делаю». И от этого не то, чтобы больно. Просто… пусто. «Мальчик поднимает голову — на небе не облачка. Отец крепко держит его за руку и ведёт дальше. Внутри до неприличного много пространства — колоны как деревья в лесу выстраиваются в ряд; от белого слезятся немного глаза; пахнет чем-то противно лекарственным. В самом конце, у лакированной черной двери, отец встает перед ним на колено, улыбаясь заботливо и нежно — «я так счастлив, ХХХ. ты наша последняя надежда». Для него в этих словах нет смысла [ни сейчас, ни чуть позже, когда отец повторит их в ураган]. Только наклонив голову, мальчик спокойно продолжит слушать» — Иногда не стоит ломать недоломанное, — Альберих, усмехнувшись, направится к выходу из лагеря. — Тогда просто не стоит приходить сюда. — Звучит, как угроза. — Если только ты того так желаешь, — и хочется возразить, закричать, вывести, но вместо этого Кейя уходит. » Прохладный ветер, неожиданно подувший из приоткрытого окна, роняет бумаги со стола — они разлетаются по всему кабинету. Он хмурится, недовольно ворчит себе под нос, вставая со стула и с неохотой опускается, чтобы поднять с пола «важные» документы. Как бумажку не обзови, ей она и останется [но для всего важен контекст]. Поднявшись, раздражено выдыхает — у стола, спокойно рассматривая одну из бумаг, мужчина, облаченный в черное необычное для этих мест одеяние, стоит, будто так и должно быть. Белые волосы обрамляют красивое лицо, чья половина скрыта за странной маской. — Будь моя воля, никогда бы тебя не видел, — садится вновь на место хозяин кабинета. — Будь твоя воля, ты бы и Каэнри'ах сжег. — А моя воля и была, — мужчину передернуло от его слов. Юный, не подвластный времени и человеческим законам, закованный в мирское, слабое тело, не понимающий ни себя, ни других принц сгинувшей империи. Красивая картинка и злая шутка в одном лице. Неудачный архонт и более неудачный человек. — Кэйя, — он прикрывает глаза. — Не дури. И исчезает. Как и всегда. Все его бросают»***
Проснувшись, встав с кровати, умыв лицо и лениво почистив зубы, Альберих останавливается посередине комнаты. Чувствуя странную потерянность, он не может сделать и шаг — что-то в нём говорит, что это важно. Важно выбрать правильно. Но что выбрать и зачем оно не говорит. Не толкает. Не шепчет чего-то. Не использует ни одного притягательно противного клише про внутренний зов. Оно просто звенит внутри, давя на голову. И это должно подгонять, но вместо того Кейя всё равно стоит на месте. «Мне снился сон», — даже не понимает: вслух произносит или только думает, — «прекрасный сон». «В этом сне Каэнри’ах раскинулся перед моим взором, точно кукольный домик — люди ходили по улицам, обсуждали планы, смеялись, спорили, любили и… ненавидели. Глаза их горели, как звёзды, и хотелось просто смотреть. Но я взял «этот кукольный домик» и потряс, как обыкновенную коробку — всё рассыпалось. Ни вины, ни сожаления, ничего. Я просто смотрел, как всё превращалось в пыль. А после был Мондштат — город свободы. Город, принявший меня. Он расцветал подобно цветку, о котором заботился садовод: прикармливал, отрезал болезненные листья, защищал от паразитов. И так хотелось просто взять и с В ь р т О А его» Наконец, он, отмерев, ступает, переодевается в привычную одежду, нацепляет глазную повязку, делает вдох-выдох — «ну, я пошел» кричит сам себе, выходя.***
Альбедо возвращается в орден неожиданно — его встречает переглядывание и перешептывание. Будучи редким гостем, он всегда вызывает ажиотаж своим приходом: яркий и золотистый, точно мора, притягивает чужое внимание и [желание]. Алхимик спускается в библиотеку, не встречает там Лизу — полуденный сон — и садится за один из столов. В дальнем углу тикают часы — антикварные, с витиеватыми узорами, с парой царапин. Альбедо смотрит на них недовольно. «Надо заменить», — и осекаясь, поправляет себя, — «надо попытаться убедить Лизу заменить их». В Мондштате все люди как буйный ветер — несутся вперёд, не замечая преград. И он, кажется, подхватывает это у них. — О, кого я вижу, — Кейя стоит наверху, облокотившись о перила, сияет похлещи начищенной монетки [как и ты][чудесное создание][выгравируй на нём — подпись, дату и имя][и так никто не заберёт][и так не захочешь терять][не потеряешь]. — Мистер-самый-очаровательный-алхимик. — Сахарозе пошло бы такое больше, — Альбедо смотрит на него, не отрывая взгляда, подняв голову [и почему-то щиплет глаза][как когда перед тобой солнце][стоит перестать смотреть][а то выжжет на сетчатке][подпись, дату и имя — чтобы не потерять]. — Что за непривычная неуверенность? — Альберих смеется в открытую. И алхимик перед ним полностью безоружен. — Иногда мы затеваем игру, выиграть которую не в силах, — разочарованно вздыхает, отведя наконец-то взгляд. — Да, шах и мат были поставлены в самом начале. — Полностью очарован? — Определенно. Тишина оглушает. Пока её не разрезает точно ножом чужой громкий смех — Кейя вытирает с глаз слезинки. Искренний. «Ну ты и дурак!», — восхищается вслух. Опустив голову на руки, Альбедо прикрывает глаза –«некрасиво обзывать вот так людей» негромко произносит он, без капли упрека или игривости. Тиканье часов совсем прекратилось — всё же их нужно заменить. Без них совсем пусто, может, поэтому Лиза их держит и не поддается на уговоры даже со стороны Джинн. «Там тоже всегда было тихо», — думает невольно алхимик, вспоминая лаборатории умершей страны. Слышен стук каблуков по деревянным доскам — Альбедо не нужно открывать глаз, чтобы понять, что Кейя спускается. Стук — золотистые ивы опустили свои кроны в царском саду. Стук — мальчишка обегает мраморные колонны, весело хохоча, широко открывает рот в улыбки. Стук — «давай же поймай меня!» кричит, прячась в лабиринте, петляющем крутыми изгибами, выстраивающимися в рисунок, который изображают везде в Каэнри’аха. Стук — горничные сетуют, смотря на неугомонного ребенка. Стук — «господин будет недоволен, нужно вернуть его» шепчутся, прижимаясь к друг дружке. — Решил притвориться мертвым? — Кейя стоит почти вплотную к нему, но алхимик не шевелится. Альберих протягивает руку, не замечая какого-либо сопротивления, проводит по волосам, гладит чужую спину, а затем вновь повторяет свои действия. Больше механически, недоконца понимая, как именно нужно проявлять собственную заботу. — Я сплю, — Альбедо спокойно ожидает. Кажется, происходящее его забавляет. — Тебе не нужен сон, — Кейя садится с ним рядом. Открыв глаза, алхимик встречается с чужим взглядом полным странной грустной игривости. Похоже, его это тоже забавляет. — Но я думаю, было бы неплохо хоть раз, — приподнимаясь, он приближается к лицу Альбериха, остановившись в нескольких сантиметрах от чужого лица, заговорчески шепчет. — Узнать каково это. Они не произносят больше и слова — у Альбедо и губы холодные, почти ледяные, и это ещё больше раззадоривает Кейю [твой интерес подобен пламеню][вспыхивает всё сильнее, стоит подбросить дров]. Он покусывает, облизывает их, а, отстранившись, смотрит на красные, уже теплые от поцелуя губы. Алхимик не выглядит смущенным — уверенно смотрит в чужие глаза, будто готовый ко всему. Подобно войну на поле боя он сияет безумной решимостью на грани фанатизма [у него есть теория][и он желает или доказать её или опровергнуть][его устроит любой результат][ведь главное не победа, а участие] — Занятно, — аккуратно коснувшись собственных губ Альбедо опускает взгляд. И Кейя, как по команде, отворачивается. Больше не от смущения, а какого-то внутреннего, грызущего «ты всё сделал неправильно». — Это бьет по моему эго, знаешь ли, — нервный смешок звучит как некстати. — Бить лежащих не в моих правилах, — встав, алхимик направляется к выходу. Остановившись у самого верха лестницы, обернувшись, он добавляет. — Береги себя. — И без тебя знаю. [и вредность у тебя тоже][выученная, вымученная, должная] [ничего своего]***
Он бежит вперёд, почти падает на повороте, но спешно встает и спускается по лестнице, перепрыгивая через одну ступеньку — горничные тянут руки, пытаясь его поймать, держат подолы длинных юбок униформ, сетуют в открытую: «молодой господин!». Старшая из них смотрит за всем со стороны — длинные золотистые волосы заколоты острой шпилькой, а узоры на ткани закручиваются в народный орнамент. Строгий взгляд внимательно следит за каждым движением юных подопечных и мальчишки. — Он подобен маленькой буре, — она оборачивается, ожидая ответа от пришедшего господина. — Похож на свою матерь в юности, — неловко смеясь, он встает вровень с горничной. — Дикий и желающий всё познать. — Вам его не жаль? –Женщина сжимает ткань подола юбки, прикрыв глаза, словно не может больше смотреть. — Иногда нам приходится идти на жертвы, — он не опечален и не ощущает угрызений. — Огромные жертвы. — Это ваш сын! — На кону будущее нашей страны! После того, как тот монстр сбежал, мы должны создать идеального архонта. Обязаны спасти всё. Неожиданно мальчик останавливается, поднимает голову и, встретившись с отцом взглядом, улыбается. Ему отвечают улыбкой ответ и приветливым взмахом рукой, будто подзывая к себе — «нет более подходящей кандидатуры» ставит точку в их разговоре. Проходит всего минуты три, как мальчик подбегает к ним.Он тут же обнимает отца — »Кейя ты не должен доставлять другим хлопот» поглаживая по голове. «Хорошо», — но никто не верить, уже завтра он вновь подымет весь дом на уши, будто этого разговора и не было. И кажется, что так будет каждый день. [но будущее туманно]***
Комната у него небольшая, и похожа на коробку. Когда Джинн предложила ему переехать в отдельную квартиру или выбрать что-то получше, он учтиво отказался. «Не хочу брать больше, чем мне необходимо», — шутливо объяснился Кейя. На стенах висят рисунки Кли — у него рука не поднимается их выкинуть или испортить. На столе несколько книг, взятые им для задания ордена. Стопка писем — все запечатанные, но аккуратно перевязанные тесемкой. Лампа, немного пыльная — Альберих не может вспомнить, когда в последний раз убирался — и ручка в углу стола. Стопка бумаги в верхнем ящичке. Альбедо заходит без стука, аккуратно прикрывает дверь и всматривается в незнакомое место — хватает пары минут. «Поразительно маленькая комната», — тут же сообщает он, присаживаясь на стул, стоящий около письменного стола. Кейя не оборачивается в его сторону, устало вздыхает — «не очень красиво приходить в чужой дом и так о нём обзываться» жалуется Альберих, надеясь на совесть алхимика. К него совершенно нет настроения с кем-то общаться. Даже с ним [ты ведь знаешь][он понимает тебя как никто другой][но почему ты так упорно отталкиваешь даже его][боишься?][боли?][каэнри’ах?] — Это часть ордена, — Альбедо протягивает руку к письмам, но, заметив чужой внимательный взгляд, останавливается. — И ты не запираешь двери. — Как это оправдывает твою язвительность? — Кейя отворачивается к стене, показывая, что не настроен на разговоры. Но господин алхимик не из тех, кто понимает намеки. Мягко ложась рядом, он чуть касается плечом чужой спины. Холодный, как обычно. Альберих уже почти вслух прогоняет нежеланного гостя, как вдруг чувствует объятия — Альбедо утыкается ему меж лопаток, аккуратно сцепляя руки на талии, прижимаясь сильнее. «Путешественник — настоящий герой, да?», — тихо шепчет. Голос его, как всегда, спокоен, не дрожит от грусти или гнева, но почему-то даже в нём есть что-то… отчаянное? «Тебе ведь понравилось изучать его?», — Кейя улыбается, опуская руку на чужие, расцепляя их, переворачивается и обнимает. Он успокаивающе поглаживает по голове Альбедо. — Я был рад встретить что-то необычное, — алхимик прикрывает глаза. Возможно, сон ему не нужен. Но так хорошо и тепло в объятиях. — Так сложно признать, что скучаешь по нему? — Кейя следует чужому примеру и закрывает глаза. — Я скучал по…. — Альберих не успевает услышать, его затягивает в глубокий и долгий сон. Впервые за почти вечность без Каэнри’аха и прошлого.***
Очнувшись, он видит трещины на потолке — они разрезают орнамент, а из щелей вниз спускается что-то черное и тягучее. Пристав, замечает отца — тот сидит на табуретке, закутанный в мантию, больше похожий на статуи архонтов. Из его рта валит пар — Кейя ощущает жуткий холод и слышит, как воет ветер и монстры вторят ему. Он точно находится в одной из лабораторий — алхимические круги тому подтверждение. Но вокруг всё разрушено: обвалились колоны, мраморные и каменные плиты разбиты, а вокруг непонятное бурлящее и двигающееся нечто, что темнее кажется агата. — Отец? — Альберих пытается встать, но тело не слушает его — падает на пол. — Очнулся, — глаза его сверкают в темноте, точно как у безумца. — Ты никогда меня не подводил, только не ты. Все покинули это место, когда _он_ вышел из своего ума, но я нет. Даже его предостережения не смогли переубедить меня. Да что он знает! Этот глупец и трус Дайнслейф! Теперь всё будет по-другому, Кейя, ты станешь архонтом и спасешь Каэнри'ах. — Отчего спасу, — он дрожит уже не от холода. Страх сковывает его сердце, не давая и пошевелится. Но в ответ отец лишь расправляет руки, показывая комнату. И смеется.***
Кейя просыпается один. Долго смотрит в потолок. И с каждой минутой желание вставать уменьшается по математической прогрессии. — Если ты продолжишь так лежать, можешь опоздать. — Чтобы опоздать, нужно что-то запланировать, — приподнявшись на локтях, он удивлено смотрит на Альбедо. — Я думал ты ушёл. — Куда я могу уйти от тебя, — как само собой разумеющееся произносит он. — Звучит жутко. — Если только… -…ты того захочешь. Он улыбается. [поломанное можно не только доломать] [но и починить]