Мне тебя не хватает...

Я говорю. Почти до хрипоты. Ору без слов. А толку в этом, блядь? Меня совсем, совсем не слышишь ты, И не готов, пожалуй, правду знать. Верней, готов, но только не сейчас. Спустя сто дней, ты начал прозревать? «Пускай история потом рассудит нас»? Да хуле тут, скажи мне, «рассуждать»? Я не спросил ещё тогда, в апреле, И успокоиться до сей поры не мог. Ну, а теперь, прости уж, на пределе, И так базар фильтрую, видит бог. И это — не последние слова. Поверь, мне долго до последних слов. Покуда злость эта во мне жива, Я напролом сквозь ад переть готов. Она кипит в душе день ото дня, Она мне — путеводною звездой, Как оберег, она хранит меня, И с ней я чувствую, что до сих пор живой Среди всего дурного пиздеца, В котором скоро сотню дней варюсь. Она со мною будет до конца. Ведь знаешь что? Я охуеть, как злюсь! Я правду говорю сейчас и здесь — Мою. Только она тебе нужна? Такая неприглядная, как есть. Тогда услышь: сто дней гремит война. Пустеют города, горят дома, Весна, захлёбываясь, кашляет в крови. Да, правда неприятная весьма, И с ней как хочешь ты, так и живи. Я колким стал? Ехидным дохуя? Таким родился. Будь так добр, прости. Всё это — правда. И она — моя. И мне от этой правды не уйти. Ведь знаешь ты, что я родился тут И не могу остаться в стороне. И демоны меня здесь берегут — На этой разрушительной войне. Сквозь грохот взрывов будят по ночам: «Ты ебнулся?! Глаза не закрывай!» — И сигарету делят пополам. Они сильнее стали — просто знай. А вместе с ними стал сильней и я, И с каждым днём сильней, чем больше злюсь. Всё это — правда. И она — моя. Не сомневайся: я к тебе вернусь. Приеду под осенние дожди, В рассветной дымке встану на крыльце. Я возвращусь. Ты просто меня жди. И помни: мы увидимся в конце.