Сто дней принятия

      Рано или поздно это должно случиться. Всякому сроку надлежит дойти до своего завершения, и беременность едва ли можно считать исключением. Тревиль ждёт этого дня со страхом как минимум потому, что никто не знает об их тайне, а значит, никто не сможет помочь, когда время придёт.       Или?..       Первые схватки начинаются ночью. Небо ещё черно и до рассвета ещё минимум несколько часов. Арман, проснувшийся от вспышки боли, постарался тут же уснуть снова, нервно поглаживая живот. Силы ему пригодятся днём, так что нечего расточительно тратить их сейчас.       Жан приходит к нему как всегда утром. Застаёт его встревоженным и самую малость напуганным — боль становится чаще и ощутимей, и Арману страшно оставаться с ней один на один. — Что? Что случилось? — Тревиль мгновенно оказывается рядом, вглядываясь в худое бледное лицо, и Ришелье нервно хватает его за руки, сжимая их. — Дитя... Дитя просится наружу, — голос против воли надламывается, и кардинал кусает щёку, отводя взгляд, стыдясь своей слабости. — Господи... — Тревиль выдыхает, несильно прижимая своего омегу к себе, и скользит рукой по животу. — Как давно? — заглядывает в чужие глаза, и Арман морщится от так некстати нагрянувшей боли. — Ещё с ночи, — выдыхает он. — Скоро всё должно начаться... Не бросай меня, Жан! Я никому не могу доверять, кроме тебя! — в отчаянии подаётся вперёд, хватаясь за Тревиля, и лишь ему доверяет свой страх. — Ш-ш, — тот придерживает осторожно, усаживая омегу на ближайший стул. — Если ты доверяешь мне, — садится на корточки, сжимая чужие узкие ладони, и заглядывает во встревоженные глаза. — То поверь, что я желаю вам только добра. Я не оставлю тебя, Арман, но мне нужно привести кое-кого, кто сможет тебе помочь. Я не задержусь надолго, — встав, Тревиль обхватил руками лицо кардинала и нежно поцеловал его.       А после развернулся, стремительно покидая свой дом, желая как можно быстрее добраться до Парижа.       В казармах мушкетёров в эту пору дня всегда было немноголюдно. Воины расходились по долгу службы, и капитан на самом деле опасался не найти того единственного, кто был хранителем его тайны. По счастливому стечению обстоятельств — ещё и неплохим медиком. — Капитан? — взвинченного альфу настигло звучание чужого голоса, и он резко обернулся.       Арамис стоял, вытирая руки после чистки своего мушкета, и смотрел на старого воина с лёгкой обеспокоенностью во взгляде. Тревиль, увидев мушкетёра, облегчённо выдохнул и подошёл к нему. — Вы-то мне и нужны, Арамис, — торопливо произнёс он, и Арамис напрягся сильнее. — Только вы можете помочь. — Что-то с кардиналом? — понизив голос, проницательно спросил он, на что капитан быстро кивнул. — Его время пришло, — лаконично пояснил он. — Мне больше не на кого положиться.       Арамис нахмурился. Он, вообще-то, никогда не принимал роды, но сейчас, очевидно, ситуация была критической. — Хорошо, — он быстро кивнул, отбрасывая тряпку. — Ведите. — Капитан? Арамис? — не успели они сделать ни шагу из казарм, как их настиг спокойный голос Атоса. Мушкетёр вместе со своими друзьями подошёл к ним, окружая их. — Куда вы? — Я не обязан перед вами отчитываться, — нервно и резко отрезал Тревиль, на что Атос слегка прищурился. — Последнее время вы постоянно куда-то пропадаете. Уходите из казарм и не всегда возвращаетесь, — угрожающе наступая, подхватил речь друга Портос. — Вы не хотите объясниться? — Я уже сказал, — глядя прямо в глаза мушкетёра, процедил капитан, — я не обязан перед вами отчитываться. А сейчас прошу меня простить, но нам нужно спешить. — Мы не позволим вам уйти, — преградив альфе дорогу, твёрдо произнёс д'Артаньян. — Пока вы не ответите на наш вопрос. — У меня нет времени на пререкания с вами! — начиная злиться ещё сильнее, с угрозой в голосе ответил Тревиль. — И мои дела вас не касаются! — Если бы вы не были нашим капитаном, так оно и было бы, — упрямо парировал Атос. — Равно как и если бы вы не были заместителем кардинала на время его отсутствия в паломничестве. — На что вы намекаете, Атос? — задохнувшись возмущением, процедил альфа, которого косвенно и очень завуалировано обвинили в измене. — Ни на что, капитан, — невозмутимо ответил мушкетёр. — Мы просто не хотим, чтобы у вас были проблемы. — За подобные слова вас мало вздёрнуть, — оскорблёно отрезал Тревиль. — Но у меня нет времени спорить с вами и ссориться. — Капитан, они же всё равно не отстанут, — в перепалку спешно вмешался Арамис. — Пусть всё увидят своими глазами... Да и мне не помешает помощь.       Тревиль нахмурился, одарив Арамиса тяжёлым нерешительным взглядом. Его друзья же с удивлением уставились на него. — Ладно, — в конце концов, сдался альфа, кивнув. — Идите за мной, — он одарил тяжёлым взглядом каждого из неугомонной тройки, и все вместе они наконец покинули казармы.       Направляясь на окраину Парижа к старому покинутому особняку, на время ставшему идеальным пристанищем для одного-единственного жителя. — Что это за место? — настороженно глядя на особняк, поинтересовался д'Артаньян, спешившись. — Мой дом, — мрачно отозвался Тревиль, и не говоря больше ни слова, первым вошёл внутрь.       Мушкетёры зашли следом, оглядываясь по сторонам и явно недоумевая. Капитан, однако, не спешил с объяснениями, торопливо идя всё глубже в дом. — Объясните, что мы здесь делаем?! — в конце концов не выдержав, Портос остановился посреди просторного зала, хватая капитана за руку и вынуждая повернуться. — Ты хочешь знать?.. — гневно процедил он, раздражённо вырвав руку и угрожающе нахмурившись ещё сильнее, недовольный заминкой. Не успел, однако, добавить что-то ещё, слыша тяжёлую поступь, приближающуюся к ним. Мушкетёры тоже услышали её, и трое из четырёх моментально напряглись, медленно потянувшись за оружием. — Жан? — звучание чужого голоса заставляет их вздрогнуть и непонимающе переглянуться друг с другом, а после одарить капитана недоверчивым взглядом.       Тот хмурится мрачно и вздыхает, прикрывая глаза, словно смиряясь — будь что будет. В дверном проёме, меж тем, показывается высокая худосочная фигура, и мушкетёры окончательно отбрасывают мысль о том, что им послышалось. — А что они здесь делают? — в голосе кардинала мелькают нервные нотки, и капитан спешит оказаться рядом с ним, с тревогой заглядывая в его лицо.       Премьер-министр Франции стоит чуть сгорбившись. Он одет лишь в одну длинную исподнюю сорочку, достающую ему до колен. Одной рукой он опирается на дверной косяк, а второй придерживает большой живот, не оставляющий ни малейших сомнений о положении его хозяина.       Мушкетёры, кроме Арамиса, недоверчиво и не слишком вежливо пялились на фигуру кардинала, пока подошедший к нему капитан не скрыл её от их взоров. Он снова вздохнул, на мгновение прикрыв глаза, а после прямо посмотрел в требовательные стально-серые глаза напротив. — Я хотел привести Арамиса, — произнёс Тревиль. — Он не дурён в медицине, и он был в курсе твоего положения. Его друзья увязались следом, я не смог воспрепятствовать им. — Один из твоих мушкетёров знал?.. — Ришелье гневно сузил глаза, поглаживая себя по животу; друзья Арамиса и сами одарили его вопросительными взглядами. — И когда ты собирался сказать мне об этом?! — Я не хотел тебя тревожить, — покаянно ответил капитан. — Это произошло случайно. Ты был очень слаб, я не хотел волновать тебя.       Ришелье явно хотел что-нибудь ответить, но схватки перебили его. Он до побеления пальцев сжал дверной косяк, ноги его чуть подогнулись, и он подался вперёд, сцепив зубы и глухо простонав-прорычав сквозь них. Тревиль тут же подхватил его под локоть руки, что покоилась на животе, приобнимая и помогая сохранить равновесие.       Чужая боль странным образом отрезвляет её невольных свидетелей, что сами захотели узнать чужую тайну. Первым в себя приходит Арамис — он решительно подходит к Тревилю, держащему Ришелье, и замирает напротив. — Капитан, — твёрдо и решительно обращается мушкетёр, снимая перчатки и расстёгивая куртку, — отведите кардинала в комнату, — Тревиль на это быстро кивает и переводит встревоженный взгляд на тяжело дышащего омегу, вцепившегося в его руки обеими руками.       Медленно, он отвёл Армана в комнату, помогая осторожно опуститься на край кровати. Тот тут же крепко схватился за напряжённую руку альфы и подался вперёд, не сдерживая болезненный стон. — Схватки слишком частые, — со знанием дела вдруг произнёс Портос. И глядя на удивлённые взгляды товарищей невозмутимо пояснил: — Я вырос в трущобах. Мне доводилось принимать роды не только у женщин. — Хорошо, — Арамис быстро кивнул, закатывая рукава. — Я помогу тебе, — Портос молча кивнул, и он посмотрел на неловко застывших Атоса и д'Артаньяна. — Принесите воды и чистые тряпки — они сейчас будут очень кстати.       Пока друзья удалились, выполняя поручение Арамиса, сам он перевёл взгляд на Тревиля, всё ещё поддерживающего кардинала. — Капитан, — вместо друга негромко отозвался Портос, — вам лучше уйти.       Тревиль понимающе кивнул и уже собирался встать и сделать шаг, как Ришелье крепче схватил его руку, не позволяя уйти. — Останься, — твёрдо произнёс он, тяжело дыша и упрямо глядя прямо в чужие глаза. — Будь со мной. — Арман, я буду лишь мешаться, — попытался возразить Тревиль.       Очередная схватка болью полоснула кардинала, и он обеими руками вцепился в своего альфу, чуть поворачиваясь к нему телом. Упёрся лбом в его ключицу, глухо рыча от боли, и Тревиль сам сильнее напряг своё тело, чтобы быть омеге надёжной опорой. — Нет, Жан, — тяжело дыша, простонал Арман, когда боль немного схлынула. — Мне всё равно, что будет со мной и моим телом, но я не могу допустить, чтобы что-то случилось с нашим ребёнком.       Он прямым осознанным взглядом смотрел в глаза Тревиля, ловя в них тень изумления и следом — понимания. Мушкетёры, вызвавшиеся помочь, сами переглянулись друг с другом, затем с пониманием и толикой уважения посмотрев на кардинала.       Он не доверял им, боялся, что они навредят ему, ведь ни у одного из них не было ни одной причины желать ему добра. Но одно дело он сам и совсем другое — его взлелеянное дитя. Конечно, Тревиль тоже понял это. — Хорошо, Арман, — вздохнув, кивнул капитан, мягко целуя возлюбленного во взмокший лоб. — Я останусь с тобой.       Кардинал будто даже немного расслабился в руках Тревиля. Ненадолго, впрочем, так как новая схватка заставила его вновь вцепиться со всей силы в чужую руку и прорычать от боли сквозь плотно стиснутые зубы. — Капитан, — Арамис многозначительно посмотрел на альфу, и тот молча кивнул.       Дождавшись, когда кардинал немного отпустит его, он перебрался Арману за спину, позволяя облокотиться на себя и удобнее хвататься за свои руки. Омега, почувствовав за собой сильную грудь альфы, шумно выдохнул, прикрывая глаза, и, пока боль схлынула, доверчиво расслабился, пытаясь экономить силы. — В семинарии я изучал не только вопросы богословия, — чувствуя на себе удивлённый взгляд Портоса, явно оценившего чужую догадливость, насмешливо откликнулся кардинал. — Анатомия и медицина всегда были моей слабостью... Да и... Пару раз мне тоже доводилось принимать роды.       Во взгляде Портоса мелькнуло уважение, в то время как Ришелье вновь крепко сжал руки Тревиля и затылком упёрся в его плечо, переживая очередные схватки. Мушкетёр, меж тем, откинул вверх подол сорочки. Заставив кардинала широко развести ноги, он осторожно прощупал низ живота и влажную от отторгнутых вод и крови промежность. — Раскрытие достаточно большое, — решительно посмотрев на кардинала, следящего внимательным, хоть и несколько затуманенным от боли взглядом, произнёс Портос; в этот момент в комнату вошли Атос с тазом с водой и д'Артаньян с чистыми тряпками. — Когда будете чувствовать потуги, помогайте им, — Ришелье кивнул и в тот же момент вновь откинулся на плечо Тревиля, напрягаясь всем телом и глухо рыча.       Кардинал пытался держаться изо всех сил. Он пытался быть сильным, пытался рационально расходовать силы организма. Позволял себе лишь глухо стонать и рычать, скрывая боль. Однако несколько раз крики всё же вырывались из его груди, и слёзы беззвучно текли по покрасневшим от натуги щекам. Ребёнок шёл тяжело и медленно, и его родитель чувствовал себя обессиленным. — Пообещай мне, Жан, — после очередной бесплодной потуги, тяжело дыша, тихо и прерывисто произнёс кардинал. — Что бы ни случилось со мной, ты позаботишься о нашем ребёнке.       Капитан на это встревожено нахмурился, не отводя взгляд от уставшего лица своего омеги. Тот смотрел мутным, но прямым требовательным взглядом. — Не говори глупостей, Арман, — выдохнув, Тревиль прижался губами ко взмокшему виску Ришелье. — Ты благополучно родишь наше дитя. — Пообещай мне, Жан! — всё равно упрямо потребовал тот, вывернув руку и вцепившись в рубаху на груди капитана.       Тревиль беспомощно посмотрел на напряжённо наблюдающих за всем Атоса и д'Артаньяна (на лице которого застыла также странная смесь отвращения и беспокойства), а после — на сосредоточенного Портоса, стоящего на коленях напротив промежности кардинала. Лишь после он перевёл взгляд на Арамиса, держащего наготове сухие тряпки, готовясь в любой момент принять ребёнка. Тот поймал взгляд капитана и лишь прикрыл глаза, как бы говоря, что на всё воля Господа. — Хорошо, Арман, — скрипя сердцем, произнёс Тревиль. — Я обещаю тебе.       Кардинал на это устало усмехнулся, прикрывая глаза и на мгновение расслабляясь в сильных руках. Тут же он, правда, вновь напрягся и протяжно громко простонал, из последних сил пытаясь вытолкнуть из своего чрева ребёнка. — Я вижу головку, — оповестил Портос, и Арамис нагнулся к нему ближе. — Ещё немного, Ваше Высокопреосвященство. Тужьтесь ещё.       Кардинал послушно напрягся, вновь не сдерживая свою боль. Слёзы смешивались с потом, ослепляя, и лишь присутствие за спиной Тревиля придавало сил и уверенности. Он снова напрягся — и последняя потуга принесла долгожданное облегчение.       Разом с тем — пронзительный громкий детский плач. — Атос, нагрей кинжал, — приняв кричащего ребёнка, держа его, всё ещё окровавленного и связанного пуповиной с организмом родителя, раскрытым на пропитавшейся кровью ткани, обратился к другу Арамис. — Нужно перерезать нить и прижечь рану.       Атос кивнул, вынимая из ножен оружие и подходя к горящему камину. Арамис меж тем поднёс дитя к кардиналу, вмиг ослабевшему и отпустившему капитана, который, всё ещё придерживая возлюбленного, выглянул сбоку. Аккуратно опустил покрикивающего младенца на грудь родителя, на что кардинал вымученно улыбнулся сквозь слёзы, осторожно дотрагиваясь до влажной окровавленной головки. — Это девочка, — улыбаясь, произнёс Арамис. — Девочка, — повторил кардинал, поднимая голову и натыкаясь на полный любви взгляд Тревиля.       Тот осторожно коснулся дочери и наклонился, оставляя сухой горячий поцелуй на мокром лбу омеги. Ришелье устало выдохнул, но тут же поморщился, вновь хватаясь за своего альфу. — Что такое? — встревожено спросил он, на что Ришелье трогательно единодушно усмехнулся вместе с Портосом. — Помёт, — лаконично откликнулся мушкетёр, и кардинал пояснил, когда Арамис осторожно забрал ребёнка: — Мне нужно родить помёт. — Звучит так, словно ты какое-то животное, — недовольно нахмурился Тревиль, и Ришелье устало рассмеялся: — Человек — такое же животное, как и другие, Жан. Тебе ли не знать об этом, — он поморщился, вновь напрягаясь всем телом, пока Портос заканчивал своё дело.       Арамис тем временем, забрав у Атоса горячий кинжал, аккуратно перерезал пуповину, а после с ювелирной точностью прижёг кровоточащую рану. От мелькнувшей боли девочка вновь громко расплакалась, заставив нервно дёрнуться своего родителя. — Не переживайте, Арамис знает, что делает, — Портос беззлобно усмехнулся, обмывая кардинала от крови. — Ни один из нас не навредит ребёнку, — ловя на себе недоверчивый взгляд, твёрдо и серьёзно произнёс мушкетёр. — Кем бы ни были при этом его родители — так низко не падёт ни один из нас. — Ш-ш-ш, — Арамис ловко уложил девочку на согнутую в локте руку, аккуратно покачивая её и глядя в розовое личико. — Оно не стоит твоих слёз, милая, — он подозвал к себе д'Артаньяна, чтобы он помог обмыть дитя от крови.       После запеленал малышку в чистые пелёнки, и когда Портос закончил и капитан осторожно уложил кардинала в кровать, отдал её родителю.       Тот поспешил забрать своё дитя из рук мушкетёра. Предельно осторожно прижать сонную дочь к себе, глядя на неё взглядом, казалось, ему совершенно не характерным, полным искренней любви и нежности. Коснуться мягкой гладкой щёчки ребёнка и поцеловать её в лобик, укрывая в своих объятиях.       Много препятствий будет стоять у них на пути. Быть всё время рядом со своим ребёнком кардинал не сможет. Вынужден будет скрывать произошедшее и воровать лишь жалкие крохи совместного времяпровождения. Они оба знают, что это неизбежно, однако сейчас...       Арман может позволить себе расслабиться и просто побыть со своим ребёнком. А Жан будет беречь его покой, как всегда защищая от всего мира.