Сто дней принятия

      Первая боль приходит одновременно ожидаемо и внезапно. Белкет чувствует её приближение заранее, когда дети в его утробе успокаиваются, будто ожидая чего-то. Рано ещё, до конца срока ещё должно пройти время, но природа берёт своё, и Белкет не тот, кто может противостоять ей.       Младенцы крупные и крепкие, и родителю в последние дни особенно тяжело ходить и носить их в своём теле. Да и самим им тесно и неудобно, и лишь вопрос краткого времени, когда они попросятся наружу, пусть даже это случится раньше, чем следует. Белкет чувствует и пытается подготовиться. Поэтому когда первая боль приходит, он не оказывается удивлён.       Он делает глубокий вдох, прикрывая глаза и поглаживая живот. Времени у него гораздо меньше, чем кажется.       Ему тяжело ходить, но ожидание растягивается мучительно тянущимся временем. Бездействие угнетает, но Белкет не знает, чем себя занять. Внимание рассеивается, а двигаться нелегко. Просто сидеть тоже невыносимо, и он тяжело вздыхает, откидываясь назад, опираясь на одну руку, а второй продолжая бездумно гладить живот. Боль приходит снова, пока едва ощутимая, но уже неприятная своей назойливостью. Тянущая, режущая — и он чувствует, как в паху постепенно нарастает давление на кости и мышцы. Пока ещё слабо, но уже ощутимо, и Белкет должен быть готов.       Принимать роды у самого себя странно, но кажется, среди безликих он единственный, кто хотя бы приблизительно знает, что нужно делать. Не то чтобы Белкет обладал большим опытом, но интересуясь медициной, в том числе он возвращался к вопросу деторождения. Особенно после того, как понял, что через нечто подобное придётся пройти и ему самому. А потому он терпеливо ждал, не покидая их с Йоргеном дом в привычном желании развеяться и размяться. — Скажи, когда?.. — чужой голос, мягкий и едва слышно встревоженный, раздался как раз тогда, когда Белкет в очередной раз шумно вздохнул. Слабо сжал пальцами простынь, продолжая опираться на руку, чувствуя новый приход боли, на этот раз ощутимее и упрямее. — Не так давно, — он ответил спокойно, глазами сталкиваясь с внимательным и самую малость обеспокоенным взглядом чёрных глаз Йоргена. — Почему ты не позвал меня? — безликий опустился на колени напротив ангела и осторожно коснулся руками его живота рядом с его замершей ладонью, чувствуя, что дети не откликнулись привычно на прикосновение второго родителя. — Рано, — коротко отозвался Белкет и снова вздохнул: — Я не хотел тревожить тебя.       Йорген посмотрел в ответ с мягким укором: семья всё равно предупредила его, когда ангел привычно не показался снаружи, оставшись в одиночестве дома. И Йорген явился мгновенно, желая разделить непростые мгновения с ангелом — ему ведь в любом случае понадобится помощь, не правда ли?       Они пребывали в молчании. Белкет не стремился нарушить его, и Йорген уважал его желание поберечь силы. Осторожно гладил живот, оставаясь в его ногах, и замирал лишь тогда, когда ангел шумно вздыхал, слабо напрягаясь телом. Внимательно всматривался в его лицо, следя за ним, замечая пробегающую тень. Боль становилась ощутимее, но всё ещё была не настолько сильна, чтобы заставить считаться с собой. И Белкет терпеливо ждал, покорный природному циклу.       Мучительное ожидание растягивается часами. Боль и давление нарастают медленно и постепенно, и Йорген наблюдает внимательно. Он остаётся рядом, пытаясь поддерживать и не давая Белкету остаться в такой тяжёлый уязвимый миг в одиночестве. Чувствует, как меняется аура ангела, и боль медленно просачивается в напряжение, и Белкет закрывает глаза, и лицо его заметно морщится. Давление становится ощутимей, и он чувствует, как двигаются кости, и дети совсем скоро смогут увидеть этот мир. — Чем я могу тебе помочь? — когда с шумным дыханием с губ ангела срывается стон, Йорген беспокоится вполне искренне, чувствуя себя растеряно и бесполезно. — Я хоть чем-то могу тебе помочь? — Вряд ли здесь ты уже сможешь что-нибудь сделать, — Белкет лишь криво усмехается в ответ и качает головой, но тут же снова вздыхает и морщится. — Достань воды и помоги мне принять наших детей.       Йорген кивнул, покорно выполнив поручение. А после вновь замер в ногах Белкета, взволновано глядя на его лицо, видя, как ангел нахмурился, и капли пота проступили на его лбу. Боль стала сильнее, отчётливее и резче, усилившись в его ауре упрямым давлением. Он подался корпусом назад, опираясь на обе руки, сжимая пальцами простынь, и широко расставил ноги, словно пытаясь растянуть боль и также освобождая место.       Он молчал — лишь редкие стоны вырывались из груди вместе с тяжёлым шумным дыханием. Морщился и напрягался телом, и Йорген видел, как трепетали за его спиной могучие крылья. Рубаха, прикрывающая пах, медленно окрасилась в алый, но Белкет стойко терпел, почти не показывая, как ему на самом деле больно и тяжело. Йорген с тревогой и сочувствием наблюдал за ним, мягко поглаживая по ноге от бедра до колена, и чувствовал себя отчаянно-беспомощным. Он ничем не мог помочь, чтобы унять или хотя бы облегчить такую боль.       Такова данность: дети появляются на свет в боли и крови. Белкет, конечно, знал это и был готов. Поэтому он терпит боль, почти ничем не выказывая её. Доверяя себе и Йоргену, верно оставшемуся рядом, он думал о том, как подарить жизнь своим детям. И судя по их крикам, раздавшимся практически один за другим, Маласса, мать-родительница, оказалась к нему благосклонна, и он справился с возложенной на него ответственностью. — Дай мне... их... — уставший и всё ещё ощущающий остаточную боль и боль в паху, Белкет негромко позвал Йоргена, осторожно держащего на руках притихших, но шевелящихся младенцев и смотрящего на них одновременно с лёгким недоверием на грани недоумения, но вместе с тем — с нежностью и нескрываемой радостью.       На руках человеческого мужчины дети казались достаточно крупными и большими, словно уже жили в этом мире несколько месяцев. Крупнее человеческих новорожденных, эти полуангелы всё равно были слишком маленькими и хрупкими. Рождённые немного раньше полного ангельского срока, они помещались на руках Белкета и казались совсем крохами на фоне его крепкой фигуры. И ангел смотрел на них с нежностью, полным тёплой любви взглядом, и на его ресницах дрожали слёзы.       Дочь и сын — малыши были тёплыми и хрупкими, такими нежными. Ещё покрасневшая от крови и сморщенная кожа всё равно была бледнее, чем у ангелов, и это было одно из множества сходств с Йоргеном и самим Белкетом, которые он смог уловить. Они слабо шевелились и пищали, негромко кряхтели, окончательно успокаиваясь от тепла родительского тела. И когда Белкет прижимает их к своей груди, они сами тянутся к нему и жмутся ближе, и крохотные пальчики цепко хватаются за ткань рубахи, цепляясь крепко и не желая отпускать.       Белкет склонился над ними, ближе аккуратно прижимая к себе хрупкое сокровище, не сдержав тихий усталый радостный смешок. Слёзы облегчения потекли по его щекам, и Йорген помог ему лечь удобнее, позволяя отдохнуть и исцелиться. Аккуратно, чтобы не причинить вреда, обнял их со стороны, поглаживая Белкета по твёрдым плечам. Он был горд супругом и благодарен ему за богатство, которым тот одарил его. Теперь они окончательно стали семьёй.