Сто дней принятия

      Рано или поздно этот день должен был настать. Всякий цикл конечен, и даже жизни богов имеют своё завершение, пусть оно происходит нескоро и большинство смертных не способно до него дожить. Беременность же была лишь каплей в море, естественным процессом, чьё завершение всегда, в общем-то, было предсказуемо и ожидаемо. И тем не менее для Адара это было более чем волнительное событие.       Ангельская физиология оказалась... специфичной. Вернее, не столько даже сама физиология, сколько личностное восприятие каждым ангелом самого себя. Пол для них был условностью, и далеко не все определились с ним как с устоявшейся константой, чётко понимая и принимая свою гендерную идентичность и половую принадлежность. И честно говоря, Адар не мог и предположить, что его возлюбленный до сих пор, даже проведя уже несколько лет среди смертных, так до конца и не оформил все, хм, физиологические условности своего тела.       Нет, оно было вполне себе мужским, и сам ангел говорил о себе в мужском роде и воспринимал в мужском гендере. Но, видимо, до конца в сложных особенностях физиологии он так и не разобрался, и единственная ночь, когда он принимал Адара, а не наоборот, совершенно внезапно для них обоих дала свои плоды. И герольд Иомедай понёс дитя от смертного мужчины, который к тому же был тифлингом. Не самого благоприятного происхождения, обладающего мифическими силами сомнительного истока и ставшего под их влиянием золотым драконом.       Адар был в ужасе. На протяжении всей беременности он нервничал так, как будто сам понёс ребёнка, в то время как возлюбленный, наоборот, источал воистину ангельское спокойствие, уверенность и радость. И в то время как Адар искренне боялся, что не способен породить ничего хорошего, Ренат убеждал его, что вдвоём они произведут на свет чудесное дитя, плод искренней и чистой любви. И вот, этот судьбоносный день наступил.       Адару было неспокойно. Впрочем, последние десять месяцев ему перманентно всё время было неспокойно, однако несколько дней перед родами он потерял покой окончательно. Волновался и тревожился так, что гостящая у командора Сиила беззлобно подшучивала, что это он сам со дня на день собирается разрешиться от бремени. Адар, конечно, смущался от каждого подобного замечания и переживал ещё больше, ведь он и вправду не должен так нервничать! И вообще, он должен заботиться о своём ангеле, ведь это ему на самом деле сложно! И это командор должен утешать его и быть поддержкой в тяжёлый час, а не наоборот!       Ренат, впрочем, не злился и демонстрировал воистину ангельское терпение. Он также был совершенно спокоен. Лёгкое переживание отражалось лишь в обстоятельных расспросах, как проходит процесс рождения у смертных, ведь раньше ему никогда не доводилось сталкиваться с ним ни, хм, так прямо, ни как-то опосредованно. Прибывшая с Сиилой Арушалай неизменно скромно слушала рядом, демонстрируя живой интерес в познании неизведанного для неё вопроса. Оба они находили его достаточно сложным, но ангел был могучим воином Небес, обладающим впечатляющим запасом прочности, позволившей пережить плен в тюрьме Бафомета, прошедшим не через одно сражение, а оттого совершенно не сомневался, что справится и со сложностями рождения.       Сразу после завтрака Сиила увлекла за собой Арушалай и Бенедикта в город «развеяться и отлично провести время». Прозорливая паладинша мудро чувствовала, что командору и его супругу нужно побыть вдвоём, в то время как сами они не препятствовали желанию верной и близкой подруги провести время с ребёнком, которого она искренне любила почти как родного. Сам Бенедикт тоже был только рад провести время с любимой тётушкой, и Адар справедливо считал, что сыну необходимо отвлечься от напряжения, в последнее время слишком часто царившего в доме. Ведь мальчик рос чувствительным и сострадательным прямо как отец-дракон, а оттого искренне переживал и за тревожащегося папу-тифлинга, и за готовящегося к появлению младшего ребёнка папу-ангела.       Из мимолётной задумчивости Адара вывел негромкий плеск воды, раздавшийся рядом сбоку. Он непроизвольно дёрнулся, удивлённо вскинул брови, повернув голову на звук и наткнулся взглядом на крепкую фигуру супруга — на последних этапах срока ему стало тяжело поддерживать облик смертного, отчего пришлось вернуться в истинный облик небесного воителя.       Ренат сидел на стуле, одной рукой тяжело оперевшись о стол, а второй придерживая низ живота. По деревянной ножке стекала влага, собираясь в лужицу на половицах, и трогательное смущение отразилось на прекрасном лице ангела. Он сконфуженно улыбнулся и мило нахмурился, поймав взгляд мужа, и также смущённо, негромко произнёс: — Я не знаю, что это было... Оно само...       Адар шумно вздохнул, с трудом подавив и спрятав панический порыв. Вместо этого приблизился к ангелу и мягко обхватил горячими ладонями его лицо, успокаивающе поцеловав в лоб. — Всё хорошо, душа моя. Это нормально. Это значит, что дитя скоро должно появиться на свет, — прерывисто ответил он, отстранившись и заглядывая в золотые глаза напротив. — Но я не чувствую боли, — Ренат вновь свёл брови на переносице и по-детски наклонил голову, продолжая смотреть в глаза супруга. — Ты ведь рассказывал, что дитя приходит в боли и муках. — Так и есть, — Адар вздохнул. — По всей видимости, схватки должны скоро начаться. Иногда так бывает. Но можешь не сомневаться, что процесс запущен. Ведь водяной пузырь защищает дитя в утробе и ограждает его от внешней среды. И если эта защита разрушена, значит, ребёнок больше не может находиться внутри. — И что мне делать? — после недолгого размышления над услышанным, ангел кивнул и вопросительно посмотрел на Адара. — Быть в покое, — о-о, эти слова командору следовало адресовать себе, а не мужу, — и, ну, ждать. Помнишь, я говорил, что всё происходит постепенно, накатывая волнами? — Ренат снова кивнул, и Адар судорожно выдохнул, несколько нервно улыбнувшись. — Я позабочусь обо всём остальном и подготовлю всё необходимое, — добавил, снова оставив горячий сухой поцелуй на лбу, и несколько импульсивно дёрнулся, отворачиваясь, скрываясь в комнате.       Он был в панике, и это было совершенно иррациональное и неконтролируемое чувство. Сердце заполошно билось где-то в горле, руки похолодели и взмокли, и слегка подрагивали. Он двигался нервно, рвано и механично, пока внутри агонизировало сознание, а мысли панично разбегались в стороны. Адар был совершенно не готов, но при этом парадоксально готов к неизбежному появлению ребёнка, которого ожидал последние несколько дней. В то же время он осознавал, что был единственным, кто мог помочь Ренату в эти тяжёлые и ответственные часы, и это тоже накладывало отпечаток на усиливающееся беспокойство. Ведь Адару было страшно, так страшно, что на самом деле он действительно всё испортил, и как когда-то сам разорвал мать изнутри, так и обрёк возлюбленного на такую же ужасную, жестокую участь.       Он честно старался гнать прочь тяжёлые мрачные мысли, хоть они упорно и навязчиво лезли обратно. Суетился вокруг возлюбленного ангела как беспокойная матушка, снова и снова проверяя его состояние. Но всё шло так, как должно было идти, и Адар не видел никаких намёков на патологию или что-то, что могло бы вызывать беспокойство. И тем не менее он всё равно беспокоился, и когда боль и давление стали систематичнее и чаще, просто бессильно опустился в ногах своего ангела.       Они пребывали в молчании. Ренат не желал нарушать его, сосредоточившись на ощущениях, следя за ними, прислушиваясь к ним и запоминая. Адар то и дело бросал на него тревожные взгляды, осторожно поглаживал от колена до бедра, оставаясь в его ногах, и замирал лишь тогда, когда ангел шумно вздыхал, слабо напрягаясь телом. Внимательно всматривался в его лицо, следя за ним, замечая пробегающую тень. Боль становилась ощутимее, но всё ещё была не настолько сильна, чтобы затмить собой всё остальное. И Адар прикусил губу, стыдливо опустив глаза.       Он помнил мучительные страдания возлюбленного, когда прибыл вызволить его из плена тюрьмы Бафомета. Он помнил ту невыносимую боль, когда лорд демонов вырвал ему из груди сердце. Конечно, родовая боль едва ли могла сравниться с этими ощущениями, но Адару так хотелось, чтобы любимый больше никогда не испытывал ни боли, ни страданий. Но он был совершенно бессилен — прямо как тогда на Колифире и в Тюрьме Неизбежности — и мучительное ожидание растягивается часами.       Боль и давление нарастали медленно и постепенно, и Адар мог лишь оставаться рядом, пытаясь поддерживать и не давая Ренату остаться в такой тяжёлый уязвимый миг в одиночестве. Он видел, как ангел с каждой новой схваткой прикрывал веки, а его прекрасное лицо заметно морщилось. Давление становилось ощутимей, медленно двигались кости, освобождая путь, и дитя совсем скоро должно было увидеть мир. — Чем я могу тебе помочь? — когда с шумным дыханием с губ ангела сорвался стон, срывающимся шёпотом с надрывом отчаянно спросил Адар, чувствуя себя растеряно и бесполезно. — О Саренрэй, я хоть чем-то могу тебе помочь?       Его чувствительная сострадательная натура перенимала и ощущала всю боль, которую испытывал возлюбленный. Но Адару казалось, что этого ничтожно мало. Конечно, он также знал, что должен делать и как, принять дитя и позаботиться о родителе, но и этого так мало! Ох, если бы он только мог забрать себе всё без остатка, чтобы любимый был в безопасности и покое... — Дар, посмотри на меня, — суровый голос ангела прозвучал мягко и нежно, и Адар ощутил прикосновение горячих пальцев к своей щеке. Поднял полный искреннего сострадания взгляд и трогательно свёл брови, поймав спокойную улыбку и ласковый взгляд. — За свою долгую жизнь я пережил множество тяжких испытаний. Уверяю тебя, сердце, рождение ребёнка в сравнении с ними далеко не самое страшное и болезненное, что со мной происходило. Поэтому я в порядке, и мне достаточно того, что ты рядом со мной. — Я знаю, душа моя, — Адар мучительно закрыл глаза, поймав горячую ладонь, сжимая трепетно, оставляя поцелуй на пальцах. — Прости меня, что веду себя недостойно и подвергаю твоё мужество и стойкость сомнениям. Я просто... — он пристыжено опустил взгляд, но Ренат лишь ласково улыбнулся, не злясь и не обижаясь. Кажется, он и без слов понимал и знал тревоги Адара, и оттого ему стало ещё более стыдно, ведь в такой деликатный момент он должен быть опорой и поддержкой для ангела, а не наоборот. — Я чувствую, как дитя двигается, — тяжело вздохнув, Ренат провёл свободной рукой по животу. — Помоги мне с достоинством пройти это испытание.       Адар встрепенулся, резко вскинув голову. Ангел подался корпусом назад, опираясь на обе руки, сжимая пальцами простынь на постели, куда он переместился, когда схватки стали достаточно частыми и сильными, и широко расставил ноги, словно пытаясь растянуть боль и также освобождая место. Молчал — лишь редкие стоны вырывались из груди вместе с тяжёлым шумным дыханием. Морщился и напрягался телом, и Адар видел, как трепетали за его спиной могучие крылья. Время и вправду медленно подходило к кульминации, и теперь командор должен был быть собран и решителен.       День клонился к закату, Сиила, Арушалай и Бенедикт ещё не вернулись, когда дитя начало активно прокладывать себе путь. Боль стала постоянной, тянущей и сильной, и ангел упал на локти, запрокинув назад голову и широко распахнув в стороны подрагивающие крылья. Шумно глубоко дышал, и болезненные стоны вырывались сквозь плотно стиснутые зубы с новыми потугами. Волосы липли к взмокшей шее и лбу, и давление достигло своего пика.       Адар замер величественной статуей, собранно и напряжённо следя за происходящим. Помогал регулировать потуги и короткий отдых между ними. Руки его окрасились в алый от ангельской крови, и сердце ухало в пятки от каждого нового болезненного стона. И он отчаянно гнал тёмные мысли и мучительные воспоминания, как точно также его руки были алы, когда он вынужден был сначала драться с ангелом, а потом вставляя в его грудь трепещущее сердце. Сейчас же всё было совсем иначе, и сейчас всё просто обязано было закончиться благополучно.       Громкий, требовательный, уверенный детский плач огласил весь дом, но Адар слышал его будто сквозь толщу воды. Когда головка ребёнка лишь показалась, он снова испытал первобытный, ни с чем не сравнимый ужас. Он осквернил возлюбленного ангела. Он не способен породить ничего хорошего. Его семя проклято, и монстр в ненасытном голоде разорвёт родителя... О Саренрэй, какой же он дурак!       Он принимает дитя и держит ещё окровавленное влажное тельце, связанное нитью с телом родителя. Девочка маленькая, хрупкая, хоть и несколько крупнее обычного младенца, тем не менее легко помещается в его руках. Всё ещё хнычет и шевелится, сжимая и разжимая крохотные пальчики, и Адар чувствует, как горячие слёзы текут по его щекам. Он безудержно плачет от облегчения и стыда, пока его всхлипы тонут в требовательном голосе ребёнка. Держит на своих руках абсолютно нормального, здорового младенца. И у новорожденной девочки нет ни хвоста, ни рогов, как у него самого; её дёсны мягкие и беззубые, а на крохотных пальчиках нет когтей; в конце концов, у неё две руки и две ноги, как у любого ребёнка, и нет ни лишних конечностей, ни щупалец, ни каких-либо других аномалий. Здоровый, крепкий, обычный ребёнок — и тонкое светлое тёплое божественное сияния окутывает ещё влажное окровавленное тельце, по прежнему связанное с давшим жизнь родителем. И Адар сквозь слёзы и стыд нежно и аккуратно прижимает дитя к себе, прежде чем опускает на грудь возлюбленного, позволяя и ему увидеть и наконец-то прикоснуться к младенцу, рождение которого было для него столь желанным и долгожданным.       Малышка постепенно затихла, когда Ренат нежно обхватил её, согревая своим теплом и пряча на своей груди. Радостью блестели его глаза, и он ласково улыбнулся ребёнку, чувствуя, как любовь переполняет до краёв. Благословенное дитя, плод искренней и чистой любви — о, ангел ни мгновения не сомневался в этом! И Адар, любуясь трогательной нежной картиной, помогая затем возлюбленному окончательно разрешиться от бремени, перерезая нить и обмывая девочку от крови, думал о том, сможет ли он заслужить прощение за малодушие, необоснованные страхи и пустые предрассудки, какие взвалил на родное дитя ещё до того, как оно впервые увидело свет?       Ответа у него не было, а был лишь жгучий стыд — ведь разве сам он всю жизнь не страдал от предрассудков и осуждения окружающих лишь из-за того, что родился тифлингом? И получается, к собственному ещё не родившемуся ребёнку он отнёсся точно также. Да, Адару было стыдно и горько, но глядя на расслабленного отдыхающего ангела, трепетно прижимающего к сердцу уснувшее дитя, он также твёрдо решил искупить малодушие и вину, отдавая малышке всю свою любовь, как отдавал её возлюбленному родителю и старшему брату.