Мысли и карты

Когда он лежит на спине, раскинув руки в стороны, Бэй чувствует, как у него замирает сердце. Джеймс выглядит таким расслабленным, отрешённым, лёгким, словно лёгкий бриз на море в зной, невинный и не знающий этот мир, словно только что родившийся ребёнок… Он прекрасен. Всякий раз, когда он ложится на спину и раскидывает руки в сторону, в груди Бэя словно вспыхивают маленькие огоньки, щекочущие внутренности. Джеймс может шептать самые пошлые вещи, трогать Бэя там, где он сам не смел и подумать, но он всё равно имел непорочный вид, будто весь свет мира собрался в одном смертном теле. Впрочем, что вообще Бэй может знать о порочности, с его нулевым опытом в отношениях не то, что любовных, но и платонических? Он лишь может смело утверждать, что Джеймса вполне можно высокопарно обозвать его музой, дарящей вдохновение, его личной Альмой Малер-Верфель… Бэй хочет впитывать его, запомнить все малейшие детали его эмоций, каждую маленькую складочку, морщинку, волосок, запах его кожи, потому что не знает с его скверным характером, когда он сможет позволить дотронуться до себя вновь, когда он опять беззащитно ляжет на спину и раскинет руки. И ведь сделанные исподтишка фотографии не передают весь тот жар, что охватывает Бэя при виде Джеймса живого. Осталось лишь перелить его в холст. Скопить всё в себе, словно чаша, и вылить на белоснежное полотно, обрисовать в фигуру... Но она не складывается. Эмоции в чаше скапливаются, капля по капле, словно густой мёд или легендарная амброзия из древнегреческих мифов. С каждым новым прикосновением, с каждым новым поцелуем, с каждой новой нежной или пошлой фразой, которую он прошептал Бэю на ухо... И однажды, когда их совместное время истечёт, чаша переполнится, и изольётся на холст, храня все те эмоции, что Бэй держал у себя под сердцем. Последний мазок кистью, и он ощущает себя опустошённо. Ведь всё, что он ощущал, теперь сохнет яркими красками на холсте. Теперь это уже не важно.