Огнеопасно!

Первым неладное заметил Роллинс. В этом даже не было ничего удивительного, зам командира отряда Страйк хоть и был молчаливым верзилой, в наблюдательности мог посоревноваться с Шерлоком Холмсом. Джек начал пристальнее следить за Роджерсом. Он и так не доверял всей этой истории с солдатом «морали и чести», не верилось как-то в идеальных людей, а теперь Роджерс начал себя странно вести. Нет, Страйку и до этого попадалось неадекватное начальство, но здесь дело явно было в другом. Первым звоночком стал жар. Все и раньше старались застолбить себе спальное место рядом с Роджерсом (или подальше от него, если миссии проходили летом), ведь от него грело как от печки. Сейчас же даже в джете ребята пытались как можно дальше отсесть, так накаляется воздух в задней части салона, где Роджерс проводил инструктаж. Вечно-мерзнущий Капитан больше не кутался в плед, не грелся о перманентно находящуюся в руках кружку чая, не надевал в начале ноября свой теплый свитер крупной вязки. Когда Джек впервые увидел Роджерса в этом свитере, да еще и с ярко-красной пузатой кружкой чего-то спиртного, то подумал, что ошибся кабинетом и зашел не туда, куда изначально шел выпрашивать выходной для всего Страйка. Брок тогда несколько недель лежал в больнице, и ребята хотели навестить своего командира все вместе. Роджерс, смущенный своим видом перед подчиненным, без вопросов оформил свободный день. Никакого больше бежевого свитера. Джек хотел поделиться своими подозрениями насчет Роджерса с Броком, но пока кроме «он ведет себя не как обычно» ничего предъявить было нельзя. Брок бы просто посмеялся над природной подозрительностью зама и попросил перестать пялиться на начальство, оно этого не любит. И Джек молчал. Джек смотрел. Джек анализировал. Роджерс часто пропадал в мастерской Старка — плюс один балл к подозрительности. Начал постоянно встречаться с Беннером — еще один балл. Перестал мыться в общей душевой — полбалла, мало ли какие у Капитана комплексы. Расплавил в руках шоколадку — три дополнительных балла, Джек точно видел, что когда Роджерс доставал батончик из автомата, тот был нормальным, а потом буквально потек. И таких моментов было не мало. У Роджерса то загоралась бумага, то закипал кофе в стаканчике, то едва различимо краснели руки. Всё это можно было и не заметить, но Джек специально следил за всем, что хоть как-то отклонялось от нормы, и теперь имел достаточно доказательств. — Брок, надо поговорить. — В чем дело? — Роджерс, в нем что-то не так. — Сколько баллов? — вот за это Джек его и любил. — Двенадцать с половиной. — Выкладывай. Не то, чтобы Брок сильно ему поверил, но тоже стал присматриваться к Роджерсу. Тому под тринадцатью парами глаз (вскоре в игру «Найди в Капитане странность» играл уже весь Страйк) было, по меньшей мере, некомфортно. Куда бы он ни шел, везде натыкался на кого-нибудь из Страйка в непосредственной близости. Шпионы из ударной группы были так себе. Чего только стоили Таузинг, пытливо рассматривающий фикус возле кабинета Роджерса, и Лаки, как в старых детективных фильмах, прячущийся за газетой с прорезями для глаз. Дальше всех пошла Мэй, сумевшая каким-то образом получить приглашение на художественные вечера, куда иногда заглядывал Стив. Интересно, она знала, что этот творческий клуб был мало того, что с небольшой, знающей друг друга в лицо, компанией, так еще и исключительно для мужчин-геев? В общем, смотрелась она там довольно странно, но кто выдал ей приглашение, узнать так и не удалось. Первый, кому надоел весь этот цирк, был сам Роджерс. Уже на следующий день после перфоманса Мэй вызвал Рамлоу, как отца и воспитателя всего детского сада, на разговор. Вот только тема оказалась не совсем та, на которую рассчитывал Роджерс. В игру вступила Гидра.