Сероглазый король

Алина настороженно смотрела, как Дарклинг что-то подробно объяснял ее дочери, периодически жестикулируя. Это было их третье совместное занятие. Сначала Саша, чувствуя подвох, выжидательно смотрела на мать, прежде чем выполнять просьбу Дарклинга. К концу первого занятия девочка уже увлеклась процессом и, казалось, забыла про родительницу, которая стояла неподалеку и наблюдала за обучением, внимательно следя, чему именно Дарклинг учит ее дочь. Он был монстром, тираном, убийцей. И она позволяет ему сидеть рядом со своей дочерью и учить ее управлять своей силой. Это было неправильно. Но почему-то внутри все потеплело от этого зрелища. Словно так это и должно происходить. Мал часто играл с дочерью, так же сидя рядом с ней на полу, но его движение были более уверенными, отцовскими. Возможно, даже ленивыми. Общение с дочерью было больше родительской обязанностью, чем игрой. Алине всегда казалось, что Малу немного скучно с малышкой, словно он никак не мог дождаться, когда она наконец подрастет и ее можно будет учить чему-то более стоящему, отправляться с ней на охоту. Дарклинг же больше был похож на учителя, который уверен в материале, который рассказывает, но все равно боящийся потерять доверие ученика. Или как отец, который несколько лет не видел своего ребенка и теперь пытается наладить отношения, постепенно растапливая лед. Терпеливый, спокойный. Получающий наслаждение от каждого мгновения, проведенного с девочкой. Неправильно. Глупо. И ужасно мило. Алина могла любоваться этим каждый день. — На сегодня все, — сказала она, подходя к ним. Однажды днём, когда непогода заперла всех жильцов приюта в четырех стенах, Дарклинг сидел на полу у камина и рассказывал о Керчии: описал узкие мощенные улочки Кеттрадама, красочные костюмы актеров Зверской комедии, богатые купеческие дома и выделяющийся на фоне других университетский район. Под конец он поведал о вращающейся платформе с установленными на ней сидениями в виде деревянных лошадей в парке развлечений на краю города. Когда дети в один голос заявили, что хотят покататься на этой иностранной «карусели», Алина сказала, наклонившись к Дарклингу: — Ты ведь понимаешь, что теперь должен спонсировать эту поездку? — Только если ты пообещаешь, что я смогу угостить тебя сахарной ватой. Он выглядел таким серьезным, что у Алины заныло сердце. Она отвела взгляд и остаток вечера избегала смотреть на него. Это был не единственный раз, когда между ними возникал такой момент. Алина забывалась и обращалась к нему как к другу, а он пользовался возможностью и открывал ей свое сердце. Она ненавидела его за это, за попытки наладить взаимоотношения между ними после всего, что она пережила по его вине, но больше всего она ненавидела саму себя, потому что позволяла ему это. *** Особенно Алине запомнилась одна сцена, произошедшая за ужином на четвертый день. У одной девочки в приюте был день рождения, и по ее просьбе испекли самый шоколадный торт в мире: в нем было три слоя, между которыми был шоколадный крем, сверху его обмазали шоколадной глазурью, а на верхушку установили шоколадку в виде сердечка. — Было бы проще дождаться возвращения других ребят, — бурчала Валентина, помогая замешивать тесто. — Мы отпразднуем сейчас, в день рождения, — покачала головой Алина. — А затем еще раз — когда все вернутся. Оксана задула свечи и вызвалась самой разрезать и раздать торт. На правах именинницы отрезав себе самый большой кусок, она положила по кусочку каждому из оставшихся в доме детей, после чего поделилась десертом с Алиной и воспитателями (кроме Валентины, которая терпеть не могла шоколад и считала, что детям его есть вредно). Последним торт получил Дарклинг, тихо сидящий на своем любимом месте на полу у камина. — Спасибо, но я не буду, — мягко сказал он. В последнее время он все меньше напоминал Алине Черного Еретика, тирана, который стремился любой ценой объединить Равку, и все больше походил на одинокого мальчишку, потерявшего цель в этом мире. — Почему? — Оксане исполнилось четырнадцать, но как любой ребенок, выросший в этом приюте, она отличалась привычкой задавать неуместные вопросы. Возможно, они держали бы рот на замке, если бы знали, кого пытаются разговорить, но сейчас Дарклинг был очередным другом хозяинов приюта, к тому же очень симпатичным и загадочным. — Не любишь сладкое? — Напротив, очень люблю. Алина навострила уши. Ей было интересно узнать еще одну деталь личности Дарклинга. Она знала, на что он способен как гриш, но так мало знала о нем как о человеке. — Тогда почему ты не хочешь кусок торта? - продолжала допытываться девочка. Дарклинг вопросительно посмотрел на Алину, словно спрашивая разрешение. Она кивнула. Тогда Дарклинг принял блюдце с угощением. Алина подождала, когда Оксана вернется за стол к остальным детям, после чего переместилась в кресло рядом с камином. — Не могу вспомнить, когда в прошлый раз ел торт, не говоря уж о шоколадном, — признался он, облизивая ложку. Алина фыркнула. — Не верю. Хочешь сказать, ты не устроил роскошный пир с угощениями и развлечениями, когда захватил трон? — К сожалению, празднество пришлось отклонить, так как рядом не было девушки, с которой мне хотелось бы его разделить. Он произнес это, глядя исключительно на свой кусок торта, но Алина слышала горечь в его словах. «На этом помосте два трона». Алина нахмурилась. — Давай не будем об этом. — Ты первая заговорила о том, что было несколько лет назад, — напомнил он. Алина задумчиво провела ложкой по блюдцу, соскребая глазурь. — Значит, ты любишь сладкое, катался на карусели в Кеттердаме и даже танцевал с шуханской принцессой. Кажется, за эти несколько дней я узнала о тебе больше, чем за все предыдущее время. — Алина, — она подняла голову и встретилась с ним взглядом. — Ты знаешь обо мне больше, чем кто-либо. *** Алина не понимала, что с ней происходит. В ее памяти были свежи воспоминания о погибших друзьях, и иногда они приходили к ней в кошмарах, моля о помощи, а переодеваясь ко сну, она не могла удержаться от того, чтобы провести пальцами по шрамам на плече — не затягиваются ли рубцы? Но раны — душевные и телесные — не проходили. А затем наступал новый день, и она садилась за один стол с Дарклингом и позволяла ему обучать Сашу. Она считала, что знает его, и в некотором роде так и было. Она знала границы его силы, знала его мечты и на что именно он готов пойти для их осуществления. И все же она не знала о нем ничего. Она наблюдала, как человек, превративший Николая в монстра, играет в крестики-нолики, рисует цветы и помогает строить кораблики, чтобы позднее пустить их вниз по речке. Она была свидетельницей, как один из учеников сделал из ложки и винной пробки катапульту и случайно — по крайней мере, так он сказал — запулил горошину прямо в лоб Дарклингу. Тот замер от неожиданности, а затем засмеялся. Последующие несколько часов он вместе с ребятами сооружал арбалеты, катапульты и крепости из подручных средств, чтобы дети могли устроить игрушечную битву. *** — Почти получилось. Алина подняла голову от альбома, в котором делала набросок. Она была не очень хорошей художницей и терпеть не могла рисовать людей, но Дарклинг и Саша так мило смотрелись, сидя рядом с кустами ежевики, что она не удержалась. По кривым линиям едва ли можно было угадать, кто именно изображен на бумаге, но ей все равно нравился рисунок. Развалившийся в тени Дарклинг лениво подбрасывал в воздух яблоко, пока Саша пыталась создать достаточно плотную завесу, чтобы ослепить его. К сожалению, если ей и удавалось соединить змейки-тени в подобие тканевой повязки, то она распадалась до того, как достичь головы Дарклинга. — Давай еще раз, — Дарклинг снова подбросил яблоко. На этот раз, вместо того, чтобы попытаться ослепить учителя, Саша подняла руки, заставляя тени взвиться в воздух и обволочь яблоко в черный кокон. Когда фрукт под действием гравитации направился вниз, часть теней размылась, оставляя длинный хвост там, где только что было яблоко. Дарклинг ловко поймал его одной рукой. Сквозь черные всполохи проглядывала зелёная кожура. — Это не то, что я просил, — сказал Дарлинг, вертя яблоко в руках и осматривая его со всех сторон. Тени, державшиеся до последнего, плавно сползли на землю. — Но весьма недурно. Держи. Саша забрала протянутое яблоко. Затем она посмотрела на мать и выставила его вперёд, предлагая ей угощение. Алина покачала головой, отказываясь. Саша надкусила яблоко и принялась его жевать с самозабвенным видом, подперев подбородок ладошкой. Она никак не отреагировала, когда Дарклинг поднял руку и погладил девочку по голове, а вот Алина замерла. Этот жест был слишком обыденно-отцовским и странно смотрелся в исполнении человека, которому было более двухсот лет. Дарклинг, казалось, и сам испугался своего поступка, поэтому быстро отдернул руку. Девушка успела заметить, как на его лице промелькнула смесь огорчения и боли, прежде чем он отвернулся. Тем временем Саша отложила яблоко и снова подняла руки. Темное облако поднялось к голове Дарклинга, расплываясь и собираясь обратно, пока не обволокло его глаза. Его пальцы впились в землю, мышцы напряглись, но затем Дарклинг расслабился. Он вытянул перед собой руку и медленно помахал у себя перед глазами. На его губах заиграла довольная улыбка. — Александра, вот теперь я доволен. Саша раздала радостный вопль и бросилась на Дарклинга. Тени, лишенные контроля, снова расползлись, и первое, что увидел после темноты Дарклинг, было ликующее выражение лица девочки. Она запрыгнула ему на колени и крепко обняла за шею, не переставая смеяться. Дарклинг обхватил ее одной рукой, удерживая от падения, и поднял потрясенный взгляд на Алину. Девушка рассмеялась. *** Поздно ночью Алина сидела в комнате дочери и расчесывала ей волосы, рассказывая ей легенду о морском хлысте — принце, на которого наложили заклятье и заставили охранять холодные воды Костяной тропы. Это была любимая история Саши, и хотя у Алины до сих пор болезненно сжималось сердце при воспоминаниях о змее, дергающемся на палубе шхуны Штурмхонда, она повторяла ее раз за разом по просьбе дочери. Ей казалось правильным напоминать детям о благородном олене, о русале и жар-птице — не как об усилителях Морозова, но как о древних существах, к гонениям которых она и сама приложила руку. Из троих в живых осталась только жар-птица. Поддержание памяти об этих существах казалось девушке необходимым, хотя и недостаточным, чтобы загладить свою вину. Алина закончила рассказ, но не торопилась уходить, когда Саша вдруг сказала: — Почему папе он не нравится? «Нужно придумать Дарклингу какое-то имя, если он решит тут задержаться, » — подумала Алина и тут же себя оборвала. Не ему решать, оставаться здесь или нет. Ему не нужно новое имя, потому что послезавтра вернется Мал и Николай. Что она им скажет? Дарклинг хорошо провел здесь время, играя с детьми и поедая шоколадный торт, но ничего полезного для грядущей войны выведать не удалось. — У папы есть причины его ненавидеть, - Алина замялась, прежде чем продолжить. - У меня тоже, если уж на то пошло. — Почему? — повторила Саша. — Это долгая история, к тому же весьма печальная. Я расскажу тебе, когда подрастешь. А пока не надо об этом думать. Саша молчала. Затем она вдруг повернулась к маме и внимательно на нее посмотрела. — Он хороший. Он мне нравится. — Только не говори об этом папе, — если Мал узнает, как много времени Дарклинг проводил с их дочерью, если поймет, что их враг стал близким другом Саши… — Папа тоже хороший, но он на него не похож, — поспешно добавила Саша. — Мне нравится играть с ними обоими. Папа меня любит, но ему быстро надоедает, если у меня что-то не получается. А он не злится. Только улыбается и говорит, что в следующий раз у меня обязательно выйдет. «Потому что он целую вечность ждал появления заклинательницы Солнца и научился быть терпеливым, » — подумала Алина и крепко обняла дочь. *** Дарклинг проснулся посреди ночи от грозы. Сонный, дезориентированный, едва осознав, что комнату озаряют вспышки молнии, он подумал о Саше. Он быстро поднялся с кровати и направился к комнате девочки. Она уже сидела в кровати, обхватив колени руками. Ее лицо озарилось, когда Дарклинг появился на пороге ее комнаты. В этот раз он рассказал ей историю о девочке-русалке, которую предали. Это была не совсем подходящая сказка для маленькой девочки, да еще и не с несчастливым концом. Для беспокойной ночи больше подходят истории о смелых героях и сказки со счастливым концом. Впрочем, сказкой та история не была. Но этого знать девочке — или кому-либо еще — было необязательно. К тому времени, как он закончил свою историю, малышка уже сладко спала. Он подоткнул ей одеяло и развернулся, чтобы уйти, когда обнаружил, что все это время за ним наблюдали. На пороге комнаты, с выражением изумления и настороженности на лице, застыла Алина. Она отошла от двери, давая ему возможность выйти из комнаты, и закрыла за ним дверь. — Как давно ты ходишь к ней? — тихо спросила она, избегая смотреть ему в глаза. — Первый раз — на следующий день после отъезда остальных, — неохотно признался Дарклинг. Он боялся, что Алина разгневается на него и прогонит из своего дома. А он, как бы странно это не было признавать, не хотел уходить. — С тех пор — каждый раз, когда начиналась гроза. — А я еще не могла понять, почему она перестала приходить… — Алина покачала головой и наконец-то посмотрела ему в глаза. — Почему? Почему ты все это делаешь? — Потому что она — твоя дочь. Она молча изучала его. Сколько ночей он так приходил к ее дочери? Сколько раз укладывал ее спать, рассказывая сказки? Алина хотела ненавидеть его за то, что он так беспардонно разгуливал по ее дому и общался с Сашей без ее разрешения, но вместо этого чувствовала только стыд. Как она могла не обратить внимание, что дочь больше не прибегает к ней в ночи, испугавшись вспышек и грома? Это была ее дочь, ее малышка, и она позволила себе упустить такое, потому что была слишком поглощена собственными проблемами и переживаниями. Ее не было в те минуты, когда дочь нуждалась в ней. Но Александр был. Монстр. Убийца. И каждую ночь, когда гроза подходила слишком быстро к дому, он приходил к ее дочери, зная, что ей страшно. Алина взяла его за руку и повела дальше по коридору. Она знала, что в доме полно слуг с длинными носами и большими ушами, что обязательно будут слухи и косые взгляды, но сейчас ей было плевать. Она любила своего мужа, но он никогда не понимал ее и ее тяги к силе. Дарклинг был прав: Мал никогда не сможет помочь Саше. И от этой горькой правды у Алины саднило сердце. Она привела его в свою комнату и закрыла за ними дверь. Когда она повернулась к нему, то увидела на его лице удивление и недоверие. Она протянула руку и прижала ладонь к его щеке. Он вздрогнул. — Что ты делаешь? — прошептал он. В глазах читался вопрос. Он искал подвох в ее действиях, ожидал очередной ловушки, повода его сковать и заточить в темнице. — Мы равны, — сказала Алина, неотрывно смотря ему в глаза, чувства в ее взгляде — отражение его. Не играй со мной. Я этого не переживу. Они равны. Злобная шутка вселенной. Двое самых могущественных гриша с редким даром, которым было предначертано править. А теперь они оба не больше, чем просто отказники, брошенные на произвол судьбы. Алина лишилась своей силы, и после этого Дарклинг недолго остался при своей. Равные. Подобные друг другу. Единственные в своем роде. Алина приподнялась на цыпочки и поцеловала его. Это было легчайшее прикосновение губ, скорей намек на поцелуй, чем он самый, и все же Дарклинг замер. Тело Алины ныло от желания прижаться к нему, но она не поддавалась инстинкту. Была не ее очередь делать шаг. Она отстранилась и заглянула ему в глаза. Алине не удалось прочесть эмоцию, мелькнувшую в его взгляде. — Чего ты хочешь, Алина? — Тебя, — честно ответила она. С той ночи после праздника. После того, как он пришел к ней в Малый Дворец в обличье Мала. После того, как он раскрыл ей свое имя. Эта связь не была нужна им обоим. Но она никак не проходила, делая все только хуже. — Меня… — повторил он, а затем уголки его губ приподнялись. Улыбка вышла грустной и вымученной. — И как это будет? Мы проведем эту ночь вместе, а завтра сделаем вид, что ничего не произошло? — ему в голову пришла внезапная догадка. — Или нам даже не придется притворяться, потому что ты отошлешь меня прочь. — Не хочу думать о том, что будет завтра. Он нежно провел пальцами по ее щеке. — Все еще живешь одним мгновением. — И наслаждаюсь каждым мигом. Дарклинг медленно склонил голову. Он был так близко, что Алина чувствовала его теплое дыхание на своих щеках. На задворках ее сознания мелькнула мысль: «Еще не поздно все прекратить». А потом Дарклинг поцеловал ее, и она прогнала эту мысль прочь. Этот поцелуй не был похож ни на один из тех, что они разделяли раньше. Они целовались медленно, с легкой ноткой грусти и неуверенности, словно каждый ждал, что другой внезапно отстранится и заявит, что это все большая ошибка, и ощущали неуверенность от того, что это не происходило. Алина больше не испытывала прилива уверенности от его прикосновений, но ее кожа все равно горела; одну руку он запустил в ее распущенные белые волосы, вторая покоилась на ее спине, не давая уйти, но и не притягивая девушку ближе. Они не спешили. Впереди была ночь, целая вечность, и хотя они оба понимали, что на самом деле это не так, они наслаждались каждым мгновением, пока за окном сверкали молнии, постепенно удаляющиеся за горизонт. Предрассветные часы подкрались незаметно. Скоро весь дом начнет пробуждаться, заскрипят половицы, когда слуги будут обходить дом, открывая окна и впуская свежий, пахнущий дождем, ветерок. Алина понимала, что стоило бы увести Дарклинга из комнаты, прежде чем их застанут вместе, но ей ужасно не хотелось вставать. Она глубоко вздохнула, раздосадованная, что даже сейчас не может полностью отпустить рассудительную часть себя и просто получить удовольствие, и прижалась щекой к обнаженной груди Дарклинга. Александра. — Позволь мне остаться, — прошептал он, словно бы прочитав терзающие ее мысли. Длинные пальцы водили вверх и вниз по ее позвоночнику, посылая голодные искры по всему телу. — Позволь мне стать частью твоей жизни. — И как ты себе это представляешь? — Алина невесело улыбнулась. — Каждую ночь я буду засыпать в объятиях мужа, пока ты спишь через несколько комнат от нашей? Каждое утро ты будешь учить Сашу скрывать ее способности, пока Мал и я обучаем других детей? А по вечерам мы будем сидеть за одним столом, обсуждая планы на выходные? Ты так это видишь? Он промолчал. Алина тяжело сглотнула. — Я люблю его. «Любишь, а сама пустила человека, который его пытал и угрожал убить, в вашу постель.» — обвиняюще прошептал внутренний голосок. — Я знаю. Внутри у Алины все сжалось. Ей не хотелось ни о чем думать. Ни о Мале, который не простит ей этого, когда обо всем узнает, ни о слугах, которые будут осуждающе на нее смотреть каждый раз, как она появится на пороге комнаты. И уж тем более она не хотела думать, что этот поступок говорит о ней самой. Почему она так поступила со своим мужем, с самой собой? Разве Дарклинг не разрушил ее жизнь, не пытал и не ранил ее друзей, оставив после себя неизлечимые раны? Этот человек без колебаний ослепил собственную мать и натравил на Алину ничегоя, чтобы усилить связь между ними двумя, подчинить девушку своей воли. Почему она так уверена, что не очередная игра? Притворство, способ вернуть свою силу и заполучить трон? Словно прочитав мысли, одолевающие девушку, он заговорил. — Я понимаю, — сказал он, смотря куда-то в дальний угол комнаты. — Впервые за долгое, долгое время, я понял. Отказники всегда удивляли меня. Каждый их шаг можно предсказать. История повторяется раз за разом, но они словно не замечают этого, продолжая совершать одни и те же ошибки. Они откладывают на потом важные дела, думают, что еще успеют к ним вернуться, забывая, что их жизнь коротка. Но при всем этом они совершенно не думают о последствиях. У каждого действия есть эхо. За ошибки приходится платить. Как они могут вести беспечную жизнь, когда им осталось жить всего пару десятков лет? Прежде чем продолжить, он крепко обнял Алину, словно боялся, что она может вдруг исчезнуть, превратиться в тень и раствориться при наступлении дня. — Я жил в страхе много лет. Менял имена, личности, играл по правилам общества, чтобы заслужить расположение короля, и даже став главнокомандующим Второй Армии, я не мог позволить себе расслабиться. Я мог предсказать каждый шаг любого гриша, любого отказника, наших врагов. Я знал, как они думают, о чем мечтают, чего могут достичь. Это было скучное существование, но я продолжал изображать марионетку, подчинялся глупым желаниям королей и ждал. А что теперь? Сколько времени у меня есть? У меня нет сил, нет будущего. Мне некуда пойти. Я остался один. — Ты не один. Он провел пальцами по ее губам, борясь с желанием поцеловать их. Если он поцелует ее, то уже не сможет остановиться. — Как бы я хотел, чтобы ты принадлежала только мне. Я знаю, что это невозможно, — добавил он, заметив протест в ее глазах. — В какой ужасной ситуации мы все оказались. Ты любишь его, я люблю тебя, и мы втроём любим маленькую Сашу. У святых поистине своеобразное чувство юмора. Алина замерла. — Что ты сказал? Губы Александра растянулись в улыбке. Он точно знал, какие слова привлекли ее внимание. — Я сказал, что я люблю тебя. Алина поцеловала его. И еще раз, пока он не ответил на поцелуй, запустив пальцы в ее белые волосы. Алина жила одним мгновением. И сейчас она была готова отдать все, лишь бы этот миг никогда не заканчивался. *** Когда она открыла глаза, солнце уже ярко светило и пробивалось в комнату даже сквозь тяжелые шторы. Она заморгала, пытаясь проснуться, а вспомнив, что засыпала в кровати не одна, замотала головой. В комнате больше никого не было, и только его запах — свежесть морозного утра, аромат ночи — говорил о том, что сегодняшняя ночь не была сном. Накинув поверх ночнушки халат, Алина вышла в коридор и прошла в комнату дочери. Саша сладко спала, крепко обнимая подушку, но словно почувствовав присутствие матери, открыла глаза. Она сонно заморгала и принялась протирать глаза кулачком. — Доброе утро, солнышко, — Алина присела на кровать и провела пальцами по взъерошенным волосам дочери. — Он ушел. Алина слегка нахмурилась. Она еще толком не проснулась, и никак не могла понять, о чем говорит дочь. — Что? — Александр, — Алина вздрогнула и моментально проснулась, услышав, как ее дочь называет по имени ее… друга? Врага? Возлюбленного? Как же все запутано. — Он ушел. Девушка выпрямилась. Ее замутило, когда до нее дошел смысл сказанных слов. — Что значит — ушел? — Он пришел утром и разбудил меня, — Саша села в кровати. Она тоже нахмурилась, словно пыталась вспомнить что-то сквозь не до конца отступивший сон. — Он сказал, что не хочет уходить, не попрощавшись со мной и не рассказав мне правду. Сказал, что его зовут Александр, и что когда-то он мог заклинать тени, как и я. Алина закрыла глаза. Она легко могла представить себе, как Дарклинг приходит сюда и осторожно будит Сашу. Ему наверняка не хотелось прерывать ее сон, но он знал, что должен был это сделать. Он ничего не сказал Алине, потому что она и сама не понимала, как бы отреагировала в таком случае, однако он заглянул к ее дочери, чтобы попрощаться. — Что еще он сказал? — Что я должна продолжать развивать свои способности и мне не стоит пугаться своей силы. И что мне повезло, что у меня такая понимающая и любящая мама, которая желает мне только счастья и безопасности, — Саша придвинулась к матери и прижалась к ней. Алина подняла руку и принялась гладить дочь по голове. Речь девочки была сбивчивой и торопливой, а ее пересказ казался сухим. Мать сразу поняла, что Сашу ранил уход Александра. — Я просила его не уходить! Но он сказал, что не может иначе. Что чем дольше он находится здесь, с тобой и мной, тем сильнее хочет остаться, а это будет неправильно. Алина зажмурилась, сдерживая слезы. Она чувствовала, как дыра в груди расширяется и вот-вот поглотит ее целиком. Много лет назад, убив Дарклинга в Теневом Каньоне, она оплакивала смерть гениального мальчика, имеющего большую мечту, но запутавшегося и выбравшего кровавый способ ее достижения. Сейчас же она оплакивала жизнь, которой у нее никогда не было. Почему она не могла раздвоиться? Одна Алина могла остаться с мужем и заботиться о сиротах, другая же могла жить с Александром и Сашей. Но это было невозможно. И дело не только в том, что расщепить человека на две сущности можно было только в сказках да с помощью разреза. Александр был не просто мальчишкой, готовый заботиться о ее дочери. Он был монстром, убийцей. Как Алина не могла раздвоиться, так и он не мог избавиться от личности Дарклинга. Она любила Александра, но Дарклинга она ненавидела сильнее. — Что будет дальше, мама? Алина вытерла слезы. Он ушел, избавив ее от необходимости бороться с собственными желаниями, но проблемы на этом не заканчивались. Завтра Николай вернется, чтобы узнать о продвижении дел, и ей придется сказать ему, что он сбежал. — Я не знаю, солнышко. Не знаю. Алина поцеловала дочь и ушла, чтобы убрать в комнате свидетельства прошлой ночи и приготовиться к очередному дню, а Саша осталась сидеть на кровати, глядя в окно. Она рассказала маме не все. Как однажды Алина брала с нее слово молчать о ее даре призывать тени, так и Александр взял с нее одну клятву. — Я не позволю, чтобы с вами двумя что-то случилось, — прошептал он, сжимая в руках маленькие ладошки девочки. В ее широко распахнутых голубых глазах плескалась боль, и Александр ощутил себя вором, укравшем ее доверие. — Я уйду, но это не значит, что я не буду присматривать за вами. Если вы будете в беде, если вам понадобится моя помощь, вы сможете найти меня. — Как? Он улыбнулся и отпустил ее руки. Саша почувствовала себя сонной; ощущение бодрости и уверенности, пришедшее вместе с его прикосновением покинуло ее. Сидя на кровати, Саша завороженно смотрела, как тени из закоулков ее комнаты стекаются к его ладоням, наполняют их, как растекшиеся чернила. Тьма, так похожая на ту, что может призывать сама девочка, преобразилась, пока не стала похожа на маленького человека верхом на лошади. Объемное изображение казалось нечетким, расплывающимся, и невообразимо живым. Человечек поднял лошадь на дыбы, а затем направил ее к Саше. Лошадь оттолкнулась от ладоней парня, а оказавшись в воздухе, преобразовалась в струю тьмы, только чтобы снова обрести форму на плече девочки. Саша протянула палец, чтобы погладить лошадку, но едва ее коснулась, как всадник и лошадь исчезли. Девочка подняла полные восхищения глаза. Дарклинг, не переставая улыбаться,наклонился и поцеловал ее в макушку. — Тебе достаточно послать за мной гонца.