Глава 1. Сон про не сон.
Макс врывается в кабинет, кажется, до того, как до его хозяина доносится топот ног по наборному полу Зала Общей Работы. Не рассчитав, разлетается до середины белого зала, просторного настолько, что углы теряются в далёкой рассеянной пустоте, с мгновенным недоумением оглядывается, находит глазами высокую фигуру за столом и выпаливает: - Это вы? Лонли-Локли секунду медлит, оценивает лёгкую абсурдность ситуации и позволяет себе ответить вопросом на вопрос: - А что, не похож? Макс переминается с ноги на ногу – сесть в кабинете Истины на Королевской Службе по-прежнему негде – и досадливо машет рукой. Лонли-Локли воздвигается из-за маленького стола в дальнем углу кабинета и приглашающе указывает на широкий белый подоконник. Они усаживаются напротив друг друга, Макс шарит по карманам в поисках курительных палочек, а хозяин кабинета с несколько излишним вниманием смотрит на его сдвинутые к переносице русые брови и думает, что ему больше не составляет никакого труда терпеть эту всегдашнюю бестолковую суетливость движений. Макс закуривает, не спросив разрешения, и приходится снова отметить, что эта провинциальная бесцеремонность не раздражает, а скорее немного смешит. Лонли-Локли терпеливо ждёт продолжения, надеясь, что оно будет понятнее вылетевшей вместо приветствия фразы, и тут только вспоминает, что тоже не поздоровался. С кем поведёшься… - Хорошее утро, сэр Макс. - Да, хорошее, хорошее, - торопливо соглашается тот, жадно затягивается, почёсывает голову поверх тюрбана, ёрзает, задевая коленями белоснежную ткань хозяйской мантии и не замечая этого. Наконец, выпаливает такое, что будь сэр Лонли-Локли чуть более впечатлительным, он бы, пожалуй, вывел своё удивление во внешний ряд: - Сэр Шурф, вам ничего сегодня особенного не снилось? Собственно говоря, подобный вопрос в их кругу не может считаться ни странным, ни бесцеремонным. Сны сотрудников Тайного Сыска столь же важны, как и смутные предчувствия и неясные подозрения. К тому же сэр Макс формально является его начальником, и Лонли-Локли обязан ответить на этот его вопрос. Как и на почти любой другой. То, что новенький очень и очень непрост, было ясно с первой минуты их знакомства. Шурф секунду медлит. Не потому, что вспоминает, а потому, что в который раз ощущает странное тянущее, тревожное предчувствие, которое уже накатывало на него в присутствии Макса. Особенно когда он был так близко, как сейчас. Снилось. Конечно, снилось. И поэтому Лонли-Локли позволяет себе ещё одну вольность: - Прежде, чем ответить, я хотел бы выяснить, чем вызвано такое внимание к содержанию моих сновидений? Беспокойный гость неожиданно хохочет, запрокинув голову и подставляя прямо под взгляд хозяина кабинета незащищённое горло. А потом на середине выдоха выпаливает: - Я первый спросил! Справедливо. Ну, что же. Шурф снова чувствует, что стоИт на пороге какой-то тайны, из разряда тех, что ему ещё никогда не встречались. - Мне действительно снился не совсем обычный сон. Не знаю, сколько времени заняло это сновидение в нашем Мире, но там я проживал ещё одну жизнь, другую, совершенно не похожую на теперешнюю, в которой мы с вами сейчас разговариваем. Как это часто бывает во сне, я там тоже был совсем другим, но всё равно это был я. Макс жадно смотрит, глаза у него быстро темнеют, наливаясь грозной чернотой. Окурок, зажатый между длинными, неприличной красоты пальцами, догорает, и Шурф, несмотря на чрезвычайную увлекательность разговора, замолкает и сосредоточивает на нём взгляд. За какую-то секунду на лице гостя успевают сменить друг друга удивление, досада, понимание, усмешка и нетерпение. Окурок под его мимолётным взглядом исчезает. Сделав небольшое усилие, Лонли-Локли продолжает: - Мне снилось море и корабль, на верхушке мачты которого сидел… Макс неожиданно срывается с места, бросается к двери, на ходу торопливо бормоча: «Извините, извините, сэр Шурф, да, да, я понял…», и скрывается за дверью. Разумеется, так прерывать разговор в высшей степени невежливо и совершенно недопустимо, но Лонли-Локли понимает: если не по форме, то по сути мальчишка, очевидно, прав. Выходит, эта тайна хранит сама себя, и открыть её значит оскорбить истину. Только это не обычная тайна. Это первая их общая тайна, известная только им двоим. Он поворачивается к окну, смотрит на белёсое угуландское небо и вызывает в памяти картинку из своего сегодняшнего сна: два солнца на незнакомом ярком небосклоне, а на его синем фоне лицо безмятежно разлёгшегося на высокой мачте парусника неизвестной конструкции человека(?): сдвинутые к переносице русые брови и наливающиеся грозной чернотой глаза. «Так бывает – очень редко, но всё-таки бывает. Однажды твои глаза встречаются с глазами незнакомца, и ты вдруг понимаешь, что этот человек мог быть твоим лучшим другом … Даже не так. Понимаешь, что незнакомец знает о тебе абсолютно всё, да и ты знаешь его так хорошо, словно вы росли вместе – и не потому, что вы оба такие уж великие ясновидцы, просто вы похожи, как бывают похожи близнецы, только это самое сходство не имеет никакого отношения к вашим лицам… Так бывает».Глава 2. Способ ведения боя.
Правая перчатка срабатывает безупречно, как, впрочем, тут же вслед за ней - левая. Макс замирает в пафосно устремлённой вперёд позе, не успев понять, что произошло. А то бы сейчас пытался испепелить его взглядом. Лонли-Локли не спеша натягивает защитные рукавицы и только потом снимает заклятие неподвижности. Это и без перчатки можно сделать, щёлкнув пальцами над головой Макса. Тот едва не падает из неустойчивой позы бегущего, но в ту же секунду начинает возмущённо биться в подхвативших его у самой земли руках Мастера Пресекающего. На этот раз тот успевает опередить друга и в скорости словесного потока: - А что мне оставалось делать, скажи на милость? Смотреть, как ты несёшься к Пондохве на рога, и соблюдать деликатность? У меня была секунда, Макс, секунда! - Ну, и врезался бы я в забор, делов-то! Подумаешь, шишка на лбу! - Интересно, к кому обращено это твоё «подумаешь»? Будь добр, погляди хорошенько, это ведь простенькое, в сущности, наваждение. Макс, быстро хлопая загнутыми ресницами, смотрит на длинные металлические шипы, прячущиеся за плоской иллюзией хлипкого деревянного забора. Потом поднимает на Шурфа глаза, сейчас – тёмно-карие, и садится на землю. Точнее, опускается. - Шууурф, это что же? А вот если бы не ты, а? Что бы со мной было? - Такой же вопрос я могу каждый день адресовать тебе. Макс, не дослушав, тянет его за полу мантии, усаживает рядом, вытаскивает из кармана смятую пачку сигарет, смотрит на неё, усмехается, и, сунув руку куда-то за спину, достаёт новую. Лонли-Локли ощущает привычное желание обнять его и рассмеяться, но ни того, ни другого пока нельзя. Они молча курят, и Макс вдруг совершенно неожиданно укладывается ему щекой на плечо. Мастер Пресекающий замирает, скашивает глаза и видит, что Макс спит. Крепко, по-настоящему. Ну, да, конечно, устал. Они с раннего утра гонялись за этим грешным мастером иллюзии, сначала не планируя его убивать, слишком уж забавными были его ловушки, но потом он по-настоящему разозлил их обоих и следящего за ними Кофу, который был сейчас за Почтеннейшего Начальника Тайного Сыска. В конце концов он рявкнул на Безмолвной Речи: «Хватит, надоело! МочИ его, сэр Шурф!». Тот успел отметить про себя это «Мочи!», почувствовать досаду на Мастера Слышащего, которому всё, как говорит Макс, до фени-дверцы, и тут только заметил, что Макс уже не успевает остановиться, почти натыкаясь на эти острые стержни. Успел поднять правую руку. Попробовал бы не успеть. Собственно, Шурф и с самого начала готов был уничтожить шутника, но Макс попросил оставить развесёлого самоучку «для интереса» и ещё полюбоваться на его действительно необычные ловушки. Вот и гонялся по всему городу, а физическая подготовка у него недопустимо слабая. Мало ли – могущественный маг, тело должно быть тренированным. Но ведь не заставишь, это точно. Так, надо его будить, не следует спать на земле. Макс просыпается сразу же, как только Лонли-Локли начинает осторожно отодвигать плечо. Медленно поднимается на ноги, отряхивает мантию. Щурясь, смотрит на закатное солнце. - Я спал, да, Шурф? Пойдём ужинать, тут «Жирный индюк» рядом. Лонли-Локли сейчас с удовольствием поплескался бы дома в дюжине бассейнов, переоделся и пошёл отчитываться в Дом у Моста, а еду заказал бы туда. И вино, потому что успокоиться почему-то не получается. Но Макс такой тёплый и растрёпанный со сна, что выпустить его из поля зрения совершенно немыслимо, и Шурф соглашается. В «Индюке» малолюдно, но Макс всё равно тянет его за дальний столик у окна, замирает над запечённой с овощами рыбой и поднимает от блюда серьёзный и полный какого-то непонятного ожидания взгляд. - Шурф, я давно хотел спросить … Или сказать. Ну, блин, короче … Ты помнишь, я к тебе в кабинет пришёл и про сон спросил? - Разумеется, помню. - И сон свой помнишь? Ну, да, чего я спрашиваю. Мы только что дело размотали, я дома сидел и вдруг провалился в другой Мир, нечаянно, чужим колдовством, а там здрасьте пожалуйста - такой прекрасный ты! Вообще-то не такой прекрасный, как здесь, но всё равно ведь ты. Я подумал – а вдруг мне показалось? И пошёл к тебе узнать. А убежал, потому что понял, что ты всё помнишь, что это всё-таки был ты, там, на Хомане, и я не знал, что с этим делать. Отметив про себя «… не знал, что с этим делать», Лонли-Локли резонно возражает: - Ну, не совсем я. Всё же это был Хэхэльф Дырявый Шлем. - Ага. Эльф. С дырявым предметом обихода. И мы с ним с первого взгляда одинаково почувствовали, что друг с другом связаны! Ну, не знаю точно, как это чувство назвать… Макс прямо смотрит в глаза и становится ясно, что серьёзного разговора не избежать. Впрочем, Лонли-Локли никогда не против решительных разговоров с ним. - Что касается меня, то я просто видел сон. Не знаю, сколько он длился, но ТАМ у меня прошла целая жизнь, я тебе тогда же и сказал об этом. Причём вот что странно: я жил в реальном сонном времени только тогда, когда был с тобой, а остальное просто помнил. Своё детство, братьев, жизнь в заложниках, кузена с его кораблём. Наверное, для тебя жизнь в Мире Паука существует так же – только как воспоминания, хоть и очень чёткие и ясные. Настоящая жизнь меня-Хэхэльфа на Хомане началась именно тогда, когда я увидел тебя на мачте. Моя жизнь - это и были, собственно, все наши с тобой приключения, а потом ты ушёл в свой Мир, и я проснулся. А Хэхэльф, наверное, остался там. Или нет. Я пошёл на службу, а тут ты бежишь с вопросом. Для тебя разве было по-другому? Ты не во сне всё это видел? Макс задумчиво крутит в руках двузубую вилку. - Нет, я точно не спал. Я сидел дома в кресле, собирался идти гулять, и вдруг пол из-под меня ушёл и я рухнул в камин. - Горящий? - Ну, да. Ужасно больно было. Но недолго, меня быстро вылечили. Кстати, у них медицина там отличная. Хотя ты ведь знаешь. Ну, в общем, я искал, как домой вернуться, мотался по тамошним землям и на страмослябском корабле тебя увидал. Я тогда на мачту залез, потому что на палубе… - … грязно, замусорено, заплёвано. И этот запах … - Ну, вот, я же говорю, что это был ты! - Чтобы я дерьмоедов травил?! - Хорошо, ладно, пусть не совсем уж ты. Но я там как тебя в первый раз увидел, так сразу понял, что я тебя откуда-то знаю. Нет, не так. Что мы с тобой как близнецы или какая-то другая между нами связь, другого рода, не знаю я, только чувствую. И тогда у меня в голове щёлкнуло: вот он, ура, повезло встретиться! А кто «он» - не скажешь словами, просто мы всегда вместе как будто, даже если ни разу не встречались до сих пор. И с мачты слез, потому что мне уже ничего не страшно было, раз ты со мной. Он смотрит прямо в лицо так серьёзно, что Шурфу почему-то становится его жаль. - А потом их бог Вурундшундба под всё это теоретическую базу подвёл. Он мне сказал: «У каждого человека есть свой Хранитель и у каждого есть тот, кого он сам должен оберегать – в какой бы мир тебя ни занесло, можешь быть уверен, что это правило остаётся неизменным. Судьба любит играть в такие игры. Но человек редко встречается со своим Хранителем и тем, кому предназначено быть под его защитой. Вам просто повезло немного больше, чем другим». Видишь? Хранитель! Он сказал – «Хранитель», а не «Хранители»! Значит, ты у меня один, просто формы разные. Лонли-Локли с изумлением слышит «ты у меня один», потом берёт себя в руки и с досадой отмечает чрезвычайно редкое обстоятельство: он поддерживает разговор, понятия не имея о его предмете и о том, к чему он приведёт. Поэтому задаёт уточняющий вопрос по сути: - Какой Мир – такой и Хранитель, ты хочешь сказать? - Ну, да, скорее всего. Я там реально жил, взаправду, честное слово, я чувствовал, что всё вокруг самое настоящее, такое же, как в Ехо. - Твой рассказ несколько сбил меня с толку. Выходит, если мы с тобой будем и дальше путешествовать по Мирам, я каждый раз должен меняться в зависимости от того, что за Мир нам попался? А Город в горах как же? - Нет, Шурф, ну, нееет! Зачем ты это говоришь, если сам понимаешь, что всё не так? Я думал-думал, ну, как мог, но я всё-таки думал и, похоже, понял. Если мы с тобой, вот какие есть, просто отправимся «курять» в какой-то Мир, то и останемся оба почти неизменными, а если это вариант другой жизни, которую я вдруг начинаю проживать или вспоминать, я не знаю, как там на самом деле, то вот тогда ты – мой Хранитель, потому что я без тебя пропаду. Конечно, был у меня лабиринт Мёнина, но это была не моя жизнь, а моя работа, там я просто задание выполнял. Хотя знаешь, вот мне сейчас только в голову пришло, когда ты сказал: «А как же Город в горах?». Ты ведь там не совсем такой, как в Ехо. Точно тебе говорю, да ты и сам чувствуешь. - Со стороны виднее. Возможно, это потому, что этот Город от Ехо не так отличается, как Соединённое Королевство от Хоманы. Ты ведь ничего не объяснил мне в прошлый раз, и я был уверен, что ты тоже видел Хоману во сне. Когда ты прибежал и спросил про сон, я ещё не понял, что это я действительно прожил на Хомане ещё одну жизнь вместе с тобой. - Не во сне, я же говорю. Для меня в Ехо прошло не больше секунды по часам. Ладно, неважно, Шурф, в конце концов, жизнь во сне ничем не отличается от жизни наяву. Такая же жизнь и опыт такой же, правда? - Правда. Но я там всё же был совсем другим, попроще, хоть и с двойным дном. - Да уж, аристократизмом там ты не был залит, как здесь, по самые уши! - Я помню. Так ты хочешь знать, чем это было для меня? Теперь-то я понял, что это был ещё один вариант и моей жизни тоже. Родись я на Хомане, я был бы таким... Хэхэльфом. Если в каждой жизни мы реализуем какие-то определённые стороны своей личности, то там из меня вылез простецкий парень, щеголяющий в дырявом шлеме, торговец дерьмоедами с коммерческой хваткой и масштабным мышлением. Именно такой я тебе там был нужен, вероятно. Я много об этом думал: почему так? Ну, наверное, для тебя было важно понять Мир Хоманы, а я таким образом помог тебе это сделать. Там всё от земли, почвы, хтоноса. Карнавальная эстетика … - Стоп, не увлекайся! - Я и так держу себя в руках. Не ухмыляйся, мне это непросто. Здесь мы с тобой вместе колдуем, а там гуляли, пили, объедались, торговали, жульничали … Мир такой, и мы такие. И стихи, о, ты помнишь, какие я там сочинял стихи и страшно ими гордился?! Уму непостижимо. Ты ржал, но не ругался и брезгливой гримасы себе не позволял. Впрочем, если ты вино ТАКОЕ там пил … Мы с тобой, в общем, отлично ладили. Видимо, в любом Мире останется неизменным то, что я – твой Хранитель. Во всяком случае, мне бы хотелось на это надеяться. - Ох … Шурф! Ну, что ты говоришь? Не тот у тебя масштаб, чтобы при мне сторожем состоять. Но всё равно ты меня везде держишь, я это уже понял. Даже когда я конец света отменил … - А это ещё что за история?! Ты мне не рассказывал! - Не рассказывал, потому что там была не твоя другая ипостась, а Рыбника. Извини, Шурф, тебе было бы это неприятно, я так подумал, я тебе потом расскажу, если захочешь. - Нет уж, сейчас скажи, кем Рыбник был в той твоей жизни? - О, там такой персонаж рядом со мной шёл! Влад Тепеш, граф Дракула, Дракон собственной персоной! Ни в чём Рыбнику не уступал. - Ладно, я вижу, это разговор долгий и чрезвычайно интересный, я не забуду напомнить тебе, но позже. Со мной мы разобрались. А вот ты на Хомане был именно собой, Макс! Помнишь, я сказал, что мы с тобой уже столько вместе пережили, что, казалось бы, я должен знать тебя, как облупленного, но даже мне иногда становится тревожно, когда я смотрю в твои глаза и не нахожу там ничего, кроме темноты, словно заглядываю в пропасть - и это несмотря на дурацкую улыбку, словно прилипшую к твоей роже … Всё в точности так, как у нас в Ехо: появился неизвестно откуда нелепый мальчишка с глазами «глядящего в темноту» древнего существа. Тут не просто «тревожно» станет. Макс жадно слушает, кивает в каких-то важных для него местах, закуривает и торопливо, как будто боясь, что решимость сейчас закончится, выпаливает: - Я это к чему всё завёл, разговор этот? Вот ты сегодня меня спас. Если бы не ты, занимался бы мной сейчас сэр Скалдуар. - Макс, ты снова! Если бы не ты, подумать страшно, кто бы мной занимался. - Да ясно! Погоди, Шурф, я не о том! Ну, в общем, ты же мой друг, да? И Хранитель? - Друг и Хранитель. - А там, на Хомане, ты когда был Хэхэльфом, мне сказал однажды: «…уж ты-то умеешь вползать в чужое сердце, как водяная змея под рубаху ныряльщика». Ты это зачем сказал, а? Что ты имел в виду? Макс смотрит в глаза, прямо и требовательно. Вот ответить бы сейчас, ЧТО я уже столько лет имею в виду, думает Лонли-Локли, но за внешней отвагой во взгляде друга мечется страх и смятение, и его становится жалко. Так жалко, как будто он – взрослый сын, с которым ты так и не разорвал плотскую связь. Если бы не этот страх… Но Макс первый начал разговор, значит, может уже его преодолеть. Наверное, это Рыбник торжествующе орал внутри сознания, потому что Шурф пропустил начало следующей фразы: - … особенно в одной прекрасной стране. Тоже древней. Так вот, там существовал такой способ ведения боя: парами. Один воин шёл впереди, а второй его прикрывал. Иначе стенка на стенку биться было невозможно: первые ряды легли бы уже через минуту. А чтобы так биться, нужно абсолютное доверие между напарниками. Ты ломишься вперёд и точно знаешь, что сзади прочно защищён и не получишь мечом под рёбра из-за добычи или пленницы. А самые непобедимые отряды составлялись не просто из напарников, а из любовников. Как их победишь? Лонли-Локли не верил своим ушам. Он что, сам сказал это?! а Макс, мучительно покрасневший и почему-то ещё более встрёпанный, чем был в начале разговора, вскакивает из-за стола и бормочет: - Чёрт, Шурф, я совсем забыл… Мне эту грешную Йонохскую Печать надо … Ну, короче, я тебе Зов пришлю, ладно? И выбегает в дверь, забыв про все другие пути, кроме этого, обычного, человеческого. А Мастер Пресекающий всё равно улыбается, глядя вслед и думает… Наверное, он думает: «Что ж ты всё убегаешь-то от меня, Макс? Да нет, от себя, конечно. От меня ты уже не убежишь». Глава 3. Недвижимость за границей. Макс перевешивается через парапет и смотрит вниз, на красивую лужайку с летними домиками, дорожками, гамаками и качелями. Крутит головой и озадаченно тянет: - Так это что – всё, что ли? Лонли-Локли уже привык к такой форме его устной речи и находит в ней своё очарование. Поэтому отвечает сразу по сути: - Похоже на то, Макс. Шамхум закончил становление. Это – действительно всё. Тебе что-то не нравится? По-моему, ты именно этого и хотел. К тому же, вроде бы, неплохо получилось. Макс возвращается за столик, заглядывает в пустую кофейную чашечку. Тут же кудрявая худенькая девушка ставит перед ним новую. «По-венски», отмечает Шурф и, наклонившись, откусывает верхушку пышного сливочного облака. Макс не обращает внимания, тянет сквозь сливки чёрную жижу. Молчит. Шурфу немного смешно. - Что, не навершительствовался? Тогда могу напомнить, что у тебя в распоряжении есть ещё одна иномирная зачарованная недвижимость. Там время стоит и ждёт тебя. Хочешь и там что-то досотворить? Макс фыркает, давясь горячим кофе, невероятно расширяет глаза, взмахивает руками и во весь голос выпаливает: - Точно, Шурф! Ты же мне там дом купил, как человеку! А я забыл, веришь, совсем забыл, хоть бы раз вспомнил! Ну, у меня, конечно, и здесь домов, как у зайца теремов, но тот же ведь особенный! Зачарованный дом, в котором остановилось время – навсегда, если я там когда-нибудь не объявлюсь … Замечательный домик с садом, в Сбо, по соседству с твоим. Шурфище, пойдём сходим туда, а?! Лонли-Локли смотрит на любовника, думает мимолётно, что ещё неизвестно, кто из них «восторженный», и с сожалением пытается охладить его пыл: - Мне тоже чрезвычайно любопытно, как там, в Сбо, обстоят дела, но давай сначала подумаем о возможных последствиях. Мы пойдём туда из Шамхума, где время неоднородно; там, на Хомане, оно идёт совсем непонятным для нас образом, в твоём доме оно вообще стоИт и с твоим появлением возобновит ход с той точки, на которой остановилось. Такие сложные временнЫе наслоения могут преподнести нам совершенно нежелательные сюрпризы. К тому же я не готов встретить там Хэхэльфа. Макс, ещё больше расширив зеленеющие глаза, выдохнул: - Я, вообще-то, тоже. Хотя буду рад, если честно. А вдруг там и Ронхул будет "курять"? - Ну, это вряд ли возможно. Ронхул – это всё же именно ты, просто назвавшийся другим именем, а вот на предмет Хэхэльфа у меня имеются некоторые сомнения… Великий Магистр уже приготовился насладиться ходом своих сложных умозаключений со ссылками на многочисленные источники, по-разному трактующие феномен перемещений в разных временнЫх потоках, но наткнулся на нетерпеливый азарт во взгляде Макса и замолк на середине фразы. Всё как всегда! Он аккуратно поставил на блюдечко пустую чайную чашку и поднялся из-за стола. Макс успевает вскочить раньше, вцепляется в его руку и зажмуривается. Вряд ли Хумгат в этот раз играл со временем, потому что в следующую же секунду послышалось сладкоголосое птичье пение. *** Это был почти дворец – правда, очень своеобразный дворец: большое одноэтажное здание с просторным внутренним двориком, большим запущенным садом и ухоженным огородом. Макс с восторгом оглядывался вокруг.
- Шурф, я тогда сказал, что о таком домике мечтал всю жизнь – и вот, получил! Только не в том мире, в каком требуется. А сейчас я думаю, что всё правильно. Здесь чудесно. Давай посмотрим, как тут всё?
- Ну, судя по тому, что мы видим, бунабский колдун знал своё дело и сделал его честно. Я очень хорошо помню, как выглядел этот дом перед тем, как его зачаровал дедушка Цвон. Скорее всего, ничего не изменилось.
- Зато мы изменились, - резонно возражает Макс, и Лонли-Локли в который раз думает о том, что тот почему-то по большей части оказывается правым. Дело ведь действительно не в объекте, а в восприятии. Между тем Макс тараторит:
- Смотри, Шурф, я ведь тогда это всё УЗНАЛ, хотя ни разу не видел. Узнал, как СВОЁ место, понимаешь? Значит, оно должно быть на меня похоже. Но тогда огород-то здесь причём? Смотри, сад весь зарос, а огород такой чистенький! Значит, я здесь хороший хозяин?! Хо! Да быть того не может, уж безалаберность-то моя точно вместе со мной по Мирам путешествует.
Они идут по дорожке между аккуратных грядок, и Макс продолжает частить:
- Ну, ничего себе здесь овощи растут! С арбуз размером! Может, земля такая? Или эти, ур…уг, ну, в общем, хтонические существа, как их там, помогают? Я большинство из этих овощей и вовсе не видел никогда, можно попробовать, а? Ты ведь почти местный, знаешь, наверное, что это такое?
Лонли-Локли, чувствуя себе фермером, показывающим своё хозяйство бестолковому городскому гостю, с удовольствием объясняет:
- Это просто пумба, это грульва – ты их знаешь. А вот это калинш – его солят и едят с зелёным горошком и тушёным мясом. А это петса, вроде нашей моркови, но слаще и более мягкая и пряная, её едят сырой или режут в салаты, только здесь она очень крупная, даже неудобно – одной штуки много на самый большой салат. Разумеется, ты можешь пробовать здесь всё, что захочешь, только некоторые из этих овощей не едят сырыми, так что ты говори мне сначала.
Между садом и огородом идиллически журчит широкий ручей, в саду незнакомые деревья клонятся к земле, но Макс решительно заявляет, что больше не в силах вместить в свою память ни один ботанический термин. Они заходят в старую деревянную беседку, садятся на синие подушки, разбросанные на скамейке, и молча смотрят на закат. Шурф косится на друга: щёки у него горят, голова клонится, локоть соскальзывает с перил.
- Пойдём в дом, Шурф? – чуть замедленно говорит он, поднимаясь. – Воздух здесь какой-то … чистый кислород, что ли? Всё равно солнца за деревьями уже не видно. Взявшись за руки, они идут к дому, но Макс вдруг забегает вперёд, заступает дорогу и крепко обнимает его, прижавшись всем телом. Потом так же молча отступает и ускоряет шаги.
В доме почти пустые просторные комнаты, пахнет цветочной пыльцой, старой мебелью и почему-то яблоками. Из огромной кухни можно выйти во внутренний двор: мозаичная плитка под ногами, цветущие кусты, огромные вазоны с белыми цветами и невысокий фонтан в виде серебряной рыбы. Они ничего не говорят, потому что и так ясно: это место Шурфа.
На бортике фонтана удобно целоваться. А потом Макс упирается ладонями в грудь, немножко отстраняется и говорит:
- Это место нам для того, чтобы мы были счастливы, да?
- Я думаю, оно для того, чтобы мы были счастливы вместе.
- А разве мы не везде …
- Везде, - твёрдо говорит Лонли-Локли, трётся лбом об его плечо и продолжает:- Я с тобой счастлив везде, и знаю, что ты счастлив тоже, но это специальное место, где больше ничего нет.
Макс понятливо кивает. Это и вправду упоительно, когда не надо срываться к чёрту на рога, чтобы кого-то срочно убивать, не надо решать судьбоносные головоломные проблемы, и терпеть ничего и никого не надо, и смиряться ни с чем не надо, и заставлять себя сделать что-то, чего совсем не хочется, и не надо никого ждать, никого учить и бояться кого-то обидеть, и вообще думать ни о чём не надо! А можно смотреть, как Макс, сияя, нагружает огромную корзину овощами с грядок, и сооружать вкусный ужин, и рассматривать на свет вино в вытащенной из еховских погребов бутылке, и глубокомысленно вместе молчать, дымя сигаретами с ментолом, и гоняться друг за другом по полупустым комнатам, и учиться у Макса делать крюшон из арбуза, клубники, персиков и шампанского, и падать на широкую кровать, застеленную оставленным прежними хозяевами шуршащим бельём, и сколько угодно наслаждаться друг другом в тёплом полумраке спальни, и стонать во весь голос, и кричать, и говорить всякие невозможные слова. И всё время осознавать: это идут лучшие минуты жизни, когда можно просто быть собой. И просыпаться под пение соловьёв в объятиях друг у друга. Это, оказывается, вовсе не пОшло и не банально, а так прекрасно, что словами не передать, надо просто это сделать и вовсю не спеша прочувствовать.
Море было совсем рядом, поэтому утром можно сразу же искупаться. Вода тёплая и пресная, как в реке, и пахнет совсем не так, как в других Мирах, а облаками и немножко лимоном. Абсолютно счастливый Макс косит тёмно-синим глазом:
- Ну, что, готов к свиданию с моим партнёром по бизнесу?
- Даже не знаю, что тебе и сказать. Я думаю, что нет, но если мы этого не сделаем, то сразу после возвращения в Ехо я, как ты любишь выражаться, умру от любопытства, и что ты будешь делать с трупом?
- Даже отвечать на это не хочу, поскольку с моей стороны это всегда вопрос риторический. Ну, что, пошли? Тут вдоль побережья час идти. Ну, или полтора, если не спеша.
Лимонное море шумит мягко и глубоко; Макс бредёт, низко опустив голову, и пинает сапогами белёсую прибрежную гальку. Потом вскидывает подбородок и убеждённо произносит:
- Здесь, в Сбо, нормальный Мир, Шурф! Нор-маль-ный, понимаешь? И мы здесь обычные люди, хоть и колдовать можем, а вот так получается, что этот дом в этом Мире специально для нашего счастья оказался. И всё здесь земное, обычное, и я так тебя люблю!
Шурф кивает и молчит, потому что согласен. Когда из-за деревьев показывается крыша знакомого дома, они, не сговариваясь и не глядя друг на друга, берутся за руки. Оба волнуются, но дом тих и пуст, а сосед, выглянувший из окна дома через дорогу, кричит им, что Хэхэльф уехал вчера утром по делам и просил его приглядывать за поместьем.
Они бодро топают назад, к своему дому, Макс, смешно морщась от солнца, рассуждает о том, что Хэхэльф уехал не просто так, а потому, что … не знает он, почему, но встретиться им с Шурфом не судьба. А Лонли-Локли думает, сказать ли всё-таки Максу, почему он на самом деле купил этот дом. Ведь только пространство реальности разделено на прошлое и будущее, а в пространстве сновидений нет этой границы, оно едино во всех направлениях, и он, вообще-то, уже давно видел в этом самом едином пространстве, как две фигуры в развевающихся на морском ветру одеждах не спеша идут по берегу и счастье окружает их прозрачной радужной сферой. Но, наверное, говорить не обязательно, потому что Макс, разворачивая его к себе, с твёрдым убеждением в голосе говорит:
- Ты – это ты. Точка.