Вспомнить всё

Как бы паршиво это сейчас не звучало, но я с детства любил физическую боль. Нет, я не был суицидником или конченым мазохистом. Просто каким-то волшебным образом именно боль отрезвляла меня, давала мне сил жить дальше, улыбаться этому миру и упрямо идти вперед к своему будущему. Я не мог найти внятного объяснения этому, но я знал, что после боли идет желанный шанс получить что-то взамен. И даже если ничего не происходило, то наступала приятная истома и чувство блаженного удовольствия с легким покалыванием. Собственно говоря, по этой причине я и был трудным ребенком для своих родителей. Чего только стоили постоянные драки! Конечно, специально на рожон я не лез, обычно причина находилась сама… Но того факта, что и бить, и быть битым мне нравилось, это не отменяло. Естественно, умышленно боль я себе тоже не причинял никогда. Я же не больной ублюдок. Вены не резал, головой о стены не прикладывался. Только развлекался порой по малому, бросаясь в омут с головой. Этот случай не был исключением. — Да брось, это просто ЛСД. Одна марка не вызовет привыкания, зато в космос гарантированно улетишь! Лошадиная морда — по паспорту Жан Кирштайн, по жизни мудло ебанное и тот еще Конь— уже тридцать минут вился ужом вокруг нашей компании, уламывая попробовать достатую им из какой-то задницы наркоту. Армин сразу сказал сове железное «нет» и отвернулся, Конни согласился и уже сидел подначивал Сашу, Микаса молчала и выжидающе смотрела на меня. Она была против, я знал. Я и сам, сказать честно, старался держаться подальше от этой всей херни. И дело было не в отце, который если узнает, наизнанку меня вывернет. Мне просто не вставлял такой кайф. Это дурость. — Ладно, хрен с тобой. С тебя ужин! — это Саша согласилась и выхватила из рук Конни марку. Конни расплылся в довольной улыбке и поскакал за Сашей на кухню. Мудро было закидываться какой-то дрянью подальше от громко бахающей музыки и орущих тел. Кирштайн проследил за ними взглядом, громко выругался и сунул мне в карман квадратик. Обозвал хуевой принцессой, у которой яйца поджались, и сам съебался следом за Конни и Сашей. Из трезвых и здравомыслящих в комнате остались только мы втроем: я, Армин и Микаса. Вечеринка в честь выпускного уже сбавляла обороты. Каждый был занят своим делом и понемногу выпадал из общего веселья. Вот Хистория с Имир, не отрываясь от губ друг друга, пробирались наверх, в надежде найти свободную комнату. Им вслед свистел вхламину бухой Райнер, которого поддерживал Бертольд. Энни крутила на указательном пальце ключи от машины, дожидаясь, когда её друзья соберутся в кучку и будут готовы поехать домой. На фоне Марко горланил в караоке, возомнив себя рок-звездой, а на деле изображая великую брошенку, так как Кирштайн развлекался без него. — Нам здесь нечего делать, — Армин собрался домой первый. Мы с Микасой, не задумываясь, двинули за ним. Жили все рядом, практически на одной улице, и дружили с пеленок, вот и старались держаться ближе друг к другу. Глубокая ночь отдавала прохладой и пахла приближающимся дождем. Пусть туч на небе не было, а летний ветерок ласково касался кожи и трепал волосы, я знал, что скоро город накроет. Ляжку жег лежащий в кармане квадратик. — Эрен, ты же не будешь это принимать? — Микаса стрельнула в меня взглядом, словно прочитав мои мысли. — Не думаю. Мало ли какую хрень сунет Конь, я не должен всё тянуть в рот. Наркота почти всегда заканчивается чем-то плохим. — Чисто теоретически, — вступился Армин, — Жан прав. ЛСД не вызывает привыкания. Это психоделический препарат, который в первое время использовался в качестве лекарства. Так что в малых дозах он вполне себе безопасен. — И какой же от него эффект? — тут же почувствовал укоризненный взгляд Микасы в ответ на мой интерес. — У тебя обострятся чувства, особенно слух и восприятие цветов. Возможно тебе начнет нравиться то, что раньше не вызывало никаких эмоций. В целом, ты, вероятней всего, потеряешь возможность ощущать здраво время, не сможешь выражать эмоции. Зато голова варить лучше станет. Мне сложно больше сказать, я ведь только читал, а сам ни разу не пробовал. — Хочешь? — я с притворным рвением потянулся к своему карману. — Нет! — у Армина покраснел кончик носа. — Я же говорил Жану, что мне не нужна эта дрянь. Я рассмеялся, Микаса следом, моментально расслабляясь. Армин неловко подхватил наш смех. Настроение было отличное. Позади одиннадцать лет школы, впереди сотни дорог, ведущих в будущее. Жизнь набирала обороты, затягивала нас на новый этап, а мы легко поддавались. И чувствовали себя полностью счастливыми. — Только это, если все же решишься, то знай, — Армин дернул меня за рукав, когда мы уже прощались. — Есть так же побочные эффекты. Помимо того, что тебе может стать физически хреново, трипы от ЛСД довольно длинные. Ты можешь проваляться и шесть часов, и восемнадцать. Будь осторожен с отцом. — Да, спасибо. Так мы и разошлись. Микаса с Армином пошли дальше, а я завернул к себе домой. Дом встретил меня звенящей тишиной. Отец вышел на работу в сутки, мама, вероятней всего, ушла на ночевку к подруге, раз знала, что я буду поздно, а домашних животных у нас не было, потому что у мамы аллергия на шерсть. Не то, чтобы я боялся один оставаться дома, взрослый мальчик уже, но было как-то не по себе. Сейчас, когда рядом не было ни внимательной Микасы, ни даже родителей, я резко почувствовал груз пустоты. Знаете, такое обычно бывает, когда чувство эйфории проходит. И вроде бы пару минут назад ты был готов прыгать от счастья, а уже стоишь опустошенный посреди прихожей и думаешь о том, что хочешь сделать дальше. Лично мне дальше не особо хотелось что-либо делать, поэтому я завернул по привычной схеме: холодильник, душ, кровать. Правда, до кровати так и не дошел, растянувшись на полу в своей комнате. Мягкий ворс ковра обволакивал, а поток светил флуоресцентными рисунками: множеством непропорциональных людей, которых я нарисовал, будучи еще мелким. Выглядели они жутковато, но за это мне и нравились. И вообще, я художник, я так вижу! Кап-кап. Первые дождевые капли тихо упали на выступ кровли над окнами, растворяя тишину мыслей в себе. Это был предупреждающий шаг. Спустя пару секунд дождь хлынул с неба. Я подошел к окну и распахнул его полностью, позволяя влаге и шуму ворваться в комнату, окутать ее полностью и растворить в себе. Стена дождя перед глазами не позволяла разглядеть даже дорогу перед домом, так что я расслабился. Оперевшись ладонями об уже мокрый и скользкий подоконник, я высунулся на улицу, подставляя голову живительной влаге. Вымок быстро, но домой возвращаться не хотелось, ведь было так хорошо. Телефон пиликнул, сообщая об уведомлении. Я все же снулся обратно в комнату и потянулся к телефону. Пальцы были мокрыми, так что блокировка поддалась не сразу. Сообщение от Микасы в наш общий с друзьями чат. «Нашла у себя в кармане джинс марку. Жан и мне сунул.» Я ей ничего не ответил, просто откинул телефон в сторону. Микаса большая самостоятельная девочка, так что сама разберется, как именно распорядиться полученным богатством. Мне предстоял такой же выбор. Белый квадратик — сложенный кармашком лист бумаги, лежал на тумбочке. Я потянулся к нему и ловко достал пальцами марку. С нее на меня смотрел улыбающийся смайлик тошнотворного зеленого цвета. Я не знаю, должен был он приободрить или, наоборот, похерить желание с концами, но лично у меня это все вызывало любопытство. Обострение чувств и восприятия цветов. Я перевел взгляд со смайлика на потолок. Улыбающийся недочеловек едва ли был лучшим советчиком, чем смайлик, но ему я доверял куда больше. Мы вместе уже столько лет живем, почти родные. — Привыкания не вызывает? Живем один раз. Приняв справедливое решение, что я творю херню, но я хочу ее творить, я закинул марку в рот. Ожидал распробовать какой-то вкус, но получил целое нихуя. Может параша это все и Жану толкнули не наркоту, а красивые бумажки, пропитанные водой? Дождь колошматил по свесу, а я лежал как последний придурок и рассасывал бумажку, пяля глупо в потолок и в очередной раз пытаясь придумать имена «очаровательным» недолюдям. Все было хорошо в том плане, что не было ничего. Вот вообще ничего. Я даже расслабился. Рано. Желудок скрутило и мне силой пришлось сдержать рвотный позыв. Первым порывом было поднять себя и дойти до туалета, чтоб вывернуть содержимое желудка в унитаз. Но мысль я откинул сразу же. Слишком далеко идти, так что потерплю. Просто сплюнул в настольную урну бумажку, уже принявшую непонятную форму. Было хреново. Не то больно и хреново, которое я любил, а вот именно самое настоящее хреново. Я это чувствовал всем своим телом, а оно отчаянно вдалбливало мне в голову, что больше всякую херню в рот тянуть не стоит. Тошнота накатывала волнами, сердце напоминало о своем существовании гулкими ударами, мышцы непроизвольно напрягались в бессмысленных попытках поднять тело. Я такой момент я даже радовался, что мой отец врач. Пусть вставит пиздов потом, но зато жить буду. Казалось бы, херово, а понемногу отпускало. И вот уже шум дождя перебивал биение сердца, перерастал в единственный звук, заглушая все остальные и закладывая уши. Мне постепенно становилось легко и очень хорошо. Я растворялся в этом звуке, хотя, по факту, и не слышал его. Я медленно открыл глаза и увидел перед ними жизнь. Мутные недолюди на моем потолке не просто светились, а горели сотнями огней, переливались в одном им известном блеске, и даже двигались. Мне так хотелось назвать все это бессвязным бредом, но о чем это я? Это же так естественно и правильно, что даже сомневаться не мог. Я просто лежал и моргал, переводя взгляд с одного лица на другое. Мои губы растягивались в улыбке, а улыбка превращалась в смех. Что странно, я не слышал его, только ощущал звон в ушах и ужасный шум в голове. Мысли свертывались в кашу и плыли куда-то вдаль. Недолюди с потолка стремительно увеличивались в размерах, приобретая индивидуальные черты. Неестественная улыбка одного такого недочеловека постепенно начинала меня пугать. — Микаса, помоги мне! Нужно убрать эту балку! — я впился пальцами в дерево и с силой потянул балку вверх. Я был чертовски слаб. Настолько слаб, что мог только задыхаться от своей беспомощности и пытаться сделать хоть что-то, пусть умом и понимал, что это бесполезно. Во взгляде Микасы я ясно видел те же мысли, но не мог отвлекаться на них. Мама. Нужно спасти маму. — Титаны! Титаны уже в городе! Мы должны спасти маму, Микаса! Микаса не отвечала. Она была умнее и вкладывала силы не в крик и панику, а в дело. Я же кричал надрывно, словно это могло мне хоть как-то помочь. — Эрен! Микаса! Бегите отсюда! — мама была напугана не меньше нашего. — Конечно убежим, только вытащим тебя отсюда! — на мои глаза наворачивались слезы. Но мы не вытащили ее. Мы не смогли помочь ей. — Эрен, Микаса, вы должны выжить! Она тянула к нам руки. Так отчаянно тянула, всем своим существом желая оказаться рядом. А я тянулся к ней. Я не хотел ее оставлять, но Ханнес не давал мне выбора. Я не мог вырваться из его хватки, как бы не пытался. — Не оставляйте меня, — последнюю ее фразу я прочитал по губам. Титан сожрал маму прямо на моих глазах. Раздавив ее в руке, не обращая внимания на ее попытки выбраться, он закинул ее себе в рот и прожевал. Слепая ярость клокотала внутри меня, глухое отчаяние долбилось в голову, а из глаз текли обжигающие слезы. Я ругался на Ханнеса, кричал ему о том, что он не дал нам с Микасой спасти маму. Мне было легче обвинить его во всем, чем обвинить самого себя и поверить в случай. — Вы не смогли бы спасти ее, потому что вы для этого слишком слабы. Правда. Это чертова правда, в которую я не хотел верить. Я бы смог. Расшибся в лепешку, повыворачивал бы себе все руки, повыламывал ногти, но смог бы! Я не запоминал череду тех событий, что шли после этого. Это было настолько реальным, что я не хотел в это верить. Наш дом уничтожен. Я никогда больше не смогу вернуться туда. Даже в последние мгновения мы вновь устроили какой-то дурацкий спор. Ну почему?! Теперь мамы больше нет. Исчезла без следа… Ладонями я вытирал слезы, которым не было конца. Как мы до этого докатились? Неужели человек ничтожен настолько, что ему остается лишь скулить и рыдать? Ярость захлестывала меня с новой силой. Тоску, боль, обиду… Она убивала все другие чувства, оставляя за собой лишь всепоглощающую ненависть. — Я их уничтожу, — я говорил это, задыхаясь от злости и слез, до крови сжимая кулаки. — Я сотру их с лица земли. Всех, до последнего! — Эрен, я дома! — голос мамы вырвал меня из этого ада. Сон или реальность? Что это было? Связные мысли в голове не появлялись. Полуденное солнце пробивалось сквозь тучи и казалось мне слишком ярким. Недолюди на потолке все еще оставались живыми, но уже не выглядели такими дружелюбными, как раньше. Титаны. Это были гребаные титаны! Точнее, они были похожи на тех существ, которых я видел в своем сне. Особенно тот, улыбающийся. Чтоб встать, потребовались силы. Удары собственных пяток о паркет глушили меня, отдавая волной по всему телу, но я не обращал внимания. Я несся вниз по лестнице, навстречу голосу. — Мама! Ты жива! Как же я рад! Я стиснул маму в объятиях, захлебываясь рыданиями. Она здесь, она рядом, она со мной. — Я обещаю тебе, я не буду больше с тобой ссориться. А еще уничтожу… Я их всех уничтожу, кем бы они ни были! — Эрен, ты о чем? — я смотрел в ее ясные карие глаза и мне было плевать, понимает она меня или нет. — Я и уничтожу, мам. Поубиваю к чертям. Сам сдохну, если потребуется, но их не оставлю! — Эрен! Ты весь горишь! У тебя зрачки расширены! Где-то на периферии сознания я понимал, что наркотик меня все еще не отпустил, но я продолжал легко поддаваться его действию. Меня штормило, но я был уверен в том, что говорю, как никогда раньше.